Сатирический пафос

Сатирический пафос — это наиболее сильное и резкое негодующе-насмешливое отрицание определенных сторож общественной жизни. Словом «сатира» (лат. satura смесь) некоторые римские поэты называли сборники сти- хотворений с насмешливо-поучающей направленностью — басен, анекдотов, бытовых сценок. В дальнейшем такое название перешло на содержание произведений, в которых человеческие характеры и отношения становятся предме­том насмешливого осмысления и соответствующего изо­бражения. В таком значении слово «сатира» и утвердилось в мировой литературе, а затем и в литературоведении.

Сатирическая оценка социальных характеров убеди­тельна и исторически правдива только тогда, когда эти характеры достойны такого отношения, когда в них есть такие свойства, которые вызывают к себе отрица­тельное, насмешливое отношение писателей. Только

128

в этом случае насмешка, выраженная в художественных образах произведений, будет вызывать понимание и со­чувствие у читателей, слушателей, зрителей. Таким объ­ективным свойством человеческой жизни, вызывающим к ней насмешливое отношение, является ее комизм. Убедительное определение комизма было дано Чернышев­ским: комизм — это «внутренняя пустота и ничтожность (человеческой жизни. — Е. Р.), прикрывающаяся внеш­ностью, имеющей притязание на содержание и реальное значение» (99, 31).

Следовательно, когда человек по своему существу, по общему складу своих интересов, мыслей, чувств, стремле­ний пуст и ничтожен, но претендует на значительность своей личности, сам не сознавая в себе этой противоречи­вости, тогда он комичен; люди сознают комизм его пове­дения и смеются над ним.

Склонность многих писателей подмечать комическое в жизни и творчески воспроизводить его в своих произве­дениях определяется не только свойствами их прирожден­ного таланта, но и тем, что в силу особенностей их миро­воззрения они обращают преимущественное внимание на несоответствие претензии и реальных возможностей в людях определенной социальной среды.

Так, Гоголь надеялся на нравственное исправление русского дворянства и чиновничества как руководящих слоев общества своего времени. Но осмысляя их жизнь в свете своих высоких гражданских идеалов, писатель об­наружил, что за внешним сословным самомнением, самодо­вольством, зазнайством скрывается ограниченность и низ­менность интересов, склонность к пустым развлечениям, к карьере и выгоде. И чем выше по своему положению стоя­ли тогда те или иные дворяне и чиновники, тем сильнее про­являлась комическая сущность их в действиях, речи, тем резче осмеивал их Гоголь в повестях и пьесах.

Вот изображение чиновно-дворянского «общества» на главной улице Петербурга: «Мало-помалу присоединяются к их обществу все, окончившие довольно важные домаш­ние занятия, как то: поговорившие со своим доктором о погоде и о небольшом прыщике, вскочившем на носу, узнавшие о здоровьи лошадей и детей своих... Все, что вы ни встретите на Невском проспекте, все исполнено прили­чия... Вы здесь встретите бакенбарды единственные, про­пущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстук... Здесь вы встретите усы чудные, никаким пе­ром, никакою кистью неизобразимые; усы, которым посвя-

129

щена лучшая половина жизни, — предмет долгих бдений во время дня и ночи... Здесь вы встретите такие талии, ка­кие даже вам не снились никогда: тоненькие, узенькие та­лии, никак не толще бутылочной шейки...» и т. д. («Нев­ский проспект»).

Притворно-хвалебный тон гоголевского изображения выражает его насмешливое, ироническое отношение (гр. eirоneia — притворство) к столичному светскому об­ществу. В насмешке слышится скрытое недоброжелатель­ство и враждебность писателя к этим высокопоставлен­ным людям, придающим большую важность всяким пустя­кам. Ирония Гоголя иногда становится еще более резкой и переходит в сарказм (гр. sarkasmos — терзание) — осмеяние негодующее и обличительное. Тогда его изобра­жение проникается сатирическим пафосом (например, в лирической концовке «Невского проспекта»).

Сатирический пафос порождается объективными коми­ческими свойствами жизни, и в нем ироническая насмешка над комизмом жизни соединяется с резким обличением, негодованием. Сатира не зависит, следовательно, от про­извола писателя, от его личного желания осмеять что-то. Она требует соответствующего предмета — комичности самой осмеиваемой жизни. Сатирический смех — это смех очень глубокий и серьезный. Об отличительных особен­ностях такого смеха Гоголь писал: «Смех значительнее и глубже, чем думают. Не тот смех, который порождается временной раздражительностью, желчным, болезненным расположением характера; не тот также легкий смех, слу­жащий для праздного развлечения и забавы людей, — но тот смех, который... углубляет предмет, заставляет вы­ступить ярко то, что проскользнуло бы, без проницающей силы которого мелочь и пустота жизни не испугала бы человека» (45, 169).

Именно смех «проницающий», углубляющий предмет, составляет неотъемлемое свойство сатиры. Он отличается от простой шутливости или издевки своим познавательным содержанием. И если такой смех, по словам Белинского, «уничтожает вещь», то тем, что «слишком верно характе­ризует ее, слишком верно высказывает ее безобразие». Он происходит «от умения видеть вещи в настоящем виде, схватывать их характеристические черты, высказывать смешные стороны» (24, 244). И относится такой смех не к отдельному лицу или событию, а к тем общим, характер­ным особенностям социальной жизни, которые нашли в них свое проявление. Вот почему сатира помогает осозна-

130

вать какие-то важные стороны человеческих взаимоот­ношений, дает своеобразную ориентировку в жизни, ос-

вобождает от ложных, изживших себя авторитетов.

Все это определяет место сатирического изображения

жизни в литературе разных народов. Сатира возникла

исторически позднее, чем героика, трагизм, драматизм.

Наиболее интенсивно она развивалась тогда, когда жизнь

господствующих слоев и их государственная власть на­чинали терять свое былое прогрессивное значение и все больше обнаруживать свою консервативность, свое не­соответствие интересам всего общества.

В древнегреческой литературе сатирическое обличение жизни господствующих слоев дано уже в баснях Архилоха (сына рабыни, ведущего скитальческий образ жизни). С особой силой сатирический пафос выражен во многих комедиях Аристофана. Например, в комедии «Всадники», написанной в период кризиса рабовладельческой афинской демократии, изображена борьба Кожевника (Пафлагонца) и Колбасника (Поракрита) за власть в доме старого Де-

моса, олицетворявшего афинский народ. Побеждает Кол­басник, который, задабривая Демоса, угощает его украден­ным у Пафлагонца зайцем. Вся комедия направлена про­тив военной политики стоящей у власти радикальной пар­тии, ее лидера Клеона (которого зрители легко угадывали в лице Пафлагонца).

В римской литературе славу наиболее острого сатирика приобрел Ювенал. Например, в четвертой сатире Ювенал

' рассказывает о том, как рыбак принес в дар императору огромную рыбу и государственный совет на особом заседа­нии обсуждал, как ее приготовить, на каком блюде подать, чтобы она была достойна императорского стола.

Большое развитие сатирическое осмысление и изобра­жение жизни господствующих слоев общества получило в западноевропейских литературах в эпоху Возрождения. Наиболее значительным его выражением была монумен­тальная повесть французского писателя Ф. Рабле «Гарган-тюа и Пантагрюэль» (1533—1534). В ней дана критика самых разнообразных сторон жизни средневекового об­щества. Рабле остро высмеивает феодальные войны, изобра­жая поход короля Пикрошоля против отца Гаргантюа. Воспользовавшись ссорой пастухов и пекарей из-за лепе­шек, Пикрошоль развязывает войну, не соглашаясь ни на какие уступки. Он самодовольно жаждет мирового гос­подства, уверен, что все крепости и города падут без вся­кого сопротивления, мечтает о добыче, заранее раздает

131

приближенным свои будущие владения, но терпит полное поражение. Едко высмеивает Рабле и господствующую религиозную идеологию, нелепости священного писания.

Столь же выдающееся значение в развитии мировой сатирической литературы имела повесть английского писателя Дж. Свифта «Путешествие Гулливера» (1726). Обобщая свои наблюдения над столкновениями политиче­ских партий в Англии, Свифт показывает борьбу за власть Тремексенов и Слемексенов, отличающихся друг от друга лишь высотой каблуков на башмаках, но придающих этому большое значение. А император колеблется, поэтому у него один каблук выше другого, и он прихрамывает. Так же желчно высмеивает Свифт и внешнюю политику стра­ны. Великие державы Лилипутия и Блефуску ведут ожес­точеннейшую войну, возникшую из-за того, что в первой из них указом императора предписано разбивать яйцо с ост­рого конца, а во второй — с тупого; и кровавой войне не видно конца.

В России развитие сатиры также было тесно связано с исторической жизнью общества. В XVII в. сатира пред­ставлена в народном творчестве («Повесть о Ерше Ершо­виче», «Шемякин суд»), в XVIII в. — в творчестве Канте­мира, Ломоносова, Новикова, Фонвизина, Крылова. Рас­цвет русской сатиры падает на XIX в. и обусловлен все усиливающейся антинародностью самодержавного крепо­стнического строя и ростом освободительного движения в стране. Сатирическим пафосом проникнуты «Горе от ума» Грибоедова, эпиграммы Пушкина и Лермонтова, «История села Горюхина» Пушкина, творчество Гоголя. Мировое значение имеет сатира Салтыкова-Щедрина, прежде всего его «История одного города» (1869—1870).

Исходя из своих революционно-демократических взгля­дов, Салтыков-Щедрин остро раскрыл глубокое социально-политическое противоречие русской общественной жизни целой исторической эпохи. Он показал полное вырождение самодержавной власти, которая представляет собой кос­ную, тупую и жестокую силу, существующую только для подавления народа и доведшую его до состояния «глупов-ства», до способности или рабски умиляться своими на­чальниками, или стихийно и жестоко бунтовать. Писатель всецело сосредоточился на этом отрицательном политиче­ском состоянии власти и народа, художественно воплотив его в фантастических образах и сценах, вызывающих у чи­тателей саркастический смех. В изображении жизни наро­да его сатира граничит с трагизмом.

132

В советской литературе, отражающей прогрессивное развитие всего общества, сатирическое изображение жиз­ни, естественно, не получает такого размаха, но все же имеет свои основания. Сатира направлена прежде всего против врагов революции. Таковы, например, сатирические басни Демьяна Бедного или «Окна РОСТА» Маяковского. Позже появляются сатирические произведения, изоблича­ющие не только внешних врагов Советской страны, но и пережитки старого в сознании и поведении людей, а также раскрывающие противоречивые явления в жизни нового общества. Стихотворение Маяковского «Прозаседавшие­ся», вызвавшее положительную оценку у В. И. Ленина, вы­смеивает бюрократический стиль работы, когда людям «поневоле приходится разрываться» между множеством заседаний. Та же проблематика разработана поэтом в ко­медии «Баня»: Главначпупс Победоносиков, кичась своими прежними заслугами перед революцией (в которой он не участвовал), тормозит движение «машины времени» вперед.

Сатирические произведения созданы также И. Ильфом и Е. Петровым, Е. Шварцем, С. Михалковым, Ю. Олешей, М. Булгаковым и другими писателями.

ЮМОР

Юмористическое отношение к жизни долгое время не умели отличить от отношения сатирического. Только в эпоху романтизма литературные критики и представители эстетической и философской мысли осознали его как осо­бый вид пафоса.

Слово «юмор» (англ, humor — влага, жидкость) снача­ла получило значение жидкости в человеческом организме, а затем, в переносном смысле, — нрава человека, далее, — расположения его духа и, наконец, — душевной склонности к шутке, насмешливости.

Юмор, подобно сатире, возникает в процессе обобщаю­щего эмоционального осмысления комической внут­ренней противоречивости человеческих характеров — не­соответствия реальной пустоты их существования субъ­ективным претензиям на значительность. Как и сатира, юмор представляет собой насмешливое отношение к таким характерам со стороны людей, которые могут осмыслить их внутреннюю противоречивость. Однако противоречия между реальной пустотой жизни и претензией на ее значи­тельность могут проявляться в разных областях деятель­ности людей — не только в их гражданских, но и в их

133

частных отношениях. Вследствие ложной социальной са­мооценки люди и в бытовой, семейной жизни также могут обнаруживать внутреннее противоречие между тем, чем они являются на самом деле, и тем, за кого они хотят себя вы­дать. Здесь люди также могут обманываться в истинном значении своих действий, переживаний, стремлений, своей роли в обществе и претендовать на значительность, кото­рой у них на самом деле нет. Такое внутреннее противоре­чие их социального самосознания, их действий, образа жизни комично и вызывает к себе насмешливое отношение.

Но это смех иного рода, чем в сатире. Неоправданные претензии на значительность в частной, а не в граждан­ской жизни не затрагивают непосредственно интересов всего общества или целого коллектива. Эти претензии вре­дят не столько окружающим, сколько самим людям, которым они свойственны. Поэтому такие люди вызывают к себе насмешливое отношение, соединенное не с негодо­ванием, а с жалостью, грустью об их самообманах и за­блуждениях, об унижении человеческого достоинства.

Юмор — это и есть смех над относительно безобидны­ми комическими противоречиями, соединенный нередко с жалостью к людям, проявляющим эту комичность. Именно к юмору очень подходит то определение смеха, которое дано Гоголем в начале VII главы «Мертвых душ», когда он писал, что ему «долго еще определено... озирать всю гро­мадно-несущуюся жизнь...сквозь видимый миру смех и не­зримые, неведомые ему слезы!» (Иначе: слезы сквозь смех, а не смех сквозь слезы, как часто говорят. — Е. Р.)

Но откуда же возникают в юмористическом смехе жа­лость, грусть, слезы? Они вытекают из сознания глубокого несоответствия между комическими свойствами наблюдае­мых характеров и высоким нравственным идеалом юмори­ста. Настоящий юмор всегда исходит из обобщающего, философского раздумья над недостатками жизни.

В русской литературе величайшим юмористом был Го­голь, величайшим сатириком — Салтыков-Щедрин. Это различие вытекало из особенностей мировоззрения писате­лей. Салтыкрв-Щедрин мыслил политически, выход из со­циальных противоречий своего времени он видел в уничто­жении самодержавно-помещичьей власти и революционно-демократическом переустройстве общества.

Гоголь также обладал гражданскими идеалами. Но он полагал, что жизнь русского общества может измениться к лучшему только тогда, когда господствующие слои — дво­рянство и чиновничество — осознают свои обязанности,

134

свой долг перед родиной, встанут на путь нравственного исправления. Комические противоречия дворянской и чи­новничьей жизни он оценивал с точки зрения этих граж­дански-нравственных идеалов. Поэтому там, где Гоголь за­трагивал общественную деятельность правящих дворянско-чиновничьих групп (провинциальное чиновничество в «Ре­визоре», столичное «общество» в «Невском проспекте» и губернское — в «Мертвых душах»), его насмешка станови­лась сатирической. Изображая же помещиков и чиновни­ков в их частной жизни, он был, в основном, юмористом.

Особенно характерна в этом отношении «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоро-вичем» — повесть о двух провинциальных помещиках, ве­дущих в своих маленьких усадьбах совершенно пустое, никчемное существование, но воображающих себя людьми важными и значительными. Внезапная ссора из-за пустя­ка, обида на друга и двенадцатилетняя судебная тяжба, изнуряющая их материально и нравственно, все эпизоды их ссоры (спиливание гусиного хлева, прошения в суд, попытки примирения) в полной мере раскрывают ничтож­ность нравственной жизни героев и нелепость той важно­сти, которую они придают каждому своему поступку. Го­голь весело смеется над такой жизнью, но заканчивает повествование грустной обобщающей мыслью, имеющей философское содержание: «Скучно на этом свете, гос­пода!»

Яркий пример юмористического произведения — по­весть Ч. Диккенса «Посмертные записки Пикквикского клуба» (1837), в которой изображаются комические при­ключения мистера Пикквика и его друзей, принадлежащих к буржуазным кругам Лондона. Простодушно вообразив себя настоящими учеными и хорошими спортсменами, они попадают во всякого рода нелепые и смешные, но в общем совершенно безобидные положения (приняв, например, придорожный камень за археологическую находку или рыбку, пойманную в пруде Гайд-парка, за научное откры­тие). Об их приключениях Диккенс рассказывает очень серьезным тоном, что усиливает юмористическое впечатле­ние от его повести.

Юмор, в отличие от сатиры, не всегда выражает идей­ное осуждение характера, иногда он передает авторскую симпатию к герою, как в «Тарасе Бульбе» Гоголя, в «По-лрыгунье» и других рассказах Чехова.

Некоторая общность юмора и сатиры сближает их и по принципам художественного воплощения. Комизм харак-

135

теров в основном проявляется во внешних чертах и пове­дении людей — в их наружности, жестах, манерах, дейст­виях, высказываниях. Писатели-юмористы и писатели-са­тирики обычно почти не раскрывают внутренний мир своих героев (или делают это в слабой степени), но выделяют и усиливают в своем повествовании комизм внешних деталей изобразительности (портретов, речевой характеристики персонажей, сюжетных сцен).

ПАФОС СЕНТИМЕНТАЛЬНОСТИ

Рассмотренные виды пафоса развивались уже на ран­них этапах литературно-художественного творчества раз­ных народов. В отличие от них пафос сентиментальности (фр. sentiment — чувство, чувствительность) стал активно развиваться и получил свое осмысление позднее. Его развитие породили определенные обстоятельства социаль­ной жизни. Важнейшим из них было усилившееся к середи­не XVIII в. нравственное разложение господствующих классов старого феодально-дворянского общества (Фран­ция, Россия, Германия), а также общества буржуазно-дворянского (Англия). Осознавая все растущую нравст­венную развращенность утонченной и усложненной город­ской, столичной жизни, некоторые наиболее чутко мысля­щие писатели, враждебные этим слоям, стали искать им антитезу в жизни нравственно неиспорченной, простой, естественной, близкой к природе. Они находили эти поло­жительные свойства в патриархальных слоях крестьянст­ва и городского трудящегося люда, а также в среде патри­архального усадебного дворянства.

Умиляясь проявлением нравственной чистоты и естест­венности в характерах и отношениях таких слоев общест­ва, эти писатели сами стремились нравственно приобщать­ся к их жизни. Они искали в своем собственном внутрен­нем, духовном мире подобные положительные свойства и культивировали в себе чувствительные переживания. Это приводило к развитию их эмоционального самосознания и рефлексии (фр. reflexion — размышление, раздумывание). В свете таких переживаний они и изображали в своих про­изведениях характеры простых людей, безыскусственность их отношений, близость к природе, а также характеры представителей дворянской и разночинной интеллигенции, враждебных развращенному «обществу», склонных к само­созерцанию и чувствительности.

Таким образом, сентиментальный пафос — это душев-

136

ная умиленность, вызванная осознанием нравственных до­стоинств в характерах людей, социально униженных или связанных с безнравственной привилегированной средой. В литературных произведениях сентиментальность имеет и д е и н о-у тверждающую направленность.

Так, во Франции XVIII в. особенно значительным сен­тиментальным произведением был роман в письмах «Юлия, или новая Элоиза» Руссо, писателя с революционно-демо­кратическими общественными взглядами. В романе изобра­жены сентиментальные любовные отношения между де­вушкой из знатной дворянской семьи Юлией д'Этанж и скромным разночинцем Сен-Пре. Чувствительность в их отношениях возникает потому, что, преодолевая сословные предрассудки, Юлия смогла увидеть в безвестном учителе, служившем в ее богатом доме, человека, равного себе по нравственным достоинствам. Это пробуждало и в самом Сен-Пре, несмотря на его бедность и зависимость, соответ­ствующую высокую самооценку. Руссо идейно утверждает чувствительность в их отношениях, раскрывая пережи­вания своих героев в их тайной переписке.

В английской литературе сентиментальные романы пи­сал Ричардсон. В первом из его романов — «Памеле» — социальный конфликт противоположен конфликту, поло­женному в основу «Новой Элоизы» Руссо. Здесь доброде­тельная бедная девушка Памела, находящаяся в услуже­нии у богатого сквайра Б., подвергается его любовным преследованиям и в письмах к родителям выражает чувст­вительные переживания, вызывая явное сочувствие автора.

В немецкой литературе XVIII в. самое характерное сентиментальное произведение — повесть Гёте «Страдания юного Вертера». Пафос ее создается изображением пере­живаний юноши, разочаровавшегося в пустой и суетной жизни городского дворянско-чиновного общества. Вертер ищет удовлетворения в простой сельской жизни, в чувст­вительном любовании природой, в помощи бедным. Его трогательная любовь к Лотте безнадежна — Лотта заму­жем. И из-за драматической безвыходности своего поло­жения, неосуществимости своего возвышенного идеала Вертер кончает жизнь самоубийством.

В России в конце XVIII в., после Пугачевского восста­ния и революционных событий во Франции, самодержав­ная власть перешла к крутой политической реакции, а в столичной светской жизни усилились бюрократизм, чино­почитание, угодничество, погоня за выгодой. Тогда в неко­торых кругах консервативной дворянской интеллигенции

137

возникло стремление уйти от нравственного разложения своей среды в простую, неиспорченную, патриархально-усадебную жизнь. Это сопровождалось переходом от куль­та разума, рассудка (характерного для литературы класси­цизма) к культу чувства, чувствительных переживаний и к сентиментальной идеализации внутреннего мира писателя, к любованию естественной жизнью народа и природы («натуры»).

Чувствительные переживания Карамзина, Жуковского и других писателей, близких к ним по взглядам, имели свое идейно-познавательное значение. Идеализируя патри­архально-усадебную жизнь, ее нравственную чистоту, эти писатели стали находить идеальные свойства и в тесно связанной с нею крестьянской жизни. Они стремились ви­деть в характерах крестьян не недовольство и протест, а доброту и смирение. Подобное осмысление и оценка крестьян особенно ярко выражены в повести Карамзина «Бедная Лиза». Писатель высказывает в ней обобщающую мысль о том, что и «крестьянки любить умеют». Такое «от­крытие» возвышенных, человеческих чувств в простых, за­висимых людях вызывало у писателя-сентименталиста умиление и растроганность. Карамзин впервые дал понять дворянскому обществу, что крестьянин тоже человек. Но, увлекшись такой идеей, он изобразил свою героиню Лизу неправдоподобно чувствительной и даже экзальтированной девушкой, покончившей с собой из-за несчастной любви к молодому дворянину Эрасту, который соблазнил ее и бросил.

«Открытием» тогда было сознание не только способ­ности крестьян к чувствительным переживаниям, но и спо­собности самого автора, писателя-сентименталиста, уви­деть высокое в низком, душевно умилиться простотой и тишиной патриархально-усадебной и крестьянской жизни и связанной с нею природы. Важно было также и высокое нравственное наслаждение писателя этим собственным своим умилением, развитие сердечной рефлексии, самосо­зерцания. Это содействовало утонченному изображению душевной жизни и было большим художественным дости­жением творчества русских дворянских сентименталистов.

Надо отметить, что сентиментальные умонастроения выражались тогда не только в творчестве писателей, стоявших на консервативных позициях. Если Карамзин и его последователи своей идеализацией патриархальных от­ношений призывали к мирной жизни усадьбы и деревни, то Радищев хорошо понимал всю глубину противоречий

138

между ними. В «Путешествии из Петербурга в Москву» он показал страшное угнетение крепостного крестьянства по­мещиками и чиновниками. Еще в большей мере, нежели Карамзин, он видел в простом крестьянине человека, спо­собного к возвышенным переживаниям. Книга Радищева, проникнутая глубоким сердечным сочувствием народу, была направлена на защиту его от поработителей. «Я взглянул окрест меня, — писал Радищев, — душа моя страданиями человечества уязвленна стала». Идеалом писателя было полное освобождение крестьянства.

Хотя пафос сентиментальности особенно проявился в произведениях второй половины XVIII в., из этого не сле­дует, что такой разновидности пафоса не существовало в литературе предыдущих и последующих эпох. Сенти­ментальность как пафос надо отличать от сенти­ментализма как литературного направления. Немецкий по­эт и драматург Ф. Шиллер в статье «О наивной и сенти­ментальной поэзии» правильно указывал, что зачинателем сентиментальной поэзии был еще римский поэт Гораций — «поэт культурного и испорченного века», воспевавший в противовес ему «спокойное блаженство» патриархальной жизни. Но, конечно, собственно сентиментальная рефлек­сия проявлялась в его лирике еще очень слабо.

Сентиментальная направленность нередко возникала и в литературе XIX в. Так, в некоторых реалистических про­изведениях русской литературы 40—60-х годов XIX в. вы­ражается чувствительное отношение к жизни крепостного крестьянства. Например, в «Бежином луге» и «Живых мо­щах» Тургенева, повести Григоровича «Антон Горемыка», некоторых поэмах Некрасова («Орина, мать солдатская», «Мороз, Красный нос»). Немало чувствительности в изоб­ражении усадебных, патриархальных отношений в повести Л. Толстого «Детство», еще больше в изображении жизни мелкого чиновника Девушкина в повести Достоевского «Бедные люди». Сентиментальность встречается во многих произведениях советских писателей (В. Астафьева, К. Па­устовского, В. Распутина, В. Белова).

РОМАНТИЧЕСКИЙ ПАФОС (РОМАНТИКА)

Как трагизм положений и переживаний следует рас­сматривать по отношению к драматизму, так и романти­ческий пафос надо рассматривать по отношению к сенти­ментальному — по сходству и вместе с тем по контрасту.

Общие свойства романтики и сентиментальности обус-

139

ловлены тем, что их основой является высокий уровень развития эмоционального самосознания человеческой лич­ности, рефлективности ее переживаний. Такой уровень эмоционального самосознания образованные, мыслящие слои общества разных народов достигли исторически поздно — в эпоху разложения старого феодально-дворян­ского общества и перехода к буржуазным отношениям. Особый подъем романтического пафоса в жизни и литера­туре происходит в конце XVIII в. — после расцвета сенти­ментальности, в период революционных сдвигов и потрясе­ний в общественной жизни передовых стран Европы. Ог­ромное значение имела буржуазная революция 1789— 1794 гг. во Франции, оказавшая большое влияние на обще­ственное сознание, а отсюда и на литературу других стран. Но в каждой стране того времени существовали и свои противоречия социальной жизни, порождавшие глубокую неудовлетворенность и активные рефлективно-эмоциональ-ные искания возвышенных идеалов, романтические умо­настроения.

В чем же заключается существенное различие сенти­ментального и романтического пафоса? Сентименталь­ность — это рефлексия умиленности, обращенная к отжи­вающему, уходящему в прошлое укладу жизни с его прос­тотой и нравственной неиспорченностью отношений и пе­реживаний. Романтика — это рефлективная душевная восторженность, обращенная к тому или иному возвышенному «сверхличному» идеалу и его вопло­щениям.

Сфера романтики, по мнению Белинского, который увидел в ней пафос творчества, — это «вся внутрен­няя, задушевная жизнь человека, та таинственная поч­ва души и сердца, откуда подымаются все неопределенные стремления к лучшему и возвышенному, стараясь находить себе удовлетворение в идеалах, творимых фантазиею» (26, 145—146). Здесь верно указано, что «стремления к лучше­му и возвышенному» тогда обретают романтическую на­строенность, когда они не рассудочны, а исходят из эмоци­ональных глубин душевной жизни человека; поэтому ли­шены были романтики самые патетические, но рассудо­чные произведения поэтов классицизма. Ломоносов писал, например: «Восторг внезапный ум пленил... Ведет на верьх горы высокой...» В его переживаниях решающее значение имели «восторг ума», возвышенные размышления и рас­суждения, а не эмоционально-рефлективная восторжен­ность.

140

Другую важнейшую сторону романтики Белинский ви­дел в том, что она возникает из «стремлений» к возвышен­ным идеалам и содержание таких идеалов определяет ха­рактер самого романтического пафоса. Поэтому романти­ка бывает различной в произведениях разных писателей даже в пределах одной национальной литературы.

В русской литературе, например, первыми романтиками были такие непохожие друг на друга поэты, как Жуков­ский, Пушкин, поэты-декабристы. Жуковский начал свое творчество как сентименталист, стремившийся «быть дру­гом мирных сел, любить красы природы» и передававший в лирике настроения уныния, меланхолии, разочарования, тоски. Переход к романтике в его творчестве наметился тогда, когда сентиментально-меланхолические пережива­ния осложнились у него напряженным ожиданием встречи с умершей возлюбленной в ином мире, восторженно-ра­достным предчувствием такой встречи, томительно-страст­ным стремлением к ней. В стихотворном послании «К Ни­не» (1808) он писал:

О Нина, я внемлю таинственный голос: Нет смерти, вещает, для нежной любви; Возлюбленный образ, с душой неразлучный, И в вечность за нею из мира летит — Ей спутник до сладкой минуты свиданья.

В этих настроениях отчетливо видна их связь с сен­тиментальным миросозерцанием поэта; доминирующей стала романтически-восторженная мечта, влекущая в таин­ственно-неопределенный, но истинно прекрасный мир веч­ности. Мотивы чудесного, фантастического в лирике и бал­ладах Жуковского 1808—1827 гг. раскрывали его романти­ку — культ высокой, чистой, нравственно возвышающей любви, веру в возможность таинственного общения с поту­сторонним миром, восторженное ощущение своей духов­ной причастности к этому миру.

Совсем иной была романтика молодого Пушкина. В 1818 г. он писал «К Чаадаеву»:

Пока свободою горим, Товарищ, верь: взойдет она,

Пока сердца для чести живы, Звезда пленительного счастья,

Мой друг, отчизне посвятим Россия вспрянет ото сна,

Души прекрасные порывы! И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

Здесь поэт мечтает не о таинственно-чудесном общении с потусторонним миром, а об освобождении от самодержав­ной власти. Подъем романтического самосознания вызван устремленностью к идеалу гражданской свободы. Осуществ-

141

ление такого идеала возможно было только в самоотвер­женной борьбе, героический пафос которой с большой силой проявился в творчестве Рылеева и Кюхельбекера.

Позже, в период южной ссылки, Пушкин стал искать свободу в простой воинственной жизни горцев, в бродячей жизни цыганского табора. Там увидел он воплощение на­стоящей «вольности» и изобразил эту жизнь с романтически эмоциональным подъемом. Изменились идеалы поэта, изме­нилось и содержание его романтики, — сохранив граждан­ский характер, она утратила непосредственное политическое звучание, но осложнилась новыми идейными мотивами.

Таким образом, разница идеалов определила отличие нравственно-религиозной романтики Жуковского от поли­тической и гражданской романтики Пушкина.

В других национальных литературах различия романти­ческого пафоса также вытекали из особенностей идеалов тех или иных писателей. В Англии это было различие роман­тических стремлений консервативных поэтов «озерной шко­лы» — Колриджа и Вордсворта, искавших свои идеалы в патриархальном прошлом, и романтического пафоса таких поэтов, как Байрон и Шелли, выражавших в лирике и поэ­мах мотивы общественного протеста и освободительной борьбы. Зачинателем романтического творчества во Фран­ции был Шатобриан, уходивший в своем творческом вообра­жении от революционной современности к жизни полудиких племен, не затронутых цивилизацией; позднее Гюго выразил в своей лирике и драматургии романтические переживания, связанные с борьбой демократических масс против пере­житков феодальных отношений. И в Германии такие писате­ли, как Новалис, Гельдерлин, Гофман, сильно отлича­лись друг от друга в проблематике и пафосе своего роман­тического творчества.

Расцвет романтики в художественном творчестве конца XVIII и первой трети XIX в. позволил литературной общест­венности и критике передовых стран Европы наметить само понятие романтизма и осознать его исторические границы. Но романтика в литературе возникала и в другие эпохи, за­долго до того, как появилось понятие о ней.

Еще поэты и драматурги эпохи Возрождения выражали романтические переживания. Так, Петрарка в сонетах, по­священных Лауре, Сервантес в «Дон Кихоте», Шекспир в «Ромео и Джульетте» и других пьесах открыли способность отдельной личности, преодолевающей нормы господствую­щей морали, возвыситься в своем эмоциональном мире до стремлений к «сверхличному» возвышенному идеалу. С по-

142

зиций гуманистической веры в человека они высоко оценили сам непосредственный эмоциональный порыв личности к освобождению от нравственной регламентации извне, от традиций старого общества.

Романтика продолжала развиваться в литературе и после i того, как направление романтизма потеряло свое значение. Для многих произведений русского критического реализма характерна, в той или иной мере, романтическая направлен-ность. Таков, например, роман Тургенева «Дворянское гнез­до» или те главы «Войны и мира» Л. Толстого, в которых изображается счастливая жизнь молодых Ростовых в От­радном и в Москве, или такие повести Короленко, как «Со-колинец», «Художник Алымов». В этих произведениях ро­мантические переживания принадлежат или самим героям, или рассказчику, а писатели идейно утверждают романтику персонажей, развивают и усиливают ее в своем изобра­жении.

Позднее романтический пафос стал закономерной сто­роной содержания литературы социалистического реализ­ма. Им пронизаны «Разгром» и «Молодая гвардия» А. Фа­деева, лирика В. Маяковского и В. Луговского, многие про­изведения, посвященные Отечественной войне, повести Ч. Айтматова.

Итак, романтика — это восторженное состояние души, вызванное стремлением к возвышенному идеалу и могущее быть объективированным в тех сторонах и явлениях жиз­ни, которые связаны с сознанием этого идеала¹.

Таковы некоторые разновидности пафоса, встречающи­еся в литературе. Все они создаются противоречиями со­циальных характеров, которые писатели осмысляют на ос­нове своих идейных позиций. Эти позиции заключают в себе партийность общественного мышления писате­лей и обусловлены классовостью их мировоззрения.

В то же время п в жизни, и в литературе встречается ложная романтика. Это романтическое позерство, чаще всего подражательное и только претендующее на подлинно эмоциональную глубину. Такого «романтика» Лермонтов показал в Грушницкоч, Гончаров — в Александре Адуеве, Фадеев — в Мечике. Ложноромантическую позицию может за­нять и писатель в своем творчестве.