Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Vvedenie_v_literaturovedenie_G_N_Pospelov.doc
Скачиваний:
144
Добавлен:
21.11.2018
Размер:
3.57 Mб
Скачать

Идея произведения

Из предшествующего следует, что содержание произ­ведения неодносложно и неодносоставно. Для определения этой сложности и многослойности и используются пред­лагаемые выше понятия — тематика, проблематика и идейно-эмоциональная оценка.

При анализе произведения нередко встречается термин «идея». При этом идея, понимаемая как эмоционально-обобщающая мысль, ассоциируется с осмыслением и оцен­кой характеров. Это мнение требует уточнения. Если говорить об идее, то надо иметь в виду, что сущность ее прежде всего зависит от того, какие социальные характеры выбирает автор в силу особенностей своего идейного миропонимания. Осмысление характеров в художествен­ном творчестве — это выделение и усиление тех свойств и сторон их жизни, которые существуют в самих этих характерах. Эмоциональная оценка — отношение писателя к этим характерам, выраженное через их изображение. Значит, все стороны идейного содержания художествен­ного произведения — тематика, проблематика и идейная оценка — находятся в органическом единстве. Поэтому их нельзя разделять, а можно и нужно различать в процессе анализа отдельного произведения. Следова-

102

тельно, идея литературного произведения — это единство всех сторон его содержания; это образная, эмоциональная, обобщающая мысль писателя, проявляющаяся и в выборе, и в осмыслении, и в оценке характеров.

При анализе произведения следует также иметь в виду, что писатель, выделяя, усиливая, развивая интересующие его стороны в характерах персонажей, не ограничивается этим, но выявляет так или иначе в своем изображении и другие стороны характеров, хотя и менее для него существенные. Такая полнота типизации характеров соз­дает почву для переосмысления идеи произведений в последующие периоды, а также для различной трактовки их критиками. С различной интерпретацией одних и тех же произведений мы встречаемся очень часто.

Так, например, в романах Пушкина, Лермонтова и Герцена изображаются характеры, взятые из среды дворянской интеллигенции 20—30-х и начала 40-х годов прошлого века. При изображении этих характеров, в чем-то различных, но в основном сходных между собой, всем трем писателям важно было показать разочарованность, критицизм героев, глубокую неудовлетворенность их окру­жающей жизнью, стремление противопоставить себя кон­сервативной дворянской среде.

В новый период русской общественной жизни, в 60-е годы XIX в., революционные демократы по-своему пони­мали развитие русского общества. Н. А. Добролюбов в статье «Что такое обломовщина?» иначе осознал сущность тех же характеров. Критик обратил основное внимание не на те стороны этих характеров, которые были сформи­рованы идейно-нравственной атмосферой 20—30-х годов, а на те, которые определялись общими условиями социаль­ной жизни дворянской молодежи, — на избалованность, пассивность, неумение трудиться, отсутствие интереса к народной жизни. По этим признакам он сблизил Онегина, Печорина, Бельтова с Обломовым и назвал все эти свой­ства их характеров «обломовщиной». Такое понимание вытекало из революционно-демократического миросозер­цания Добролюбова, который в условиях идейно-полити­ческой борьбы 60-х годов и решительного размежевания между либералами и демократами резко критиковал либерально-дворянскую интеллигенцию и понимал, что она уже не может играть руководящую идейную роль.

Идейное осмысление писателем изображаемых харак­теров и вытекающая из него идейно-эмоциональная оценка их представляют, в своем единстве, активные

103

стороны содержания произведения. Поэтому их вместе можно называть идейно-эмоциональной направленностью произведения, или тенденцией (лат. tendere — направлять, стремиться).

Тенденция художественных произведений всегда выра­жена в образах. Но бывает и так, что писатель все же высказывает в произведениях от себя немало отвлечен­ных суждений, поясняя свою образную мысль, разъясняя свой замысел. Таковы отвлеченные рассуждения Черны­шевского в романе «Что делать?» или Л. Толстого в «Войне и мире». Происходит это потому, что искусство не отгоро­жено непроходимой стеной от других видов обществен­ного сознания. Писатель никогда не бывает только худож­ником — «чистым» художником, как выражались филосо­фы и критики, стремившиеся оторвать искусство от об­щественной жизни. У писателя всегда существуют и такие общественные взгляды, которые получают свое выражение в общих, отвлеченных понятиях, — взгляды политические, философские, моральные, религиозные и т. п.

Эти взгляды часто заключают в себе очень абстрактное понимание перспектив социально-исторического развития, отвлеченные идеалы писателя. Нередко писатели так увле­чены своими общими, отвлеченными убеждениями, что стремятся высказать их в своих произведениях — или от своего лица, или от лица рассказчика, или в рассужде­ниях персонажей. Отсюда — в произведении, наряду с его основной, образной, художественной тенденцией, воз­никает иногда рассудочная тенденциоз­ность. Нередко писатель поясняет с ее помощью идейно-эмоциональную направленность своего произведения, вступая иногда в противоречие с ней. Героев, которым писатель поручает высказать свои общие отвлеченные рассуждения, называют «резонерами» (фр. raisonner — рассуждать).

У Энгельса есть убедительное разъяснение этого вопроса. В письме к М. Каутской, оценивая ее повесть «Старые и новые», он упрекает писательницу за то, что она идеализировала своих положительных героев, что в одном из них, Арнольде, «личность... растворяется в принципе». «Очевидно, — замечает Энгельс, — Вы испыты­вали потребность публично заявить в этой книге о своих убеждениях, засвидетельствовать их перед всем миром». «Я ни в коем случае, — пишет он дальше, — не противник тенденциозной поэзии как таковой <...> Но я думаю, что тенденция должна сама по себе вытекать из обстанов-

104

ки и действия, ее не следует особо подчеркивать, и писа­тель не обязан преподносить читателю в готовом виде будущее историческое разрешение изображаемых им общественных конфликтов» (5, 333).

Значит, Энгельс считал резонерские речи персонажей произведения, в которых «особо подчеркивается» его тенденция, недостатком произведения, идущим в ущерб его художественности. В истинном искусстве идейная направленность произведения сама по себе вытекает из всех отношений, действий, переживаний персонажей («из обстановки и действия») и из всех средств его изобрази­тельности и выразительности.

Подобную особенность К. Маркс и Ф. Энгельс находили в трагедии Ф. Лассаля «Франц фон Зиккинген», которую они оценивали в своих письмах автору. Так, Маркс упре­кал Лассаля за то, что тот написал свою трагедию «по-шил-леровски», превращая индивидуумы в «простые рупоры духа времени» (т. е. заставляя своих героев слишком длинно и отвлеченно рассуждать о проблемах, характерных для их эпохи), и указывал, что ему надо было «в большей степени шекспиризоватъ» (т. е. писать, как Шекспир, в трагедиях которого идейная тенденция возникает из самого хода событий, а резонерские высказывания отсутствуют) (4, 484).

Но, конечно, все дело здесь в степени резонерства писателя и его героев. Если она невелика, если речи персонажей, поясняющие тенденцию произведения, вполне соответствуют самой сущности их социальных характеров и обладают эмоциональностью, если личность персонажей не теряется в их высказываниях, не «растворяется в прин­ципе», тогда это не наносит ущерба художественности произведения.

Если же резонерство выдвигается на первый план, если отвлеченные рассуждения персонажей очень длинны, так что, читая или слушая со сцены, зрители или чита­тели даже забывают, кто, для чего, при каких обстоя­тельствах это говорит, тогда писатель нарушает законы художественного творчества, выступает полухудожником, полупублицистом.

Сравним с этой точки зрения два произведения — «Мертвые души» Гоголя и «Воскресение» Л. Толстого. В повести Гоголя ведется рассказ о жизни помещиков и чиновников, с которыми познакомился Чичиков во время покупки «мертвых душ», и в повествование нередко впле­таются высказывания самого автора, так называемые

105

«отступления». Таковы его рассуждения о толстых и тон­ких, о чинопочитании, о тонкости обращения, о том, какие характеры легче изображать, о том, какой задор может быть у людей. Особенно большое значение и высо­кую эмоциональность имеют мысли Гоголя о типах писателей, его раздумья о судьбах России. Но в них нет рассудочности и тенденциозности. Они представляют со­бой выражение чувств и эмоциональных раздумий писа­теля, которые характеризуют его личность, его отношение к художественному творчеству, но в которых он не стре­мится нарочито разъяснить читателям идейную направлен­ность своего произведения.

Иначе написано «Воскресение» Л. Толстого. В начале романа, а также во многих других его эпизодах и сценах писатель стремится дать понять читателям свои общие взгляды на сущность человеческих отношений, на религию, мораль и на русское судопроизводство. Для этого он вводит в текст отвлеченные рассуждения, разъясняющие читателям действия героев и авторское отношение к ним. Таковы его рассуждения о животном и духовном началах в человеке (гл. XIV), о сути учения Иисуса Христа, о бессмысленности церковных обрядов, об обмане, которому подвергали церковники человеческие души (гл. X), о сущ­ности человеческого характера (гл. IX).

Однако в огромном большинстве случаев писатели обходятся без отвлеченных пояснений и даже, наоборот, избегают их. Писателя-художника всегда интересуют не общие выводы, которые может сделать читатель, а осмыс­ление и оценка социальных характеров в их образном воплощении. При создании произведения перед глазами автора возникают живые личности его героев со всеми особенностями их жизни. Писатель воображает их дейст­вия, отношения, переживания, и его самого увлекает жизнь изображаемых персонажей.

Поэтому и восприятие художественных произведений сильно отличается от восприятия сочинений научного или публицистического характера. Читатель обычно искренне поддается иллюзии того, что все, изображенное в произ­ведении, — это сама жизнь; он увлекается действиями, судьбами героев, переживает их радости, сочувствует их страданиям или же внутренне их порицает. При этом читатель часто сразу не осознает, какие существенные особенности воплощены в героях и во всем ходе изо­бражаемых событий и какое значение имеют подробности их поступков и переживаний. А ведь эти подробности

106

создаются писателем для того, чтобы через них возвысить характеры одних героев в сознании читателя и снизить характеры других. Только перечитывая произведения и раздумывая о них, читатель может прийти к осознанию того, какие общие свойства жизни воплощены в тех или других героях и как их осмысляет и оценивает писа­тель. В этом ему часто помогает литературная критика.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРАВДИВОСТЬ И ЛОЖНОСТЬ ИДЕИ

Эмоциональная оценка социальных характеров, заклю­чая в себе их идейное утверждение или идейное отрица­ние, всегда вытекает из их осмысления писателем и, далее, из особенностей его миросозерцания, его общественных взглядов на жизнь. Но в не меньшей мере она опре­деляется и объективными особенностями самих изображенных характеров и должна соответство­вать этим особенностям в их утверждении и отрицании.

Когда Чернышевский писал о трех задачах искус­ства, он назвал последнюю из них «вынесением пригово­ра», который искусство «произносит» изображаемым явлениям жизни. Этим он сравнил писателя с судьей. В результате разбирательства дела суд выносит обвини­тельные или оправдательные приговоры тем лицам, кото­рые отвечают перед законом за свои действия, иногда за всю свою деятельность. И в интересах не только тех, кто предстал перед судом, но и в интересах всего общества и оправдательные, и обвинительные приговоры суда долж­ны быть справедливыми. Для этого суд должен тщательно разобрать все обстоятельства дела с точки зрения юриди­ческих, а иногда и моральных норм. И суд должен исхо­дить в своих приговорах из того, чего на самом деле объективно достоин каждый, представший перед ним, а не из каких-либо преднамеренных и предвзятых мнений, субъективных симпатий и антипатий. В противном случае его приговоры могут оказаться несправедливыми, лож­ными.

В содержании художественных произведений, особенно литературных, происходит нечто подобное в еще большей степени. Ведь писатель выносит свой «приговор» не от­дельным реальным личностям, а социальным характе­рам — вымышленным героям, воплощающим в себе су­щественные свойства жизни целых социальных слоев и движений определенной страны и эпохи. Поэтому со-

107

циальные силы, которые представляют общество в его историческом развитии, всегда бывают глубоко заинтере­сованы в том, чтобы «приговоры», выносимые писателем различным социальным характерам, были справедливы. Для общества очень важно, чтобы писатель выражал та­кое идейно-эмоциональное осмысление изображаемых характеров, которого эти характеры действительно достой­ны по объективным, существенным свойст­вам своей жизни, по своему месту и значению в национальной жизни вообще, в перспективах ее развития.

Утверждающего, оправдывающего, возвышающего идейного осмысления и эмоциональной оценки достойны те социальные слои, жизнь и деятельность которых имеет положительное, прогрессивное значение для всего общества, для его исторического развития. Отрицающего, осуждающего, разоблачающего осмысления и оценки за­служивают те слои общества, чья жизнь и деятельность так или иначе препятствует национальному развитию, в той или иной мере наносят ему ущерб, имеют регрес­сивное и реакционное значение. Идейно-эмо­циональное осмысление характеров в соответствии с их объективным национально-историческим значением, поло­жительным или же отрицательным, само получает тем самым общественно национально-прогрессивную значи­мость. Это исторически объективная прав­дивая тенденция произведения. И наоборот, утвер­ждающее идейно-эмоциональное осмысление таких ха­рактеров, которые по своему объективному значению для жизни общества достойны отрицания, и идейное отрица­ние тех характеров, которые в исторической перспективе жизни общества заслуживают идейного утверждения, представляют собой исторически объективную ложную тенденцию произведения, имеющую нацио­нально-реакционное значение.

Так, в I части «Мертвых душ» Гоголь выразил сати-рико-юмористическое отрицание пустой и самодовольной жизни крепостнического, реакционного чиновно-поме-щичьего общества в русском губернском городе и окру­жающих его усадьбах. И эта оценка вполне соответство­вала самой сущности изображаемых характеров, она была исторически правдивой и осталась таковой навсегда. Во II же части «Мертвых душ», особенно в образах помещика Костанжогло и откупщика Муразова, Гоголь тщетно пы­тается найти в жизни тех же слоев русского общества

108

положительные свойства и дать им идейно-утверждающую эмоциональную оценку. Такая оценка противоречила сущ­ности изображаемых характеров: она была исторически ложной, национально-реакционной. Писатель идеализиро­вал то, что объективно не было достойно идеализации. Вот почему Гоголю, большому и чуткому художнику, так долго творчески не удавалась вторая часть его «поэмы»; он так и не смог закончить ее до своей смерти.

Из этого не следует, что жизнь и деятельность господст­вующих слоев классового общества всегда заслуживает только отрицательного осмысления и оценки. В опреде­ленные исторические эпохи различные слои господствую­щего класса и создаваемая ими государственная власть, угнетавшая трудящиеся массы своей страны, осуществля­ла тем не менее национально-прогрессивную политиче­скую и культурную деятельность, достойную соответст­вующего идейно-эмоционального осмысления в произведе­ниях художественной литературы.

Так, в России в первой четверти XVIII в. происходила быстрая перестройка материальной и духовной националь­ной культуры на передовой западноевропейский лад. Происходила она по инициативе и при активнейшем лич­ном участии царя Петра I. Вместе с тем Петр впервые полностью ввел в России самодержавный принцип прав­ления (абсолютную монархию), он сохранил крепостное право и часто жестоко и грубо применял власть при проведе­нии своих реформ. Но реформы эти имели огромное об­щенациональное значение, благодаря им Россия стала од­ной из мировых держав. Поэтому и позднее, на протяже­нии XVIII в., русские передовые писатели во главе с Ло­моносовым и Фонвизиным с восхищением напоминали в своих одах, поэмах и драматических произведениях о де­ятельности Петра, ставили его в пример русским цари­цам — Елизавете, Екатерине II, стремясь побудить их к продолжению политики великого предшественника. Через сто лет после смерти Петра I Пушкин возвеличил его в поэме «Полтава». Идейная тенденция этих произ­ведений была исторически правдивой и для тех времен на­ционально-прогрессивной.

Пушкин прославлял Петра и построенную им новую столицу и во вступлении к поэме «Медный всадник». Но проблематика этой поэмы в целом гораздо сложнее: поэт не только любовался столицей, созданной в прошлом прогрессивной самодержавной властью, которая к его вре­мени уже потеряла свое национально-прогрессивное зна-

' 109

чение, но и раскрыл в поэме другую сторону деятельности русского самодержавия — ее антинародность, ее губитель­ность для жизни трудящихся масс. Он изобразил в поэме гибель мелкого петербургского чиновника Евгения и его невесты Параши от страшного наводнения, которое на­несло большой ущерб столичной бедноте и которое вообще произошло потому, что Петр основал город «под морем», не считаясь со страданиями и даже жизнью народных низов. Поэтому образ медного всадника выступает в поэме как символ былой национальной прогрессивности само­державной власти и вместе с тем как символ всегдашней и неизменной ее антинародности. Обе стороны идейной на­правленности поэмы — и идейное утверждение самодер­жавной власти, и ее идейное отрицание, — при всей их внутренней противоречивости, имели и имеют до сих пор исторически правдивое значение.

К середине XIX в. самодержавие окончательно утра­тило свою прогрессивность и в его деятельности возобла­дали реакционные, антинародные тенденции, которые про­являлись как в отношении к народу, так и в отношении к представителям передовой общественной мысли — де­кабристам, революционерам-демократам, народовольцам. Поэтому ее отрицание стало исторически прогрессивным.

С такой оценкой самодержавной власти мы встречаем­ся в сатирах Салтыкова-Щедрина, в частности в «Истории одного города». В лице гротескно изображенных глупов-ских градоначальников Щедрин выявляет различные типы самодержавных правителей. Раскрывая «способности» каждого из градоначальников, писатель показывает, ка­ковы конкретные проявления политики русского само­державия и в чем ее реакционность, достойная всяческого осуждения. Это бессмысленная жестокость и несправедли­вость, глубоко враждебное отношение к народу, его бес­пощадное угнетение и подавление, нетерпимость к инако­мыслящим («хватали, ловили, секли, пороли, описывали и продавали»), организация бессмысленных войн, нелепое понимание цивилизаторской деятельности и т. п.

На современном этапе исторического развития в раз­ных странах выступают различные социальные и полити­ческие силы. В их деятельности обнаруживаются разные тенденции. Но как в жизни, так и в литературе эти силы получают различную оценку, соответствующую или не со­ответствующую их сущности.

Так, одним из очень значительных исторически про­грессивных движений 30-х годов нашего века была на-

110

ционально-революционная, антифашистская борьба в Ис­пании (1936—1939), возглавленная республиканцами и поддержанная представителями различных прогрессивных партий, в особенности коммунистами всех стран. Эта вой­на оставила заметный след в мировой литературе (Э. Хе­мингуэй, Б. Брехт, К. Чапек), в том числе в советской (документальные очерки И. Эренбурга, «Испанский днев­ник» М. Кольцова, повесть К. Паустовского «Созвездие гончих псов», пьеса А. Афиногенова «Салют, Испания!» и др.). Испанская тема нашла отражение в мировой по­эзии — в стихах П. Неруды, Н. Гильена, Н. Вапцарова, П. Элюара. В большинстве произведений, посвященных этой борьбе, обнаруживается исторически истинная оценка событий, отмечается стремление защитить, утвердить, от­стоять и возвысить тот пафос, который воодушевлял ис­панских борцов и всех тех, кто помогал или сочувствовал им в справедливой борьбе за свободу и независимость против реакционных национальных сил и мирового фашиз­ма. При этом надо, конечно, иметь в виду, что глубина понимания социальных противоречий, которые вызвали к жизни это движение, и перспектив его развития в твор­честве разных художников мира была различной.

Произведения, содержащие в себе исторически истин­ную оценку изображаемых явлений и характеров, являют­ся исторически прогрессивными по своему содержанию.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]