38. Своеобразие романа н.Г. Чернышевского ''Что делать?".

Роман «Что делать?» начат 14 декабря 1862 г. Дату автор поставил сразу, рядом с заглавием, и совпадение с днем восстания декабристов, выступивших более тридцати лет назад, не может не обратить на себя внимания. Работал он чрезвычайно быстро. Предшествующие первой главе страницы («Дурак», «Первое следствие дурацкого дела», «Пред­исловие») написаны за три дня. До конца года была закончена боль­шая первая глава «Жизнь Веры Павловны в родительском семействе» и близилась к завершению вторая — «Первая любовь и законный

брак».

Новый 1863 г. начался с особых осложнений в отношениях влас­тей к подследственному, раздражавших грубостью, полным пренебре­жением к элементарным правам заключенного, которому не было предъявлено юридически обоснованного обвинения. К концу января третья глава «Замужество и вторая любовь» уже была доведена до «Третьего сна Веры Павловны», но в дни, предшествовавшие началу голодовки, работалось плохо. Вечером 24 января Чернышевский пе­редал очередную записку коменданту крепости с требованием объяс­нить причины задержки следствия, несвоевременной доставки писем и запрещения свиданий с женой. 25 января написано всего несколько строк о встрече Веры Павловны с Бозио, которая советует прочесть дневник «В. Л.». В течение этого дня никаких известий от комендан­та не поступило. 26 января роман продвинулся всего на пять строчек. На следующий день принесли письмо от жены, где сообща­лось о затруднениях, с которыми пришлось ей столкнуться при полу­чении документа на проживание в Петербурге (за несколько дней до ареста мужа Ольга Сократовна с двумя детьми уехала жить в Сара­тов).

В новой записке от 27 января Чернышевский просит коменданта крепости «сделать то, что от него зависит, чтобы избавить больную женщину от полицейских недоразумений» (XIV, 469). Он терпеливо сносил невзгоды, связанные с ним лично, но не мог допустить безна­казанного издевательства над женой, для спокойствия которой готов был на любые жертвы. 27 января снова не писалось, а на следующий день Чернышевский остановился на сиене, где Вера Павловна читает свой дневник, и снова начал голодовку. Чернышевский принял реше­ние идти в этом, как он выразился чуть позднее, «до конца». 28 января он написал почти полную страницу о прочитанном Верой Павловной в дневнике: о встрече мужа с Рахметовым («ригористом») и его това­рищами, об открытии швейной мастерской. Эти две темы составляли главное идейное содержание всего романа. В дневнике Вера Павлов­на признается себе, что не любит мужа. Описанию наступившего в ее судьбе поворота посвящены следующие страницы. Работа шла ровно, без перерывов, ичодотворно. За десять дней голодовки Чернышевс-кий заполнил (в переводе на современное издание) тридцать страниц большого формата'.

Прекращая голодовку 7 февраля, Николай Гаврилович переходит в романе к подглавке «Особенный человек», посвященной Рахметову. Совпадение романной разработки характера Рахметова с напряжен­нейшими днями пребывания автора в крепости наполняется особым смыслом. Твердость характера Рахметова, глубокая убежденность в правоте своего дела, демонстрируемое героем единство убеждения и поступка легко проецируется на проявленное самим Чернышевским в дни голодовки мужество, подвергнутое решительному испытанию. «Вижу, могу», — говорит Рахметов Кирсанову, объясняя свое лежа­ние на гвоздях (XI, 207). Примерно те же слова в ситуации тяжелого испытания говорит и автор романа коменданту крепости 7 февраля: «..Л держу свой организм в таком состоянии, что результаты, кото­рых я достиг в предыдущие 10 дней, нисколько не пропадают; и если Ваше Превосходительство еще недостаточно убеждены, я возобновлю свое начатое, без всякой потери времени, с прежним намерением идти, если нужно, до конца» (XIV, 469—470).

В течение февраля роман был почти полностью завершен. Над окончанием автор работал 21—30 марта, опубликованный в «Совре­меннике» текст сопровожден датой 4 апреля. Таким образом, произ­ведение объемом в 432 журнальные страницы было создано за 112 дней, с 14 декабря по 4 апреля.

Роман напечатан в «Современнике» (№ 3,4, 5 за 1863 г.) с полной подписью автора.

Факт появления в печати и произведения, и имени политического заключенного до сих пор не находит полного объяснения. Изучение цензурной истории «Что делать?» затруднено отсутствием беловой рукописи и цензорской корректуры. Сохранившиеся материалы по­казывают, что первые три главы этой рукописи первоначально читали по поручению следственной комиссии чиновник особых поручений при III отделении А. В. Каменский и член комиссии генерал П. Н. Слепцов. Они не нашли в них ничего относящегося к следствен­ному делу. К тому же содержание глав не заключало ничего настора­живающего: намек на едва ли не банальную историю несчастной люб­ви со всеми ее атрибутами вплоть до самоубийства, жизнь девушки в доме родителей, мечтавших выдать ее замуж повыгоднее, разрыв с этой жизнью, замужество, любовь к другу своего мужа, новое заму­жество. Не увидели ничего предосудительного и цензор «Современ­ника» В. Н. Бекетов, пропустивший их в печать, и цензор О. А. Пржецлавский, осуществлявший по заданию Главного управле­ния цензуры контрольный придирчивый разбор текста, уже опубли­кованного в мартовской книжке «Современника». Пржецлавский ненашел ничего, кроме попытки автора романа «составлять противо-весье характеристике нигилизма, воплощенной Тургеневым в лице Базарова»; у Чернышевского, полагал цензор, «нигилизм сознает пот­ребность очиститься от возводимой на него характеристики чистого цинизма», — а это не могло вызвать опасений власть предержащих. Рецензируя опубликованную в апрельской книжке «Современника» третью главу романа, Пржецлавский 15 мая подал второй отзыв, на этот раз резкий и непримиримый. В «извращении идеи супружества», «профанации божественного начала» он находит противопоставле­ние «коренным началам религии, нравственности и общественного порядка», сочинение признано «вредным и опасным»10. Но Бекетов к тому времени уже подписал к печати последние главы «Что делать?». Их на сей раз автор посылал в комиссию частями, в четыре приема. В таком дробном виде рукопись, наиболее острая по содержанию, вос­принималась в следственной комиссии более затрудненно.

Последнюю пачку рукописи Чернышевский передал коменданту крепости вместе с «Заметкой для А. Н. Пыпина и Н. А. Некрасова», в которой поделился творческими планами относительно второй книги романа. «...И Рахметов, и дама в трауре, — объяснял он здесь, — на первый раз являются очень титаническими существами; а потом будут выступать и брать верх простые человеческие черты, и в результате оба окажутся даже людьми мирного свойства и будут откровенно улыбаться над своими экзальтациями», т. е. над своими любовными отношениями (XIV, 480). Чернышевский, конечно, и не собирался писать продолжение «Что делать?», и намеченное в «Заметке» «сни­жение» образов, некоторое их «развенчание» имело единственной целью убедить членов следственной комиссии и цензуру в ценности для автора главного в романе — любовной интриги, получающей раз­витие в отношениях Рахметова и дамы в трауре.

Пржецлавский опоздал с отзывом, окончание романа уже появи­лось в майской книжке журнала. Однако от службы Бекетов все же был отстранен. Впоследствии он, рассказывая историю, связанную с романом «Что делать?» и своим увольнением, ссылался на разреши­тельные надписи III отделения. И действительно, нельзя не учитывать логики бюрократического формализма, когда журнальный цензор про­никался соответствующим трепетом перед резолюциями тайной по­лиции и пропускал роман, особенно в него не вникая. Жандармские власти всю ответственность за публикацию «Что делать?» переложи­ли на плечи гражданской цензуры, а та,в свою очередь,ссылалась на печати и надписи жандармских чинов.

Еще одна причина пропуска романа руководителями III отделения скрывалась, вероятно, в их намерении успокоить взбудораженное арес­тами литераторов общественное мнение. В Петропавловской крепос­ти находились также Д. И. Писарев, Н. А. Серно-Соловьевич, и им тоже разрешалось писать и печататься. Тем самым предполагали про­демонстрировать объективность и гуманность правительства в отно­шениях к политическим заключенным, закрепить в общественном мнении мысль об отсутствии предвзятости в разбирательстве их след­ственных дел. Но в конечном счете власти явно просчитались с опуб­ликованием «Что делать?». И эта досада отразилась на той торопли­вости, с какой следователи, подгоняемые высшими чинами, взялись за разработку обвинительных материалов.

Чернышевский создал социально-философский, публицистичес­кий роман со своей оригинальной художественной структурой, повес­твовательной манерой, образной системой.

Носителями социально-философских идей в романе являются «но­вые люди». Герои «Что делать?» Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна, Рахметов, Мерцалов, Никитин, Мосолов вовсе не были списаны с натуры, но в них нашли отражение многие качества людей, которых автор лично знал. Среди них его соратники по «Современнику» — Добролюбов, Шелгунов, Михайлов, участник освободительного дви­жения Н. Тиблен, одна из первых женщин-врачей М. Бокова-Сечено-ва, известный врач-физиолог И. М. Сеченов. Прототипом Рахметова, по голосу современников, послужил гимназический ученик Черны­шевского П. А. Бахметев, уехавший на Маркизовы острова с целью организации там земледельческой коммуны. Характеристика людей типа Рахметова, сознательно готовивших себя к борьбе с угнетателя­ми народа, завершалась в романе опоэтизированным обобщением: «Мало их, но ими расцветает жизнь всех, без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких лю­дей мало; но они в ней — теин в чаю, букет в благородном вине; от них ее сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигате­лей, это соль соли земли» (XI, 210).

Создание образов «новых людей» явилось вкладом Чернышевско­го в разработку постоянной для русской литературы проблемы по­ложительного героя. Еще в рецензии на стихотворения Н. Огарева (1856) критик, рассуждая по поводу нового героя в литературе, преем­ника Печорина, Бельтова и Рудина, писал: «Мы ждем еще этого пре­емника, который, привыкнув к истине с детства, не с трепетным экстазом, а с радостной любовью смотрит на нее, мы ждем такого человека и его речи, бодрейшей, вместе спокойнейшей и решитель­нейшей речи, в которой слышались бы не робость теории перед жизнью, а доказательство, что разум может владычествовать над жизнью, и человек может свою жизнь согласить с своими убеждения­ми» (III, 568).

В ту пору суждения Чернышевского могли в известной степени возникнуть под влиянием знакомства с Добролюбовым. Но могли иметь место и автобиографические реминисценции. Ведь главной чертой личности «преемника» выставлено умение «свою жизнь согла­сить с своими убеждениями» — то как раз, что составляло смысл нравственной программы самого Чернышевского. Для «новых» и «осо­бенных» людей в «Что делать?» характерно именно это качество — согласованность жизни с убеждениями.

Размышляя над типом положительного героя, личности, исповеду­ющей новую философию и новую мораль, автор романа находил мате­риал не только в собственной биографии и жизни близких ему лиц. Ранее Чернышевского основные черты «новых людей» и принципы их нравственного поведения сформулировал Добролюбов. В статье «Когда же придет настоящий день?», написанной за несколько лет до «Что делать?», находим даже само определение — «новые люди». Чернышевский ввел его в подзаголовок к названию своего романа, и этому определению суждено было стать устойчивым историко-лите­ратурным понятием.

В статье о Тургеневе и ряде других своих работ Добролюбов дал развернутую характеристику «новых людей». Эти высказывания-раз­мышления, собранные вместе, образуют своеобразный нравственный кодекс, получивший развитие в художественной системе романа «Что делать?». Вот что о «новых людях» писал Добролюбов.

Они рано приучают себя к «самостоятельному размышлению, к сознательному взгляду на все окружающее». Это «люди цельные, с детства охваченные одной идеей, сжившиеся с ней так, что им нуж­но — или доставить торжество этой идее, или умереть». Они имеют силы отречься «от целой массы понятий и практических отношений, которыми ... связаны с общественною средою», им свойственна «энер­гическая попытка для исправления пошлой среды». Для них харак­терно «полное соответствие практической деятельности с теорети­ческими понятиями и внутренними порывами души», у них «слово не расходится с делом». Они испытывают «любовь к истине и честность стремлений», «боль о чужом страдании», их «переполняет жажда де­ятельного добрали они способны «добро делать по влечению сердца, а не потому, что надо делать добро». Они полны ненависти ко всяко­му насилию, произволу и стремятся «борьбою помочь слабым и угне­тенным». Исповедуя «разумный эгоизм», эти люди не боятся «желать себе счастья», ищут «возможности устроить счастье вокруг себя», не думают «ставить свое личное благо в противоположность с своей жизненной целью». Для них «самоотвержение» существует как «удов­летворение потребности сердца, а не как формальное исполнение какого-то внешнего, сурового предписания». Наконец, они никак не могут «понять себя отдельно от родины»11.

Именно таковы «новые люди» в романе «Что делать?». Честные, полные жажды деятельного добра, не мыслящие личного счастья без счастья других. Грубому эгоизму, которым зачастую охвачен темный, непросвещенный человек, представитель старого мира, заботящийся только о себе и готовый пренебречь интересами окружающих, «новые люди» противопоставили эгоизм «разумный», эгоизм просвещенного человека, желающего себе выгоды, но не за счет ближнего. Нрав­ственная чистота, призыв становиться добрее, стремление согласо­вать жизнь с убеждениями — таковы исходные начала нового литера­турного героя.

«Новые люди» устремлены к изучению и пропаганде идей, защи­щающих человеческое достоинство, право человека на обеспеченную и свободную жизнь. Пример новых экономических и социальных свя­зей, гарантирующих человеку свободное развитие, содержится в опи­сании швейных мастерских Веры Павловны Кирсановой и Надежды Андреевны Мерцаловой. Для достижения новой жизни человеку не­обходимо приложить значительные усилия. Ему необходимо серьезно учиться, честно трудиться. Ему предстоит нелегкая борьбы с предста­вителями старой морали, каковыми в романе изображены Сторешни-ковы, Серж, Жюли, Жан, Мария Алексеевна Розальская. «Новые люди» — приверженцы антропологической философии, согласно ко­торой человек в силу своих естественных потребностей и прав до­лжен жить свободно. Завоевание свободы и особенно свободы для женщины, угнетенной в обществе и семье, составляет один из глав­ных идейных стержней романа.

Пронизывающая художественную ткань «Что делать?» публицис­тичность является жанрообразующим и стилеобразующим элементом. Публицистичность проявляется прежде всего в появлении на страни­цах произведения автора, активно вмешивающегося в ход описывае­мых событий на правах действующего лица. Он комментирует выска­зывания и поступки героев, вступает в прямой диалог с читателем-другом или читателем-оппонентом («проницательным читателем»), разъясняет их мысль и состояние. Нередко возникает как бы подмена художественного изображения прямым авторским разъяснением, име­ющим целью непосредственное воздействие на читателя.

Публицистично само заглавие романа. Вспомним, к примеру, на­звания статей Добролюбова: «Что такое обломовщина?», «Когда же придет настоящий день?» и Чернышевского — «Не начало ли переме­ны?» (в рукописи эта статья имела название «Чего ждать?»), «Научи­лись ли?». Заглавие романа призвано предельно обострить внимание читателей к новым идеям, несушим человеку иную, светлую жизнь. Что делать, когда человек подавлен корыстной пошлой жизнью, в которой хорошо живется только тем, кто обогащается за чужой счет? И автор отвечает: не мириться с этой жизнью, учиться, трудиться, поддерживать в людях труда уверенность в лучшей доле, стараться, насколько это возможно, приблизить это лучшее будущее — «стреми­тесь к нему, работайте для него, переносите из него в настоящее сколько можете перенести...» (XI, 284). Не сразу, не вдруг, не по одному лишь желанию лучших людей придет эта жизнь. За нее пред­стоит бороться, и в этой борьбе потребуются характеры, подобные Рахметову. Не один раз «новые» и «особенные» люди будут «согнаны со сцены», но хода истории не остановить. Этот оптимизм автора

«Что делать?» сообщал роману ту силу, которая оказывала революци­онизирующее воздействие на сознание последующих поколений, вос­питывала в молодых людях новых и новых борцов с угнетающим режимом. «Оставаясь верным всем особенностям своего критическо­го таланта и проводя в свой роман все свои теоретические убеждения, г. Чернышевский создал произведение в высшей степени оригиналь­ное и чрезвычайно замечательное. Достоинства и недостатки этого романа принадлежат ему одному... Он создан работою сильного ума; на нем лежит печать глубокой мысли. Умея вглядываться в явления жизни, автор умеет обобщать и осмысливать их. Его неотразимая логика прямым путем ведет его от отдельных явлений к высшим тео­ретическим комбинациям, которые приводят в отчаяние жалких ру­тинеров, отвечающих жалкими словами на всякую новую и сильную мысль»12, — писал о романе «Что делать?» в 1865 г. Д. И. Писарев.

Роман «Что делать?» — первое сочинение из задуманного автором обширного плана беллетристических работ, связанных с идеей созда­ния «Энциклопедии знания и жизни». В письме к жене от 5 октября 1862 г. он писал из крепости, что эту «Энциклопедию» следовало бы переработать «в самом легком популярном духе, в виде почти романа, с анекдотами, сценами, остротами, так,чтобы ее читали все, кто не читает ничего, кроме романов» (XIV, 456).

Политические и нравственные принципы «новых» и «особенных» людей, устремленных к социалистическим идеалам, рассмотрены Чер­нышевским и в ряде других произведений, созданных в стенах Петро­павловской крепости. В незавершенном романе «Повести в повести» главное действующее лицо — демократ и социалист Алферий Алек­сеевич Сырнев, пропагандист внедрения естественных наук в область общественных отношений. После его смерти преемником Сырнева становится Борис Николаевич Алферьев в романе «Алферьев», ос­тавшемся незаконченным. Теоретические положения Алферьев пос­тоянно проверяет сферой частной жизни, доказывая их реалистич­ность, жизненность, огромную моральную притягательность. С про­блематикой «Повестей в повести» тесно связаны автобиографические рассказы Чернышевского о старине, позднее опубликованные иссле­дователями под названием «Автобиография». Это сочинение рассмат­ривается чаще всего как чисто биографический источник. Между тем этот материал имеет и самостоятельное художественное значение и должен быть включен в общий контекст идейно-философской и об­щественно-нравственной системы, охватывающей все созданное Чер­нышевским в Петропавловской крепости в области художественной прозы. Называя свой труд «книгой», автор, вероятно, предполагал опубликовать его отдельно. Но затем он переработал «Повести в по­вести», увязывая с ними и «Автобиографию», посвященную детским годам героя и предназначенную «дать читателю понятие о том, как и что влагала жизнь в голову и в сердце мне в молодости, — а это понятие, писал Чернышевский, я хочу дать затем, чтобы можно было