21. "Отцы и дети" и.С. Тургенева: культурно-политическое и авторское.

«Отцы и дети». Жизненные наблюдения убеждали Тургенева, что демократы, с которыми он идейно разошелся, — большая и растущая сила, которая уже проявила себя во всех областях общественной дея­тельности. Писатель почувствовал, что именно из демократической среды должен выйти ожидаемый всеми положительный герой эпохи. Роман «Отцы и дети» он и посвятил образу русского разночинца-демократа 60-х годов.

Работа над романом «Отцы и дети» продолжалась с августа 1860 по август 1861 г. Опубликован же он был после многочисленных исправлений только в февральском номере «Русского вестника» за 1862 г.

Верный своей реалистической манере обобщения жизненного ма­териала, Тургенев не выводил образы героев романа из предвзятых идей, как считали некоторые критики, а всегда отталкивался от кон­кретного реального лица (или ряда лиц) и типизировал в образах наиболее характерные их черты. Так, при создании образа главного героя романа — Евгения Базарова — писатель имел в виду некоторые характерные черты не только провинциального врача Дмитриева, но также революционных демократов Чернышевского и Добролюбова, демократа Николая Успенского, в значительной мере использовал материалы о деятельности выдающихся русских естественников — А. М. Бутлерова и Д. И. Менделеева в области химии, И. М. Сеченова в области физиологии, Н. Д. Ножина и А. О. Ковалевского в области ботаники и гидроботаники. Это подтверждается многочисленными письмами Тургенева, свидетельствами современников (Герцена, Сал­тыкова-Щедрина, И. Мечникова), воспоминаниями (Н. А. Островс­кой, Е. В. Водовозовой) и другими документами.

Философские взгляды Базарова представляют сложный синтез материализма Чернышевского — Добролюбова и вульгарного матери­ализма. В его политических взглядах обнаруживаются отдельные чер­ты, присущие лидерам демократического движения 60-х годов: отри­цание тех общественных устоев (аристократизм, «принсипы», парла­ментаризм, адвокатура), против которых боролись революционные демократы Чернышевский и Добролюбов (см., например, «Письмо из Турина» Н. А. Добролюбова,— «Современник», 1861, № 3); резкая критика либерализма, ненависть к феодалам — «барчукам прокля­тым», наконец, стремление «место расчистить» для будущей жизни. Все эти отдельные черты, вместе взятые, позволяют причислить База­рова к типу новых людей.

Образ демократа-разночинца 60-х годов получился у Тургенева еще более сложным и противоречивым, чем образ «лишнего челове­ка» в романе «Рудин». Эта сложность проявляется во взглядах База­рова на народ, науку, искусство. С одной стороны, герой ощущает свою кровную связь с народом: его дед землю пахал; крестьянские мальчишки к нему привязались; слуги чувствуют в нем своего брата, а не барина. Тургенев был прав, когда писал: «Он честен, правдив и демократ до конца ногтей». С другой — Базаров порой как будто даже презирает народ, относится к нему иронически, и народ, в свою оче­редь, платит ему той же монетой. Например, Базаров говорит: «рус­ский мужик бога слопает», «мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке», «добрые мужички надуют твоего отца всенепременно». Разговор его с мужиком в конце романа свидетельствует об их взаимной отчужденности. И мужик заключает: «Известно, барин; разве он что понимает?»

Для того чтобы правильно понять позицию Базарова, необходимо вспомнить, что собой представлял народ в то время. В конце 50-х — начале 60-х годов демократы-разночинцы (Чернышевский, Некрасов, Н. Успенский) сурово и требовательно критиковали народные пред­рассудки, рабскую покорность, забитость, пассивность, долготерпение. Н. А. Некрасов, обращаясь к народу, восклицает: «...Чем был бы хуже твой удел, когда б ты менее терпел?» Критика пассивности народа дана и в его поэме «Коробейники». Рассказы Н. Успенского «Змей», «Обоз», «Хорошее житье» и другие, в которых раскрыта правда о горькой крестьянской доле, о суевериях и предрассудках, отравляющих наро­дное сознание, Чернышевский считал программными для «Современ­ника» и посвятил им статью «Не начало ли перемены?».

Поэтому в суровом и требовательном отношении Базарова к наро­ду проявилась его подлинная любовь к нему, горячее стремление про­светить народ. На вопрос Павла Петровича: «Стало быть, вы идете против своего народа?» Базаров отвечает: «А хоть бы и так?.. Народ полагает, что когда гром гремит, это Илья-пророк в колеснице по небу разъезжает. Что ж? Мне соглашаться с ним?» (С. 7, 49-50). Здесь он высказывает мысли, которые были присущи большинству демокра­тов-просветителей 60-х годов.

Образ Базарова задуман автором как образ русского естествоис­пытателя-материалиста, так как в 60-е годы в представлении демокра­тической интеллигенции естествознание и материализм сливались воедино.

Научные эксперименты Базарова, анатомирование лягушек, вы­звавшие резкие нападки и насмешки консервативных кругов русской общественности, — не плод досужего авторского вымысла, а обобще­ние конкретных жизненных фактов. Известно, например, что отец русской физиологии И. М. Сеченов производил свои опыты с лягуш­ками и что его книга «Физиология нервной системы» появилась в результате многочисленных исследований головного мозга лягушки. Базаров — экспериментатор. Он в такой же мере враг абстракт­ной, оторванной от жизни науки, как и абстрактной, идеалистичес­кой, умозрительной философии. Когда в VI главе романа Павел Пет­рович спрашивает его: «Значит, вы верите в одну науку?», Базаров отвечает: «Я уже доложил вам, что ни во что не верю; и что такое наука — наука вообще? Есть науки, как есть ремесла, звания; а наука вообще не существует вовсе» (С. 7, 28).

«Отцы и дети» — социально-психологический роман. Социальная его сторона воплощена во взаимоотношениях демократа-естествен-ника Базарова с аристократом Павлом Петровичем Кирсановым, в политических и философских рассуждениях с Аркадием. Психологи­ческая сторона произведения раскрывается в его нравственно-эстети­ческом содержании, общечеловеческой сущности таких категорий и ценностей, как любовь, дружба, отношение человека к природе, к искусству, к морали.

Как-то в беседе с Флобером Тургенев сказал: «Я полагаю, что только любовь вызывает такой расцвет всего существа, какого не может дать ничто другое»33. Эта мысль находит отражение во всех романах и повестях писателя, в том числе и в «Отцах и детях».

Тема любви развивается и в сюжетной линии «Отцов и детей» — это прежде всего взаимоотношения Базарова и Анны Сергеевны Один­цовой, составляющие главную сюжетную и композиционную канву романа. Один из критиков писал: «...Сердца русских женщин у Турге­нева — пробные камни русских интеллигентских направлений»36.

И действительно, сердце Натальи Ласунской было пробным кам­нем для Рудина; в отношениях с Лизой Калитиной («Дворянское гнез­до») обнаружился характер Лаврецкого; в романе «Отцы и дети» объ­яснение в любви Базарова с Одинцовой — серьезная проверка чело­веческих качеств главного героя. Нетрудно заметить, однако, что в «Рудине» и в «Отцах и детях» изображаются разные жизненные ситу­ации: в Рудине активно действует героиня, герой же в итоге оказыва­ется слабым, не способным на решительный жизненный шаг, он пасу­ет перед обстоятельствами; в «Отцах и детях» Базаров более решите­лен. Одинцова не откликается на его порыв. «Нет, — решила она наконец, — бог знает, куда бы это повело, этим нельзя шутить, спо­койствие все-таки лучше всего на свете» (С. 7, 99). Героиня сама чувствует свою вину перед Базаровым: «Я виновата, — промолвила она вслух...» (С. 7, 98). Базаров же в сцене объяснения в любви ведет себя хотя и дерзко, но искренно, проявляя при этом сильное чувство, страсть («Но это было не трепетание юношеской робости... это страсть в нем билась, сильная и тяжелая...»,— пишет автор).

Тургенев недвусмысленно говорит о романтическом чувстве База­рова к Одинцовой, чувстве, потрясшем его существо: «Настоящею причиной всей этой «новизны» было чувство, внушенное Базарову Одинцовой, — чувство, которое его мучило и бесило». И вот он, вы­сказывающий всегда «свое равнодушное презрение ко всему романти­ческому», «с негодованием сознавал романтика в самом себе» и по­нял, что его эгоистическая теория («Нравится тебе женщина... старай­ся добиться толку; а нельзя — ну, не надо, отвернись — земля не клином сошлась» — С. 7, 87) начинает терпеть крах: Одинцова ему, безусловно,нравилась, и в то же время «он скоро понял, что с ней «не добьешься толку», а отвернуться от нее он, к изумлению своему, не имел сил. Кровь его загоралась, как только он вспоминал о ней; он легко сладил бы с своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость...» (С. 7, 87).

Попав в плен отрицаемой им ранее романтической любви, Базаров начинает вести себя довольно странно: то он «отправлялся в лес и ходил по нем большими шагами, ломая попадавшиеся ветки и браня вполголоса и ее и себя», то «забирался на сеновал, в сарай, и, упрямо закрывая глаза, заставлял себя спать», то представлял ее руки, кото­рые «обовьются вокруг его шеи», ее «гордые губы», которые «ответят на его поцелуй», то отгонял от себя с негодованием все эти мечты и при этом «топал ногою или скрежетал зубами и грозил себе кулаком» (С. 7, 87-88). И это происходило накануне решительного объяснения с Одинцовой, во время которого Евгений со всей прямотой и рез­костью скажет Анне Сергеевне: «..Я люблю вас, глупо, безумно... Вот чего вы добились» (С. 7, 98).

Но Одинцову, привыкшую руководствоваться в жизни больше рас­судком, чем чувством, пугает искренний порыв Базарова. От базаров-ской страсти, «сильной и тяжелой», «похожей на злобу», Одинцовой «стало страшно». Анна Сергеевна спешит остановить героя: «Вы меня не поняли, — прошептала она с торопливым испугом» (там же). И она отталкивает Базарова, гасит его порыв.

Уже в том, что Тургенев заставил своего героя потерпеть фиаско в любви, просматривается намерение писателя развенчать Базарова, заставить его поступиться своими прежними взглядами на любовь. И это намерение еще сильнее проявится позже, когда автор раскроет психологические следствия неудачной любви своего героя. Потерпеть поражение в любви может любой человек. Но различие характеров сказывается в отношении разных людей к постигшей их неудаче. Здесь проверяются и воля, и выдержка, и стойкость человека.

Как же этот волевой и сильный человек (что видно было по пред­шествующим восемнадцати главам романа) повел себя после того, как Одинцова отвергла его любовь? Скажем прямо, герой спасовал перед жизненной неудачей, или, как он сам говорит, «рассыропился»; у Базарова появляются нотки скептицизма и пессимизма, он поступает­ся некоторыми своими убеждениями и взглядами. Правда, на первых порах (XIX глава) он еще храбрится, не хочет сам себе сознаться в своем поражении: в разговоре с Аркадием подтрунивает над своим молодым приятелем, признается, что они с Аркадием оба «очень глу­по себя вели», и даже тешит себя надеждой на избавление от тягостно­го чувства («...кто злится на свою боль — тот непременно ее побе­дит» — С. 7,104). Но любовь пустила глубокие корни в его сердце. Не случайно в черновой рукописи романа была такая авторская фраза: «Ему было очень тяжело: не одно самолюбие в нем страдало; он, насколько мог, полюбил Одинцову» (Парижская рукопись, л. 27).

Автор, а вслед за ним и читатели истолковывают объяснение База­рова с Одинцовой как существенный психологический этап эволю- ции героя. Именно с этого момента в Базарове появляются нотки грусти и уныния, пропадает самоуверенность, возникает озлобление, смешанное с бесплодным желанием освободиться от власти любви («...по-моему, — лучше камни бить на мостовой, чем позволить жен­щине завладеть хотя бы кончиком пальца» — С 7, 104). Но как бы Базаров ни храбрился, как бы ни пытался взять себя в руки, ему не удается стать таким, каким он был до встречи с Одинцовой. Рана нанесена глубокая, и пессимизм не покидает героя до конца романа (см. рассуждения Евгения в разговоре с Аркадием под стогом сена о ничтожности человека перед вечностью, а также скептическую фразу о будущем мужика Сидора или Филиппа, который «будет жить в белой избе»).

Встреча Базарова с Одинцовой в XXV главе романа подводит итог их взаимоотношениям. Оба они понимают, что к прежнему возврата нет и что несостоявшаяся любовь должна быть заменена примирени­ем и дружбой. Базаров успокаивает Анну Сергеевну, уверяя ее в том, что он сам «давно опомнился и надеется, что другие забыли его глу­пости» (С. 7, 161). Одинцова отвечает ему в том же духе: «Кто старое помянет, тому глаз вон... Одно слово: будемте приятелями по-прежне­му. То был сон, не правда ли? А кто же сны помнит?» (С. 7, 162). Однако художественное (да и не только художественное) значение этого «сна» огромно. Оно важно и для глубокого раскрытия психоло­гии героев, постижения сущности характеров Базарова и Одинцовой в решении основной нравственной проблемы романа.

В «Отцах и детях» освещена и эстетическая проблема, но она не сливается с нравственной, а как бы развивается параллельно. В отли­чие от Л. Н. Толстого, в сознании которого добро и красота отождес­твлялись, Тургенев разобщает эти две категории. По этому поводу американский писатель Генри Джеймс в своих воспоминаниях, рас­сказывая об участниках тургеневского салона в Париже, писал: «...Они все были убеждены, что искусство и нравственность представляют две совершенно различные категории и что искусство имеет столь же мало общего с нравственностью, как и с астрономией или эмбриоло­гией»37.

Тургенев боготворил искусство. Поэтому естественно, что на мно­гих страницах романа речь идет о музыке, живописи, литературе, об отношении к искусству «отцов» и «детей».

«Отцы» — Павел Петрович, Николай Петрович — тонкие цените­ли красоты в природе, поклонники искусства, их отталкивает база-ровское неприятие живописи, музыки и утилитарный взгляд на при­роду («Природа — не храм, а мастерская и человек в ней работник»). Из текста произведения видно, что Базаров отрицает не только от­дельные виды искусства, но искусство вообше. О поэзии и поэтах он высказывается резко отрицательно: «Порядочный химик в двадцать раз полезнее поэта». Пушкина советует заменить вульгарным матери- алистом Бюхнером, стихи называет «ерундой». О величайшем живо­писце Рафаэле Базаров говорит: «Рафаэль гроша медного не стоит». Музыку тургеневский герой считает занятием несерьезным: когда Николай Петрович исполняет на виолончели «Ожидание» Шуберта, Базаров с иронией говорит Аркадию: «Помилуй! В сорок четыре года человек, ра(ег ГагшНаз (отец семейства. — П. П.) в ...м уезде — играет на виолончели» (С. 7, 43). Наконец, в разговоре с Одинцовой Базаров откровенно признается: «Вы... не предполагаете во мне художествен­ного смысла — да во мне действительно его нет».

В статье «По поводу «Отцов и детей» Тургенев подтверждает эту мысль: «...Я исключил из круга его симпатий все художественное». Писатель подчеркивает, что он одолжен был именно так нарисовать его (Базарова. — П. П.) фигуру». И в то же время заметим, как это видно из текста романа, что Базаров знает произведения искусства и литературы: он цитирует наизусть «Абидосскую невесту» Байрона, знаком с творчеством Фенимора Купера, Анни Ратклифф, называет романтического героя баллады Шиллера — Тоггенбурга. Почему же Базаров так относится к искусству?

Некоторые критики полагали, что он боится разнеживающего вли­яния музыки, поэзии: ему надо готовить себя к суровой борьбе, а искусство смягчает противоречия жизни, расслабляет человека. Эту точку зрения разделял, например, Д. И. Писарев. Разумеется, доля истины в этих предположениях есть. Но главную причину базаровско-го отрицания искусства надо искать в том, что именно в 50-х годах оно было поставлено писателями и критиками — сторонниками «чис­того искусства» выше тех насущных проблем, гражданских задач, разрешение которых требовалось в первую очередь.

Сторонники эстетической критики — П. В. Анненков, А. В. Дру­жинин, А. К. Толстой, А. А. Фет— выдвигали искусство на первый план. Их взгляды разделял и Тургенев, для которого искусство было в те годы, как он выражался, «сильнее самой природы».

Разночинцы-демократы во главе с Чернышевским стояли в этом вопросе на противоположных позициях. Они утверждали, что в периоды острых социальных конфликтов искусство не может и не должно быть на первом плане, хотя полностью его роль не отрицали. Однако в 60-х годах XIX века выступали и такие участники демократи­ческого движения, которые в пылу полемики, нападая на теоретиков «чистого искусства», склонны были отрицать и само искусство. Тургенев наблюдал подобное отношение к искусству в реальной жизни и запечатлел это в романе «Отцы и дети».

Затронута в нем и тема дружбы. Разница между дружбой истинной и мнимой показана на примере взаимоотношений Базарова и Арка­дия Кирсанова. Аркадий, в сущности, не друг, а только попутчик, временный приятель, поверхностно усвоивший взгляды Базарова и вскоре отказавшийся от них. Демократ-нигилист Базаров и «либе­ральный барич» Аркадий должны были рано или поздно разойтись. В XXVI главе романа Базаров говорит Аркадию: «Ты поступил умно; для нашей горькой, терпкой, бобыльной жизни ты не создан. В тебе нет ни дерзости, ни злости, а есть молодая смелость да молодой задор; для нашего дела это не годится. Ваш брат дворянин дальше благо­родного смирения или благородного кипения дойти не может, а это пустяки. Вы, например, не деретесь — и уж воображаете себя молод­цами, — а мы драться хотим. Да что!.. Наша пыль тебе глаза выест, наша грязь тебя замарает...» (С. 7, 169).

Из этого обличительного приговора Базарова следует, что Арка­дий и Базаров не единомышленники, так как по своим взглядам Арка­дий относится к «отцам». В романе «Отцы и дети» в образах Павла Петровича, Николая Петровича и Аркадия Кирсановых подвергается критике дряблость, беспомощность русского дворянина.

Значительную роль в произведении играют второстепенные герои (например. Ситников, Кукшина). Если Базаров — типичный предста­витель молодого поколения, то Ситников и Кукшина — жалкие под­ражатели, усвоившие лишь внешние признаки нигилизма, но выдаю­щие себя за представителей передовой молодежи. Не случайно Сал­тыков-Щедрин назвал Ситникова и Кукшину «вислоухими и юрод­ствующими», «новыми Колумбами, неустанно отыскивающими при­нципы в мире яичницы и ерунды»38.

Вокруг «Отцов и детей» в 60-е годы разгорелась ожесточенная полемика. В процессе ее журналы консервативно-либерального на­правления («Русский вестник», «Отечественные записки», «Библио­тека для чтения» и др.) сомкнулись со славянофильскими («почвен­ническими») изданиями «Время» и «Эпоха». Принципиальной разни­цы в оценке романа «Русским вестником» и «Отечественными запис­ками» в 60-е годы нет. Позиция этих двух твердынь русского либера­лизма сводилась к тому, что, признав жизненность тургеневского ге­роя, журналы подвергли сомнению полезность его деятельности, а подчас категорически квалифицировали эту деятельность как вред­ную и опасную, подрывающую устои общества. Наиболее ярко эту мысль выразил М. Н. Катков в статьях «Роман Тургенева и его крити­ки» («Русский вестник», 1862, № 5) и «О нашем нигилизме» («Рус­ский вестник», 1862, № 7).

Демократические журналы разошлись в оценке проблем тургенев­ского романа: «Современник» и примкнувшая к нему «Искра» встре­тили произведение враждебно, увидели в нем клевету на демократов-разночинцев; «Русское слово» и «Дело» заняли противополож­ную позицию. Точка зрения «Современника» представлена в статьях М. Антоновича.

В статьях «Асмодей нашего времени», «Промахи», «Лжереалис­ты», «Современные романы» и других Антонович, в сущности, отри­цал жизненную важность, социальную значимость и даже художес­твенную ценность «Отцов и детей», приравнивал их к ретроградному роману бездарного писателя Аскоченского. Критик превратно толко-

вал образ Базарова, называя героя обжорой, болтуном, циником, пьян­чужкой, хвастунишкой, жалкой карикатурой на молодежь, а все про­изведение — клеветой на молодое поколение. Антонович разделил героев на «отцов» и «детей» по возрастному признаку. Критик дого­ворился до того, что считал «Отцы и дети» родоначальником антини­гилистических романов.

Глубже других современников Тургенева понял роман «Отцы и дети» и объяснил его идейный смысл Д. И. Писарев, сотрудничавший в те годы в демократическом журнале «Русское слово». Его точка зрения на произведение Тургенева выражена в статьях «Базаров» («Русское слово», 1862, № 3), «Нерешенный вопрос»39 (1864, № 9,10, 11), «Прогулка по садам российской словесности» (1865, № 3), «Пос­мотрим!» (1865, № 9), «Новый тип» (1865, № 10) и др.

Уже в первой статье («Базаров») Писарев подчеркивает общес­твенное и художественное значение «Отцов и детей»: «Все наше молодое поколение с своими стремлениями и идеями может узнать себя в действующих лицах этого романа»40. Обратив внимание чита­телей на то, что «художественная отделка безукоризненно хороша», что «характеры и положения, сцены и картины нарисованы нагляд­но», критик указывает на актуальность произведения и на оригиналь­ность создателя: «Читая роман Тургенева, мы видим в нем типы на­стоящей минуты и в то же время отдаем себе отчет в тех изменениях, которые испытали явления действительности, проходя через созна­ние художника» (2, 7).

Сняв с Базарова обвинение в карикатурности, несправедливо воз­веденное на него М. А. Антоновичем, Писарев глубоко объяснил по­ложительный смысл главного героя романа, подчеркнув жизненную важность Базаровых для развития общества. Для Писарева, как и для нас, Базаров — это человек дела, естественник, экспериментатор. Опыт сделался для него единственным источником познания. Именно в этом видел Писарев отличие нового человека Базарова от «лишних людей» (Рудиных, Онегиных, Печориных). Он писал: «...У Печориных есть воля без знания, у Рудиных — знание без воли; у Базарова есть и знание, и воля, мысль и дело сливаются в одно твердое целое» (2, 21).

Проанализировав характер и убеждения тургеневского героя, Пи­сарев в статье «Посмотрим!» совершенно обоснованно заявил: «База-ровский тип растет постоянно, не по дням, а по часам, и в жизни и в литературе» (3, 462). Критику были дороги демократические идеи тургеневского героя, ибо он сам причислял себя к «реалистам 60-х годов» В статье «Нерешенный вопрос» («Реалисты») он с гордостью утверждал, что «для литературных реалистов этот роман был во вся­ком случае драгоценным известием о судьбе их идеи» (3,14), что идеи Базарова остаются верными и честными.

" Позднее статья была названа «Реалисты». В отличие от критиков, которые по возрастному признаку при­числяли в лагерь «детей» и Аркадия Кирсанова, и Ситникова, и Кук-шину, Писарев четко разграничил этих героев. Он отнес к лагерю «детей» только одного Базарова, и это верно. Аркадия Кирсанова критик истолковал как человека слабохарактерного, подверженного разным влияниям, как временного попутчика Базарова. Он даже срав­нил Аркадия с куском чистого и мягкого воска: «Вы можете сделать из него все, что хотите, но зато после вас всякий другой точно так же может сделать с ним все, что этому другому будет угодно» (3, 27). Писарев определил точно и отношение Базарова к Аркадию, и пер­спективы развития подобных «нигилистов на час»: «Если бы вы спросили у Базарова: «Выйдет ли что-нибудь путное из вашего дру­га?» — Базаров отвечал бы вам с полным убеждением: «Ничего пут­ного не выйдет; будет рафинированным Маниловым, больше ничего» (3, 28).

А визируя типы карикатурных нигилистов Ситникова и Кукши-ной, критик подчеркнул, что в образах этих пустых подражателей Базарова Тургенев высмеивал «искажения великих и прекрасных идей» (2, 35).

Отделив роман Тургенева от антинигилистических романов 60-х годов, Писарев в то же время сблизил его с романом Чернышевского «Что делать?». В статье «Новый тип», переименованной позднее в «Мыслящий пролетариат», критик отнес к Лопухову и Кирсанову — героям романа «Что делать?» — и тургеневского Базарова как «очень яркого представителя нового типа» (4, 11).

Мысли Писарева о романе «Отцы и дети» разделял А. И. Герцен. Он так отзывался о писаревской статье «Базаров»: «Статья эта под­тверждает мою точку зрения. В своей односторонности она вернее и замечательнее, чем о ней думали ее противники»41. Здесь же Герцен замечает, что Писарев «в Базарове узнал себя и своих и добавил, чего недоставало в книге», что Базаров «для Писарева— больше, чем свой», что критик «знает сердце своего Базарова дотла, он исповеду­ется за него». В письме Тургеневу от 21 апреля 1862 г. Герцен подчер­кнул, что Базаров «подавил собой и пустейшего человека с душисты­ми усами, и размазню отца, и бланманже Аркадия».