Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

merged

.pdf
Скачиваний:
149
Добавлен:
26.03.2016
Размер:
4.59 Mб
Скачать

социальными приоритетами или собственными желаниями. При этом, по словам Меннела, обжора не может быть гурманом. Хороший вкус в еде приравнивается к хорошему вкусу в литературе, музыке и является лейтмотивом образа жизни высших слоев общества.

Для XX в. стал характерным также страх ожирения. Ожирение имеет свои исторические корни, так как в давние времена считалось, что полнота человека – это признак богатства. Если раньше эталоном красоты и формы считалась полная женщина, то изменение эстетических идеалов в пользу стройной фигуры заставил многих представительниц прекрасного пола сесть на диету. Крайностью стремления к худобе стала анорексия, то есть психологическая невозможность принимать пищу.

Эволюция оральности

Антрополог П.Фолк исследует потребление пищи в рамках философии телесности2. В рамках этой концепции считается, что организация органов чувств человека позволяет разделить их на два класса:

·чувства, задействованные на небольшом расстоянии (осязание, обоняние и вкус);

·чувства, задействованные на больших расстояниях (зрение и слух).

Впрошлом главенствующую роль занимало зрение, как наиболее влияющее на процесс возникновения образов в человеческом сознании, в современном мире ситуация немного иная: главенствующая роль зрения оспаривается чувством вкуса. Такая трансформация обусловлена меняющимися культурными представлениями и социальными образцами. Особая роль в человеческом теле отводится рту, так как именно эта часть тела связана с потреблением пищи и речью. Вводимое автором понятие «оральности» подразумевает все функции, которые человек может осуществлять при помощи рта. Эволюция оральности от питания к речи представляет собой важную историческую закономерность.

Тело человека позволяет ему разделять окружающий мир на «внешний» и «внутренний», причем осознание этого приходит практически сразу после рождения. Разделение на «внешнее-внутреннее» возможно и с точки рассмотрения культурных представлений:

·внутреннее - то, что должно быть в пределах тела, сознания;

·внешнее - то, что должно находиться за пределами тела и личности.

Чтобы какое либо явление перестало быть для человека внешним, есть два способа – сделать его либо частью тела, либо частью сознания. Питание, таким образом,

2

254

представляет собой один из способов перевода внешнего мира во внутренний, то есть освоения и интериоризирования его.

В примитивном обществе потребление пищи было более важной оральной функцией, чем речь, и представляло собой способ коммуникации. С развитием общества ритуал еды превращается в межплеменной символический обмен, а затем возникает экономический обмен и рынок. В эпоху средневековья значимость ритуала потребления пищи, как основной функции рта, снижается, На первый план выходят эмоциональные характеристики (агрессивность, эротизм и т.д.) человека, тело становится средством выражения его личности в обществе. Потребление становится частью имиджа, человек, потребляя определенные виды продуктов, репрезентирует свою индивидуальность окружающим.

По мнению автора, современное общество привело к краху существовавшего ранее «пищевого сообщества», потому что теперь люди объединяются не ритуалом питания, а коммуникациями, общностью воспитания. Сегодня человек употребляет неритуальную пищу (конфеты, жвачка, алкоголь) неритуальным способом (на работе, на бегу, в ресторанах фастфуда), что приносит ему удовлетворение в физической, а не в социальной потребности в пище. Статус другой оральной функции – языка – напротив, возрастает, он становится основным средством социального взаимодействия, способным выражать личностные характеристики индивида.

граничения на потребление некоторых видов пищи

Почему человек не ест определенные виды пищи? Н.Элиас утверждает, что с развитием цивилизованности люди стали отказываться от таких видов пищи, которые напоминают живых животных, например, целые туши, головы и т.д. Еда как бы стремится замаскировать свое собственное происхождение.

Свое решение вопроса предлагает и С.Меннелл. Он выделяет четыре причины отказа от определенных видов пищи3:

§воспитанная неспособность наслаждаться этими видами пищи (традиции);

§опасение последствий от определенных видов пищи;

§боязнь потери статуса;

§моральные принципы.

Вкачестве иллюстрации важности традиций питания автор приводит различия между Англией и Францией в отношении к еде детей. Так, для Англии было характерно

3 Mennell S. All Manners of foods. Eating and Taste in England and France from the Middle Ages to the Present. Oxford: Basil Blackwell, 1985.

255

специальное детское питание, значительно различающееся по вкусовым качествам и способам приготовления пищи от взрослого. Эта традиция соблюдалась и в домашнем питании, и в ресторанах. Особенностью пищи для детей и подростков были ее безвкусность, пресность, мягкость. Таким образом, детям было отказано в возможности получать вкус и удовольствие от еды. Считается также, что управление вкусами в питании было одним из способов контроля над детьми, ограничения их чувственности, в том числе и неразвитости в других ощущениях (например, в сексуальности). Такие воззрения поддерживались медицинскими теориями о том, что острая, соленая и т.п. пища вредна для детей. В отличие от Англии, во Франции традиционной была одна и та же кухня для детей и взрослых, так как считалось, что вкус к изысканным блюдам можно воспитать только с детства. Французскими детьми еда воспринимается как удовольствие, они открыты к тому, чтобы пробовать новые виды пищи.

Вторая причина нелюбви к определенным видам пищи, отмечаемая С.Меннеллом, это опасение последствия от приема определенных видов пищи. Так, люди нередко избегают употреблять лук или чеснок, чтобы вследствие неприятного запаха не создавать помех общению с другими людьми.

Третье обоснование избегания некоторых видов продуктов – страх демонстрации более низкого социального статуса. Очевидно, что различные потребительские товары часто служили выражением принадлежности к определенному уровню социальной иерархии. Если выражением роскоши в потреблении в свое время были шоколад или специи, некоторые другие виды пищи, напротив, считаются "плебейскими" (например, крупа саго в Англии). Такие различия в потреблении разных блюд могут существовать не только между имущественными, но и, например, между возрастными группами, и в этом случае молодые люди стесняются есть "детскую" еду (в Англии). Отмечаются также гендерные различия, обычно при этом более "престижные" виды пищи становятся потребительской практикой мужчин, а менее престижные – женщин и детей.

Четвертая причина – это моральные, в том числе религиозные запреты на определенные виды еды. Например, в Европе не принято есть собак, хотя в Корее это вполне традиционный вид пищи; некоторые блюда азиатской кухни (черви, насекомые) с трудом приживаются в Европе, а в Азии не принято употребление молочных продуктов. Существует религиозный запрет на потребление свинины у мусульман, требование кошерности пищи у евреев, и т.д.

256

Существуют также другие объяснения ограничений на потребление некоторых видов пищи4. Своеобразное объяснение моральных запретов на потребление в пищу домашних животных (кошек и собак) приводит антрополог Н.Фиддес5. По его мнению, домашние животные слишком "персонализированы", приближены к человеку, живут в его доме, имеют имена, участвуют в жизни семьи и поэтому принадлежат к тому же классу, что и человек. Более того, существует тенденция кормить домашних животных пищей, близкой к человеческой, или, по крайней мере, индустриально произведенными кормами. Таким образом, домашние животные защищены социальной близостью к человеку. Природной близостью к человеку ограждены от потребления в пищу приматы, которые слишком похожи на нас. В тех обществах, где приматы и домашние животные (например, собаки) употребляются в пищу, они гораздо сильнее дистанцированы от человека, "дегуманизованы". Однако практически нигде в мире люди не едят и теплокровных хищников, в отличие от холоднокровных (например, крокодилов). Объясняется это, по мнению автора, тем, что хищники такие же потребители мяса, как и человек. Таким образом, съесть хищника – означает съесть подобного себе.

Структурное объяснение степени съедобности разных животных и их частей приводит социолог М.Сахлинc6. Он также классифицирует всех домашних животных по степени их близости к человеку. Так, лошади и собаки выступают скорее как "друзья" человека; они наименее съедобны, но запрет на поедание собак сильнее, чем лошадей. Коровы и свиньи более удалены от человека и его эмоций, поэтому они представляют собой наиболее предпочтительную пищу. Однако свиньи более подобны людям в силу близости их рациона к человеческому, поэтому их мясо бывает запрещено к употреблению. Отдельные части тела животных также бывают более предпочтительны в питании – те, которые не напоминают человеческие (внешние части – стейк, ростбиф и т.д). Напротив, по мнению Сахлинса, внутренности воспринимаются как менее съедобные, так как напоминают строение человека.

Структурный анализ практик потребления пищи

Ритуалы обмена и вежливости, связанные с питанием, исследовал в своих работах "Элементарные структуры родительства" и "Кулинарный треугольник" этнолог К.ЛевиСтросс. Так, во Французских ресторанчиках было принято угощать друг друга вином, которое подавалось в небольших бутылках и входило в стоимость обеда. Однако, хотя вино было абсолютно одинаковым, и от такого угощения, на первый взгляд, потребители

4Corrigan P. The Sociology of Consumption. L.: Sage, 1997.

5Fiddes N. Meat. A natural Symbol. L.: Routledge. 1991

6Sahlins M. Culture and practical reason. Chicago, University of Chicago press. 1976

257

ничего не выигрывали, смысл этих действий был в другом: а именно, в установлении дружеских связей.

Леви-Стросс выдвинул также концепцию "лингвистического подхода", то есть анализа социальных фактов как языковых систем, в том числе применяя ее к исследованию различий в питании. Он предлагал анализировать так называемые "густемы" (слово, придуманное по аналогии с фонемами и мифемами), которые организованы как некоторые структуры взаимосвязей и противопоставлений. Так, французскую и английскую кухню, по его мнению, можно сравнивать помощи сравнения, какое место в каждой из них занимают внешние (привозные) и внутренние (отечественные) сырьевые ресурсы; блюда пресные и приготовленные с большим количеством специй; а также сопоставления роли самой кухни в обществе (центральная роль или второстепенная).

Интерпретируя общество в русле теории коммуникации, Леви-Стросс пытался декодировать кулинарные структуры. Человек для него является "кухонным животным", так как приготовление пищи выступает в качестве универсальной человеческой деятельности: в любом обществе люди обязательно готовят еду, также как говорят на каком-то языке. В кухне народа находит проявление свой язык, отражается социальная структура и история. За структурами пищи Леви-Стросс находил социальные структуры, инварианты человеческого мышления и отношений.

Так как структурный подход стремится трактовать социальный мир как мир знаков и символов, его представитель, социолог М.А.Торнтон, исследовала символическое значение напитков и их значение для структуры общества в Австрии7. Она отмечала существование двух основных классов – фермеров и интеллигенция (профессионалы), а также двух промежуточных социальных групп - клерков и промышленных рабочих. Класс фермеров характеризовался высокой степенью обмена продуктами между собой, а также взаимозависимостью, взаимосвязями и тесным общением. Представители класса профессионалов, напротив, высоко индивидуализированы и разобщены, как между собой, так и с классом фермеров. Структура потребления напитков отражала эту социальную структуру. Среди различных напитков в оппозиции находились сект (в Австрии это аналог шампанского) и шнапс (вид водки). Остальные напитки находились в промежуточном положении: ближе всего к секту - пиво, затем горячительные напитки, а к шнапсу наиболее близки холодные вина и в меньшей степени – горячие напитки из вина (глинтвейн). Внутри этой шкалы существовала некоторая взаимозаменяемость, но два

7 Thjrnton M.A. Sekt versus Schnaps an Austrian Village. // Constructive drinking. Perspectives on Drink from Anthropology. Cambridge, Cambridge University Press, 1987.

258

полюса никак не могли заменить друг друга. Оба эти напитка являлись символами социализации. Шнапс и напитки его класса способствуют социальным взаимоотношениям, развитию сетей взаимосвязей, тогда как напитки класса секта, напротив, символизируют индивидуализацию и культурную разобщенность. Соответственно, представители классов фермеров и профессионалов тяготеют к разным типам напитков. Шнапс потребляется в любое время без привязки к праздникам, а сект обычно выпивают по специальным датам, связанным с культурными событиями (Новый год, день рождения и пр.).

Похожую структуру потребления алкоголя можно обнаружить и в России, где степень официальности взаимоотношений партнеров и повода достаточно тесно взаимосвязаны с типом потребляемого напитка. Так, более "официальными" считаются такие напитки, как шампанское и коньяк (скорее употребляемые на работе или по случаю официальных праздников, например, Нового года). Тесная дружеская компания, собирающаяся просто чтобы пообщаться, скорее предпочтет, в зависимости от вкусов, водку или пиво.

Причины различий в структуре потребления пищи

Одним из первых, кто исследовал различия в образе жизни разных социальных групп, включая питание, был немецкий экономист и статистик Э.Энгель. Как уже упоминалось, исследуя бюджеты семей рабочих в Бельгии, он обнаружил, что доля доходов, расходуемая на питание, сокращается вместе с увеличением достатка, хотя объем расходов на продовольствие и увеличивается. Эта тенденция получила название «закона Энгеля». В русле этой традиции работал также последователь Дюркгейма, французский социолог М.Хальбвакс, изучавший в начале ХХ в. иерархию потребностей в обществе. Он исходил из предпосылки о том, что питание представляет собой сложное яваление, у которого есть две стороны – биологическая и социальная. Несмотря на то, что потребность в пище представляет собой самую естественную потребность, так как от ее удовлетворения зависит существование организма, тем не менее потребление продуктов питания приобретает огромное количество дополнительных смыслов и значений, которые представляют собой социальную составляющую этого процесса. Именно Хальбвакс придал практикам питания статус социального явления.

Хальбвакс пытался объяснить различия в структуре питания такими факторами, как профессия, размер семьи, доходы и т.д. При этом он опирался на дюркгеймовское понятие социального института, который имеет три функции – социализации, социального регулирования и социального контроля. Питание также выступает важным

259

социальным институтом, которому принадлежит в обществе важная роль. Еда имеет, по его мнению, четкую систему правил и норм, нарушение которых ведет к немедленным санкциям. Именно система питания в семье способствует тому, что дети усваивают правила и значение чистоты, уважения окружающих, необходимости делиться с ближними, то есть их социализации. В процессе организации потребления пищи устанавливаются также важные социальные роли, которые люди играют не только дома, но и вне его.

Важным результатом его работы стало то, что не подтвердились бытовавшие в то время представления о детерминированности питания затратами физических усилий, но, напротив, обнаружилась взаимосвязь с верованиями, традициями, привычками, местом в социальной иерархии. Принадлежность к определенному социальному классу, как выяснилось, определяет уровень потребления семьей мяса, хлеба, масла, овощей и т.д. Хальбвакс, противопоставляя социальное как эволюционировавшее природному как неизменному, данному от рождения, полагал, что социальная организация общества также может быть представлена в терминах такой дихотомии. При этом класс рабочих он располагал внизу такой лестницы, как в наименьшей степени эволюционировавший в социальном отношении, для которого характерна менее интенсивная, менее сложная и менее организованная жизнь. Этим объяснялись, по его мнению, более простые (естественные, природные) потребности в питании его представителей. Если для рабочих питание – это удовлетворение в первую очередь биологических нужд, и поэтому их еда очень неприхотлива, то для высших классов – это также реализация потребностей в культуре, досуге и здоровье, что влечет за собой усложнение и кухни, и практик принятия пищи как дома, так и в общественных местах.

Контрольные вопросы

1.Какие основные направления можно выделить в социологии питания?

2.Как происходила эволюция контроля над аппетитом?

3.В чем состоят основные идеи объяснения отказа человека от потребления определенных видов пищи?

4.Какова взаимосвязь между социальными классами и потреблением определенных видов напитков, обнаруженная в Австрии?

5.Как объяснял М.Хальбвакс классовые различия в структуре питания?

сновная литература.

260

Mennell S. On The Civilizing of Appetite // Theory, Culture & Society, 1987, 4(2-3). P. 373403.

Corrigan P. The Sociology of Consumption. L.: Sage, 1997. - Food and Drink. p.115-131.

Falk P. The consuming body. London, Sage, 1994. – Body, self and culture. p.10-44.

Дополнительная литература.

Beardsworth A., Keil T. Sociology on the Menu: An Invitation to the Study of Food and Society. L.: Routledge,1997

Falk P. The Consuming Body. L.: Sage, 1994.

Mennell S. All Manners of Food. Eating and Taste in England and France from the Middle Ages to the Present. Oxford: Basil Blackwell, 1985.

Mintz, S. The changing roles of food in the study of consumption // Consumption and the World of Goods. Ed. by Brewer, J and Porter, R L.:Routledge, 1993

The National Diet. The Social Science of Food Choice. L., N.Y.: Longman, 1998.

The Sociology of Food: Eating, Diet and Culture. Ed. by Mennel, S; Murcott, A and Otterloo, A. L.:Sage , 1992

Thjrnton M.A. Sekt versus Schnaps un an Austrian Village. // Constructive drinking. Perspectives on Drink from Anthropology. Ed. by Douglas M. Cambridge, Cambridge University Press. 1987

Warde A. Consumption, Food and Taste. L.: Sage, 1997.

261

Глава 20. дежда

дежда и ее функции

Вероятно, люди не случайно придают такое большое значение одежде. "Встречают по одежке, провожают по уму" – эта народная мудрость великолепно отражает важность костюма в жизни людей. Действительно, одежда, помимо своей прямой функции – защиты тела человека от холода и других природных условий, выполняет множество других функций, которые являются социальными по своей природе. Можно сказать, что одежда превратилась в знак видового различия между людьми – демонстрирует ли она социальный статус (что более типично для доиндустриальных обществ), или индивидуальность (что более характерно для современности). Понятно, почему это так: кроме лица и тела, это то, на что в первую очередь обращают внимание окружающие, то, что всегда при нем (мы фактически всегда одеты, если находимся в обществе). Чтобы "сказать" что-то другим при помощи принадлежащих ему вещей, например, своего дома, обстановки, драгоценностей, автомобиля, человек должен иметь возможность их демонстрировать, что зачастую сделать довольно сложно. Напротив, одежда стала для человека "второй кожей"; кроме того, это легко обновляемая «кожа», позволяющая, при желании, быстро менять свой облик и то, что он означает.

Можно выделить следующие функции одежды, которая:

§защищает тело от природных условий;

§скрывает интимные части тела;

§корректирует фигуру;

§демонстрирует или скрывает сексуальность;

§выступает как язык;

§позволяет быстро менять образ и смысл;

§является символом статусной принадлежности (гендерной, профессиональной, классовой и пр.).

дежда как язык

Действительно ли одежда представляет собой визуальный язык со своей различимой грамматикой, синтаксисом и словарем? Или он принадлежит скорее миру эмоций – как, например, язык музыки. Возможно, также, что одежда может говорить на разных языках – то визуальном, то эмоциональном.

Чтобы понять, как "разговаривает" одежда, необходимо найти особенности ее языка. Как уже отмечалось, в семиотике принято считать, что любой язык предполагает

262

наличие определенного "кода" сообщений. Одежда также представляет собой один из видов такого кода, который, однако, радикально отличается от разговорного языка1. Он гораздо "менее семантичен", то есть нечеток, не дает однозначного понимания смысла сообщения. Конечно, человек, приехавший в другую страну, также не понимает речи местных жителей, как и символичности их одежды, однако неоднозначность понимания свойственна одежде в рамках даже одной культуры. С помощью материальной культуры можно передать намного меньшее количество значений, смыслов, чем с помощью разговорного языка, ее коммуникативные возможности очень ограничены. Например, сложно передать в одежде иронию, удивление, надежду и т.д.

Коды и смыслы одежды достаточно быстро меняются во времени – например, то, что выглядело экстравагантным или откровенным вчера, сегодня прочитывается с совершенно другим смыслом. Некоторые очень общие значения, как правило, сохраняются в одной и той же культуре постоянно – например, в Европе темный (черный) цвет ассоциируется со строгостью и официальностью, светлый – со свободой и отдыхом, юбка означает женскую одежду, оборки и бантики – кокетливость и т.д.

Американский социолог Ф.Дэвис отмечает и несколько других особенностей кода одежды:

§сильная контекстная зависимость;

§сильная вариабельность значений в зависимости от социального статуса и времени;

§неточность и размытость;

§относительно быстрая сменяемость.

Контекстная зависимость означает, что значение, приписываемое костюму, в сильной степени зависит от того, кто именно его носит, в какой ситуации, в какой компании. Одна и та же одежда (например, черный костюм) может восприниматься совершенно по-разному, например, в деловой обстановке и на пляже; короткая юбка иначе смотрится на пожилой даме, чем на молоденькой девушке, и т.д.

Вторая особенность говорит о том, что комплекс значений, приписываемых одежде, сильно дифференцирован в зависимости от разных параметров: вкуса, социальной идентичности, и т.д. Так, "милитаристкий" стиль, модный среди женщин конца 1980-х, одними группами может восприниматься как демонстрирующий женское равноправие; другими – как пародия; третьими – как потеря женственности; четвертыми - как нечто смешное и безобразное и т.д.

1 Davis F. Fashion, culture and Identity. Chicago, University of Chicago press, 1992.

263

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]