Семинары для ЭТ, ЭК(б) / Семинар 5 / Мизун Ю.В, Мизун Ю.Г._ Тайны русского раскола (Тайны Земли Русской)

приближении родов женщины втайне уходили от родственников в баню, в клеть, на сеновал или в другие нежилые помещения. Там они рожали без помощи посторонних. Оповещать кого-либо о родах (даже родственников) запрещалось. Зимой разрешалось рожать в теплом амбаре. Если роды вдруг происходили в хате, то предписывалось завесить окна от посторонних. Если роды наступали ночью, то ни в коем случае нельзя было зажигать огонь. Перед началом родов огонь обязательно тушили. До появления ребенка обязательно должна была быть темнота. Церковь исходила из ее излюбленного тезиса, что человек зачат в грехе, в грехе и рождается. Этот грех не следовало освещать, его надо было скрывать. У белорусов беременные рожали в сушильне, которая была расположена в овине (риге). Поэтому выражение «сходить в ригу» означало родить, а роженицу шуточно называли «рижанкой», а новорожденного «рижаненком». И неважно было, прошли ли роды в «риге», или в другом месте на хозяйстве.

Вначале ХХ века все еще было так, как описано выше, то есть «ритуальная изоляция рожениц сохраняла свою географию и значение».

Внекоторых местностях жена перед родами уходила к своим родным. Там ее более щадили. Это выражалось хотя бы в том, что за

три дня до родов ей разрешали не работать. В доме мужа она работала до последнего дня и часто рожала на том месте, где работала. Приведем слова ученого, который детально исследовал эту проблему. Он писал: «Роды происходили где-нибудь вне дома без какой-либо медицинской помощи, без присутствия кого-либо посторонних. Крестьянки предпочитали не разглашать слухов о родах и не пользоваться чьей-либо помощью. Даже повитуху звали в редких случаях, да и то только те женщины, которые по слабости здоровья сами не могли справиться. Обычно крестьянка, почувствовав наступающие роды, незаметно от домашних удалялась на двор, где стоял скот, или сарай, не обращая внимания на время года. Дети при появлении своем на свет Божий падали прямо на замерший навоз двора. По окончании родов роженица клала ребенка в подол своего платья и шла домой».

После родов роженица сразу приступала к работе. Так, если роженица дня два после родов не вставала, то старухи ее называли неженкой. О таких говорили: «Долго валяются». Это несмотря на то что на третий день после родов они принимались за хозяйство. Вот что рассказывала крестьянка Новгородской губернии: «Нынче народ

слаб стал. Вот как я рожала детей. Мы были крепостные и загуливаться нам не давали. Я, грешница, всех шестерых ребят родила и почти ни одним не лежала — ни одного дня. Родила всех шестерых на поле, за работой. Как только почую, что уже невмоготу, время родить, так сейчас отойду за кустик, будто до ветру, а сама присяду, крякну хорошенько, он ребеночек-то и выскочит. Сейчас же сама и пупок перевяжу, ребеночка омою где-нибудь в канавке, да домой, а на другой день опять на работе».

Однако не всегда роды проходили так легко и просто. Бывало и совсем наоборот — роженица мучилась продолжительное время и нередко умирала во время родов. Но спасать женщину и помогать ей при родах церковь не разрешала. Разрешалась только помощь повитухи. Считалось грехом употребление при родах акушерских приборов. Церковь исходила из греховности и нечистоты женщины и вновь и вновь напоминала дочерям Евы о проклятии, которое обрушилось на них в ветхозаветные времена: «Умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рожать детей; и к мужу твоему влечение твое и он будет господствовать над тобой». (Бытие 3:16). Исходя из такой установки, многие повитухи считали даже грехом облегчать чем-нибудь страдания роженицы.

Церковь регламентировала поведение женщины и после родов, опять же исходя из ее изначальной нечистоты и греховности. После родов надо было очистить дом. В течение первых шести недель после родов роженица считалась нечистой. После крещения ребенка священник святил воду и кропил ею избу. Повивальная бабка и все присутствующие этой водой мыли руки и лицо, а также омывали ею грудь роженицы. Только после такой процедуры мать могла дать грудь своему новорожденному. Ребенок родился в грехе. Поэтому вода в купели после крещения ребенка считалась поганой и ее выливали в озеро. Очищение роженицы проводила повитуха или священник. Должны были очиститься все, кто присутствовал при родах. При этом перед иконами зажигали свечу, молились, а затем умывались сами и мыли водой младенца. В воду клали яйцо, хмель и овес.

Крещение младенца проводилось на третий день после рождения. В это время священник читал всем находившимся при родах очистительную молитву.

Роженица как нечистое существо в продолжение сорока дней после родов не могла ходить в церковь, подходить близко к божнице, брать в руки икону, зажигать перед ней свечу, присутствовать на мо-

лебне в доме, святить корову, осматривать пчел и ходить в гости. Были разные варианты запретов в разных местностях, но они отличались в бытовом плане. Так, в Новгородской губернии роженица не могла доить коров, дотрагиваться до хлеба и ходить в амбар, где хранился зерновой и молотый хлеб.

На сороковой день после родов проходил обряд воцерковления младенца. Мать при этом получала очистительную молитву. Священник вносил мальчика в алтарь к престолу. Он произносил слова: «Воцерковляется раб Божий». Девочка, как и вообще женщина, церковью считалась сосудом греховности. Новорожденную девочку вносить на алтарь не разрешалось. Ее несли только до церковных врат.

Повитухами были простые деревенские старые женщины, которые перестали рожать и пользовались в деревне репутацией опытной женщины, которая лучше других умеет обращаться с роженицами. Церковь выставляла к повитухе определенные требования. Она должна быть пожилой, но незамужней или не живущей с мужем. В противном случае она была по церковным понятиям «нечистой». Повитуха должна была быть безукоризненного поведения как в прошлом, так и в настоящем. В деревнях роль повитух выполняли бабки. В Новгородской губернии наряду с бабками были и профессиональные повитухи. Им не доверяли. Роженицы свидетельствовали, что повитухи «немилосердно хозяйничают в половых органах рожениц», «рвут как мясники». Есть сведения, что повитухи причиняли роженицам сильные боли, а иногда даже уродовали их. Специалист по данной проблеме писал так: «Вообще повитухи пренебрежительно относятся к роженице крестьянке, особенно бедной».

Медицинскими услугами роженицы пользоваться не могли. На сто тысяч человек сельского населения был один лекарь. Плата за лечение была непомерно высокой. Если женщина находилась на лечении всего несколько дней, она должна была платить за целый месяц. На эту сумму можно было купить лошадь. Откуда у крестьянина могли быть такие деньги?

В бедной крестьянской семье не каждый ребенок был желанным. Детей надо было кормить. В 1890-х годах один бедный крестьянин Новгородской губернии пришел к священнику и попросил пудик муки на лишнего ребенка. «Уж видно сильно же на нас прогневался Бог. Пять человек, батюшка, было, а вот недавно шестого принесла». — «Не спал бы вместе с женою, так вот бы Бог и не прогневался», —ответил священник. — «Батюшка, богатый-то как поужина-

ет досыта, так и спит до утра, ничего ему и в голову не придет. А голодный-то ляжешь, ночь и не спишь, да чего-нибудь и наварогосишь. Оттого у богатых всегда и ребят меньше». Матери, у которых было много детей, говорили: «Наказал меня Господи, этакая уйма ребят, и смерти-то на них нет. Наших ребят и смерть, видимо, боится». На детей смотрели как на неизбежное зло. Уповали на то, что «може, не будут жить». Колыбельная песенка содержала такой припев: «О баю, баю, баю! Нет ли местечка в раю!»

Русская православная церковь полностью контролировала вопросы разводов. Церковное бракоразводное право основывалось на византийских церковных доктринах. Напомним, что в Византии церковь не имела такой власти, как в России, и брачные отношения там регулировались гражданским римским правом. В России только Петр I указал церкви на ее место. Но после Петра все вернулось на круги своя.

На основании византийской традиции церковь разрешала разводы только в случае супружеской измены. Кто разводился по другой причине, не имел права вновь вступать в брак. И в бракоразводном деле церковь не жаловала сосуд греховности — женщину. Так, после развода по причине супружеской измены вступать во второй брак имел право только муж. Если муж изменял, церковь предписывала жене терпеть неверного мужа. Получив развод, она лишалась права вступать в новый брак.

Причиной развода могло служить прелюбодеяние. Если речь шла о женщинах, то к прелюбодеяниям относились внебрачные половые сношения, посещение женщиной без ведома и согласия мужа конских скачек, театральных представлений и боя зверей. Истребление утробного плода и препятствие к зачатию церковь считала преступлением против «божественного назначения брака». Правом развода из-за нарушения супружеской верности имел только муж. Супруга за неверность наказывали годом епитимьи и денежным штрафом в пользу церкви. Муж, по предписанию церкви, не имел права простить жене супружескую измену. Если он на это решался, то церковный суд налагал на него особое наказание. Церковь преследовала всякие другие разводы: по взаимной собственной воле, по причине болезни одного из супругов и т.п. Если муж самовольно оставил жену, то с него в пользу церкви взимался значительный штраф. Муж должен был выплатить жене компенсацию за моральный ущерб.

Разводились и в том случае, если один из супругов постригался в монахи. Монастыри семейных не принимали. Оформляли развод — и

все в порядке. Но на самом деле все было не так просто. Как правило, богатые и имеющие власть мужья отправляли в монастырь неугодных им жен и оформляли с ними развод. Согласия жены не требовалось, поскольку жена была собственностью мужа. Такое положение жен подтверждают, в частности, летописи. Так, в летописи 1228 года сказано: «Того жа лета Святослав отпустил княгиню свою по свету, всхотевела ей в монастырь. И дасть ей наделакъ много, отъиде от него до Бориша дни, превь Муромъ к братьи и пострижеся». Другой пример. Когда Роман Волынский собрался начать войну с Рюриком Ростиславовичем, он решил постричь в монастырь дочь Рюрика (свою жену). Летопись от 1196 года об этом сообщает: «Романко паче пущати дчерь Рюрикову, хтяшать ю постричи…»

В церковном законодательстве не было однозначной стройной юридической основы. Русское духовенство часто отступало от канонических постановлений и весьма свободно толковало византийское гражданское законодательство. Исследователь А. Ефименко в 1884 году писал, что русское духовенство не только приняло все византийские постановления в совокупности, несмотря на то что одни противоречили другим, но и расширило их своим собственным весьма свободным толкованием. Более того, духовенство вводило новые причины, по которым может или не может проводиться развод.

Проблемы развода решало исключительно духовенство. Развод давал ему значительный доход. Поэтому высшие духовные власти стремились не допускать к делению пирога рядовое духовенство. Об этом, в частности, свидетельствует предписание Владимир-Волынского епископа Ипатия (1594 год), чтобы все священники не смели сами, без его ведома, давать разрешение на развод. Но держать ситуацию под контролем было непросто. Документы свидетельствуют о том, что в середине XVII века духовные лица, которые во множестве скитались по России, за деньги разлучали браки и с их небескорыстного разрешения мужчины меняли жен пять-шесть раз. Чтобы было всем спокойнее, прежних жен они отправляли в монастыри. Специалист по данной проблеме Н.Г. Оршанский делает такое заключение: «…несмотря на все старания духовенства, в течение многих веков ему не удавалось пустить глубокие корни в семейном праве русского народа. Напротив, сама церковь поддавалась влиянию бытовых условий и допускала в свое учение и практику своих судов по семейным делам такие нормы и воззрения, которые соответствовали «народным обычаям и понятиям». Все здесь правильно, кроме корней. Церковь не

просто пустила глубокие корни в личную жизнь каждого, но и опутала ее щупальцами, от которых не удавалось спастись никому.

Чтобы не быть голословными, приведем несколько исторических фактов. Инициатором рассмотрения бракоразводных дел выступали не сами разводящиеся, а духовные ведомства. Так, духовенство, если обнаруживало второй брак, своей властью расторгало его и обязывало второбрачных вернуться в свои прежние семьи. Их не упрашивали, а заставляли. И серьезно наказывали. Очень часто такие дела рассматривал Синод. На практике это происходило, как описано ниже. 10 сентября 1721 года Синод получил донос, что монастырские крепостные два крестьянина женились вторым браком на не разведенных женах. Так Петр Игнатьев отпустил свою жену («по отпуску») Агрипину Архипову. Она вышла за крестьянина Семена Михайлова. Все трое были арестованы и направлены в Духовный приказ. Дело рассматривал митрополит Игнатий. По его решению Агрипину разлучили со вторым мужем и ее обязали продолжать жить с первым мужем. Но архимандриту Антонию такое наказание показалось недостаточным. Он своей властью (без какого-либо согласования со светскими властями) арестовал женщину и посадил ее под караул. Так что власть церкви над любым гражданином страны была более чем реальной. В том же донесении в Синод от 10 сентября 1721 года сообщалось и о крестьянине Иване Афанасьеве. Его отдали в солдаты в 1704 году. Спустя шесть лет его жена Матрена Михайловна вышла замуж за крестьянина Емельяна Савостьянова. Еще через шесть лет солдат Афанасьев прибыл в деревню на побывку (после 12 лет службы) и мирно отпустил свою бывшую жену, с которой по воле властей не жил 12 лет, к теперешнему мужу. За это солдат, который обязан был продолжать службу дальше, получил компенсацию как деньгами, так и вином. Договор между первым и вторым мужем дословно был такой (его текст в донесении Синоду цитирует архимандрит Антоний): «1716-го генваря в 15 день, вятских полков солдат Иван Афанасьев, который в 1704 году из деревни Шелковой взят в поголовные солдаты и был на службе, а после его Ивана оставалося в той деревне Шелковой жена Матрена Михайловна дочь и без него Ивана в 1710 году вышла замуж в деревню Баранцову за крестьянина Емельяна Савостьянова, и ныне я Иван из полковой службы отпущен на время, и пришел в тое деревню Шелкова и увидел, что жена моя вышла замуж за него Емельяна. Поговоря с ним полюбовно, тою своею женою я, Иван, поступился ему Емельяну, и впредь мне Ивану о той

своей жене за него Емельяна в монастыре властям и нигде не бить челом; а по договору взять мне Ивану на нем Емельяне денег два рубля, четыре ведра вина; и взял на переднее рубль, а другой рубль взять к святой неделе нынешнего же году, а вино взять на сырной неделе два ведра, да на святой неделе два ж ведра. В том я Иван Афанасьев ему Емельяну на себя и сие письмо дал. А сие письмо писал Давыдовы пустыни монах Арсений, по его Иванову прошению. У подлинной поступной рука приложена токо: К сему письму иеромонах Козма Давыдовой пустыни, вместо солдата Ивана Афанасьева, руку приложил».

Это типичный договор о разводе.

По этому делу Синод принял мудрое решение: Матрену Михайловну со своим мужем (с которым она прожила шесть лет) разлучить. К первому мужу ее вернуть было не реально — он должен был вернуться в полк. Поэтому ей предписывалось поступить в девичий монастырь. Монахам, которые к договору прикладывали руку, предписывалось держать в монастырских трудах, чтобы другим не повадно было.

Духовные власти пускали в ход и плеть. Так, Московская дикастерия расследовала дело о втором браке в 1733 году. Она приняла решение женившихся второй раз развести, разыскать первого мужа и вернуть ему жену под расписку. Жена клятвенно должна была обещать забыть второго мужа и жить с первым. Ей в придачу присудили «нещадное плетьми наказание». Духовенство в таких случаях плеть применяло очень часто.

Формально причиной развода могла быть тяжелая болезнь. Но только формально. На самом деле решали вопрос по-иному. Крестьянка Марья Бекетова обратилась к епископу белгородскому Епифанию с просьбой развести ее с мужем (чтобы он мог жениться), поскольку она сильно заболела («нога правая отгнила, и по всему телу великая болезнь, что невозможно с места сойти»). В ответ на просьбу епископ наложил такую резолюцию: «Что посещением Божиим болит, то благодарно терпеть, а мужу не иной жене жениться не возможно, покамест жива будет болящая жена, понеже сам Господь запрещает токо творити… сию пометку к протопопу послать, дабы в том опасны были, чтобы оный муж тайно не женился».

Документы сохранили множество подобных дел.

Так, в 1733 году житель города Яблонова Петр Щелкунов обратился к епископу с просьбой разрешить вступить во второй брак, по-

скольку его первая жена уже семь лет была очень больна («обнищала глазами и ныне ничего не видит и в правой ноге пальцы червь отточил, и в летнее время ежегодно в той ноге бывают черви»). Больная жена три года жила у своих братьев. Жена добровольно дала мужу «отпускное письмо», которым разрешала ему жениться на другой женщине. Она только просила мужа оставить ей на пропитание три четверти ржи, осьмину гречихи, четверть проса, двухлетку телицу, жеребенка, кобылку трех лет, двух овец, да сверх того, пока будет жива, давать ей на год по мешку хлеба. На просьбу мужа разрешения на второй брак от епископа не было получено.

Формально, бесспорным основанием для развода была неспособность мужа к супружеской жизни. Но и тут личные заявления состоявших в браке супругов в расчет не принимались. Консистория во главе с архиереем требовала результатов тщательного медицинского обследования. Но одновременно духовные лица с любопытством исследовали подробности интимных отношений супругов. Кто из крестьян мог позволить себе оплатить необходимое медицинское обследование? Так эти люди оставались принудительно мужем и женой. Если же чудом их разводили, то мужа, хотя он потом и вылечивался, церковь обязывала прожить до конца жизни в безбрачии.

Произвол церкви калечил не только взрослых, состоящих в браке, но и многих детей. В 1762 году крестьянин Сергей Волобуев обратился в консисторию с просьбой узаконить его второй брак. Первая его жена Феодосия Веседина через полгода ушла от него. Семь лет Волобуев жил холостяком. Затем он женился на вдове Евдокии Руслановой. У них родились двое детей. Первая его жена вышла замуж («блудно») за крестьянина Терентия Маслова. У них родились трое детей. Это дело рассмотрела духовная консистория. Она приняла «мудрое решение»: Волобуева обязала жить со своей первой женой («в сожителе по-прежнему»). А чтобы им было понятнее, решили им учинить жестокое наказание плетьми. При этом трое детей жены и двое детей мужа оказались без семей.

Но станет ли церковь думать о детях, да и собственно вообще о людях? На какую жизнь обрекали они бывшего мужа и жену, которые расстались более десяти лет тому назад и каждый из них имел своих детей? Но зачем церкви думать о человеке, она должна думать о Боге, ведь она представляет Бога на земле.

Исследователь этой проблемы приходит к такому заключению: «Судебные материалы консисторских судов говорят о том, что в не-

привилегированных слоях городского и сельского населения фактический развод и последующее вступление в брак производились, как правило, в обход церковного права. Суровость нравов и жестокий тип регулирования межличностных отношений вызывали к жизни и соответствующие нормы поведения между супругами при возникновении кризисных ситуаций в семье. Невозможность получения развода официальным путем приводила к разным формам протеста против несносного семейного существования».

В привилегированных сословиях испытанным способом решения проблемы было насильственное пострижение супруги в монастырь. Порой брачно-разводные дела длились десятки лет. Примером может служить дело секретаря белгородской канцелярии Максима Пархомова. Суть его состояла в следующем. В 1722 году Пархомов насильственно постриг свою жену в монастырь. Сам же он женился на вдове Дарье Колтовской. Церковь с этим не согласилась и освободила жену из монастыря. Затем развела мужа с новой женой и заставила его жить с первой женой. Синод запретил Пархомову жениться до конца своей жизни на любой другой женщине. Но Пархомов решение не исполнил и продолжал жить со второй женой Дарьей. Он открыто называл Дарью своей женой и на виду у всех отпраздновал родины и крестины по случаю рождения ребенка. По терминологии церкви это ребенок был «прелюбодейчищем». Решением от 5 мая 1729 года Синод предал семью Пархомова анафеме. Запрещалось производить какие-либо церковные требы в его доме, пока не покаются в грехе. 29 сентября 1729 года по делу Пархомова Синод издал новый указ, который был оглашен во всех приходах. Пархомовы названы в указе бездушными людьми, которые погрязли в скверных плотских мерзостях, закоренелыми грешниками, которые не боятся Бога и не стыдятся людей, не приносят покаяния, хотят погибнуть в упрямстве и отчаянии. В указе Синода сказано, что они «тем не малую безбожию воню от себя издали и ныне издают». Тем, кто укрывал Максима и Дарью, указ угрожал жестоким наказанием. Верные последователи православия должны были поймать Пархомовых и привести их живыми в святейший Синод. Тем самым православные должны были предохранить себя от церковного наказания. Более десяти лет Пархомовы скрывались. Но в 1741 году Пархомов обратился к императрице Анне с просьбой о помиловании. В ответ на просьбу в мае его арестовали и поместили в камеру заключения Синода. Под пытками 12 мая 1741 года Пархомов смирился с решениями церкви

и обещал больше с Дарьей не жить и не называть ее женой. Но оказавшись на свободе и постепенно освободившись от страха, Пархомов снова обратился с просьбой снять с семьи церковное проклятие и не расторгать их брак с Дарьей, так как у них было уже двое детей (сын и дочь). Но Пархомова снова пытали, и он в январе 1742 года обязался не жить с Дарьей, если с них снимут все обвинения. Дарью арестовали, и под пытками она пообещала больше не жить с Пархомовым. Синод в своем судебном приговоре напомнил Пархомовым, что они, не страшась гнева Божия, «аки свиньи в болоте, через многие годы валялись в прелюбодействе». Их обвиняли и в том, что они не обратились добровольно с покаянием к святой церкви. За преступление посчитали и то, что Пархомов подавал прошение о неразводе. Учитывая все эти грехи Пархомовых перед святой церковью, Синод посчитал опасным оставлять их на свободе. Единственной возможностью спасти их души было — сослать их в монастыри. Так мудро Синод и поступил со своими подопечными, врученными в их руки самим Богом. Пархомовы были разлучены и сосланы. Дети их остались сиротами.

Иногда церковь решала семейные проблемы с помощью плети. Примером может служить дело Ирины Куриловой. Она, будучи вдовой, вступила в связь с женатым мужчиной и родила от него. Консистория в 1755 году провела расследование по делу и поставила: «По силе церковного правила учинить им в консистории плетьми наказание и отпустить в домы».

В дворянском сословии престарелые мужья практиковали жениться на молоденьких девушках. Неравные (по возрасту) браки практиковались и у крестьян. Они были принудительными. Собственно, речь идет о браках с малолетками. Согласно документам, в 1725 году одна крестьянка жаловалась церковникам и требовала развода потому, что ее выдали замуж за ребенка, которому было десять лет. Этот «муж» не мог иметь с ней супружеских отношений, но регулярно бил ее и даже увечил. Но Московская дискастерия отказала женщине в просьбе. Церковники предписали ей жить с малолетним извергом неразлучно. Мотив был простой — дескать, брак был добровольным. Церковники мотивировали свое решение тем, что «по закону христианскому надлежит претерпеть все тягости».

Результатом неравных по возрасту браков было снохачество (свекор жил с женой своего малолетнего сына). Церковь не только знала о таких браках, но запрещала их ликвидировать. Специалисты