Мышление и воля. Принцип тождества мышления и воли в классическом раци

обращения медиальной воли налицо. В начале доказательства мы имели дело с медиальной волей как таковой, реализующей себя по схеме «всё время — данное сейчас» (что соответствует формуле «бытие — наличное здесь»). В конце доказательства медиальная воля превращается в экзистенциальный горизонт наличного бытия, определяя бытийный смысл его темпоральных характеристик. Dasein превращается, таким образом, в медиум бытия, а медиальная воля — в его предвосхищение.

Изменение как экзистирование. Возьмем чисто натуралистическое положение: из ничего ничего не возникает, оно прямо следует из основоположения устойчивости, и даже более того — из постоянно сохраняющегося здесь-бытия подлинного субъекта в явлении. Читая эти страницы Канта

(раздел A, «Первая аналогия»), мы замечаем, что у нас в уме возникают сразу два представления: наш собственный субъект (точнее то, что мы называем медиальной волей, а Кант — трансцендентальным субъектом) и суб- станция-экзистенция (то, что мы по традиции называем мировой волей, а Кант — трансцендентальным объектом). И здесь нет никакого противоречия. Речь у Канта просто идет об аналогии второго с первым. Кант, как мы видели, осуществляет процедуру онтологического обращения медиума (трансцендентального субъекта), в процессе чего медиумом становится наше собственное здесь-бытие. Это проявляется особенно рельефно, когда речь заходит об отношении устойчивости к будущему и прошлому. Внутренняя необходимость длиться во времени (zu beharren) неразрывно связана с необходимостью всегда быть сущим (gewesen zu sein). Здесь, конечно, прежде всего приходит на ум не обычный субстрат, а наша воля и ее упорство26 в удержании непрерывности нашего «Я» в качестве субстратной основы всех душевных состояний. Для нас категорически необходимо длить- ся-продолжаться, ибо мы знаем, что мы были в прошлом и будем в будущем (мы идентифицируем себя с самими собой в любое время). Воля к мысли упорно удерживает содержание явления, тем самым утверждая самое себя в качестве здесь-бытия. Отсюда следует, что медиальный проект прямо пропорционален силе воли (упорству воли), определяющей последовательность и одновременность своих действий в прошлом, настоящем и будущем.

26 По-немецки die Beharrlichkeit может означать и устойчивость, и упорство (соответственно, beharren — длиться и упорствовать).

301

Понимание Кантом устойчивости в качестве аналогичных структур субстрата-субъекта и субстрата-субстанции проливает свет и на изменение (а что такое изменение, как не временность?) здесь-бытия. Возникновение

ипрехождение не есть изменение того, что возникает и преходит. Изменение есть способ существовать (eine Art zu existieren)... Всё, что изменяется, пребывает непрерывно, меняется только его наличное состояние. Эти мысли Кант подытоживает следующим образом: меняется только устойчивое (субстанция), изменчивое претерпевает не изменение, но только смену, при которой одни определения прекращают действовать, а другие начинают. Итак, мы имеем оппозицию понятий «устойчивое — изменчивое» (и это дубликат уже известных нам оппозиций «субстанция-экзистенция — здесь-бытие», «всё время — частное временное определение», «апперцепция — наличное эмпирическое сознание»). Для начала скажем коротко

игрубо: устойчивое (= субстанция) реализует себя в изменчивом как в своем явлении (бытие реализует себя в здесь-бытии — как в своем явлении). Чтобы понять кантовскую мысль глубже, нужно, во-первых, перевести эти

формулировки в контекст временно́го определения: есть только одно время, которое дано (определено) в смене всех своих мгновений. Во-вторых, к этому последнему положению необходимо применить ключ, который сам Кант в этом разделе применяет на каждом шагу, — само время не подлежит восприятию. Следовательно, время есть то, что меняется в смене явлений, оставаясь само по себе постоянным. Чтобы быть во времени, нужно изменяться (пре-бывать). Поэтому изменение, то есть возникновение и прехождение, есть eine Art zu existieren. Всякое здесь-бытие возникает и преходит,

то есть временно; эта временность и есть способ его экзистирования.

Единство времени, которое изначально и исконно, подлежит восприятию только как напряжение, необходимость и непреложность смены возникновений и прехождений; в напряженности временных границ данного «здесь»

иявлено нам его «бытие». Как мы знаем, время у Канта есть прежде всего априорная форма воображения (только после онтологического обращения в аналогиях опыта оно превращается в характеристику здесь-бытия); продуцирование времени чистым воображением мы называем волением времени. Воля и есть та изначальная субстанция, которая выявила себя в трансцендентальном медиуме нашего сознания: есть трансцендентальная сила, которая упорно удерживает некоторое устойчивое содержание нашего эмпирического сознания (наше «Я»). Ослабьте или уничтожьте вовсе эту силу,

иваше сознание погрузится в хаос неупорядоченных восприятий, и уж ко-

302

нечно, в таком состоянии вы вряд ли сможете постичь в вещах что-либо субстанциальное. В энергии наличных изменений нашего эмпирического сознания заключено постоянство воли к мысли. Изменение или временность нашего собственного наличного бытия есть способ нашего экзистирования, поскольку в нашем возникновении и прехождении являет себя то, что само по себе неизменно. Итак, упорство (Beharrlichkeit) медиальной воли в онтологически обращенном виде оказывается устойчивостью (Behaгrlichkeit27) субстанции (экзистенции) в здесь-бытии вещей.

Субстанция времени — в нас самих. Любопытно, что даже постоянст-

во силы (квантума субстанции) в природе Кант выводил из постоянства медиальной воли (то есть из единства времени как априорного условия созерцания). «Субстанции (в явлении) суть субстраты всех определений времени», — говорит Кант в конце разбираемого раздела. А в начале его, как мы помним, он выводит все временны́е определения из единства времени, заключенного в трансцендентальном медиуме. Следовательно, субстанции в явлении, которые являются единственным условием эмпирического единства времени, — это онтологически обращенный медиум. На самом же деле субстанция времени — в нас самих, это не что иное, как постоянство силы (так сказать, устойчивое упорство) медиальной воли.

Полное обращение медиума в каузальном ряду. Закон причинности,

как он раскрывается во второй аналогии опыта, есть закон нашей чувствен-

ности и формальное условие всех восприятий; это закон эмпирического представления временного ряда, ибо только в явлениях мы можем эмпири-

чески познать континуум времен. Из этих определений и из этих смысловых акцентов вполне ясно, что трансцендентальные формы, связанные с синтезом временного ряда, из которых исходят все кантовские «дедукции», здесь проецируются по ту сторону явлений. Несмотря на явный методологизм и натурализм намерений самого Канта, и во второй аналогии мы также сталкиваемся с превращением аналитики основоположений в аналитику здесьбытия. Полное овеществление медиума в явлении — это только конечный искусственный продукт чисто методологического применения силы суждения. За всеми аналогиями опыта скрывается медиальный проект чистого

27 Кант мотивировал приемлемость слова Beharrlichkeit, которое, с его точки зрения, больше указывает на будущее, все-таки имеющейся здесь относительной связью с другими модусами времени; это последнее становится очевидным в ходе развиваемой нами интерпретации.

303

разума, основанный на том, что структура воли к мысли тождественна структуре здесь-бытия.

Здесь, пожалуй, уместно будет коснуться одной из самых скрытых особенностей кантовского понимания времени и воли — и то и другое не должно пониматься в духе психологии деятельности. Совершая какое-либо действие, я осуществляю его акт за актом в виде сукцессивного ряда и в этом смысле продуцирую время. Синтез моего действия напрямую зависит от энергии моей воли. Очень легко соблазниться поспешным выводом, что подобная модель прячется за всеми синтетическими основоположениями Канта. На самом же деле Кант стремился открыть, конечно, не онтологические, но трансцендентальные (медиальные) предпосылки человеческой активности. Хайдеггер был прав в том отношении, что Кант всецело принадлежал к рационалистической традиции; мышление и воля для него столь же тождественны, как и для Декарта (учение о воле и учение о разуме совпадают). Но именно это совпадение превращает мышление — в мышление бытия. Рассудок и разум сверхчувственны (трансцендентальны), сверхчувственна и воля, которая выражает себя в них, — по существу это та же сила, которая действует по ту сторону явлений. Трансцендентальное — способ антиципации ноуменального, то есть самого бытия. Чистое воображение продуцирует в виде схемы не какое-то особое время, отличное от того, которое определяет и задает здесь-бытие явления, не какую-то субъективную квазивременность, а решительно то же самое время, в котором разыгрываются все физические процессы (когда мы совершаем моральный, то есть разумный, поступок, то мы действуем так, как действовала бы сама природа, а непреложность нашей воли при этом тождественна непреложности физических законов). Каузальность, как было сказано, есть закономерная связь отдельных звеньев временного ряда. Остановить последование мгновений категорически невозможно. Необратимость времени сигнализирует о проявлении бытия в наличном здесь-бытии. Временность здесь-бытия содержит в себе нечто устойчивое — непреложность возникновения и прехождения. Время течет так: если есть A, то непременно будет B, и никуда от этого не деться. Медиальная воля — это совсем не то, что описывает психология (в виде тривиального желания, где каузальная связь строится по формуле «хочу, чтобы...»). Воление времени в чистом созерцании столь же непреложно, как в эмпирическом континууме времен. В этом-то и состоит априорная чистота трансцендентальной формы созерцания. Упорство разума, овеществленного в эмпирическом сознании, состоит в прояснении своих

304

медиальных основ, и чем более разум продвинулся в этом деле, тем более категоричными становятся его практические определения. В бесконечной перспективе возможного совершенства наша эмпирическая воля восходит к своим медиальным основам. В трансцендентальном медиуме индуцируется ноуменальная воля, и бытие открывается нам в форме долга. Ноуменальная воля тождественна мировой воле, скрытой в каузальной смене явлений.

Структура воли к мысли тождественна структуре здесь-бытия. Мотив этот непосредственно развит Кантом во второй аналогии опыта. Каузальность ведет к понятию действия, это последнее — к понятиям силы и субстанции. Субстанция гораздо легче и лучше открывается через действие, чем через устойчивость, замечает Кант (хотя этот критерий только эмпирический). Где действие, там деятельность и сила, а следовательно, также и субстанция (Wo Handlung, mithin Tätigkeit und Kraft ist, da ist auch Substanz...). Мы вполне в состоянии от действия перейти к упорству деятеля

(auf die Beharrlichkeit des Handelnden). В этом последнем, по Канту, заклю-

чается существеннейший признак субстанции, а употребленное двусмысленное словечко Beharrlichkeit выдает динамически-волевое понимание Кантом бытия. Кант употребляет термин «субстанция» в значении phenomenon, что крайне важно для реконструкции его идей. Если субстанция — это феномен, то она не бытие-в-себе, но бытие-в-здесь-бытии, то есть то, что явлено (sich offenbart) в явлении здесь-бытия. Любопытно, что Хайдеггер, приступая к своей экзистенциальной аналитике Dasein, исходит из того же семантического поля. Значение φαινομενον он сводит к глаголу φαινεςϑαι, который переводит как sich zeigen — сказываться, обнаруживаться; отсюда phaenomenon означает то, что обнаруживает себя, нечто самовысказывающееся, открыто-очевидное (das Offenbare). Кант говорит, что поскольку субстанция есть сила, проявленная в данном действии (в данной каузальной связке), то она кажется очевидной (scheint zu offenbaren). Таким образом, субстанция есть нечто действующее в явлении, есть сила, сама обнаруживающая себя в явлении и поэтому делающая себя открытой.

Но в отличие от толкования Хайдеггера, построения Канта, конечно, не имеют непосредственно экзистенциального значения, ибо Dasein является медиальным проектом, исток которого заключается в нашей воле к мысли. Чтобы отсечь все натуралистические аллюзии и рельефно выявить трансцендентальную специфику кантовского мышления, введем в этот материал положение Канта о возвышенном в природе (этот тип эстетической

305

рефлексии, правда, заключает в себе отношение воображения к разуму, а не к рассудку, но схемы и аналогии третьей рубрики очень близки к идеям разума, достаточно лишь придать их синтезу тотальный характер). Вся природа в целом может и должна рефлектироваться в отношении «воображение — разум» в виде силы (§ 28 третьей «Критики»). Действием этой силы является всё многообразие явлений, наличествующих в нашем опыте, включая и нас самих. Таким образом, природа как сила должна представлять собой субстанцию (согласно приведенным выше аргументам Канта) и при том именно в значении phaenomenon. Однако действие этой грандиозной силы вызывает в нас лишь обостренное восприятие бесконечной категорической мощи нашей собственной разумно-моральной воли. Получается, что субстанциальная сила природы способна лишь спровоцировать вспышку нашей свободной воли, безусловно превосходящей по силе природную мощь, хотя та и в состоянии физически уничтожить нас. Субстанциальная мощь «нашей» собственной воли превосходит природу, потому что она по своему собственному истоку сверхчувственна (хоть и непознаваема), а «природа» — всего лишь феномен. Получается, что если мировая воля в себе и явлена где-то, то только в законе нашей свободы — в качестве категорического долженствования. Возвышенное в природе оказывается проекцией уважения перед моральным законом (поэтому моральное чувство — обязательная предпосылка для эстетического суждения о возвышенном).

Приведенные положения Канта (из раздела «О динамически возвышенном в природе» третьей «Критики») очень уместны и показательны, так как они относятся к силе суждения как таковой, то есть, как мы показали выше, к медиуму в собственном смысле; более того, рефлективное применение силы суждения означает сведение ее к чистой эстетической медитации, к свободной игре схематизированного воображения (предаваясь эстетическим оценкам, мы, таким образом, не выходим за границы чистого медиума). Сила, стоящая за явлением, индуцирует другую силу, открытую нам в трансцендентальном медиуме. Когда Кант в «Критике чистого разума» говорит, что он не может пройти мимо возможности выведения эмпирического понятия субстанции из принципа силы и действия, то это фактически означит ссылку на свободную каузальность нашей воли, ибо ноуменально (как вещь в себе) субстанция открыта только в свободе. Заметим кстати, что наша «теория» Dasein как медиального проекта, построенная на материале кантовских текстов, находит замечательное подтверждение именно в последних аккордах трансцендентальной доктрины.

306

Замыкание горизонта Dasein. Communio et commertium. Напомним теперь, как излагается Кантом третья аналогия опыта (основоположение взаимодействия). Термин «взаимодействие» фигурирует у Канта только как пояснение странного в данном контексте слова Gemeinschaft (общность, единство). Сам Кант выделяет в этом слове два значения, которые он, по своему обыкновению, закрепляет соответствующими латинскими аналогами: Gemeinschaft, во-первых, означает communio (общность через соучастие — чистое субстанциальное единство), во-вторых, — commercium (соотношение через связь — субстанциальное единство в явлении). С помощью выделенных таким способом значений осуществляется уже знакомая нам процедура медиального проектирования — переход от единства апперцепции к единству субстанции в явлении. Первый шаг: все явления нашего возможного опыта даны в общности (в смысле communio) апперцепции

(stehen in der Gemeinschaft der Apperzeption (A 214)). Второй шаг: поэтому все явления (и соответствующие предметы) должны быть представлены связанными в одновременном существовании, взаимно определяя места друг друга и образуя тем самым целостное единство. Третий шаг: это субъективное единство должно быть полностью объективировано, то есть соотнесено с явлениями как субстанциями (предметными субстратами). Переходя на объектный уровень, мы покидаем аппрегендирующий синтез, потому что он приложим только к представлениям, а не к объектам, тем самым линейный синтез разворачивается как бы в плоскость: из внутреннего созерцания мы переходим во внешнее, из времени — в пространство; перед нами открывается реальная общность (в смысле commercium) субстанций, без которой эмпирическое отношение одновременного бытия в опыте не могло бы состояться. Эта общность взаимодействующих субстанций, как мы помним, коррелируется в морально-волевом плане с общением автономных личностей. В отношении же познающей воли, чья собственная структура проецируется в структуру здесь-бытия, общность предметной композиции нашего опыта предстанет в виде взаимного определения всех «здесь» (die lokale, communio spatii) нашего собственного существования, а также всех «здесь» и «там» других вещей. Так нам открывается общность пространства, занимаемого нами и всеми другими «субстанциями», с коими мы пребываем во взаимном «общении». По существу дела, здесь идет речь о нашем бытии- в-мире как исконно фундаментальной общности, обнаруживаемой в результатах полного онтологического обращения медиума. Кант натыкается здесь

307

на некую реальность, намек на которую содержится в априорном феноменологизме рационалистического мышления в целом, — на мир как сущее здесь-бытие. Реальность эту, в том виде, в каком она задана кантовским образом мыслей, мы будем называть медиальным миром. Медиальный мир — общность мирового пространства, в котором мы «есмы», — описывается Кантом в виде трех модификаций временны́х схем: присущность (Inhärenz), последовательность и композиция.

Сугубо динамическое понимание времени. Указанное единство вре-

менны́х определений является всецело динамическим, говорит Кант. Время не может рассматриваться в виде абстрактного вместилища, в котором любое явление получает место для своего здесь-бытия, время как таковое не может быть предметом восприятия. Эмпирическая временность может быть воспринята только в виде трех конкретных временны́х определений, задающих здесь-бытие явления: величину здесь-бытия или его продолжительность, порядок его следования во времени и, наконец, внутренний состав здесь-бытия (в одновременности). Определения времени имеют априорное происхождение, так как они суть правила проецирования медиальной воли в материю явлений (возможные, как мы показали, благодаря тому, что структура медиальной воли совпадает со структурой Dasein). Воление времени (структурно оформленное так: категории + воображение = чистая схематика созерцания) коррелируется с тремя динамическими времены́ми определениями наличного бытия. Всякое временно́е определение здесь-бытия есть поэтому силовое действие. Здесь-бытие означает присутствие в явлении субстанциальной силы, которая реализуется в силовой детерминации одного явления другим. Всё это в конечном счете означает, что медиальная воля артикулирует мировую волю, явленную в здесь-бытии, которое само теперь выполняет функцию медиума. Здесь-бытие заключено между возникновением и исчезновением; в непреодолимой силе, влекущей всё ставшее к концу, явлено нам бытие (субстанция-экзистенция) наличного существования; в этой непреложной временности всё сущее обречено на существование. Бытие (Existenz) явлено в здесь-бытии (Dasein) в форме здесь- бытия-в-мире (Coexistenz), и горизонт здесь-бытия таким образом оказывается открытым.

Теперь спросим себя: а как должно мыслиться нами здесь-бытие самой медиальной воли? Медиальная воля наблюдается нами в виде трех динамических схем или операций чистого воображения, сама же воля к мысли

308

(кантовское «время») восприятию не подлежит. Воля к мысли состоит в волении — в живом единстве медиума. Присутствие мыслительной энергии, активизирующей игру воображения, мы сознаем как чистое удовольствие, на отношении к которому строится всё эстетическое применение рефлектирующей способности суждения. Наша воля — «здесь», в данном действии воображения. Но одновременно она и «там» — «в себе», в своем трансцендентальном истоке. В каждой конкретной операции воображения воля присутствует отсутствуя. Воля, в какой бы ипостаси она ни выражала себя, всегда есть реализация экзистенциальной модальности — бытийной возможности, которую она обязана исчерпать. В этом «присутствующем отсутствии» содержится поэтому катарсисный момент — обережение волей своей чистоты, — который и переживается нами в форме наслаждения (например, красотой). Когда же воля к мысли осуществляет свой медиальный проект и как бы вселяется в наличное сущее, то она, несомненно присутствуя в нем, по своему истоку далека от него. Во всяком «здесь» явлен лишь момент медиальной воли, который она, стремясь исчерпать единство времени, гонит вперед, присоединяя к мгновению мгновение. Здесь-бытие медиальной воли — это сущее, в которое вселился кантовский «ноумен». Всё это в конечном счете необходимо для того, чтобы обосновать моральную силу воли. Если мышление человека не достигло известного уровня медиальной чистоты, он не в состоянии совершить нравственный поступок, ибо слишком погружен в материально-чувственное «здесь».

2.4.Выход в медиальный мир

2.4.1.Медиальный мир — завершенный трансцендентальный проект

Что значит, что объект, мыслимый в понятии, «есть» (existiert)?

Первое знакомство с постулатами эмпирического мышления может разочаровать изучающего кантовскую философию. Возникает впечатление, что все эти положения уже десяток раз повторялись Кантом и раньше. В самом деле, разве не с самого начала «Критики чистого разума» Кант твердит, что есть априорные условия мышления и созерцания — и есть наличная материя ощущений, и что вместе они образуют то, что называется опытом. Категории — чистая возможность для мышления объекта, ощущения — чистая реальность (правда, разрозненная и случайная), а вместе — они материя

309

иформа, целостное необходимое явление. О чем, казалось бы, еще говорить? Вопрос исчерпан, и исчерпан уже давно. Более того, формулировки постулатов могут произвести до скуки тривиальное впечатление. И всё это в том случае, если будет игнорироваться фундаментальная ориентация всей второй книги аналитики, которую мы обозначаем словами «медиальный (или трансцендентальный) проект». При самом непосредственном, «наивном» подходе вообще не очень ясно, зачем нужна аналитика основоположений (вполне хватило бы и дедукции категорий со всеми необходимыми пояснениями). Впечатление «топтания на месте» в этом разделе «Критики чистого разума» не случайно — это симптом того, что Кант, осознанно или неосознанно, наткнулся здесь на совершенно новую проблематику, совершенно чуждую эпохе рациональной метафизики. В аналитике понятий Кант совершает свой знаменитый коперникианский переворот. В аналитике основоположений он, может быть, подходит к тому, чтобы совершить второй, не менее «коперникианский», переворот — но уже по отношению к первому. Так происходит потому, что Кант, развивая свой трансцендентальный принцип, упорно старается при этом ни на шаг не отступать от реальности (мы называем это максимой «сцепки»). В результате все открытые им трансцендентальные структуры опрокидываются на явление, и в итоге возникает совершенно необычное для того времени представление о бытии.

Постулаты соответствуют категориям и схемам модальности. Категории модальности вообще носят результирующий характер, воплощая в себе, в кратком виде, всю идею рассудка. То же самое мы говорили и о схемах модальности. Категория необходимости результирует, в свою очередь, триаду модальности (равно как схема необходимости — весь трансцендентальный схематизм). Отсюда следует, что постулаты должны подытоживать

ирезюмировать всю систему основоположений, заключая в себе ее общую идею. Идея основоположений, как мы показали выше, это реализация медиального (трансцендентального) проекта (основанного на том, что структура медиума совпадает со структурой здесь-бытия в явлении). Следовательно, постулаты должны содержать в себе цельную формулу (саму идею и принцип) медиального проекта. Так оно и есть. Первый постулат указывает на формальные условия опыта (созерцания и понятия). Точнее говоря, он указывает на то, чего еще нет в опыте, но что может быть в нем, благодаря наличию этих формальных условий. Спрашивается, чем определение первого постулата отличается от соответствующего определения категории возможности и ее схемы? Отвечая на этот вопрос, нужно иметь в виду аксиомы

310