Islamskaya_mysl_1_2016

психология может послужить для приготовления поля битвы, но победный исход зависит от другого, не психологического оружия.

Я так долго рассказывал о примере и значительных трудах К.-Г. Юнга отчасти потому, что ни для кого не являлась тайной наша взаимная сим- патия, но также потому, что я считаю необходимым рассеять всякую дву­ смысленность, которая могла бы сделать из меня психолога, каковым я не являюсь, или навлечь на меня подозрение в «психологизме», чему я всег- да активно сопротивлялся. Далее, заседания «Эраноса» представляли слу- чай для многих памятных встреч изавязывания многих уз дружбы. Адольф Портман, специалист в области естественных наук (в духе Гете), Герхард ван дер Лeув, великий нидерландский феноменолог в области res religio- sa; Д. Т. Судзуки, специалист по дзен-буддизму; Виктор Цукеркандль, не- сравненный феноменолог музыкального дискурса; Эрнст Бенц, которому не было чуждо ни одно из религиозных движений прошлого инастоящего; мои друзья Мирча Элиаде, Жильбер Дюран, Джеймс Хиллмен… как пере- числить их всех? Однако я должен оценить самого первого из этих моих друзей Гершома Шолема, которому изучение каббалистики обязано сво- им полным обновлением. Его фундаментальная работа не только являет- ся для нас неисчерпаемым источником, но и несет с собой повелительный призыв, который мы не можем проигнорировать: мы не должны более рас- сматривать «эзотеризм» трех великих «религий Книги» как изолирован- ные феномены.

Итак, в Тегеране весной 1954 г. я получил известие, что по итогам го- лосования в секции религиозных наук Практической школы высших ис- следований [Ecole Pratique des Hautes Etudes] меня призывали, чтобы сме- нить Луи Массиньона. С одной стороны, конечно, я был безмерно рад, но

сдругой стороны, я испытал тревожное беспокойство. В это время мои ис- следования и публикации в Тегеране получили признание. Наш маленький департамент иранистики начал обретать жизнеспособность, но все еще не был готов к смене руководства. Что бы стало с ним, если бы мое возвра- щение в Париж повлекло за собой его заброшенность? Тогда было найде- но подходящее административное решение. Соединив каникулы со своим регулярным отпуском, я смог сохранить практически весь осенний се- местр, чтобы продолжить работу в Тегеране. Итак, год за годом я приле- тал в Тегеран в сентябре и оставался там до декабря. Это увековечивание моей иранской жизни было решающим фактором как для ориентации, так

идля содержания моих занятий в Школе высших исследований, которые однозначно были бы иными, если бы я не поддерживал контакты со свои- ми иранскими друзьями и коллегами. Поэтому я должен был идти в ногу

спубликациями моих иранских друзей, следить за своими собственными

продолжавшимися публикациями в записках Bibliothèque Iranienne [Иран- ской библиотеке], продолжать пополнять и обогащать свою коллекцию не- опубликованных рукописей. Большинство моих занятий в Школе высших исследований было посвящено неопубликованным рукописям. Ежегод- но я представлял длинный отчет о работе, проведенной на этих занятиях,

вежегоднике или журнале нашей секции религиозных наук. Поэтому про- гресс в моих исследованиях наступил быстро.

Время от времени до меня доходила информация о слухах, будто я пре- вратил нашу секцию в кафедру шиитских исследований. Если эти слухи действительно имели место, то они могли возникнуть только на основе со- вершенно ложной точки зрения. Наша секция религиозных наук — ​не бо- гословский факультет с программой, предполагающей изучение догма- тов. Наоборот, это центр исследований, которые я считаю единственными

вмире именно в связи с «религиозными науками». Каждый из нас [сотруд- ников факультета] свободно выбирает направление, в котором хочет прово- дить исследования и занятия, которое кажется нам сейчас наиболее акту- альным: потому ли, что этим направлением раньше особенно пренебрегали, или потому, что появились новые документы, требующие модификации всех ранее достигнутых позиций. Я уверен, что в то время изучение дву- надесятнического шиизма, исмаилизма и суфийской метафизики было дей- ствительно неотложной необходимостью с обеих точек зрения.

Яне удивлялся и тому, что мои публикации вызвали в некоторой степе- ни изумление (если это было не прямо скептическое сопротивление). Ни- кто никогда не слышал, что существовала особенная и самобытная ши- итская философия. Подобно этому, ничего не знали и просто не слышали

оновых исмаилитских трактатах (опубликованных только в это время), не говоря уже о редких древних рукописях, которые провиденциально стали доступны с годами. Игнорируя то, что действительно было поставлено на карту, никто всерьез не занимался этой областью. Западный мир по-преж- нему не подозревал о великом проекте Сухраварди «воскресить теософию древних персидских саг». Факт в том, что этот проект имел значительное влияние, оставив свою печать на трудах многих позднейших иранских мыс- лителей. В то же время все это систематически игнорировали. Мы были хорошо знакомы с благочестивыми аскетами Месопотамии первых веков хиджры, но едва уделяли внимание многообразию того, что можно назвать «метафизикой суфизма», то есть Ибн Араби, Наджмуддину Кубре, Симна- ни, Хайдару Амули и др. С одной стороны, мы отождествляли исламский мистицизм с суфизмом. С другой стороны, мы превращали шиизм в про- тивника мистицизма из-за того, что он иногда проявлял строгость к некото- рым направлениям суфизма. Мы не знали тогда, что исламский мистицизм

итасаввуф совпадают не полностью. Действительно, существует целая шиитская мистика и теософия (перс.‘эрфāн-е ши‘ӣ) за пределами суфизма

идаже за пределами чисто шиитских суфийских тарикатов (орденов)…

ивсе это потому, что своеобразное положение верующего шиита, в про- тивоположность верующему сунниту, по определению ставит его на ми- стический путь (╙арӣ║а). Конечно, ради справедливости следует вспом- нить, что великие шиитские ‘урафā’, или мистические теософы — ​такие как Мулла Садра Ширази и многие другие — ​подвергались всепроникаю- щему вмешательству со стороны их коллег, которых парадоксальным об- разом можно охарактеризовать как шиитское духовенство. Но это лишь теснее сближает их, благодаря общей судьбе, с их гностическими сорат- никами всех стран и эпох.

Данные сюжеты вызывают в памяти ряд аспектов необъятного задания, перед которым ястоял, когда должен был выполнить проект, прораставший

вмоей душе с тех самых дней, когда я был молодым студентом на заняти- ях у Этьена Жильсона. Я набросал себе план не на пять, а на двадцать лет. Должен сказать, что этот план и эти двадцать лет были насыщены подроб- ным расписанием, и я могу только благодарить Небо за то, что мне все еще позволено осуществлять мои проекты, даже в этот юбилейный год, emeritis annis. Я рассказал, как я задумывал свое задание, в коллективной моно-

графии, изданной моими коллегами из секции религиозных наук. Это было,

водно ито же время, «программой изавещанием» (текст воспроизведен под таким названием в данном выпуске «Cahier de L’Herne»). Нет необходимо- сти пытаться еще раз обозреть здесь эту программу, тем более что яне могу

вэтом постскриптуме развивать центральный из моих тезисов.

Мне все еще нужно сказать следующее: нельзя прожить свыше тридца- ти лет всоприкосновении с самым лучшим, что произвели философия иду- ховность культуры, не приобретя при этом их окраску. Конечно, яостаюсь и останусь западным человеком (вземном смысле этого слова), потому что, может быть, именно как западный человек я преуспел в исполнении того, что мне было дано исполнить. С другой стороны, и это хорошо знает каж- дый философ, никто не сможет написать книгу оПлатоне, например, не бу- дучи платоником, по крайней мере, в то время, когда вы ее пишете. Это то, что намного сложнее понять историкам религии. Мне помнится, однажды на международной конференции (около двадцати лет назад) один коллега из далекой страны, услышав, как я выражался о шиизме в терминах, кото- рые я обычно использую, прошептал своему соседу: «Как можно говорить о религии в таких терминах, если ты сам ее не исповедуешь?» Но тогда что именно означает «принятие» некоей религии или философии? Ксожалению, некоторые могут думать только впонятиях «обращения», то есть втерминах

Среди крупных неоконченных заданий, приоритет и почетное место нужно отдать проекту, упомянутому в этом выпуске «Cahier de l’Herne» в статье, написанной моим выдающимся коллегой и другом Сайидом Джа- лаладдином Аштияни, профессором богословского факультета Мешхедско- го университета. В сегодняшнем Иране профессор Аштияни, несомненно, является наилучшим представителем философской линии Муллы Садры. Обширность и притягательность собранного им материала изумительна. День за днем выполнявший свою задачу, он кажется ожившим Муллой Садрой, будучи также плодовитым философом-‘эрфāнӣ. Наш проект был впервые разработан в 1964–1965 гг. В ответ тем, кто со времен Эрнеста Ренана полагал, что судьба исламской философии закончилась в XII в. со смертью Аверроэса, как мы упоминали выше, наш проект заключался всоз- дании обширной антологии иранских философов (с XVII в. по настоящий день). Г-н Аштияни должен был позаботиться о собрании и представлении текстов; я, со своей стороны, должен был написать резюме по-французски так, чтобы западные философы, не являющиеся востоковедами, могли, по крайней мере, получить информацию. Некоторые из этих текстов сначала были опубликованы как литографированные копии, но подавляющее боль- шинство оставались неопубликованными рукописями.

Мы предполагали издать пять толстых томов ин-октаво. Теперь мы ду- маем, что их будет семь. Первые два тома уже вышли. Печать арабского

иперсидского раздела третьего тома уже завершена (около 800 страниц),

ачетвертого тома — находится​ в работе. Сейчас я нахожусь в процессе объ- единения французских разделов в отдельные тома, что позволит предста- вить иранскую исламскую философию с точки зрения ее непрерывности. Мы выпускаем всвет иделаем доступными труды около сорока философов. Однако как бы ни были обширны размеры этого издания, собрание еще да- леко от завершения. В самом деле, из-за величины этой философской про- дукции, некоторые независимые школы пришлось не включать в издание. Вот почему мы убедили наших друзей-шейхов создать антологию их вели- кого машайеха. Последователи шейха Ахмада Ахсаи (1753–1826), которых

можно объединить под названием Керманской школы, были крайне плодо- виты инаписали свыше тысячи работ. Эти общие усилия должны были дать возможность оценить глубину, оригинальность иразнообразие философии и мистической теософии, расцветшей вшиитском исламе Ирана, или, если угодно, ту особенную форму, в которую Иран облек шиитский ислам.

Что действительно стало для нас поразительным, так это то, что только сейчас на Западе мы начинаем говорить обо всем этом. Конечно, благода- ря переводам арабских трактатов в XII в., специалисты по средневековой философии издавна интересовались теми мусульманскими философами,

которых, следуя примеру схоластиков, они настойчиво называли «арабски- ми философами», тем самым создав опасную путаницу между понятиями «мусульманский» и «арабский». С другого края от иранского мира имел место устойчивый интерес к индийским мистикам и философам, ходатай- ствующий не только об огромном поле научных исследований, но и о на- деждах странствующих душ, блуждающих в поисках «Пути». Но между арабским и индийским миром оставался неизученным Иран. На Западе мы довольствовались (и продолжаем довольствоваться) простым повторени- ем одних и тех же колоссальных нелепостей о шиитском мире. И, в конце концов, отнюдь не случайно, что именно в Иране разнообразные мисти- ческие и философские духовники нашли приют и убежище. Наша антоло- гия — это​ введение в лучшие и глубочайшие произведения духовного ис- лама. Например, есть такой шиитский концепт «первого истекшего бытия», связанный с неоплатонизмом таким образом, что в то же самое время он предполагает и открывает перспективы «пророческой философии», свой- ственной шиизму. Есть утверждение о среднем и промежуточном мире, mundus imaginalis (‘āлам ал-ми╗āл), на который я ссылался выше и о ко- тором я так часто писал в своих книгах, что мне нет необходимости оста- навливаться на этом. Без посреднической роли этого мира, утверждающе- го сочленение между чисто умопостигаемым и чувственным мирами, мы лишимся clavis hermeneutica [герменевтического ключа (лат.)], открыва- ющего подлинный смысл — действительный​ и конкретный — так​ сказать, реальную «почву» пророческих и мистических видений. Как доказатель- ство: так много западных психологов неспособны рассматривать эти ви- дения иначе как галлюцинации, раздвоение личности и т. д. Этот самый mundus imaginalis является «основой» реальных событий, происходящих

вМалакӯте, мире Ангела, который столь важен как для Сухраварди, так

идля меня, его французского переводчика. Без mundus imaginalis невоз-

можно как следует отдать себе отчет и воздать справедливость реальности событий, связанных со славным возвращением двенадцатого имама, воз- вещающего воскресение и возрождение. Самое главное, что эту мистиче- скую фигуру многие шиитские мыслители отождествляли с иоанновским Утешителем, Параклетом, так что «эзотерические рамки» гнозиса религий Книги могут сообщаться друг с другом.

Вто же самое время этот момент служит введением в тему, которой

яхотел бы завершить этот постскриптум, а именно в возникновение про- екта, ставшего для меня духовным расцветом всей моей научной работы, равно как и окончательным исполнением мечты всей моей жизни. Я уже вспоминал мой путь по храму Святой Софии, уподобляя его храму Свя- того Грааля. Но я еще должен указать на основание (в сотрудничестве

с несколькими друзьями и университетскими коллегами) Центра срав- нительных духовных исследований. Поскольку все мы были универси- тетскими академиками, мы назвали его Университетом Святого Иоан- на Иерусалимского (УСИИ). Его дух — ​это рыцарский дух, лучше всего определенный в XIV в. Рулманом Мерсвином, когда он дал Зеленому Острову заставу из рыцарей-иоаннитов (из великого приорства Бранден- бург, суверенного ордена Святого Иоанна Иерусалимского). Для Рулма- на Мерсвина, как и для «друзей Божиих» той эпохи, духовное рыцарство означало особое духовное состояние, «не клирика и не мирянина». Как

иконечное намерение нашего Центра — ​создать в духовном граде Иеру- салиме общее средоточие (ранее никогда не существовавшее) изучения

идуховного плодоношения гнозиса, общего для всех трех великих авра- амических религий. Короче говоря, это идея авраамического экуменизма, основанная на разделении скрытых сокровищ эзотерических традиций,

авовсе не на дипломатии, имеющей дело с официальными отношения- ми между внешними орденами.

Чтобы объяснить неопределенность этого предприятия, окотором я сей- час не могу и надеяться сказать все, что нужно, мне надо вспомнить все ис- следования, все размышления и все традиции, в итоге соединившиеся в на- шей концепции Университета Святого Иоанна Иерусалимского (юридически

иконцептуально независимого от любых орденов стем же названием). Выше я ссылался на случай с Сухраварди: он не удовольствовался тем, что рас- суждал о вероятных остатках зороастрийского прошлого Ирана, но реши- тельно взял на себя бремя этого прошлого итем же самым жестом открыл перед ним будущее. И эта воля и движение к воскрешению идеально гар- монирует с мыслями Сухраварди и его последователей. Философская мис- сия, не заканчивающаяся на личной духовной реализации, есть пустая трата времени, а изучение мистического опыта без предварительного серьезного

иобширного философского образования наверняка закончится тем, что ис- следователь потеряется в заблуждениях, иллюзиях и ошибках. Это действи- тельно (по крайней мере, для жизни философа) форма, принимаемая иде- ей, которая по-персидски называется джавāнмардӣ, а по-арабски футувва,

причем оба термина буквально переводятся как «духовное рыцарство» (см. французский раздел «Трактатов орыцарях-спутниках», «Иранская библиоте- ка», т.20, 1973 г.). На самом деле, японимаю термин «духовное рыцарство» (и его производные) как самую основу и исток тех могущественных сбли- жений, что сами навязываются мне [тем самым указывая направление пути, которым я решил следовать в течение всей жизни].

Начертить путь этих сближений значит, в сущности, показать вну- три эзотерических горизонтов Религий Книги путь от героического

к мистическому эпосу; путь от воинского рыцарства к мистическому, то есть то, что мусульманская духовность называет путем от малого джихада (вооруженной борьбы во внешнем мире) к великому джихаду (духовной битве, происходящей внутри каждого человека, но также и в сверхъесте- ственной области космических измерений).

Можно видеть, что этот путь был пройден Сухраварди и его последова- телями, наследниками той зороастрийской этики, о которой Евгений д’Ор справедливо сказал, что она неизбежно должна была увенчаться созданием ордена рыцарей. Этот путь осуществился вшиитском исламе в самом поня- тии «друзей Божиих» (по-арабски авлиййат Аллāх, по-персидски дустāн-е Х̱ од).āК тому же мы можем провести параллель между идеями спутников зороастрийского Саошьянта и спутников двенадцатого шиитского имама. Короче говоря, мы находим, что в них (в терминах джавāнмардӣ и футувва) выражен образ жизни, предлагаемый каждому человеку всоответствии с его состоянием, ибо каждое состояние предполагает «рыцарское» поведе- ние, подходящее для этого уровня. Мы видим, что этот путь к мистическо- му рыцарству на Западе (как я отметил выше) завершился в XIV в., когда Рулман Мерсвин (умер в 1382 г.) отдал свою заставу на Зеленом Острове в руки рыцарей-иоаннитов, тем самым открыв перед ними духовный путь — ​ путь, как оказалось, связанный с мистиком Иоганном Таулером. Мы даже видим, что снова появляется термин «друзья Божии»(Gottesfreunde). Идею духовного рыцарства также пропагандировал и рейнский мистицизм. Тот же самый путь приходит на ум, когда военный орден рыцарей-тамплие- ров, участвовавший в крестовых походах, становится мистическим орде- ном тамплиеров, рыцарей Святого Грааля, вцикле Вольфрама фон Эшенба- ха о Парсифале и Новом Титуреле. Наконец, если те, кто собрались вокруг князя Зоровавеля иотвечали за восстановление Храма, действительно были первыми рыцарями Храма, то это заслуга мистического рыцарства, что каб­ балистическая космогония Исаака Лурии называет Сынами Света, точно так же как они назывались в кумранской общине ессеев в знак духовной битвы, идея которой имеет ясное иочевидное родство с космогонией и эти- кой зороастризма, и это так даже вне зависимости от любых внешних про- исхождений и влияний, доказуемо это или нет.

Вот, вобщих чертах, итог того, что мы желали обозначить нашей концеп- цией Университета Святого Иоанна Иерусалимского (я также набросал об- зор этого проекта в конце четвертого тома моего труда «En Islam iranien» — ​ «Ислам в Иране»). Конечно, не нужно ожидать, что этот орден «духовного рыцарства» будет признан наряду сорденами, как почетными, так иистори- ческими, которые были созданы втечение веков сильными мира сего. Сама мысль о таком признании была бы смехотворной, ибо состояние духовного

смешения между высшей Причиной и личным Богом, ибо истинный гно- зис никогда не преступал повелений апофатической теологии, никогда не терял след смысла теофаний и никогда не забывал их необходимости. За- ново открыть нашего Бога против Бога значит вновь открыть, что Бог, ко- торому вы отвечаете, должен освободить нашего Бога от несвойственных Ему функций — ​функций, которые (будучи однажды ошибочно внедрен- ными в понятие Бога) позволили позитивной науке официально провозгла- сить смерть последнего. Однако позитивные науки не смогли предложить никакого лекарства. Мы не сможем освободиться, пока сами не освобо- дим Бога — ​нашего союзника в битве. Вновь открыть нашего Бога превы- ше и вопреки Богу всех систем, всех догматиков исоциологов, означает ис- пытать связь, посредством которой, если наш личный Бог заставляет нас существовать ради Него, Он, со своей стороны, не может существовать без нас. Наша ответственность за нашу жизнь и смерть делает нас в то же вре- мя ответственными и за жизнь и смерть нашего Бога. Если Он жив или Он мертв, это предполагает и нашу жизнь либо смерть; жизнь и смерть, кото- рые здесь следует понимать не в биологическом смысле слова, а в гности- ческом смысле первой Жизни, происходящей в мире Света.

Что может быть лучше, чем предложить невероятно глубокую вовлечен- ность «духовного рыцаря» в поисках своего Бога, соратника другим сорат- никам по этой же Миссии? Впоисках Бога не Всемогущего ине Конечного Судии, но вечного Возлюбленного, измученного, страдающего и разоча- рованного, чье интимное присутствие ощущалось еврейскими мистиками в личности Яхве. Личный Бог — ​не арифметическая «единица», но Един- ственный из всех единственных (1×1×1…). Он есть Все в каждом. Каждая единственность, из которых Он — ​Единственный, освобождает Его от оди- ночества, делая Его «чьим-то» личным Богом. Таков глубинный смысл тайны «Бога богов» (Илāх ал-āлиха), если вы позволите мне повторить это первоначальное герметическое выражение, широко распространенное

утеософов­ вроде Сухраварди. И это тайна, которой достигали все гнозисы,

иможет быть, лучше всех учение Ибн Араби и исмаилизм.

Это придает особую актуальность задаче, которую до сих пор даже едва ли сформулировали, не говоря уже о том, чтобы ее выполнить, хотя она предполагает существование Центра сравнительных духовных ис- следований. Оказывается, последнее словосочетание — ​это та формула, которой мы определяем УСИИ [Университет Святого Иоанна Иеруса- лимского]. Актуальное задание, о котором я говорю, заключается в срав- нительном изучении та’вила, то есть эзотерической герменевтики Книги, исповедуемой и практикуемой в Религиях Книги. Тонкое сближение меж- ду Образом и внутренней Идеей, засвидетельствованное эзотерическими