Islamskaya_mysl_1_2016

герменевтическим путем, то почему он не может прийти и объединить нас? Поистине, это вопрос нашего отношения к приходу, тот самый во- прос, с которым мы встречались раньше в связи с significatio passiva. Ибо совершенно необходимо и достаточно продлить то, что мы узнали, в тер- минах grammatica speculativa, чтобы последовать за восхитительными раз- работками великого философа Ибн Араби, относящимися к смыслу боже- ственных Имен. Это простое упражнение, позволяющее мне, тем не менее, утверждать, что человек, недостаточно знакомый с тайной significatio passiva, рискует перепутать вопрос ипроглядеть существенное. Конечно, я на- деюсь, что не нарушу этикет, если сошлюсь на свою работу об Ибн Араби. Она в виде наиболее краткого по возможности обзора утверждает главную идею моих книг и труда всей моей жизни как исследователя философских

ирелигиозных наук.

3.Итак, вам легко понять, дорогой Филипп Немо, почему яне могу и не желаю быть историком в обычном смысле слова, интеллектуальным авто- ритетом, который устанавливает последовательность событий прошлого, не чувствуя своей ответственности за них, даже не будучи ответственным за тот смысл, который он приписывает им. На самом деле, тот, кто припи- сывает прошлому определенный смысл, приводит в движение шестеренки «исторической причинности» в соответствии со смыслом, который он уже предрешил. Для историка события произошли и ушли, прошли без участия историка. Принято считать, что историк и не должен быть там, где и когда происходят события. Поистине, необходимо, чтобы он там не присутство- вал и даже не был вовлечен в«акт присутствия», относящийся кпрошлому, потому что это скомпрометирует возможность историка говорить о своей «исторической объективности». И даже если историки явно используют та- кие слова, как «живое прошлое» или «присутствие прошлого», это не более чем безобидная метафора для их личного алиби. По поразительному кон- трасту, герменевтические феноменологи всегда должны быть вздесь-бытии (da-sein), ибо для них нет ничего безвозвратно ушедшего. Именно своим «актом присутствия» они заставляют сокрытое феноменологической види- мостью проявиться. Этот «акт присутствия» состоит в открытии или воз- вещении в будущем, что все так называемые минувшие события прошлого скрыты в них самих. Посмотрите на прошлое позади себя: оно совершен- но отлично от безобидного и метафоричного литературного «присутствия» «живого прошлого». Потому что в одно и то же время чувствовать себя «от- ветственным за прошлое» значит быть ответственным за будущее. Конечно, это подразумевает определенный модус Бытия — именно​ тот модус Бытия, который обусловлен данным герменевтическим уровнем. (Разумеется, не- возможно диалектически опровергнуть модусы Бытия. Их можно понять

или отвергнуть, но их нельзя опровергнуть.) Вот почему я всегда оставал- ся таким же феноменологом, каким я был в молодости. Я хорошо осознаю, что это может сбить с толку некоторых моих коллег-востоковедов, более или менее информированных о том, что крайне необходимо философу.Тем не менее, поскольку состояние исследований в этой области потребовало подготовки мною критического издания многотомных арабских и персид- ских текстов, я смог доказать тем самым, что обязанности, присущие фи- лологической эрудиции и то, что крайне необходимо для философского по- нимания, на самом деле могли быть соединены философом. В то же время меня гораздо лучше понимали в философских кругах, где природа затро- нутых вопросов была немедленно распознана. Но именно здесь чувствует- ся нищета наших официальных [академических] программ. Можно начать с популяризации имен далеких философов, разрыва между возможными хронологиями, каталога специальных терминов и т. д., все это должно быть общераспространенным, и возможно, однажды станет таковым, когда за- падные и восточные философы еще раз сойдутся вместе, чтобы взять на себя ответственность за традицию, которой они владеют сообща.

Мне даже необходимо сказать, что направление, которое приняли мои исследования, в самом начале исходило из несравненного анализа, кото- рым мы обязаны Хайдеггеру, показавшему онтологические корни историче- ских наук, успешно продемонстрировавшему, что это самый изначальный, первобытный историзм по сравнению с тем, который мы зовем «всеобщей историей», историей внешних событий, Weltgeschichte, или просто Исто- рией в обычном повседневном смысле слова. Чтобы обозначить эту мысль, я изобрел термин «историчность» (historiality), и я уверен, что за этот тер- мин стоит держаться. Между терминами «историчность» и «историзм» су- ществует точно такое же отношение, как между экзистенциальным как су- ществованием, экзистированием, иэкзистенциальным, понимаемым просто как атрибут [existential и existentiel по-французски]. Это был решающий мо- мент. Эта самая историчность представлялась мне мотивацией и оправда- нием отказа позволять себе быть помещенным в историзм Истории, в цепь исторической причинности, успешным призывом вырваться из историз- ма Истории. Ибо если есть «смысл Истории», он в любом случае лежит не

висторизме исторических событий; он заключен в этой «историчности»,

вэтих тайных, эзотерических, экзистенциальных корнях Истории и исто- рического.

Этот момент был решающим потому, что он, несомненно, являлся тем моментом, когда, следуя примеру хайдеггерианской Аналитики, я был ув- лечен изучением герменевтических уровней, которые программа Хайдегге- ра еще не предвидела. Я говорю о том, что обозначил термином «история

иерофаний», о священной истории, которая ничуть не связана с наружны- ми фактами «истории святых» или «истории спасения», но скорее с чемто более оригинальным: с эзотерикой, скрытой за феноменом буквального явления [духовных] притч и рассказов в священных книгах. Я уже обозна- чил противоположность между историчностью и историзмом. Эта проти- воположность была хорошо известна (хотя и выражалась разными терми- нами) гностикам и каббалистам религий Книги. Наши друзья еврейские каббалисты, например, говорят о мистериях изначальной Торы, Торы-Со- фии, содержащей архетипы Творения, которое Святый-и-Благословенный замышлял прежде течения тысячелетий, прежде создания миров. Но Его внимание занимала не история первого человека, не история Кора, не исто- рия Валламовой ослицы в их буквальном прочтении; не для этого Он тво- рил миры. Он созерцал нешаму, самый интимный духовный центр Торы и Человека — ​Торы, существующей на уровне высшего мира, мира Ацилут. Вот что духовная герменевтика учит нас вычитывать в Библии. По- добно этому, для шиитских гностиков, будь то двунадесятники или исмаи- литы, то, что мы обычно называем историзмом и историческим смыслом, является лишь внешней фигурой и метафорой (маджāз) истинной Реаль- ности (х ак ӣк а) событийметафизических личностей, предшествовавших сотворению мира. Вот что духовная герменевтика, та’вӣл, учит нас вычи- тывать в Коране. На самом деле, мы сталкиваемся с тем, что наиболее по- следовательно сформулировал пятый шиитский имам Мухаммад аль-Бакир (VIII в.): если здесь нет ничего, кроме буквального смысла, относящегося к обстоятельствам, окружавшим появление коранических стихов, то есть если здесь нет ничего, кроме чисто исторического, то Коран станет мерт- вой книгой. Если же, напротив, эта книга будет жить вплоть до дня Вос- крешения и если она живет, то только благодаря духовной герменевтике, которая всегда открывает скрытые смыслы. И здесь мы имеем совершен- ный пример того, как наша феноменологическая герменевтика призывает- ся обратно к своим богословским корням.

Но какая потрясающая ирония! То, что профаны, экзотерики считают метафорическим смыслом, есть именно то, что гностики считают настоя- щим, подлинным смыслом (и поэтому они никогда не понизят духовный смысл до уровня метафоры или аллегории). А то, что профаны принима- ют за истинный смысл, то есть видимый исторический смысл, — ​для гно- стиков не более чем метафорический смысл, метафора Истинной Реаль- ности. В этой перспективе наша историческая наука и наши историки сами сводятся к метафорам и к метафорическому состоянию Бытия. Что в таком случае мы должны сказать о тех современных богословах-экзеге- тах, которые намеренно игнорируют любой смысл, кроме так называемого

«исторического», и которые разрушают историю иерофаний, помещая ее любой ценой в историзм Истории, потому что для них не существует ни- какой другой «реальности». В конце концов, они могут допустить [духов- ную] типологию, столь же безобидную, сколь неубедительную. Возможно, у меня было немного предшественников, проследивших эти связи, но они представляются мне незаменимыми, поскольку они позволяют все более точно судить, не пришла ли хайдеггерианская Аналитика к преждевремен- ной остановке, обездвижив себя в ложном тупике.

Поскольку историчность истории иерофаний вырывает нас из историз- ма Истории, она позволяет нам видеть, и с изрядной долей иронии, пре- обладающий сегодня ужас перед историческим и историчностью. Сейчас повсеместны «исторические ключи» и «исторические конференции», пред- положения об исторических законах, тенденциях и т. п. История иерофа- ний учит нас, что родственные связи более существенны и более истин- ны, чем историческое усыновление. Эти связи в действительности столь существенны, что приоритет, который те, кто «слеп к невидимому», при- дают историческому, кажется смехотворным. Вовсе не «историческими» узами связаны мы с другими мирами, дающими нашему миру «смысл». Хайдеггерианская Аналитика имеет, среди прочих, и то интересное до- стоинство, что она приводит нас к пониманию скрытых мотивов, побуж- дающих сегодняшнее человечество безумно льнуть к историческому, как если бы оно было единственной «реальностью». Все это производит впе- чатление обмирщения идеи Воплощения, по пятам которой даже теологи тащатся в обобщенную и повсеместную социологию. Напротив, Аналити- ка «акта присутствия», da-sein — внутри​ которого возникает будущее про- шлого, ибо он «актуализирует» то, что впрошлом только еще ожидалось — ​ должна иметь достоинство нашего освобождения от миража этой страсти к историзму, страсти к строительству ушедшей истории, к которой мы име- ем честь принадлежать, и это происходит именно потому, что рассеивает мираж самой идеи прошлого путем ее преобразования.

Обратимся вновь к необычному словарю, перед которым Хайдеггер за- ставляет нас задать вопрос: происходят ли акты здесь-бытия чисто и про- сто в прошлом? И не остаются ли они в настоящем в том смысле, что они «были и продолжают быть»? Но если так, то это присутствие, которое вво- дит акт присутствия, всегда все еще не пришло, это будущее, которое даже не пытается утвердить себя в настоящем (Gegenwärtigendes-Zukünftiges, «настоящее-будущее»). «Становление» не может сейчас быть Gewesenheit (ставшим), если оно не рождается бесконечно из будущего. Не было бы на- стоящего, если бы «еще-не-пришедшее-будущее» не становилось беско- нечно «становящимся» (gewesend). Настоящее — ​это еще-не-пришедшее

становящееся-еще-не-пришедшим, но поскольку будущеестановится, оно удерживает все свои возможности и вероятности в настоящем. Все зависит от акта здесь-бытия(da-sein), посредством которого становлениеесть здесь (da-gewesen). И этот процесс есть само «овременивание» времени. Но, ко- нечно, было бы хорошо сравнить это с глубокими интуициями иранских философов относительно данного процесса. Они начинаются сдоисламско- го Ирана и всего, что связано с зерванизмом. В исламском Иране Симна- ни (XIV в.) проводил различие между замāн афāк ӣ, темпоральностью «-го ризонтов», то есть временем макрокосма, физической Вселенной, и замāн анфосӣ, темпоральностью душ, то есть душево-духовным временем. Кази Саид Кимми (XVII в.) позже различал неясную и густую темпоральность (замāн касˍӣф), тонкую темпоральность (лат ӣф)абсолютнои тонкую тем- поральность (алт аф). Я рассматриваю этот предмет в своих книгах.

То, что я старался пробудить, позволяет мне объяснить, почему вели- кий проект, предпринятый молодым философом Сухраварди вXII в. — пре​ - дельно сознательное предложение прямо посреди исламизированного Ира- на «воскресить свет древних персидских сказаний» — не​ мог представиться мне таким, каким он в действительности был (то есть наполненным свер- кающим сиянием), если бы я не был испытан и наставлен в этой феноме- нологии. С точки зрения историка как такового, проект Сухраварди может показаться, употребляя расхожее выражение, «пустой фантазией», произ- вольным проектом без всякой исторической основы. Но сам Сухраварди никогда не думал и не действовал на манер «историка». Он не размышля- ет о концепциях, влияниях, видимых или спорных исторических остат- ках и следах прошлого. Он просто здесь: он вовлекает себя в «акт присут- ствия», здесь-бытия. Он берет для себя прошлое старого зороастрийского Ирана, тем самым перенося его в настоящее. Больше нет ушедшего про- шлого, цепь материального происхождения прервана. Для этого прошлого он восстанавливает еще-не-пришедшее-будущее, будущее, которое начи- нается с ним самим, ибо он чувствует себя ответственным за это прошлое. Духовная связь идет наперекор всем историческим узам, ибо она достаточ- но сильна всамой себе, чтобы утвердить законную дочернюю связь. Сэтих пор древние персидские мудрецы, хосровāниййун, на самом деле становятся предшественниками ишрā║иййӯн (платоников) исламского Ирана. «В этом у меня не было предшественников», — написал​ наш шейх-ишрā║ӣ. Несомненна неустрашимость молодого, 35-летнего мыслителя, чей «акт присутствия» (da-sein) вызвал и узаконил обращение прошлого в будущее, ибо все еще-не-пришедшее-будущее этого прошлого, самоутверждающе- гося заново в настоящем, лежит в настоящем его акта здесь-бытия. Вот что

исторически истинно.

Weltanschauung, что и Хайдеггер. В действительности, когда намекали на то, что я якобы «смешал» Хайдеггера с Сухраварди, не ссылаясь на clavis hermeneutica — ​о самом существовании которой эти клеветники не подо- зревают — их​ намерением было намекнуть на то, что я использовал некое синкретическое сочетание мировоззрения Хайдеггера и исламских фило- софов. Намек столь неуместный, что я сомневаюсь, искренне ли они его делали. В особенности я применял clavis hermeneutica и исписал стопы бумаги, чтобы показать разницу между «дверями», которые она может от- крыть. И что же в конце? Слабоумные критики не читают их и упорству- ют в своей бездарности.

Вкачестве примера моих усилий проиллюстрировать это различие

ипредотвратить смешение, сошлюсь на работу великого иранского фило- софа Муллы Садры Ширази (XVII в.) — ​одного из крупнейших герменев- тических толкователей «Ишрака» Сухраварди. Я касался Муллы Садры во многих своих книгах, полностью перевел и опубликовал один из его трак- татов и читал несколько курсов оего трудах, как вПариже, так ив Тегеране. Мулла Садра — автор​ настоящей метафизической революции в традицион- ной исламской философии. Он был первым, кто сотряс почтенную метафи- зику Сущности у самого ее основания, заменив ее метафизикой, отдающей первенство акту Бытия, приоритету Существования перед Сущностью. Мне было больше ничего не нужно, когда я услышал, как студенты и исследо- ватели в Тегеране убежденно объявили Муллу Садру подлинным основа- телем экзистенциализма! Другие же, вдохновленные космогонией Муллы Садры и его грандиозной психологией, с гордостью нашли в его сочине- ниях более или менее адаптированную теорию эволюции. Разумеется, ио- анновский элемент, который можно найти в работах Муллы Садры и мно- гих других иранских философов — «​никто не восходил на Небо, кроме как сшедший с Небес» (Ин. 3:13) — ​абсолютно чужд эволюционизму. Филосо- фия активного воображения Муллы Садры вкачестве чисто духовной силы может натолкнуть на мысль о сравнении с развитием в «Материи, памяти

идуховной энергии» Бергсона. Но эсхатологический горизонт иранских философов — ​отнюдь не бергсоновский.

Итак, в каждом случае я должен был идти очень далеко, возвращать- ся и снова заботиться о том, чтобы избегать путаницы, которая может разрушить любые серьезные попытки сравнительной философии. Я по- ступал так, используя clavis hermeneutica, то есть показывая, несмотря

на определенные созвучия, что существует фундаментальное различие в том, что имеем мы дело с модусами понимания (modi intelligendi), про- исходящими от совершенно отличных модусов бытия (modi essendi). Нуж- но было показать, что соответствующее стремление каждый раз отвечало

герменевтическим уровням различных степеней. Более того, переводя и публикуя­ «Книгу метафизических проникновений» Муллы Садры, яимел возможность подробно разъяснить особенности словаря Бытия в грече- ском и латинском, арабском и персидском, французском и немецком. Несо- мненно, переводчики из Толедо в XII в., на которых я ссылался чуть выше, дали нам элементы арабско-латинского философского словаря, в кото- ром можно найти такие слова, как махиййа (quidditas — чтойность​ , essen- tia — сущность​ ), вуджӯд (esse — быть​ , existere — существовать​ ), мавджӯд

(ens — бытие​ ) и т. д. Едва ли нужно как-то специально ссылаться на такую согласованность, чтобы, опираясь на Муллу Садру, понять, что во Фран- ции нет и следа того, что называет себя «экзистенциализмом». Я хочу ска- зать, что у нас нет той особенной философии существования, которая по праву владела бы этим именем. Налицо факт, что модусы бытия, которые, как считается, имеют первенство перед «существованием», в обоих случа- ях радикально различаются. И они таковы даже без привнесения дополни- тельного предубеждения, высказанного самим Хайдеггером, против «экзи- стенциализма» — против​ термина, который ранние хайдеггерианцы никогда не употребляли.

Теперь мы затронем фундаментальное различие, лежащее между двумя точками пути — ​«моего пути» — ​от Хайдеггера к Сухраварди; и обсужде- нием этого различия яхотел бы завершить наш разговор. Ятолько что отме- тил, как использование clavis hermeneutica, которую Хайдеггер вручил нам, никоим образом не означает приверженности к его мировоззрению, Weltanschauung. Герменевтика происходит от «акта присутствия», обозначен- ного частицей Da в Dasein; поэтому ее задача — ​осветить, каким образом, понимая само себя, человеческое здесь-бытие размещается, описывает Da, место (situs) своего присутствия, и открывает горизонт, который до этого оставался скрытым. Метафизика ишрā║иййӯн, и Муллы Садры по преиму- ществу, достигает своей вершины вметафизике присутствия (╝у┌ӯр). Около этого места (situs) Хайдеггер приводит впорядок неопределенность челове- ческой ограниченности, определяемой как бытие-к-смерти (Sein zum Tode). Согласно Мулле Садре или Ибн Араби, Присутствие, как они ощущают его в мире — ​поскольку оно открыто «феноменом мира», пережитым ими —​  это не то Присутствие, которое завершается смертью, бытие-к-смерти, но бытие-к-тому-что-по-ту-сторону-смерти, можно сказать: Sein zum Jenseits des Todes. Достаточно очевидно, что концепция мира, доэкзистенциальный философский выбор, будь то Хайдеггера или наших иранских «теософов», сам по себе конституирует Da в Dasein, в акте здесь-бытия, присутствую- щем в мире, и его вариантах. Отсюда следует, что все остальное, что нуж- но сделать — ​это удерживать и сохранять понятие Присутствия настолько

крепко и внимательно, насколько это возможно. У чего же здесь-бытие, че- ловеческое присутствие, присутствует?

Наше исследование должно начаться, разумеется, с гносеологии ишрā║иййӯн. Они различали следующее: существует формальное знание (‘илм сӯрӣ), являющееся обыденной формой знания; оно возникает посред- ством представления, ре-презентации, видов, актуализируемых в душе. Но существует и иное знание, которое они обозначают как присутствующее знание (‘илм ╝у┌ӯрӣ), которое не проходит через посредство представления, видов, а является непосредственным присутствием, с помощью кото- рого сам «акт присутствия» души дает начало присутствию вещей и пе- реводит настоящее в себя — уже​ не объекты, а чистое присутствие. Это то самое знание, которое они называют «восточным» знанием (‘илм ишрā║ӣ), которое в одно и то же время является и зарей Восхода Бытия над душой, и зарей утреннего освещения душою вещей, которые она открывает икото- рые она открывает для самой себя как соприсутствующие. Важно, что мы всегда сохраняем изначальное значение слова ишрā║, то есть зари и Вос- тока небосвода, восходящего солнца. Но сейчас мы говорим о Востоке, ко- торый не следует пытаться локализовать на наших географических кар- тах — о​ восходящем Свете, Свете, предшествующем всем открытым вещам, всему присутствующему, ибо он есть то, что открывает их, то, благодаря чему и чем Присутствие есть.

Итак, различие образуется, если мы ставим вопрос следующим образом: какие присутствия производит здесь-бытие («человеческое присутствие»), возвращая настоящее к самому себе, вводя его собственное присутствие? Другими словами, какими созвездиями присутствий окружает себя Da в Dasein, когда оно открывается самому себе? В каких мирах здесь-бытие присутствует, находясь здесь? Должен ли я ограничиться феноменом мира, рассмотренного в «Бытии и времени»? Или же ядолжен интуитивно найти, принять и усилить свое присутствие во всех мирах и «междумирьях», как это открыто и откровенно явлено мне «восточным» Присутствием ислам- ских иранских «теософов»? Ставя этот вопрос, явсего лишь иллюстрирую разницу, обозначенную мною выше. Если Хайдеггер учит нас анализиро- вать Da в Dasein, в «акте присутствия», то можно видеть, что это никоим образом не означает ни того, что пределы хайдеггеровского горизонта на- вязывают себя этому «акту присутствия», ни того, что он должен обездви- жить себя в преждевременной форме. Вот почему чуть выше я называл решающий момент, когда меня повлекло к герменевтическим уровням, ко- торые даже не были предусмотрены хайдеггеровской Аналитикой, которую

яимел в своем распоряжении. Я говорю об измерении «акта присутствия»,

вкотором мы чувствуем себя вкомпании божественных иерархий великого

неоплатоника Прокла, а равно еврейского, валентинианского и исламского гнозиса. С этого момента есть еще-не-пришедшее-будущее и измерение бу- дущего, которое решается. Если «акт присутствия» вдействительности есть не что иное, как будущее, непрерывно утверждающееся в настоящем, если процесс самоутверждения еще-не-пришедшего в качество моего здесь-бы- тия зависит от моего акта присутствия, то что же такое это еще-не-пришед- шее-будущее? Нельзя избегнуть выбора — философский​ выбор здесь даже предшествует герменевтическому процессу — ​ибо этот выбор решающий: герменевтика только разоблачает его.

С одной стороны, нас заставляли слушать перегруженную пафосом посло- вицу из хайдеггеровской Аналитики: бытьсвободным для смерти. Сдругой стороны, мы получили настойчивое приглашение ксвободедлятого,чтопо ту сторону смерти. Рассмотрим слово Entschlossenheit, «решимость». Сей- час этот термин переводят как «решение без возврата».Так даже лучше. Ибо это большой вопрос — знать​ , не является ли ив какой мере является данное решение движением вспять, отступлением перед смертью, бессилием быть свободным для того, что находится по ту сторону смерти, бессилием переве- сти свое присутствие ктому идля того, что по ту сторону смерти. Боюсь, что сегодняшнее человечество, став жертвой широко распространенного агности-

цизма, колеблется передсвободойдлятого,чтопотусторонусмерти. Мы вложили силы стольких гениев в строительство всевозможных защит: пси- хоанализа, социологии и диалектического материализма, лингвистики, исто- рицизма и т. д., все было поставлено на свое место, чтобы закрыть все пер- спективы, беспокойства изнакипотустороннего. Даже бесконечно развитое человечество, спустя сотни тысяч лет, которое вообразил Франц Верцель в своем необъятном и трогательном романе «Звезда нерожденных» («Stern der Ungeborenen»), — за​ исключением немногих людей всех эпох, «хроносо- фов» — в​ своей чрезмерной хрупкости и старости так и не научилось пола- гать центр тяжести своего будущего впотустороннем. Это иесть, вконечном счете, метафизический смысл слова «Запад»: упадок, закат—  смысл​ , который Сухраварди раскрыл всвоей «Истории западного изгнания». Может быть, од- нажды ярасскажу, как эта «История западного изгнания» представилась мне врешающий момент, когда яотбросил бремя ограниченности, тянувшее вниз мрачное небо хайдеггерианской свободы. Яне мог не ощутить, что под этим мрачным небом Da в слове Dasein было островом гибели, было тем самым островом «западного изгнания».

Люди ободряют себя, повторяя: «Смерть — часть​ жизни». Это неправда, если только не ограничивать жизнь ее биологическим выражением. Но био- логическая жизнь сама происходит из независимого источника, который по своей сущности есть Жизнь. Пока «необратимое решение» остается всего