Иллюстрация:

Леопольдо Лугонес

Фотография 1930-х годов

Среди поэтов-модернистов Уругвая первое место принадлежит Хулио Эррере-и-Рейсигу (1875—1910). Он родился в обедневшей, но влиятельной семье, однако отказался от всякой семейной поддержки, занимал мелкие служебные должности, целиком отдаваясь поэзии. Как писал Э. Андерсон Имберт, отправной точкой для Эрреры-и-Рейсига был «коллективный стиль» испаноамериканского модернизма, по своей неоднородности «едва ли объяснимый для Европы». Наибольшее влияние на него оказали парнасцы, Бодлер, Верлен, символизм в целом как течение, Малларме, Э. По, Дарио, а его творчество стало как бы антологией тем и мотивов, типичных для поэзии того времени: глубокое разочарование в жизни и людях, поиски «иных миров» и убежища в мифологии. Наделенный незаурядным воображением, изобретательностью и виртуозно владевший техникой стихосложения, Эррера-и-Рейсиг создал свой художественный мир, отличающийся внутренней конфликтностью и интонационной подвижностью. Его дерзкие поиски в области метафорики предвосхищали дальнейшее развитие испаноамериканской поэзии. Параллельно с линией герметического мифологизма в его поэзии развивалась и линия подчеркнутой простоты и прямого обращения к реальности и природе родной страны, конкретного и пластического описания. В год смерти Эрреры-и-Рейсига вышел его единственный сборник «Каменные пилигримы» (1910), однако позднее изданное пятитомное собрание его сочинений стало серьезным фактором дальнейшего развития поэзии.

562

Среди поэтов, вышедших из непосредственного окружения Рубена Дарио, выделяется боливиец Рикардо Хаймес Фрейре (1868—1933), также живший в 90-х годах в Буэнос-Айресе. Наследие Хаймеса Фрейре невелико по объему; в 1897 г. вышла первая его книга «Варварская Касталия» — типичный плод испаноамериканского модернизма, основу которой, очевидно под вагнеровским влиянием, составляют сюжеты и образы скандинавской мифологии, северный варварский экзотизм (хотя существуют предположения, что пейзажи в этой книге — мифологизированные образы боливийской природы). Знаток и теоретик стихосложения, Хаймес Фрейре достиг значительных успехов в экспериментах с метрикой и ритмикой, обогатил испаноамериканскую поэзию свободным стихом — верлибром. Вторую и последнюю книгу поэта «Сны — это жизнь» (1917) составляет лирика, где формальные искания отходят на второй план, появляются социально-критические мотивы.

В Колумбии наиболее значительная фигура того периода — Гильермо Валенсиа (1873—1943), поэтическая индивидуальность которого определилась в ранней и наиболее известной книге «Обряды» (1898): восприятие опыта парнасцев, символистов и предшественников-модернистов, сочетание холодноватой отстраненности и рационализма с неожиданными глубокими лирическими излияниями, универсализм интересов к мировой культуре. Социально-критические мотивы в творчестве Валенсиа окрашены христианской религиозностью. Обладавший обширными познаниями, Валенсиа обогатил испаноязычные литературы переводами из европейской и восточной поэзии.

В перуанской литературе продолжал свою обновительную деятельность М. Гонсалес Прада, сочетавший острую публицистику, обличительную, направленную против феодально-колониального наследия, клерикализма и военщины (сб. «Свободные страницы», 1894; «Часы борьбы», 1908, и др.), с поэзией, первые опыты которой относятся к 70-м годам XIX в. Отвергавший идеи аполитизма и утверждавший «литературу боя и атаки», Гонсалес Прада в идейном плане противостоял модернизму, а по характеру своих эстетических исканий, стремлению к обновлению поэтического языка был близок к нему. В сборнике «Миниатюры» (1901) собрана его философская лирика, отмеченная влиянием наследия романтизма и парнасцев; сборник «Дьякониана» (1909) содержит антиклерикальную сатиру; в сборнике «Экзотические стихи» (1911) он сближается с модернистами по широте восприятия и оригинальности переработки западноевропейской поэзии. Большой мастер стиха, Гонсалес Прада ввел в оборот много новых стихотворных форм из французской, немецкой и итальянской поэзии. Ряд сборников Гонсалеса Прады вышел после его смерти в 1918 г.

Перуанец Хосе Сантос Чокано (1875—1934) полно воплотил в своем творчестве ту линию в испаноамериканском модернизме, которая получила название «мундоновизма»: обращение к истории и природе Латинской Америки. Широкую известность ему принесли сборники «Душа Америка» (1906) и «Fiat lux» («Да будет свет») (1908). Поэзия Чокано, отразившая культ индивидуализма и «неоязычества», отличалась стремлением к «космической» грандиозности и декоративной эффектности в описании истории и природы Латинской Америки и интересом к индейской теме. Исторические сюжеты на темы индейского героизма в борьбе с конкистадорами и социально-критические мотивы носят у него довольно поверхностный характер. Литературную деятельность Чокано сочетал с политическими авантюрами, ориентируясь на ницшеанский идейно-психологический стереотип, в конце своего пути сблизился с Л. Лугонесом, поддержав его лозунг «часа мечей» и апологию военной олигархии.

Значительным центром литературного развития стал Мехико, где в журнале модернистов «Ревиста Асуль», а затем в «Ревиста Модерна» начал печататься крупный мексиканский поэт Амадо Нерво (1870—1919). Лирик по природе (хотя немало было им написано рассказов, эссеистики), он перешел от экзотизма, типичного для начального периода модернизма, — сборники «Черный жемчуг» (1898), «Исход и придорожные цветы» (1902), «Сады моей души» (1905) — к простоте. Для первых книг характерны пафос языческой чувственности, стилизованность переживаний и поэтического языка, для последующих сборников — «Вполголоса» (1909), «Безмятежность» (1914), «Экзальтация» (1917) — интонационное разнообразие, искренность, религиозные мотивы, объединяющие католицизм, пантеизм и восточную мистику; лучшее в его наследии — любовная лирика.

В 10-х гг., когда латиноамериканский модернизм в творчестве Дарио, Нерво, Чокано и др. достигает кризисной точки своего развития, в поэзии зарождается контртечение, направленное против выдыхающейся модернистской эстетики, породившей множество эпигонов. Новая поэтическая волна, известная под названием «постмодернизма», ориентируется на простоту языка, обыденные темы, духовный мир реального человека, конкретность психологического рисунка, подчеркнутую интимность и сокровенность переживания. Обычно начало

563

этой волны связывается с программным лозунгом мексиканского поэта Гонсалеса Мартинеса, который призвал «свернуть лебедю шею».

Энрике Гонсалес Мартинес (1871—1952) наиболее полно представляет в мексиканской поэзии течение постмодернизма. В начале 10-х годов в сборниках «Silenter» («Безмолвный») и «Тайные тропы» он провозгласил поэтический принцип «поисков души во всех вещах». Отвергая «лебедя» (символ модернистов), поэт противопоставляет ему «сову» как знак мудрости, способной постичь интимную сущность явлений мира. Своеобразный лирический спиритуализм Гонсалеса Мартинеса привлек внимание творческой молодежи, и долгие годы его поэзия оставалась одним из важнейших ориентиров развития. В последующие десятилетия сдержанную гармонию его поэзии нарушают новые, драматические тона — ответ на мировые события. Утверждая гуманистические ценности, в последних произведениях он обращается к антивоенной теме (поэма «Вавилон», 1949).

С влиянием Гонсалеса Мартинеса связано становление как поэта его соотечественника Рамона Лопеса Веларде (1888—1921), который в своем творчестве (сб. «Священная кровь», 1916; «Тоска», 1919) наметил другое идейно-тематическое направление внутри мексиканского постмодернизма — сокровенно-лирическая тема родной земли, противопоставление всякой парадной официозности и помпезности образов провинциальной народной жизни, хранящей извечные нравственные ценности.

В Колумбии кризис модернизма отразился в творчестве Порфирио Барбы Хакоба (наст. имя Анхель Осорио, 1883—1942) углублением эгоцентрического и одновременно индивидуально-стилевого начала; лучшие его произведения отличаются глубоким элегическим лиризмом и смелыми музыкально-ритмическими поисками. Но наиболее острой реакцией на модернизм стало творчество сатирика Луиса Карлоса Лопеса (1883—1950), пародировавшего образные и стилистические штампы модернизма. Темы провинциальной жизни, зоркость социального взгляда, гротеск и ироничность, простота и лаконизм — таковы черты его художественного мира (сборники «Мои мечты», 1908; «Трудные состояния», 1909, и др.).

Другим очагом постмодернизма стала Аргентина. Эваристо Карриего (1883—1912), начавший с произведений в духе модернистов, в сборнике «Душа предместья» (изд. посмертно 1913) совершил крутой поворот от декоративизма к пронизанной нотами страдания поэзии «униженных и оскорбленных» — жертв большого капиталистического города. Своеобразие его открытия состояло в широком использовании элементов поэтики танго — родившейся в Буэнос-Айресе полуфольклорной песенно-танцевальной формы. Начиная с Карриего обращение к поэтике танго станет одной из характерных черт аргентинской поэзии.

Аргентинец Бальдомеро Фернандес Морено (1886—1950) в сборниках «Буквицы молитвенника» (1915) и «Город» (1917) наметил другой путь, став основателем течения «сенсильизма» (от sencillo — простой) — лирической поэзии, ориентирующейся на искренность переживания и простоту воссоздания впечатлений. Разговорная речь, точная и конкретная деталь, будничность и в то же время неколебимая гуманность, придающая неброскую социальную критичность его взгляду на мир, гармоничность сочетания между объективным миром и лирическими переживаниями сделали поэзию Фернандеса Морено одним из важнейших явлений, оказавших влияние как на современников, так и на последующие поколения аргентинских поэтов.

В Чили движение поэзии к реальной действительности наиболее полно отразилось в творчестве Карлоса Песоа Велиса (1879—1908), автора произведений, исполненных социального протеста, реалистических зарисовок из жизни бедного люда.

В поэзии Антильских стран влияние модернизма ощущается дольше. На Кубе после смерти крупнейших поэтов Х. дель Касаля и Х. Марти складывается своего рода кризисная ситуация, выход из которой намечается с публикацией книг талантливых поэтов Рехино Эладио Боти (1878—1958), автора сборника «Умственные арабески» (1910), Агустина Акосты (р. 1886), автора поэтической книги «Крыло» (1915), и Хосе Мануэля Поведы (1888—1926), издавшего «Стихи-предвестники» (1917). Эти поэты видят свою роль в восстановлении прерванной национальной традиции, декларируют приверженность принципам модернизма, однако в их творческой практике в разных стилевых манерах намечается преодоление идейно-художественной инерции модернизма под воздействием новых явлений в испаноамериканской и европейской поэзии 10-х годов (пейзажная и любовная лирика в духе «неоязычества» у Боти, внимание к обыденности и повышенная напряженность переживания у Поведы).

На исходе испаноамериканского модернизма и его поздней вариации «мундоновизма» в Пуэрто-Рико пишет Луис Льоренс Торрес (1878—1944); характерной приметой его лирики, отразившей особую историю Пуэрто-Рико, аннексированного Соединенными Штатами Америки, стали патриотическая тема, призывы к солидарности, апология антильской природы.

564

ПРОЗА ИСПАНОЯЗЫЧНЫХ СТРАН

Основное направление развития в прозе определялось сложным взаимодействием повествовательных традиций, сложившихся в предшествующий период (романтическая проза, костумбристский очерк и роман), с влияниями французского реализма и натурализма, европейской прозы «конца века», а позднее русской классической и пролетарской литературы. Влияния эти порождали трудноопределимые симбиозные явления, часто обозначаемые понятиями креольского реализма или креольского натурализма. То обстоятельство, что в этот период проза впервые начинает осваивать некоторые важнейшие социальные конфликты, позволяет определить ее основное направление как развитие ранних форм латиноамериканского реализма.

Существенную роль в этой эволюции сыграла проза испаноамериканского модернизма, развивавшаяся под воздействием как французского реализма (Флобер, Мопассан), так и писателей нового типа, таких, как Гюисманс, Оскар Уайльд, Габриэль д’Аннунцио, а из испаноамериканских писателей — М. Гутьеррес Нахера («Хрупкие рассказы», «Рассказы дымного цвета») и Р. Дарио («Лазурь»).

Модернистская проза, несмотря на то что в целом она не была продуктивной (хотя именно к ней возводят иногда истоки «фантастической литературы» Латинской Америки — рассказы Л. Лугонеса, А. Нерво), оказывала важное воздействие пропагандой новых критериев искусства, универсализмом своих интересов. Важное значение имело тесное взаимодействие в поэтике модернизма прозы с поэзией, расширявшее пластические возможности языка, стиля и авторского самовыражения.

Тематический и жанровый диапазон модернистской прозы был довольно ограничен: конфликт художника с окружающим миром, его «уход» и поиски «иных» миров; экзотические и исторические сюжеты, таинственные и необъяснимые случаи, воплощавшиеся часто в форме сказки, легенды. В жанре романа тема столкновения художника с обществом, отражавшая в сюжете саму основную идеологическую коллизию, породившую модернизм, получила аналитическую интерпретацию на основе принципов натурализма или реализма и стала основой для системного воссоздания окружающей действительности. Таким образом, с модернизмом оказываются связанными важнейшие истоки социально-разоблачительного романа начала века, впервые попытавшегося запечатлеть обширную панораму латиноамериканского общества.

В «креольском» реализме и натурализме обретался опыт социального аналитизма в описании различных общественных и этнических групп, слоев, неприятие «больного общества» нередко соседствовало с критикой власть имущих, угнетения, социального аферизма, политического каудильизма и диктаторства, однако сочувствие к обездоленным сочеталось с идеями социал-дарвинизма, расово-биологического детерминизма, пессимистическими взглядами на угнетенные слои, на метисов, индейцев. Интерес к темам социальной преступности, родовых и расовых болезней, «дна» общества, порока, разложения порождает целую галерею социальных типов, возникших в новых условиях: продажные дельцы и политики, деградирующая креольская аристократия, проститутки, преступники и т. п. По-новому, с учетом опыта европейской психологической прозы и на основе натуралистических принципов, воссоздается человеческая личность, при этом особое внимание уделяется болезненным явлениям психики, иррациональным началам. Социальный протест находит выражение в анархо-индивидуалистической форме, нередки ницшеанские мотивы, в этот же период появляются и первые образцы пролетарской литературы.

Сосуществование разнородных типов прозы характерно для литературы Аргентины. Мартиниано Легисамон (1858—1935) развивает традиции романтико-костумбристской прозы в жанре рассказа и черпает сюжеты из сельской жизни, уже затронутой социальной ломкой (сб. «Родная душа»), а Хосе С. Альварес (псевдоним Фрай Мочо, 1858—1903) пишет костумбристские и реалистические рассказы из жизни мелкого люда растущего Буэнос-Айреса (сб. «Воспоминания ночного сторожа», 1897). Роберто Хорхе Пайро (1867—1928), близкий к Дарио, пишет социально-критическую прозу, используя опыт плутовского романа и воссоздавая новую социально-нравственную атмосферу в стране, политическую коррупцию, превращение патриархальных помещиков в буржуазных дельцов (повесть «Лауча», 1906; роман «Веселые похождения внука Хуана Морейры», 1910).

Модернистская проза с элементами натурализма представлена в Аргентине на раннем этапе романом Хулиана Мартеля (наст. имя Хосе Миро, 1867—1896) «Биржа» (1890), изображающим городскую среду, финансовые спекуляции, атмосферу лихорадки обогащения и нравственного разложения. Историческая тематика получает воплощение в творчестве значительного писателя Энрике Родригеса Ларетты (1875—1961), который культивировал модернистские принципы стилистической элегантности

565

и оргаментализма, самоценного описания. Наиболее известен его роман «Слава дона Рамиро» (1908), где тщательно реконструируется Испания времен Филиппа II.

Крупнейший писатель того времени — Мануэль Гальвес (1882—1962). Образ главного героя его романа «Метафизическое зло» (1916), поэта, носителя романтически-символической концепции жизни, враждебной вульгарному окружению, основывался на непосредственных впечатлениях автора от жизни модернистской среды Буэнос-Айреса. Однако по своему художественному мышлению Гальвес ближе к реалистическому методу, отмеченному очевидным воздействием Золя и одновременно М. Горького, Л. Андреева. Это первый роман, где писатель приводит читателя на «дно» жизни буржуазного города. Наиболее значителен роман Гальвеса «Нача Регулес» (1918), где уже целенаправленно поднимается новая для Латинской Америки тема жизни в большом капиталистическом городе. В воссоздании жизни социального «дна», человеческих трагедий у Гальвеса соединяются элементы типичного для натурализма откровенного физиологизма и поэтически-символического обобщения.

В Уругвае творчество Хавьеры де Вианы (1868—1926) представляло собой острую реакцию на романтическую идеализацию жизни степняков-гаучо, его роман «Гауча» (1899) и сборники рассказов «Деревня» (1896), «Гури и другие повествования» (1901) — типичные образцы креольского натурализма.

Наиболее крупный уругвайский романист Карлос Рейлес (1868—1938), происходивший из помещичьей аристократии, сочетал стилистику модернизма с элементами реализма и натурализма. Существенное место во взглядах этого талантливого бытописателя и психолога занимали ницшеанские мотивы, апология буржуазного прогресса и культа силы. Среди наиболее известных его произведений — романы «Беба» (1897), написанный под влиянием «Нана» Золя, «Род Каина» (1900), в центре которого тема деградации интеллигента — эстета и нигилиста.

Значительным явлением ла-платской литературы стало творчество аргентино-уругвайского драматурга Флоренсио Санчеса (1875—1910), испытавшего влияние многих крупных писателей (среди них Л. Толстой, Тургенев, Гауптман, Ибсен и др.). Ему принадлежит ряд значительных пьес, посвященных теме разрушения патриархальных отношений в деревне, конфликта поколений, деградации типа гаучо («Мой сын — доктор», 1903; «Гринга», 1904; «По склону вниз», 1905).

 

Энрике Ларетта

Фотография 1930-х годов

Достаточно четко проявились общие черты периода в литературе Венесуэлы и Колумбии. В Колумбии путь от традиционного костумбристского бытописания, характерным представителем которого был Хосе Мануэль Маррокин (1827—1908) (романы «Блас Хиль», 1896; «Мавр», 1897), к реализму наметился в произведениях Томаса Карраскильи (1858—1940), создавшего заметный роман — панораму провинциального бытия — «Плоды моей земли» (1895).

В Колумбии появляется и крупнейший модернист, плодовитый прозаик Хосе Марио Варгас Вила (1860—1933), вышедший из окружения Рубена Дарио. В его творчестве все характерные для модернистской прозы черты получают гипертрофированное выражение: отрицание окружающей действительности как пошлобуржуазной, резкая критика всех общественных институтов, политической тирании, церкви, которым противопоставляются идеалы абсолютной свободы личности, окрашенные ницшеански-нигилистическими мотивами, и самоценности искусства (романы «Цветы грязи», 1895; «Вечерние розы», 1900; «Красная заря»,

566

1901, и др.). До крайности доведены в его творчестве образные и стилевые особенности модернистской прозы: абстрактность метафизических размышлений, ходульность персонажей, ритмизация фразы, искусственный синтаксис.

В соседней Венесуэле путь от романтизма и костумбризма через синтез с элементами поэтики модернизма к раннему реализму обозначился еще более резко. Здесь зарождается устойчивая традиция раннего реалистического социально-разоблачительного романа. Художественно-философскую его основу составляет восходящая к творчеству аргентинского писателя Д. Ф. Сармьенто позитивистская концепция действительности Латинской Америки как поля борьбы «варварства» (патриархальный быт и нравы, ретроградные формы правления) и наступающей «цивилизации», т. е. буржуазного миропорядка.

Первым обратился к ней в романе «Пеония» (1890) Мануэль Висенте Гарсиа Ромеро (1865—1917), воссоздавший реалистические по сути конфликты и персонажи венесуэльской жизни в стилевой манере костумбризма. Развивается традиция в романах Г. Пикона Фебреса (1860—1918) «Сержант Фелипе» (1899) и в «Настоящем городе» (1899) М. Пардо (1860—1918). В первом произведении изображаются бедствия гражданских войн и разоблачается политическое самоуправство тиранов; во втором в гиперболической манере создается сатирическая картина городской жизни, осуждаются социально-нравственные пороки «варварского» общества.

Типологически с произведениями Варгаса Вилы перекликается творчество венесуэльца Мануэля Диаса Родригеса (1871—1927), видного писателя-модерниста, автора романов «Поверженные идолы» (1901), «Патрицианская кровь» (1902) и др. В первом романе типичный для модернистской прозы конфликт художника с обществом проявляет социальное уродство всей действительности. Во втором романе стилевые черты модернистской прозы (музыкальность, стилизованность, синестезия и пр.) еще отчетливее, типична и его тема — вырождение отпрыска аристократического рода.

Сочетая элементы модернистской эстетики и раннего реализма, писал плодовитый писатель Руфино Бланко Фомбона (1874—1941), автор романов «Железный человек» (1907), «Золотой человек» (1915) и др. В обоих романах разоблачаются социальный аморализм и аферизм и политическая тирания. Близкие тенденции перехода традиционного костумбризма в прозу реалистически-психологического и натуралистического типа обнаруживаются в Мексике, где прозу этого периода наиболее полно представляет творчество Федерико Гамбоа (1864—1939). В романах «Высший закон» (1896) и «Санта» (1903), написанных под влиянием «Нана» Золя, критически исследуется мексиканское общество, живущее накануне буржуазно-демократической революции 1910—1918 гг.

В соседних Антильских странах проза нового типа, обнаруживающая воздействие Золя, представлена творчеством кубинца Мартина Моруа Дельгадо, начавшего цикл романов «Жизнь моей страны» изданием «Софии» (1891) и «Семьи Унсуасу» (1901), и пуэрториканца Мануэля Сено Гандиа (1855—1930), который под общим названием «Хроника больного общества» пишет романы «Лужа» (1894) и «Гардунья» (1896). Оба писателя, основываясь на принципах натурализма, исследуют расовое угнетение и социальные язвы своих стран.

В начале XX в. появляется ряд талантливых прозаиков на Кубе. Хуан Кастельянос (1879—1912) в романе «Заговор», используя типичный для модернистской прозы конфликт (столкновение талантливого ученого с буржуазной средой), критически рисует застойное общество, подавляющее все, что выходит за рамки узкого прагматизма и уродливых социально-нравственных норм. Мигель де Каррион (1857—1929) вслед за антиклерикальным романом «Чудо» (1903), где ницшеанские мотивы используются для разоблачения церковной морали, и сборником рассказов «Последняя воля» (1903) публикует связанные общими персонажами романы «Порядочные» (1918) и «Падшие» (1919), в которых реалистические конфликты получают натуралистическую трактовку. Панорама обесчеловеченного общества предстает в этих книгах от социального «верха» до «дна».

В 10-х годах XX в. произведения, появляющиеся в разных странах, все чаще обнаруживают нарастание роли революционно-демократических идей. К наиболее ранним представителям пролетарской литературы Латинской Америки, испытавшим влияние Золя и М. Горького, относится чилиец Бальдомеро Лильо (1867—1923), автор сборника рассказов «Sub Terra» («Под землей») (1904) о жизни рабочих-горняков. Боливиец Хайме Мендоса (1874—1939), прозванный Рубеном Дарио «боливийским Горьким», создал романы «На землях Потоси» (1911) об угнетении индейцев-шахтеров и «Варварские страницы» (1917) о страданиях сборщиков каучука. Воздействие Горького ощутимо в романе боливийского писателя Альсидеса Аргедаса (1879—1946) «Бронзовая раса» (1919), в котором воссоздаются картины полной лишений жизни индейцев. Однако в произведении, представляющем собой сплав элементов реализма, натурализма и модернизма, тема социального протеста сочетается с пессимистическим

567

отношением к будущему индейского населения.

Самым ярким произведением этого периода, намечающим перспективу развития латиноамериканской прозы, явился роман мексиканца Мариано Асуэлы (1873—1952) «Те, кто внизу» (1916). В центре внимания Асуэлы, воссоздающего события периода мексиканской буржуазно-демократической революции 1910—1918 гг., не психология отдельного персонажа, а «психология народа», сама эпическая драма революции.

567

БРАЗИЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

В истории бразильской литературы рубеж XIX—XX вв. — момент перелома, когда первый период ее развития (литература еще не слита с национальной средой и во многом заимствует европейские стили и европейские чувства) сменяется вторым — отныне литература находит свои особые «бразильские» формы и способы. Таков был результат глубинной перестройки национального сознания и культуры. Стремительный переход от рабовладельческого и феодального укладов к зависимому капитализму, окончательная отмена рабства в 1888 г., смена в 1889 г. монархии республикой — вся эта ломка на рубеже столетий предопределила динамизм и скачкообразность общественного развития, а сосуществование и соотношение различных общественных тенденций, в свою очередь, обусловили явное несходство бразильского культурного процесса с европейскими. Культура Бразилии на рубеже столетий отмечена не только быстротой развития, но и неординарной последовательностью этапов этого развития, во многом противоречащей европейскому опыту: натурализм здесь возникает одновременно с критическим реализмом; регионализм, аналог испанского «костумбризма», — даже несколько позднее; в Европе же, как известно, бытописательный реализм (к примеру, физиологический очерк) предшествовал развитым формам реализма критического.

Бразильский литературный процесс отличен от европейского, во-первых, иным порядком стадий литературного развития, во-вторых, нечеткостью границ между направлениями. Так, бразильский натурализм явственно сохраняет многие черты романтизма и регионализма.

Самобытный сплав натурализма с романтизмом (характерно выраженный в творчестве А. де Азеведо) явился важным ферментом того творческого брожения, в котором на рубеже веков вызревал подлинно национальный бразильский реализм. В последней трети XIX в. формируется крупное литературное течение — регионализм, воспринявшее от натурализма самое ценное в нем — социологический подход к действительности. В то же время заявляет о себе и другое течение — психологическая проза, развивающая принципы, первооткрытые Ж. М. Машаду де Ассизом. Литературный процесс этих лет принято представлять как противостояние — взаимозависимость двух линий. На одном полюсе — регионалистская проза с ее «загородной» тематикой, с националистической тенденциозностью, с унаследованной от натурализма тяжеловесностью стиля. На втором полюсе — городская по тематике, европоцентристская по мировидению, субъективистская психологическая проза с культом почти поэтической изощренности письма. В вершинных своих произведениях бразильская литература стремится к синтезу двух описанных тенденций, причем на основе художественных принципов регионализма.

Та же двухполюсная схема охватывает и явления поэзии. С одной стороны, объективная, тяготеющая к социальной тематике, проникнутая национальным пафосом поэзия парнасцев; ей противостоит поэзия метафорическая, эзотеричная, космополитичная, далекая от прямой социальности (символизм 90-х годов, «сумеречники» начала XX в.).

Эта схема в некоторых случаях корректируется живыми литературными фактами. Символизм не обязательно аполитичен: недавно найдены и опубликованы публицистичные, социально заостренные стихи лидера бразильских символистов Ж. де Круса и Созы. У парнасцев, напротив, нередки поэтические высказывания в духе «искусства для искусства» (А. де Оливейра и др.).

Бразильский литературный процесс на рубеже веков вырисовывается как смена кратких (пять — десять лет) периодов главенствования то первого, то второго идейно-художественного типа литературы.

Политические сдвиги конца 80-х годов — стабилизация республики, смена военной диктатуры диктатурой промышленников и — как экономическое следствие — усиливающаяся

568

зависимость от иностранного капитала. Все это способствовало росту крупных и сверхкрупных городов — следовательно, централизации культуры. Художественная жизнь сосредоточилась в двух крупнейших городах — Сан Пауло и Рио-де-Жанейро. Журнал «Ревиста бразилейра», основанный в столице в 1895 г. известным критиком Жозе Вериссимо, становится единственным рупором авторитетных мнений; бразильская Академия, учрежденная в 1896 г., канонизировала интеллектуальное единовластие столичных литераторов и мыслителей. Самоощущение столичной интеллигенции как островка цивилизации среди страшно отсталой страны дало почву объективно оправдывавшим колониализм геополитическим и расовым теориям (Бокля, Гумпловича), а вслед за этим — утверждению космополитизма и культурного сервилизма по отношению к Европе. «Мы жили, одевались и писали по парижским рецептам» (Б. Брока).