Иллюстрация:

Луиджи Пиранделло

Фотография (ок. 1900 г.)

Путы фальши, условностей могут сбросить лишь люди, стоящие духовно выше низменного мирка обыденности, те, кто руководствуется простыми, но непреложными ценностями сочувствия, добра, справедливости, — пусть в глазах общества это выглядит вопиющим нарушением общепринятой морали («Тесный фрак», «Подумай об этом, Джакомино»). Однако новеллы Пиранделло часто посвящены теме относительности всех ценностей, фатальности людской судьбы, беспомощности человека в противостоянии «злому духу», оборачивающему благие порывы во вред и унижение. Обыденность, скука жизни, тусклое размеренное существование, на которое обречено большинство людей, — все это разрушает личность. Выходом становятся чудачества, нелепая эскапада, необузданная игра фантазии. В новелле «Свисток поезда» герой, безответный тихий чиновник Беллука, по прозвищу «ходячая конторка», вдруг перестает работать. Свисток проходящего поезда пробуждает в нем мечтательность, он, сидя на

266

службе, грезит о далеких городах и экзотических странах. «Беллука забыл, что мир существует, и свисток вернул ему мир хотя бы в его душу...»

Философско-психологическая проблематика новелл Пиранделло зиждется на материале социального быта его времени. Художник отвергал ту пошлую буржуазную действительность, которая была реальной причиной духовного оскудения, безверия, утраты духовных ценностей, отчужденности. Пиранделло — не бесстрастный созерцатель, а и гневный обличитель, и сострадающий защитник. С уничтожающей насмешкой изображает Пиранделло ничтожество мелких политиканов, бессмысленную грызню провинциальных и столичных деятелей.

Пиранделло неоднократно обращается к столь интересовавшей веристов крестьянской среде. Именно в ней находит писатель (правда, наряду и с явлениями дикости и невежества) крепкие моральные устои, добродушие, трудолюбие, источник искреннего веселья. Во многих его деревенских новеллах смеховое народное начало, добрый юмор соединяются с лиричностью, окрашивающей рассказ в светлую тональность.

К числу шедевров Пиранделло принадлежит несколько новелл, где созерцание природы подводит человека к просветлению, к поэтическому озарению. Здесь автор дает волю глубоко запрятанному сочувствию своим персонажам («Чаула открывает луну», «Ночь»).

Гуманистическое сочувствие к страдающему одинокому человеку у Пиранделло сопоставимо с болью за «униженных и оскорбленных» Достоевского. Недаром в эссе «Юморизм» итальянский писатель ссылается на автора «Преступления и наказания», цитирует исповедь Мармеладова.

266

ПОЭЗИЯ

В итальянской поэзии конца XIX — начала XX в. наблюдается необычное многообразие школ и стилевых направлений, которые, развиваясь одновременно, находятся в резком противостоянии друг с другом. При этом предшествующая поэтическая традиция или существенно переосмысляется, или целиком отвергается во имя принципиально новой эстетики.

«Гарибальдийский лев» Джозуэ Кардуччи вплоть до своей смерти в 1907 г. остается апостолом героического национального классицизма, который, однако, в его позднем творчестве постепенно проникается иными веяниями. Характерен в этом смысле уже сборник «Варварские оды», который в своем заключительном варианте («Из варварских од») вышел в 1893 г. Здесь классицистическое совершенство формы уже не пронизано бунтарским духом Рисорджименто. В позднем сборнике «Рифмы и метры» (1901) использование античной традиции сочетается с парнасской тенденцией гармонизации противоречий. В тот же самый период итальянская декадентская критика предпринимает настоящий поход против «устаревшего» Кардуччи — певца освободительной борьбы, антиклерикала и сатирика, «вдохновенного поэта республиканского патриотизма» (Луначарский).

Первой творческой реакцией против кардуччианского классицизма была поэзия Д’Аннунцио. Уже в его сборниках конца 80-х — начала 90-х годов («Рифмованное интермеццо»; «Изоттео» и др.), где влияние Кардуччи еще сказывается, античные реминисценции приобрели вызывающую, подчас эротическую телесность. В «Римских элегиях» (1891) Д’Аннунцио воспел уже не древний Рим с его славою, как это делал Кардуччи, а архитектурные памятники барокко, привлекавшие его антиклассицистской асимметрией, эстетикой дисгармонии. В «Поэме райской безмятежности» (1893) поэт расстается с классической формой, здесь явственно влияние символизма. Позже Д’Аннунцио поэтически воплотил свой националистский миф о сверхчеловеке-завоевателе в «Морских одах» и стилизованных «Песнях о заморских деяниях» (1911).

Лирический дар Д’Аннунцио раскрылся в его лучшем поэтическом произведении — «Хвалебные песни небу, морю, земле, героям». Первые три книги этого цикла стихотворений были созданы в 1903—1904 гг., четвертая — в 1912 г., пятая — незавершенная — опубликована посмертно. Третья книга, «Алкиона», справедливо считается вершиной д’аннунцианской лирики. Для нее характерно проникновенное ощущение природы, в слиянии с которой расцветает лирическое чувство. Стих и метрика в «Алкионе» свободны от изощренности, прозрачны, просты. Преобладающее настроение — мягкая грусть, мечта о счастье — воплощено в образах и ассоциациях, почерпнутых из мира природы. Так, в стихотворении «Фьезоланский вечер» незримое присутствие любимой женщины ощущается в трепете листвы, затухающем свете сумерек, вечернем покое сельской местности. Через пейзаж поэт выражает свое душевное состояние.

Одно из лучших стихотворений «Алкионы» — «Пастухи» — проникнуто любовью к родной земле Абруцц, где пастыри, по древнему обычаю, перегоняют осенью стада с гор на равнины. Такие стихи, впрочем, только оазис в пустыне д’аннунцианской риторики. Не случайно

267

они оказались близкими — и по настроению, и по стилистике — творениям выдающегося поэта Джованни Пасколи, чья поэтика решительно противостоит и суровому классицизму Кардуччи, и декадентскому эстетству Д’Аннунцио.

Джованни Пасколи (1855—1912) учился в Болонском университете у Кардуччи, чью кафедру унаследовал после его кончины. В юности Пасколи был близок анархистскому движению, но позднее отошел от политической деятельности.

Уже в первом поэтическом сборнике Пасколи «Тамариск» (1891) определились основные черты его индивидуальности. У Пасколи живое, непосредственное восприятие природы вызывает богатую гамму чувств и переживаний. Печальная элегическая тональность, мотивы предчувствия смерти и таинственность природы и бытия — все эти образы войдут и в последующие поэтические его сборники «Песни Кастельвеккьо» (1903), «Первые маленькие поэмы» (1904), «Новые маленькие поэмы» (1909).

Свою поэтику Пасколи изложил в своеобразном эстетическом трактате «Дитя». По мнению Пасколи, поэтичность мира раскрывается в его вещном облике, который надо увидеть по-детски непосредственно, без рассудочности, со свежестью первого впечатления. Поэзии подобает быть спонтанной, интуитивной, подобно образу мира, создающемуся у ребенка, который говорит с животными и растениями, звездами и облаками, прислушивается к сказкам и легендам. «Поэт — это поэт, — пишет Пасколи. — Он не оратор и не проповедник, не философ и не трибун, не придворный и не государственный деятель; не боец с мечом и щитом и не артист, чеканящий по не принадлежащему ему золоту» (эти стрелы нацелены в Кардуччи и Д’Аннунцио). Для поэта всего важнее его чувство и видение. И как дитя, он не может все выразить понятиями, прибегает к знаку, звуку, цвету, чтобы передать невыразимое.

Импрессионистская по духу поэтика определяет тональность и стилистику основного корпуса стихотворений Пасколи. Он чутко улавливает суггестивность явлений природы и умеет запечатлеть их в эмоциональных образах. Пейзажи его насыщены светотенью, богаты оттенками красок и звуков. Пасколи наполнил новым содержанием многие традиционные мотивы лирической поэзии. Характерно стихотворение «Родина» из его сборника «Тамариск»; здесь нет ни пышных реминисценций, как у Кардуччи, ни трескучего красноречия д’аннунцианского «сверхчеловека». У Пасколи родина — это цикады, стрекочущие в жарком воздухе, стук молотилки в поле, серебристый голос вечернего колокола. В «Первых маленьких поэмах» особенно явствен мотив поэзии обыденности, радостей и горестей простых людей, скромной обстановки крестьянской жизни, народных обычаев и верований.