4. Динамика присоединения земель к московскому государству в XV - начале XVI вв.

(Результаты дипломатической деятельности Московского великого княжества после Куликовской битвы 1380 г. Использование военного престижа и военного нажима для достижения основной внешнеполитической цели — объединения русских земель вокруг Москвы и создания Московского русского государства — царства) 1392—1521 гг.

1392 г. Присоединение Суздальско-Нижегородского княжества.

1428 г. Слияние Владимирского великого княжества с Московским.

1460 г. Присоединение Удории.

1463 г. Присоединение Ярославского княжества.

1471-1478 гг. Нанесение военного поражения и захват, присоединение к Московскому государству Новгородской феодальной республики.

1472 г. Присоединение Великой Перми.

1474 г. Присоединение Ростовского княжества.

1485-1488 гг. Присоединение Тверского княжества.

1489 г. Присоединение Арской земли (Удмуртии).

1489 г. Присоединение Вятской земли.

1494 г. Присоединение Верховских княжеств (в верховьях Оки) по договору с Литвой от 1494 г. В составе: Новосильское, Воротынское, Одоевское, Перемышльское, Мезецкое, Белевское, т. е. мелкие княжества-города с пригородной территорией в нынешних Калужской и Тульской областях.

1499 г. Присоединение Югорской земли (Югории) и Обдории.

1500-1503 гг. Присоединение Северской земли (остатков Чернигово-Северских княжеств), также по договору с Литвой.

1510 г. Присоединение Псковской городской республики.

1514 г. Присоединение Смоленского княжества от Литвы к Москве в результате умелых дипломатических действий (династический брак). 1517 г. Присоединение Шемякинского удела (части Костромской и Вологодской областей).

1517— 1521 гг. Присоединение Рязанского великого княжества в результате серии умелых династических и военно-дипломатических акций Василия IV.

Таким образом, к началу 20-х гг. XVI в. Московское княжество настолько территориально разрослось, что и формально, н фактически представляло собой уже не великое княжество, а царство, империю.

Территория Московского великого княжества в это время простиралась от Ледовитого океана на севере до Уральского хребта на северо-востоке и линии Чудское озеро — верховья Западной Двины, Днепра, Оки — на западе. Самой уязвимой и неопределенной была южная граница — как юго-западная, так и юго-восточная, не имевшая ясных, устойчивых природно-географических рубежей. Она проходила примерно по южным границам нынешних Калужской, Тульской, Рязанской, Тамбовской, Пензенской, Нижегородской областей, выходя к Волге в районе Козъмодемьянска, но не переходя еще нигде на ее восточную, луговую сторону.

Здесь русская граница просто-напросто обрывалась, натыкаясь на земли Казанского ханства, одного из остатков, обломков Золотой Орды, и возникала вновь лишь где-то далеко к востоку, на далекой Каме, Чепце и Вятке, где она уже с северо-востока подходила к тем же землям Казанского ханства, к землям марийцев и потомков древних булгар* (Соединить в единую линию русскую восточную границу означало вторгнуться в Казанское ханство или захватить его. Эта внешнеполитическая задача стояла перед русской внешней политикой уже в 30-х годах XVI в. Но осуществлена она была лишь в середине 50-х годов того же столетия во время войн Ивана IV Грозного.

Как известно, Грозный не остановился на полумерах — он осуществил программу-максимум, присоединив к Московскому царству все Поволжье до Астрахани и сделав Волгу и Каму великой водной единой естественной границей, отделявшей Русское государство от орд степняков. Правда, и эта граница просуществовала в XVI в. недолго — уже при преемниках Ивана IV она продвинулась вначале вплотную к Уралу, а затем даже перешла Уральский хребет и стала проходить по Иртышу. Но это было уже в другой период русской истории, когда перед Русским государством встала новая внешнеполитическая задача — продвижение в неизведанную Сибирь с ее неисчерпаемыми, как казалось тогда, запасами пушнины).

В 20—40-х гг. происходил процесс «переваривания» всех этих вновь присоединенных обширных территорий, т. е. процесс введения в них русской администрации и русской налоговой системы. Этот процесс завершается примерно к середине 40-х гг., уже при Иване IV Грозном, который провозглашает себя царем, т. е. фактически императором, владетелем целой империи.

При Иване IV задачи русской внешней политики вновь претерпевают значительное изменение. Во-первых, встает вопрос о проведении активной политики на Востоке по захвату и присоединению к Русскому государству «обломков» Золотой Орды — татарских и ногайских ханств юго-востока. Во-вторых, возникает впервые для Московского государства проблема проведения внешнеполитических акций (от активной обороны своих границ на западе до защиты торговых интересов) в отношении стран Запада, как ближних, так и дальних, поскольку Москва становится преемницей внешнеполитических отношений Новгородской и Псковской республик со Скандинавией, Ганзой, Голландией и другими странами Западной Европы.

С конца 70-х гг. XV в. от присоединенной к Московскому государству Новгородской феодальной республики перешло большое внешнеполитическое наследство: отношения с расположенными к западу и к северу от них государствами — Литвой, Ливонией, Швецией и Норвегией. Особенно важны были в этом ряду отношения с Ливонией, ибо они касались не только военной политики, но и торговли, поскольку большая часть всей общерусской внешней торговли с Западной Европой шла в то время через Балтику, а именно — через ливонские порты, и главные из них были Рига и Ревель (Таллинн).

Но антирусская направленность политики Ливонии делала этиотношения крайне сложными. Сложность эта усугублялась еще более от того, что международно-правовое положение Ливонии было крайне запутано. Ливония представляла собой чрезвычайно сложное федеративное государство с разными правовыми нормами и разными международно-правовыми статусами. В ее состав входила территория орденского Тевтонского теократиче-ско-военного государства рыцарей-меченосцев со столицей в г. Марбурге (Восточная Пруссия) во главе с гохмей-стером, которому подчинялся великий магистр Ливонского рыцарского ордена со столицей в Вендене (Латвия). Кроме того, в Ливонию входили земли Архиепископст-ва Рижского, Епископства Дерптского, ганзейского города Риги, Епископства Ляанесского (Сааремааского), ганзейского города Ревеля, комтурства Феллина и Гарриена (Эстония). Эта федерация феодальных военных, военно-теократических и просто теократических владений наряду с ганзейскими городами-бургграфствами была чрезвычайно непрочной, но в то же время достаточно цепкой, поскольку фактически опиралась на Германию: Ливонский орден был юридически частью Священной Римской империи германской нации; ганзейские города Прибалтики хотя и были самостоятельны, но также опирались на силу всего Ганзейского союза, ориентировались на германскую сердцевину Ганзы — Гамбург и Любек.

Вот почему отношения с Ливонией затрагивали по сути дела отношения Русского государства с Германией в целом.

Кроме того, отношения с Ливонией и особенно с частями ее федерации и после падения независимости Новгорода считались в Москве отношениями местными, региональными и практически перепоручались царем и Посольским приказом — вплоть до распада Ливонии в 1561 г. — новгородским наместникам. В связи с этим даже внешнеполитический архив, касающийся отношений Новгорода с его западными и северо-западными соседями, не был перевезен в Москву, а оставлен в Новгороде (в нескольких километрах от самого города, в так наз. Городище, резиденции новгородских князей) для справок в нем в связи с местными пограничными и торговыми отношениями.

В 1617 г. осуществлявшие оккупацию Новгородской области в 1610—1617 гг. шведские войска Понтуса Делагарди вывезли в Швецию значительную часть новгородского внешнеполитического архива, а частью вовсе уничтожили его. О размерах архива и о размерах гибели документов можно судить по тому, что в настоящее время в Стокгольме оставшаяся (меньшая) часть новгородского архива внешней политики Руси составляет 28 тыс. листов рукописей, до сих пор не полностью описанных и до сих пор недоступных для русских исследователей русской истории и русской внешней политики.

Точно так же все внешнеполитические документы, относящиеся к сношениям Новгорода со Швецией и Норвегией, в том числе важнейшие государственные мирные и территориальные договоры, оставались в Новгороде, и Московское государство, осуществляя юридически правопреемство внешнеполитических отношений Новгорода со Скандинавией фактически до середины XVI в., оставляло эти отношения в ведении новгородских наместников.

В-третьих, в середине 40-х гг., при Иване IV, возникает и получает решение вопрос о создании специального органа по ведению внешней политики и установлении должности руководителя внешнеполитической деятельностью государства, или, иными словами, решается один из кардинальных вопросов организации русской внешней политики впервые за 500 лет.

Дело в том, что тем самым происходит резкий разрыв с традиционной, исторически сложившейся практикой: на Руси внешняя политика планируется, определяется, направляется и осуществляется только самим монархом — князем, великим князем, царем. В середине XVI в. личный, персональный, а в период 1389—1547 гг. семей но-династический характер руководства и осуществления внешней политики сменяется профессионально-государственным: во главе руководства внешней политикой ставится высокопоставленный и доверенный царя чиновник-профессионал, а координирует и занимается практическим осуществлением внешнеполитических акций государства особое учреждение — внешнеполитическое ведомство и его аппарат, назначаемый также на строго профессиональной основе.

Отсюда ясно, что поворот этот был разительным, имеющим огромное историческое значение.

Однако хотя формально ведомство внешних сношений было создано в 40-х годах XVI в., поворот этот произошел не в один год (1549 г.) и не в несколько лет (1547— 1549 гг.), как это обычно принято считать, исходя из даты организации Посольского приказа при Иване IV, а в течение по крайней мере 75 лет или даже почти века, если считать с того момента, когда у московских великих князей возникают зачатки подобной организации в общей системе управления, или почти в течение 175 лет, если считать с тех пор, когда впервые возникает вопрос о необходимости ввести должность руководителя внешней политики в великокняжеский аппарат.