Best_D_Voyna_i_pravo_posle_1945_g_2010

Глава 5. Выработка Женевских конвенций

вовсе не казалось им неразумным условием. Как, задавался вопросом господин Клаттенберг в своем докладе 1947 г., партизаны могут «соответствовать требованиям ст. 1 Гаагских правил, не имея эффективного контроля над территорией, какой бы маленькой она ни была?»25 Делегация Великобритании в 1949 г. стремилась потуже закрутить гайки, предметом ее особой озабоченности был тот факт, что «партизаны не могут быть признаны таковыми, если у них нет штаба, с которым можно было бы поддерживать связь, с тем чтобы державы-покровительницы имели возможность посещать пленных, захваченных партизанами»26.

Это было больше, чем могли обеспечить партизаны, заслуживающие этого названия. Партизанские формирования, укрепившиеся настолько прочно и открыто, чтобы содержать пленных удовлетворительным с точки зрения МККК образом и принимать его представителей, прибывших с целью инспекции, будут уже не партизанскими формированиями, а чемто более публичным и официальным, иными словами, более «регулярным». И в истории есть примеры того, как успешные партизанские формирования развивались именно в этом направлении. Будучи с самого начала маленькими, никому не известными, почти наверняка «криминальными» и «террористическими» группами, они росли в размере, расширяли свое присутствие, повышали уровень, так что в конце концов их становилось уже почти невозможно отличить с точки зрения базовых практических и оперативных критериев от регулярных боевых частей, действующих против них в качестве противника (которые сами, разумеется, с большой вероятностью приобрели некоторые «иррегулярные» навыки, чтобы победить партизан на их поле). Таким образом, делегаты, представлявшие интересы регулярных «оккупантов» в Женеве в 1947 и 1949 г., не требовали чего-то в принципе невозможного или даже неразумного. Они просто загоняли противоположную сторону, выражающую интересы партизан и «оккупируемых стран», в угол, наиболее выгодный с точки зрения целей оккупантов и наименее подходящий с точки зрения истинных целей партизан. В конце концов из наи-

25См. отчет, процитированный в гл. 4, прим. 13 (p. 5).

26UK: FO 369/4150 K. 4769; отчет о заседании Комитета II 17 апреля, в: Final Record II A, 141—143.

211

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

более крайних попыток ограничить действия партизан ничего не вышло, но и сами по себе условия Гаагских правил уже были достаточно ограничительными. Решение этой проблемы, предложенное в 1949 г., было по существу вовсе не решением, а основанным на наличии доброй воли компромиссом, смещенным в пользу преобладающего в то время политического интереса (как оно и должно было быть, учитывая, что в действительности эта проблема по своей природе не поддается решению). В части III этой книги мы увидим, как изменилось положение дел, когда этот политический интерес стал терять свою значимость.

Раненые, больные и потерпевшие кораблекрушение

Первая и вторая Женевские конвенции, бывшие par excellence* конвенциями, касающимися деятельности Красного Креста, займут наше внимание ненадолго. Настолько очевидно велика была значимость того, за что они выступали, и настолько универсально ценна была их цель, что их содержание вызвало сравнительно мало споров на всех конференциях, которые завершились окончательным принятием вариантов 1949 г. Их принципиальной задачей было подтвердить принципы, которые были положены в основу женевского права с момента его первой кодификации в начале 60-х годов XIX в.: речь идет о защите и заботе о солдатах и моряках, ставших hors de combat** в результате полученных ран, болезни и/или кораблекрушения, а также о защите и оказании поддержки мужчинам и женщинам, взявшим на себя такую заботу, и об отличительных знаках, которые они должны носить. Эти нужды уже получили воплощение в давно утвержденных, тщательно разработанных конвенциях, и после Второй мировой войны практически ничего уже не нужно было менять, за исключением исправления нескольких положений, которые оказались явно ошибочными, и включения ряда новых пунктов, которых требовала изменившаяся природа войны и новые методы ее ведения.

*Главным образом (фр.). — Ред.

** Вышедшие из строя (фр.). — Прим. перев.

212

Глава 5. Выработка Женевских конвенций

Наиболее интересное положение из тех, которые были вновь подтверждены, касалось роли населения и было отражено в ст. 18 Первой ЖК. Это был один из основных пунктов самой первой Женевской конвенции, плод той эпохи, когда развитие военно-медицинских служб в целом было неудовлетворительным; эта норма поощряла гражданское население, приходящее на помощь раненым и больным, и защищала такие действия; «военачальники воюющих сторон» не должны были плохо относиться к населению за то, что оно в равной степени оказывало помощь раненым любой стороны. Теперь эта благородная идея заново утверждалась и развивалась в ст. 18. Особое упоминание «районов вторжения и оккупированных территорий» свидетельствовало о ситуациях, имевших место во время Второй мировой войны, в которых выявились наиболее серьезные пробелы в этой части закона. Иностранные военные власти во время оккупации и восстановленные национальные правительства после освобождения всякую гуманитарную помощь страдающим военнослужащим и прочим лицам «вражеского» происхождения незамедлительно трактовали соответственно как акты сопротивления или как измену родине. Была еще и другая, противоположная проблема, состоявшая в том, что гражданское население в определенных обстоятельствах проявляло не слишком много, а, наоборот, слишком мало сострадания к комбатантам неприятеля, оказавшимся в тяжелом положении: например, разгневанные гражданские (иногда поощряемые властями) нападали на летчиков разбившихся самолетов; люди, которые могли бы прийти на помощь раненым солдатам оккупирующей армии, оставляли тех умирать.

По всем этим и другим возможным аспектам вопроса ст. 18 высказывается четко и ясно. Но по поводу самого неудобного — более того, неразрешимого в строго юридических и военных терминах — аспекта в ней не говорится ничего. Например, где заканчивается гуманитарная обязанность прийти на помощь больному бойцу сопротивления или спустившемуся на парашюте летчику и начинается патриотический долг, состоящий в том, чтобы его спрятать, и как это может быть доказано? Пикте, давая итоговую характеристику противоположным тенденциям, наблюдавшимся на конференциях 1947 и 1949 г., соглашается со здравомыслием последней, указывая, что «отсутствие в конвенции какого-либо наме-

213

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

ка на контроль [со стороны оккупационных властей] не обязательно означает, что контроль запрещен», и что власти, без сомнения, установят такие правила, которые сочтут нужными. Дрейпер, считая это само собой разумеющимся, не находит ничего лучшего, нежели «предложить, чтобы [гражданское лицо] могло подвергаться наказанию за укрывательство, но не за заботу о больных»27.

Безусловно, ко времени Второй мировой войны относятся правовые пробелы, которые пытается заполнить важнейшая ст. 12. Она начинается с подтверждения первоначальных базовых принципов женевского права — по сути формулируя в форме статута основные принципы гуманности, нейтралитета и беспристрастности Красного Креста. Но в то время, как конвенция 1929 г. не считала необходимым определить беспристрастность более точно, нежели через выражение, приведенное в ее ст. 1 — «без различия национальности», теперь этот принцип определяется как «без какой-либо дискриминации по таким причинам, как пол, раса, национальность, религия, политические убеждения или другие аналогичные критерии». Защита раненых и больных от «посягательств на их жизнь и личность» сразу же усиливается конкретным запретом «добивать или истреблять их, подвергать их пыткам, проводить над ними биологические опыты». Дрейперу принадлежит разъяснение значимости последней фразы центрального абзаца: раненых и больных «преднамеренно оставлять без медицинской помощи или ухода, предумышленно создавать условия для их заражения». Пикте оставляет эти слова без внимания, относя их к числу общих мест риторики Красного Креста, но, как писал переживший Вторую мировую войну и побывавший на трибуналах по военным преступлениям Дрейпер, «персонал, ведущий допросы, считает, что раненые летчики, пострадавшие от шока, ожогов и ран, как правило, являются весьма выгодными объектами с точки зрения

27Pictet’s Commentary, i. 190. Draper, Red Cross Conventions, 78—79. Дрейпер здесь обнаруживает некоторую причудливость мышления. Он анализирует статью в таких терминах, исходя из которых можно предположить, что в реальности имеют значение ситуации, подобные Сольферино, приводит примеры исключительно из англо-американского опыта Второй мировой войны

иуклоняется от трудностей, связанных с «сопротивлением».

214

Глава 5. Выработка Женевских конвенций

целей допроса». Он также напоминает о «практике немцев во время последней войны полностью изолировать лагеря с русскими военнопленными, когда там обнаруживался тиф или туберкулез»28.

Остается только попутно отметить попытки идти в ногу

стехническим прогрессом, предпринятые в этих двух конвенциях. Война в воздухе распространилась настолько широко, что едва ли осталась какая-нибудь область МГП, которая не была бы ею затронута. В данной области необходимо было включить экипажи самолетов, оказавшиеся в море, в общую категорию «потерпевших кораблекрушение» и усовершенствовать нормы, призванные обеспечивать идентификацию военномедицинских самолетов, — нормы, которые, как легко можно представить, должны быть технически достаточно сложными и учитывать такие факторы, как скорости, с которыми теперь могли летать самолеты, и наличие радаров и прочего оборудования, которое могло теперь их обнаруживать. Частная проблема экипажей самолетов неожиданно стала насущной в 1940 г., когда множество их упало в пролив Ла-Манш. Дэвид Хоуарт, который сам участвовал в операциях по спасению, четко сформулировал ситуацию: «Немцы попробовали отправить гидропланы, помеченные знаком Красного Креста, и наши истребители их сбивали (поскольку самолеты

сэмблемой Красного Креста не предусмотрены Женевскими конвенциями); Британские ВВС использовали собственные катера, и немцы их расстреливали»29. Плавучие госпитали столкнулись, пусть и в меньшей степени, с теми же трудностями (помимо тех, которые создавали санитарные самолеты, садящиеся на них и взлетающие с них). Женевские конвенции 1949 г., возможно, смогли поспеть за тем уровнем техники, который существовал в 1945 г., но уже к тому моменту, как они вступили в силу, сизифов цикл вошел в следующую фазу. О том, как проблема решалась на следующем его витке, можно получить представление из раздела II ДПI: одиннадцать статей по санитарным перевозкам во всех их аспектах. Читатель, специализирующийся на данных вопросах, может доба-

28Pictet’s Commentary, i. 139; Draper, Red Cross Conventions, 76— 77 and n.

29David Howarth, Pursued by a Bear: An Autobiography (London, 1986), 108.

215

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

вить к этому главу приложения к ДПI, посвященную отличительным сигналам30.

Военнопленные

Военнопленные сделали гигантский шаг к тому, чтобы стать самой привилегированной категорией жертв войны, общепризнанно более привилегированной, чем раненые и больные, с которых берет начало серия Женевских конвенций. Конвенция об обращении с военнопленными 1949 г., существенно расширенная по сравнению с первоначальной конвенцией 1929 г., состоит из 143 статей и пяти приложений. Не считая статей, общих для всех конвенций, Конвенция об обращении с военнопленными стала не чем иным, как всеобъемлющим кодексом гуманного обращения с пленными, начиная с момента захвата в плен и допроса и далее по всем аспектам интернирования (ни одна деталь не ускользнула от внимания компетентных разработчиков законодательства), вплоть до их возращения к нормальному, не плененному состоянию через один из выходов — освобождение, репатриация или смерть. Ни одна из трех других конвенций не была столь четко сфокусирована и не требовала столь сосредоточенного внимания. Эта конвенция сконцентрирована только на одном действующем лице — военнопленном и рассматривает только одну плотно заполненную арену действий — лагерь военнопленных.

Концентрация внимания на ситуации с военнопленными в этой конвенции отражала большой интерес к этому вопросу со стороны общественности стран Запада. Что происходит с их воинами, взятыми в плен, обладало способностью вызывать у нее даже большее беспокойство, чем судьба таких же мужчин, которые из-за войны остались инвалидами на всю жизнь или вовсе были лишены жизни. Так и должно быть, поскольку,

30Это приложение, не приведенное в Roberts and Guelff, имеется в Schindler and Toman, 609—616. Специалисту следует также использовать для справок работу: Philippe Eberlin, ‘La modernisation de la signalisation protectrice et les communications des unités et moyens de transport sanitaire’, в Pictet Festschrift, 47—75; и статьи того же автора: ‘The protection of Rescue Craft’ IRRC no. 246 (1985); ‘Underwater Acoustic Identification of Hospital Ships’, IRRC no. 267 (1989).

216

Глава 5. Выработка Женевских конвенций

вто время как память мертвых можно почтить, а инвалидов можно по большей части забыть (правительствам это слишком удобно и комфортно, чтобы могло быть по-другому), мысль и память о военнопленных поддерживаются как естественным, так и искусственным образом, поскольку все, что с ними произойдет, можно объявить происшедшим по вине врага. Культ военнопленных становится продолжением конфликта между странами. Международное гуманитарное право находит здесь себе практическое применение, пусть незапланированное и нежелательное, в качестве благоприятной питательной среды для роста и распространения национальных чувств.

Так бывает не в каждой стране. От культа военнопленных свободны те общества, в которых считается, что достойные воины и не должны попадать в плен. Использование пленных

вкачестве объекта торга на послевоенных переговорах (как это имело место, например, после окончания конфликта между Индией и Пакистаном в 1971 г. и после ирано-иракской войны 80-х годов) стало тревожным знаком возврата к старым недобрым временам, когда пленники могли считать, что им повезло, если их просто взяли в рабство. В любом случае нет предела подозрениям и проявлениям ненависти, которые темная идеология и религия могут взрастить в умах простых людей, которые в противном случае ничего не имели бы против иностранцев. Всем подобным проявлениям отхода от общепринятых норм гуманности твердо противостоят принципы МГП, которое черпает надежду и силу из начал альтруизма и милосердия, лежащих в основе всех важнейших мировых религий и философских систем. Примерно за двести лет законы и обычаи войны, принятые государствами Запада (во всяком случае

ввойнах, которые они вели между собой), развились настолько, что включили в себя предписание гуманного обращения

спленными и категорически осудили пренебрежение к судьбе беспомощных раненых и больных. Зародившееся примерно за сто лет до описываемых событий движение Красного Креста первоначально было призвано заниматься именно ранеными и больными. Пленные постепенно вошли в сферу внимания МККК, по мере того как он находил способы одновременно удовлетворять запросы правительств и народов об организации общения с военнопленными и удовлетворении их самых насущных потребностей — запросы, о которых едва ли можно было услышать до появления крупных армий, комплекту-

217

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

емых преимущественно по призыву. Возник сильный спрос на все это, и МККК его удовлетворил. Но не было никакой объективной причины для того, чтобы военнопленные стали самой трагической и/или в наибольшей степени заслуживающей заботы из всех категорий жертв войны, защитой и облегчением участи которых занимаются Красный Крест и МГП. Они просто стали той категорией, на которой сошлись вместе страсти массовой политики, узкокорпоративный интерес военных и великодушная готовность МККК расширять поле своей деятельности.

Конвенция об обращении с военнопленными увенчала это совпадение интересов, предложив военнопленным то, что можно было бы счесть чрезвычайной степенью комфорта, защищенности и привилегий, если бы не воспоминания об их исключительных страданиях во время Второй мировой войны. Именно термин «привилегии» приходит на ум, когда читаешь ст. 85 Конвенции: «Военнопленные, подвергающиеся преследованию в силу законодательства держащей в плену державы за действия, совершенные ими до взятия в плен, пользуются покровительством настоящей конвенции даже в случае их осуждения».

В результате даже с самым ужасным из военных преступников, попавшим в качестве военнопленного в руки враждебного государства, преданным суду, признанным виновным

иосужденным на длительное заключение, должны будут обращаться как того требуют стандарты питания, проживания, посещения представителями державы-покровительницы

иМККК и пр., предусмотренные для военнопленных, вместо того чтобы применить к нему стандарты (наверняка более низкие), применяемые держащей в плену державой к собственным гражданам. СССР и его союзники в установленном порядке внесли оговорку в отношении этой статьи, ясно давая понять о своих намерениях придерживаться практики

«Нюрнберга» и подвергать «лиц, осужденных [за военные преступления и преступления против человечности], условиям, применяемым в [их собственных] странах к тем, кто отбывает данное наказание». Почему, спрашивали они, воен-

218

Глава 5. Выработка Женевских конвенций

ный преступник должен так легко отделаться только потому, что он впоследствии был признан военнопленным?31

Мнение большинства стран Запада на Дипломатической конференции было тем более примечательно, что они придерживались точки зрения, противоположной прежней точке зрения западных стран, и вдобавок отступили от своих собственных прецедентов, созданных решениями трибуналов по военным преступлениям. Начиная с суда над генералом Ямаситой в конце 1944 г. и в ходе тех трибуналов, которые за ним последовали, судьи держав-победительниц настаивали на том, чтобы статьи действовавшей тогда ЖК, посвященные суду над военнопленными, не применялись в трибуналах, рассматривающих преступления, совершенные до взятия в плен. Более того, было вообще непонятно, могут ли в этих трибуналах применяться какие-либо устоявшиеся правовые стандарты, поскольку большинство этих процессов «было основано на специальном законодательстве ad hoc*, а не на обычном уголовном праве стран, гражданами которых были обвиняемые»32. На форуме правительственных экспертов в 1947 г. не наблюдалось ни единого признака того, что западные страны собираются сойти с этой проторенной дорожки. Как раз наоборот! МККК был очень разочарован, когда его скромное предложение о том, что «военнопленные, обвиняемые в военных преступлениях, должны продолжать получать все привилегии, предусмотренные Конвенцией, до тех пор пока их вина не будет доказана со всей определенностью», было отвергнуто как слишком мягкое33. Большинство стран, возглавляемое Великобританией и США, одобрило прекращение предоставляемого конвенцией покровительства с того момента, как против этих лиц будут выдвинуты доказательства, достаточно серьезные для возбуждения уголовного дела.

31Об этой оговорке можно прочитать в Roberts and Guelff, 332, под заголовком «Албания». Как видно из изложенного там же на

с.333 под заголовком «Болгария», с ней были согласны также это государство, СССР, Белоруссия, Украина, Чехословакия, Польша, Восточная Германия, Китай, Северная Корея и Северный Вьетнам.

* Принятое для конкретного случая (лат.). — Прим перев.

32Pictet’s Commentary, iii. 414.

33Ibid., 415. Курсив мой. — Дж. Б.

219

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

Прошло немногим более года, и все изменилось. МККК, оставаясь верным своим умеренным принципам, с удивлением обнаружил, что «англо-саксонские» делегации теперь плывут на гребне гуманитарной волны и теперь требуют покровительства (в форме продолжения действия привилегий военнопленных) после вынесения приговора даже для осужденных за военные преступления или преступления против человечности. МККК, со своей стороны, не собирался оспаривать такой гигантский скачок вперед. Этим занялись СССР

и его союзники. Учитывая, что каждая сторона изменила свою обычную позицию по отношению к стокгольмским текстам на полностью противоположную, на 16-м пленарном заседании 27 июля жаркие споры достигли кульминации34. Трудно было не увидеть, что все почести достались советскому блоку. Его представители не только оказались последовательны в своей позиции, у них также появился благовидный предлог заявить, что они представляют мнение человечества в целом. В том, что военнопленные, обвиненные, возможно, в тяжких преступлениях, должны пользоваться всеми привилегиями, которые предоставляются конвенцией, во время ареста и суда, не было ничего неразумного, и СССР ничего другого и не предлагал. Но продолжать предоставлять такие роскошные условия после осуждения? Это было неслыханно!

«Никто и никогда не поймет такого решения. Предлагается поднятием левой руки наказывать лиц, виновных в нарушении конвенции, и в то же время поднятием правой руки гарантировать, чтобы те же самые лица имели право на привилегии, предоставляемые конвенцией, статьи которой они нарушили».

Это было заявление господина Морозова. Его болгарский коллега, господин Меворах довернул нож в ране, сравнивая англо-американский подход к вопросу с линией, которую эти страны заняли в отношении гражданских лиц неприятельской страны, «подозреваемых в действиях, направленных против безопасности государства». Ничто не может считаться слиш-

34Final Record IIB, 303—311, откуда взяты все процитированные ниже фразы. Год с небольшим спустя склонность Северной Кореи называть американских пленных «военными преступниками» показала, что беспокойство западных стран не было необоснованным.

220