Best_D_Voyna_i_pravo_posle_1945_g_2010

Глава 6. Значение нюрнбергского, токийского и других судебных процессов

именно оно было тем главным корнем, из которого выросло все остальное международное право морской войны. Последнее смогло достичь такой сложности и приобрело такие своеобразные черты, как институт призовых судов*, потому, что воюющие стороны должны были соблюдать интересы нейтральных сторон. Во время всех войн, не достигавших масштаба мировых войн XX в., всегда существовали нейтральные державы, решавшиеся использовать «международные воды» для продолжения торговли друг с другом, а также и с самими враждующими сторонами в той степени, в которой от последних удавалось с помощью угроз или уговоров добиться разрешения на такую торговлю. Воюющие стороны, со своей стороны, могли находить смысл в аргументах нейтралов. Войны могли начинаться и заканчиваться, а торговля продолжалась всегда. Сегодняшний неприятель оказывался завтрашним нейтральным государством. Поэтому параллельно с формированием гуманитарных обычаев сухопутной войны естественным путем непрерывно развивался более сложный корпус права (в значительной степени посредством прецедентного права призовых судов), связанный с установлением пределов для действий воюющих сторон и нейтральных государств в ходе войны.

Ключевыми словами в этой сфере были «контрабанда» и «блокада». Довольно рано было признано, что нейтральная сторона не может ожидать сохранения преимуществ своего нейтрального статуса, если упорно поставляет товары военного назначения одной из воюющих сторон, что именуется техническим термином «контрабанда». Был достигнут компромисс. Если нейтральное судно было перехвачено en route** с такого рода грузом, то закон предписывал, что оно лишается этого имущества. Но если ему удавалось беспрепятственно доставить их, то тогда оно молодец! Таковы были правила игры. Блокада была более жестким делом. Ее установление означало, что воюющей стороной, если она была в состоянии это сделать, перекрывался полностью доступ к порту или побережью. Если блокада была «объявлена» в соответствии с надлежащей дипломатической формой,

*Суды, разбирающие дела, связанные с захватом во время войны неприятельских, а иногда и нейтральных судов и грузов. — Ред.

** В пути (фр.). — Ред.

311

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

нейтральные суда нарушали ее или «прорывались» через нее на свой страх и риск. В этом случае при перехвате конфисковались не только грузы военного назначения, но и все грузы

идаже суда, а если они не останавливались по требованию, то их можно было атаковать, захватить или потопить.

Таковы были основные элементы морской войны на протяжении последних веков. Сражения между собой флотов

ипоединки между кораблями, будучи намного более яркими и драматичными событиями, играли тем не менее подчиненную роль. Цель, которой стремились достичь морские державы в отношении своих противников, состояла в первую очередь в том, чтобы прекратить их торговлю. Государства же, зависевшие от морской торговли, должны были стремиться во время войны в первую очередь к тому, чтобы не дать остановиться торговле. Для них это могло быть вопросом жизни и смерти.

Законы и обычаи в отношении блокады, контрабанды

ит.п. действовали вполне удовлетворительно вплоть до Первой мировой войны. Эта система приводила к постоянным жалобам со стороны нейтральных государств на то, что крупные морские державы слишком злоупотребляют своим положением и стремятся раздвинуть сферу своих прав даже шире, чем допускалось законом. Ее выживание обеспечивалось тем, что всегда (за исключением короткого периода наполеоновских войн) существовали нейтральные интересы, обладавшие достаточной силой, чтобы заставить себя уважать; тем, что существовали технические ограничения, которые не позволяли флотам тех времен достичь слишком многого; а также тем, что для всех прогрессивных государств сохранение системы международной торговли представляло собой самостоятельную ценность, и эту систему нельзя просто так расстраивать

инарушать в мире, стремящемся к повсеместному и постоянному экономическому развитию.

Но в 1914—1918 гг. система международного морского права войны развалилась как карточный домик. Появление многочисленных технических новшеств в сфере военноморских вооружений и связи — таких как мины, подводные лодки и беспроволочный телеграф — привело к тому, что для действий флота теперь оставалось совсем немного ограничений при условии, что политики и военачальники позволят такие действия. А в атмосфере тотальной войны меж-

312

Глава 6. Значение нюрнбергского, токийского и других судебных процессов

ду индустриальными массовыми обществами военачальники и политики все более были склонны к попустительству. Так что к 1917 г. больше не существовало каких-либо сильных нейтральных интересов, которые удерживали бы их от этого. Только соперничество за симпатии американцев, помимо сохранения определенного баланса собственных экономических интересов, так долго сдерживало стремление европейских антагонистов навязать свою волю друг другу путем максимального господства на море, которого они были способны достичь, и предельной безжалостности в его использовании. Для британцев, а позднее для американцев это означало расширение списка контрабанды, пока он не стал включать поставки продуктов питания, и расширение блокады с помощью минных полей и сторожевых кораблей до такой степени, что Северное море оказалось полностью перекрыто для судоходства. Для немцев это означало в первую очередь использование подводных лодок с целью разорвать морские линии коммуникации, соединяющие Великобританию с источниками продовольствия и продукции военного назначения. К 1917 г. для всех судов, нейтральных или любых других, «неограниченная подводная война» стала означать смертельный риск при подходе к Британским островам. Правомерность или неправомерность тех или иных действий в этой морской guerre à outrance* были предметом ожесточенных споров не в последнюю очередь из-за их высокой ценности для целей пропаганды: с одной стороны, «пиратские подводные лодки», с другой стороны, «голодная блокада» и т.д. Когда же патриотические страсти улеглись, авторы юридических комментариев во всех странах смогли более или менее договориться, что во многом это был вопрос из серии «стакан наполовину пуст или наполовину полон?». Анализ всего эпизода, и в частности попыток выявить первое явное нарушение закона, был покрыт непроницаемым туманом из-за неспособности довоенного права обуздать монстров, вскормленных военными технологиями в ходе тотальной войны. В условиях ограниченной войны монстров, может быть, и удалось бы удержать в узде, но в тотальной войне, в которую быстро превратился конфликт 1914— 1918 гг., это было невозможно.

*Война до победного конца (фр.). — Ред.

313

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

В условиях конфликта 1939—1945 гг., еще более тотального, тот же самый корпус права оказался еще более неадекватным. В период между войнами он не был обновлен применительно к новым условиям, а лишь переформулирован. Несколько попыток его усовершенствования, предпринятых к 1936 г., завершились лишь решительным подтверждением в так называемом Лондонском протоколе все тех же правил нанесения подводными лодками ударов по торговым судам, доказавших свою неработоспособность23. Международный военный трибунал снова их подтвердил, но ни один раздел его приговора не был столь неубедителен и даже, можно сказать, столь бесполезен для тех, кто впоследствии утверждал, что Нюрнбергский МВТ сделал все наилучшим образом в том, что касается военных преступлений. Его вывод о том, что приказы адмирала Дёница доказывают «вину адмирала в нарушении протокола», не мог не повлечь за собой неявное признание, что на британских и американских подводных лодках лежит та же вина. Поскольку, разумеется, об их судебном преследовании не могло быть и речи, эта часть обвинения против Дёница была опущена. Но авторитет Лондонского протокола был снова подтвержден к очевидному замешательству и смущению большинства тех, кто позднее писал о постнюрнбергской фазе развития права войны на море24.

Война в воздухе

По понятным причинам до начала XX в. не существовало международного права, регулирующего войну в воздухе. Первые

23Этот документ воспроизведен в: Roberts and Guelff, 147—151; там же дана его оценка, осторожный и предварительный характер которой сам по себе говорит о многом.

24У. Дж. Фенрик, один из самых здравомыслящих юристов, пытался разрешить эту проблему, но и он вынужден был махнуть рукой на Лондонский протокол и применение его Международным военным трибуналом как на безнадежное дело; см: ‘Legal Aspects of Targeting in the Law of Naval Warfare’, in Canadian Yearbook of International Law 29 (1991), 138—181 at 248—253. Несколько иной набор доказательств приводит к тому же выводу в работе: Jane Gilliland, ‘Submarines and Targets’, in Georgetown Law Journal 73 (1985), 975—1005 passim.

314

Глава 6. Значение нюрнбергского, токийского и других судебных процессов

основы этой отрасли права войны были с осторожностью заложены на Гаагских конференциях. Наиболее важная и действовавшая дольше других норма была направлена на защиту гражданского населения от неизбирательных или произвольных бомбардировок как с воздуха, так и с земли (ст. 25 Гаагских правил), но вскоре выяснилось, что использованные термины устарели, стали возникать насущные вопросы. Никогда не было возможным эффективно защитить от артиллерийского обстрела гражданское население в осажденных или атакованных населенных пунктах, точно так же как не было реальной возможности защитить от нападения экономические ресурсы государства, если противнику удавалось добраться до них (что на деле бывало нечасто). Но теперь, уже начиная с войны 1914—1918 гг., стало ясно, что до этих ресурсов, даже находящихся далеко за пределами официальной зоны боевых действий, можно добраться при помощи метода, получившего название стратегической бомбардировки. Если моральное состояние и боевой дух гражданского населения также считать своего рода ресурсом, то и по нему можно нанести удар, если и не целенаправленной бомбардировкой — которая носила бы настолько очевидный террористический характер, что люди, не лишенные порядочности, вряд ли признались бы в склонности к таким действиям, — то, например, случайным попаданием в ходе проведения законных бомбардировок военных объектов, к числу которых в эпоху индустриальных методов ведения войны на совершенно разумных основаниях можно отнести и экономические объекты. Бомбардировка последних столь часто подразумевала удары по гражданскому населению (надо сказать, к нескрываемому удовольствию многих энтузиастов тотальной войны), что к тому времени, как война закончилась, стало общепризнанным — причем в гражданской среде даже больше, чем в армейской, — что «бомбардировка городов», разумеется, будет фигурировать во всех будущих войнах. Немногим из тех, кто посвятил этой теме скольконибудь серьезные размышления, нравилась эта перспектива, но она казалась почти неизбежной.

Как бы то ни было, для людей, полностью воспринявших традиции и этос права войны, та составляющая военных действий, которая приводила к убийству гражданских лиц, которого можно было избежать, никогда не имела смысла. Авторы, пишущие на правовые, военные и гуманитарные темы,

315

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

в период между войнами присоединились к обеспокоенным представителям широкой публики в их стремлении поддержать идею запретов и ограничений, которые должны быть наложены на это новое измерение войны, подобно тому как это имеет место в случае старых. Их заботы дали мало результатов. Эксперты по праву, собравшиеся в Гааге зимой 1922/23 гг., выработали проект некоторых правил, которые представляли собой, возможно, самый реалистичный компромисс, какой только мог быть достигнут на тот момент между этическими и правовыми принципами, с одной стороны, и военным реализмом — с другой. Военно-воздушные силы многих стран восприняли эти правила в целом достаточно серьезно, чтобы включить их полностью или частично в руководства по проведению военных операций, но ни одно государство их не ратифицировало. Однако государственные деятели достаточно хорошо понимали, что представляют собой принципы, которыми следует руководствоваться при разработке правил достойного ведения войны в воздухе. Классическая британская формулировка таких правил может с полным основанием служить образцом того, с чем согласились все национальные лидеры накануне Второй мировой войны, неважно, искренне или нет: «Во-первых, само по себе нанесение бомбовых ударов по гражданским лицам и преднамеренное нападение на гражданское население противоречат международному праву. Это безусловное нарушение международного права. Во-вторых, цели, по которым готовится нанесение удара с воздуха, должны быть законными военными целями, и они должны быть распознаваемы как таковые. В-третьих, при ударе по этим военным целям должны быть предприняты разумные меры предосторожности, для того чтобы из-за небрежности не нанести бомбовых ударов по гражданскому населению, находящемуся поблизости»25.

На фоне этого авторитетного высказывания тем более удивительно выглядит высказанное вскоре после войны замечание имевшего наибольший стаж службы и наиболее активного командующего британской бомбардировочной авиацией, когда он попытался оправдать некоторые стороны своей деятельности: «Всегда можно привести аргументы за и против

25Выступление премьер-министра в палате общин, 21 июня 1938 г., см.: Hansard 5-th series, Commons 1937—1938, vol. 337, col. 937.

316

Глава 6. Значение нюрнбергского, токийского и других судебных процессов

международного права, но так уже получается, что в том, что касается применения авиации в войне, никакого международного права не существует»26. Однако он избежал бы такого перехлеста, если бы ограничился утверждением, что право

вэтой сфере не слишком развито, а то, что имеется, остается

восновном в области принципов, практическое приложение которых в обстоятельствах ужасной тотальной войны против исключительно гнусного врага не могло не стать предметом больших разногласий. В центре всего этого стоял тот же самый вопрос, который подняла Первая мировая война и который преследовал с тех пор экономически развитый мир: до какого предела, если вообще таковой существует, воюющая сторона может на законных основаниях нести смерть и разрушение неприятельской экономической и административной инфраструктуре, преследуя двойную цель: снизить боеспособность вооруженных сил противника и уменьшить готовность его населения и дальше нести бремя войны?

Этот великий спор завязался с самого начала войны и среди всех крупных тем публичных дискуссий по юридическим и этическим аспектам войны был уникален тем, что представлял собой в большей степени спор британцев и американцев между собой, чем состязание в брани между ними и их противниками. Конечно, последнее тоже имело место. Глубоко почитаемая часть германской военной традиции, которую охотно разделяли японцы, лелеяла идею о том, что страдания и опасности, связанные с войнами, которые ведет нация, должны нести ее солдаты, находясь на безопасном расстоянии от городов и местностей, где проживают ее мирные жители; солдаты с готовностью идут на страдания ради своих близких, но, если не остается никакого другого выхода, их близким также, возможно, придется страдать. Здесь один из наибо-

26Arthur Harris, Bomber Offensive (London, 1947), 177. Это часто цитируемое замечание Харриса о праве появляется в длинном, не лишенном определенной чувствительности отрывке, одном из нескольких в этой книге, который посвящен этичности того, что делалось по его распоряжению. Этико-правовые обвинения против Харриса состояли не в том, что у него вообще не было моральных чувств, а в том, что чувства, которые в наибольшей степени двигали его поступками, были чувствами соперничества между родами войск и стратегической иррациональности, результатом чего и стала темная «дрезденская» сторона его деятельности.

317

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

лее привлекательных элементов воинской этики изящно сочетался с самым сильным устремлением гуманитарного права. Таким образом, моральное негодование немцев и японцев (в частности, в связи с налетом Дулитла на Токио в 1942 г.) по поводу бомбардировок городов британскими и американскими военно-воздушными силами не было полностью наигранным и лицемерным. Даже в последнюю зиму войны

воправданиях Гитлера по поводу неизбирательного действия «оружия возмездия» («Фау-1» и «Фау-2») и призывах Геббельса к Швейцарии и Швеции проявить сочувствие по поводу разрушения Дрездена оставались следы уверенности в собственной правоте. Но поскольку такое огромное количество немецких и японских бомбардировок в прежние периоды войны проводилось в нарушение всех принципов (даже если оставить в стороне другие, намного более чудовищные аспекты их методов ведения войны), что невозможно было принимать всерьез выдвигавшуюся ими в период войны критику в адрес союзников за то, что те отплатили им в десятикратном размере. Намного более интересной по сути и важной для будущего была критика того, что делала их собственная бомбардировочная авиация, со стороны части британской и американской общественности, в той степени, в которой официальная закрытость темы, ошибочная и ложная информация позволяли ей понять происходящее. Должны ли мы были, задавался вопрос, воевать такими методами, даже если наши враги дали нам поводы для этого и провоцировали нас на такие действия?

История стратегических бомбардировок во время Второй мировой войны столь много и нередко столь хорошо освещалась, что сейчас нам достаточно лишь разобраться с теми юридическими моментами, которые к концу войны настоятельно потребовали прояснения.

а) Гражданские лица. Какое определение можно дать им

вэтом контексте? Сторонники доктрины тотальной войны выдвигали массу причин, по которым классическое определение следует сузить. В современной войне, которую ведут массовые общества, говорили они, «внутренний фронт» вынуждает к наступлению на него не меньше, чем фронт, на котором ведутся сражения; народы в войне представляют собой органичное и/или психологическое целое, так что подрыв боевого духа гражданского населения не менее важен, чем подрыв

318

Глава 6. Значение нюрнбергского, токийского и других судебных процессов

боевого духа военнослужащих; сложные индустриальные экономики едва ли можно подразделить на отрасли, работающие на войну и на чисто гражданские; системы водоснабжения обеспечивают водой как гражданское жилье, так и казармы; если рабочие на военных заводах (женщины так же, как и мужчины) подвергаются риску на рабочем месте, то почему они должны были быть свободны от этого риска, когда они находятся вне работы? Рабочие на предприятиях, производящих продукцию военного назначения, играют столь важную роль при ведении современной войны, что напрашивалась идея об отнесении их в отдельную классификационную категорию «квазикомбатантов» и т.д. Более того, предпринимавшиеся государствами попытки эвакуировать из городов жителей, без которых с экономической точки зрения можно было обойтись (детей, матерей и стариков — новой разновидности bouches inutiles*), косвенно служили признанию того факта, что решение гуманитарной проблемы лежит не в запрещении бомбардировок городов, а в том, чтобы эвакуировать оттуда гражданских лиц. Обороняющаяся сторона обязана постараться вывести гражданское население из-под удара в не меньшей степени, чем нападающая сторона обязана постараться не причинять им вреда. Оказалось, что в пользу идеи как минимум стирания городов с лица земли и доведения до отчаяния работающего населения современного воюющего государства можно привести так много убедительных аргументов, что приверженцам фундаментального классического принципа избирательности пришлось организовать настоящее контрнаступление, чтобы продемонстрировать веские причины, по которым этот принцип должен соблюдаться, а также то, как он может быть соблюден.

б) Сопутствующий ущерб. Это понятие, появившееся во время Первой мировой войны, оказалось чрезвычайно полезным во Второй мировой войне. Оно было изобретено для характеристики ущерба, наносимого всему, что находится поблизости от военных целей. За исключением случаев осажденных городов и блокированных портов, когда неизбирательные артиллерийские обстрелы населения были так же часты, как говорили жалобы на них, подобный ущерб, сопровождавший артиллерийские обстрелы военных целей, вызы-

*Лишние рты (фр.). — Ред.

319

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

вал сожаление как из-за напрасного расхода боеприпасов, так и из-за смерти и разрушений, которые причинялись жертвам. Но бомбардировки с воздуха представили сопутствующий ущерб в новом свете. С одной стороны, масштабы такого ущерба стали очень велики; бомбардировки с воздуха по своей природе обладают низкой точностью. С другой стороны, это был тот самый ущерб, который, по-видимому, приветствовали бы сторонники доктрины тотальной войны. Выражение «сопутствующий ущерб» было полезным двусмысленным термином для описания этого явления: оно звучало очень технически, намекало на научный подход, свободный от ценностных суждений, и в то же время для тех, кто был готов воспринять идею о небесполезности этого ущерба, он называл вещи своими именами. А поскольку он на деле мог быть неизбежным даже в тех случаях, когда атакующая сторона честно выбирала в качестве цели военные объекты в городах, кто мог определить, действительно ли она добросовестно нацеливалась на них или нет? Мотивы здесь могли быть такими же двойственными, как и результаты. Таким образом, бомбардировки мирных жителей, т.е. «террористические бомбардировки» в строгом смысле слова, могли осуществляться под видом «сопутствующего ущерба». Зная наверняка, что в некоторых случаях так оно и происходило, можно уверенно предположить, что было много такого, что не было отражено (поскольку не должно было быть отражено) в документах.

в) Бомбометание по площадной цели. Это понятие из лексикона Второй мировой войны было придумано британскими военно-воздушными силами в 1941—1942 гг. для описания и объяснения основного стиля операций, проводимых их стратегическими бомбардировщиками. Оно вполне откровенно допускало разрушение невоенных территорий городов как побочный продукт законно осуществляемого разрушения военных объектов. В отличие от оправдания на основе «сопутствующего ущерба», оно исходило из иных оперативных допущений, и на него следовало возражать (тем, кто хотел сопротивляться сползанию в пучину беззакония тотальной войны) исходя из других оснований. Понятие «сопутствующего ущерба» исходило из допущения, что если вы поймали военный объект в бомбовый прицел, то у вас, по крайней мере, есть приемлемый шанс поразить его. Понятие же «площадного бомбометания», если выразить его в терминах, к которым

320