Best_D_Voyna_i_pravo_posle_1945_g_2010

Глава 8 МЕТОДЫ И СРЕДСТВА

Комбатанты, некомбатанты и гражданские лица

Поскольку целью законов и обычаев войны, там и где таковые вообще удается обнаружить, является накладывание ограничений при ведении вооруженных конфликтов, то отсюда с непреложностью следует, подобно тому как за ночью следует день, что основным принципом этих законов и обычаев должен стать запрет на те методы и средства, которые в случае их применения отрицали бы эту цель. Так как война неизбежно сопровождается насилием и по природе своей имеет тенденцию к эскалации, то полное отсутствие ограничений может привести лишь к таким масштабам взаимного уничтожения

иразорения, которых цивилизованные народы в целом хотели бы избежать1. Пословица «все средства хороши в любви

ина войне» несет в себе эгоистичную и утрированную идею, отождествляющую отношения между полами с отношениями между государствами или другими политическими силами, находящимися в состоянии войны. Конечно, зачастую весьма проблематично точно установить, что честно, а что нет; еще труднее решить проблему, являющуюся сиамским близнецом первой, что делать, если честный бой обречен на поражение. Однако именно с такого рода вопросами всегда приходится иметь дело тем, кто хотел бы драться по-честному, и именно такими дилеммами постоянно обременена их совесть.

1 Использование здесь термина «цивилизованный» может вызвать вопросы и даже возмущение, но я не вижу возможности отказаться от него, равно как и избежать риска обидеть читателей, считающих «цивилизованными» общества, которые считают нормальным вести войны с целью тотального истребления противника.

393

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

Тем не менее законы и обычаи войны развивались, и в первые годы их кодификации был довольно неуклюже сформулирован их фундаментальный принцип: «Воюющие не пользуются неограниченным правом в выборе средств нанесения вреда неприятелю»2.

В этом и последующих случаях, когда данный принцип заявляется в документах такого рода, вслед за его формулировкой приводится краткий перечень деяний и средств, подлежащих особому запрету. У непосвященных это вполне может создать впечатление, что исключительно к этим методам и средствам или по крайней мере в первую очередь именно к ним относится ограничение, налагаемое упомянутым основополагающим принципом. Но исторические факты свидетельствуют об обратном. Утверждение этого фундаментального принципа в отношении того, какие насильственные действия могут быть применены к «неприятелю», были сформулированы много позднее, чем было достигнуто предварительное фундаментальное ограничение; консенсус цивилизованных государств по поводу того, что вести военные действия могут исключительно комбатанты (именуемые так до сих пор) и их следует отличать от некомбатантов, которых ныне принято называть гражданскими лицами.

Законодательство, регулирующее то, что претенциозно именуется «защитой гражданского населения во время войны», проделало значительный путь с момента всеобщего признания этого основополагающего разделения. Выше уже было показано, как к трем уже существовавшим Женевским конвенциям (ЖК) добавилась новая, четвертая, посвященная защите гражданских лиц, находящихся на оккупированной территории, и т.д. Поскольку еще одна существенная причи-

2Ст. 22 Гаагских правил 1907 г., которая в дальнейшем в редакции ст. 35 ДПI 1977 г. к ЖК выглядит следующим образом:

«В случае любого вооруженного конфликта право сторон, находящихся в конфликте, выбрать методы или средства ведения войны не является неограниченным». По-видимому, впервые это положение появилось в виде самостоятельной статьи в Брюссельском проекте 1874 г. Международной декларации о законах и обычаях ведения войны: «Ст. 12. Законы войны не признают за воюющими сторонами неограниченных полномочий в выборе средств поражения неприятеля». Этот основополагающий документ опубликован в Schindler and Toman, 25—34.

394

Глава 8. Методы и средства

на страданий гражданского населения, особенно проявившаяся во время Второй мировой войны, — воздушные бомбардировки — в то время еще почти не была затронута, она была отнесена к оружию массового (т.е. неизбирательного) уничтожения и заняла первое место в списке методов и средств, которые юристам, занимающимся гуманитарными вопросами, еще предстояло рассмотреть. Не успела закончить свою работу Дипломатическая конференция 1949 г., а МККК уже предпринял первый из множества шагов, которые ему предстояло осуществить в течение следующих двух десятилетий для «ограничения опасностей, которым подвергается гражданское население в военное время» (так был озаглавлен проект правил, опубликованный им в конце 50-х годов XX в.).

Можно усомниться в том, был ли взвешенным этот первый шаг, предпринятый 5 апреля 1950 г., и проявил ли МККК достаточную мудрость в дальнейшем, когда стал все больше заниматься тем, что прежде было исключительной сферой действия «гаагского права». Его призыв к ВДС Женевских конвенций ускорить достижение соглашения по запрещению атомного и другого оружия неизбирательного действия, прозвучавший в 1950 г., не был абсолютно новым выходом за прежние рамки — во время Второй мировой войны МККК конфиденциально обращался к правительствам воюющих держав с просьбой прекратить площадные бомбардировки и бомбардировки с целью устрашения, — но в условиях политического климата, царившего в то время на мировой арене, этот призыв не мог не быть подхваченным направляемой из СССР

«кампанией за мир во всем мире», в результате чего возникло впечатление, что комитет поддержал одну из сторон в холодной войне3. Ввиду подобных подозрений из-за убежденности правительств США и Великобритании (а скорее всего и их

3Высокопоставленный чиновник департамента по зарубежной деятельности Американского Красного Креста, коллективные представления которого обычно были весьма близки по содержанию к представлениям Государственного департамента, поделился с коллегой своим мнением: «По-моему, это выглядит как призыв швейцарского правительства и Международного комитета к улучшению отношений между ними и Советским Союзом». AM RC archives, RG4, 101.11 G Cs 1949, no. 4; W.de St. Aubin to Gaile Galub, 9 May 1950.

395

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

союзников по НАТО) в том, что МККК занялся делами вне его собственного круга обязанностей и компетенции, а также

всилу того, что использование атомной энергии и контроль за ним представляли собой беспрецедентно сложный комплекс новых проблем, которые — что вполне резонно предположить — должны были решаться абсолютно новыми методами, проект правил, подготовленный в 1956 г. и одобренный

в1957 г. на Международной конференции Красного Креста, не нашел поддержки у тех правительств, на которые должен был произвести впечатление. Тем не менее в самом движении Красного Креста и юридических кругах, близких к нему, этот проект оставался весьма влиятельным документом. Никакая другая концепция МГП не смогла оказать более сильного воздействия на умы тех, кто на протяжении 60-х годовы XX в. все более активно выступал за авторитетную модификацию проекта, чтобы адаптировать его к требованиям все более разрушительных разновидностей войн и новых методов их ведения. Этот напор, который ощущался и в структурах ООН, занимающихся правами человека, был вознагражден серией конференций и докладов под эгидой ООН и МККК, кульминацией которых стало принятие в 1977 г. двух Дополнительных протоколов и Конвенции по обычным вооружениям тремя годами позже.

Первый Дополнительный протокол (который номинально предназначался, не будем забывать об этом, для применения исключительно в условиях международных вооруженных конфликтов) доводит до логического конца задачу обеспечения защиты гражданских лиц в военное время, стоявшую во главе повестки дня МГП со времен Второй мировой войны. Он довел до совершенства классическую дихотомию «комбатант — гражданское лицо», сузив до минимума категорию комбатантов и в то же самое время максимально расширив категорию гражданских лиц. Каждый, кто не является комбатантом, объявляется гражданским лицом, каждый объект, не являющийся военным, также объявляется гражданским;

вслучае сомнения обычно предполагается защищенный, т.е. гражданский, статус. Гражданским лицам объявляется, что они сохраняют защищенный статус, «за исключением случаев и на такой период, пока они принимают непосредственное участие в военных действиях», т.е. в случае если они принимали участие в повстанческой или партизанской войне и пере-

396

Глава 8. Методы и средства

жили эти события, то после этого снова могут стать гражданскими лицами. Комбатанты предупреждаются, что не должны выдавать себя за гражданских (например, для того чтобы их не заметили враги), если только они не чувствуют крайней необходимости поступить именно так, но в этом случае если они будут схвачены, то не могут рассчитывать на те привилегии, которые дает статус военнопленного4.

При внимательном прочтении текста, сопровождающемся умелым чтением между строк, на самом деле выяснится, что гражданские лица не могут рассчитывать на то, что война обойдет их стороной, и что им может грозить опасность не только со стороны врага, но и со своей собственной стороны (например, в том случае, если они приблизятся к военным объектам). Однако случайный или неподготовленный читатель может получить совершенно иное впечатление от таких заголовков, как «Общая защита от последствий военных действий» (часть IV, раздел I), и, например, таких формулировок: «Гражданское население и отдельные гражданские лица пользуются общей защитой от опасностей, возникающих в связи с военными операциями» (начало ст. 51). Популяризация гуманитарного права не только принесла положительные результаты, но и создала определенные риски, особенно если учесть ту особенность этого корпуса права, что в нем жесткость и гибкость, как в избытке продемонстрировано в данной части книги, практически неразделимы, а для неискушенного ума даже и неотличимы друг от друга. Термин «международное гуманитарное право», успешно введенный в широкое употребление Движением Красного Креста и Красного Полумесяца, звучит не столь мрачно и парадоксально, как замененный им традиционный термин «право войны». Несомненно, именно такого результата и добивались. Однако можно усомниться в том, был ли он исключительно благотворным.

4Здесь я вкратце излагаю свое понимание сути печально знаменитых своей двусмысленностью и туманностью формулировок ст. 44. Те читатели, которые захотят меня проверить и составить собственное представление, предприняв в качестве очевидного первого шага изучение соответствующих страниц в двух авторитетных комментариях, могут ознакомиться с трактовкой Олдрича [Aldrich] в AmJIL 75 (1981), 764—783 at 773—774, и замечаниями Гринвуда [Greenwood] в Israel Yearbook on Human Rights, 19 (1989), 187—207 at 203.

397

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

Более широкое распространение знаний об МГП и его высокая оценка принесли с собой опасность того, что слова, значащие одно для (предположительно) опытных в военных делах юристов, для которых эта терминология является элементом повседневной профессиональной деятельности, могут означать нечто совсем иное для активистов гуманитарной деятельности и широкой общественности, которые могут

ине особо разбираться в реалиях современной войны и способах ее ведения. Что может сделать представитель неискушенной публики, кроме как придать словам их прямой и обычный смысл? Например, названия глав конвенций и в протокола, посвященных «пресечению» нарушений и злоупотреблений

иподробно описывающих, как оно должно осуществляться, не могут не создавать впечатления, что нарушения, злоупотребления и прочие проступки, вероятно, на самом деле будут пресечены, хотя на практике дело обстоит следующим образом: в то время как подавляющее большинство таких правонарушений вообще никогда даже не расследуется, в тех немногих случаях, когда они становятся достоянием гласности, а лица, их совершившие, получают более или менее должное наказание, это происходит в рамках национальной военной юстиции, но никак не под эгидой ЖК. То же самое, вероятно, можно сказать и о положениях конвенций и протокола, касающихся

«защиты» гражданских лиц.

На деле «защита» или «покровительство» является профессиональным юридическим термином. Это «золотое» слово МККК, обозначающее ту деятельность, на которую он уполномочен ЖК с целью лучшей защиты интересов определенных категорий лиц, подвергающихся угрозе во время вооруженных конфликтов или являющихся их жертвами. То же самое слово используется и в отношении раненых, больных, потерпевших кораблекрушение и попавших в плен комбатантов, и в этой связи оно несет вполне реальную смысловую нагрузку, точно так же, как и в отношении интернированных неприятельских (или «оккупированных») гражданских лиц. В таких контекстах это слово может быть реально воплощено на практике, а потому и безупречно в моральном плане, что не столь очевидно при его использовании в других обстоятельствах. Но что касается гражданских лиц в широком понимании, гражданских лиц в общем и целом — то для них возможность реально воспользоваться обещанной им защитой в значительной мере

398

Глава 8. Методы и средства

неизбежно зависит и всегда зависела от обстоятельств, политической конъюнктуры, государственных деятелей, случайностей, удачи и т.п., т.е. от всего того, чего солдаты никогда не забывают, но о чем вряд ли помнят гражданские. (Программа Красного Креста по «распространению» МГП не включает «военные исследования».) Гражданские лица, понимаемые в соответствии с предельно широким определением ДПI, не могут быть защищены в большинстве военных конфликтов в прямом и обычном смысле этого слова. То, что предлагают правовые инструменты в реальности, представляет собой всего лишь бледную копию идеала, к которому следует стремиться, надежду, что благоприятные обстоятельства могут в исключительных случаях позволить достигнуть этого идеала, а также широкий набор принципов, правил и практических советов, как это можно сделать более вероятным. Поэтому термин «защита» следует понимать в относительном смысле. Одна из задач оставшейся части этой главы состоит в разъяснении причин этого.

Стремление отличать комбатантов от гражданских лиц

итаким образом увеличить шансы последних на получение защиты в военное время стало основным движущим мотивом развития современного МГП. Разграничительная линия между ними проведена значительно четче, чем раньше, но трудности ее соблюдения остались столь же значительными, как

ипрежде. Не исключено, что они даже обострились. Уже само официальное правовое определение гражданского лица стало вызывать столько вопросов, что постоянно существует тенденция к его «закавычиванию». Забота об удобстве читателя требует его более простого написания; тем не менее следует помнить, что вопрос до сих пор остается открытым.

Уместно начать этот безрадостный и (как опасается автор) непопулярный анализ эмоционального средоточия данного предмета с краткого повторения того, о чем уже шла речь в части I. Упоминание о средоточии предмета не является ошибкой. Это та его сторона, которая связана с сочувствием

исостраданием, и она возникает одновременно и параллельно с признанием со стороны тех, кто воплощает благоразумие и собственный интерес, того факта, что существуют категории номинально «неприятельских» лиц, которым можно

идаже желательно не причинять вреда, степень невовлеченности которых в конфликт или их полная непричастность к нему

399

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

позволяют говорить об их «невиновности». Столь многие из них могут быть причислены к «невинным» или абсолютно неопасным (младенцы, инвалиды и глубокие старики — при любых обстоятельствах; женщины, дети и люди пожилого возраста — в большинстве обстоятельств), что воины, придерживающиеся цивилизованных стандартов, всегда искренне сожалели, что лишь в исключительных обстоятельствах могут гарантировать всем гражданским лицам, что те никоим образом не будут затронуты тяготами и страданиями, причиняемыми войной, как, например, в случае, когда военная кампания проводится в безлюдной пустыне, в необитаемых горных районах или на островах, население которых составляют в основном пингвины и овцы.

Но удаленность гражданских лиц от мест сражений на суше и на море может и не спасти их от вовлеченности в то, что им предшествует или за ними следует. Сравнительно новым феноменом в истории ведения войн является то, что армии некоторых стран теперь в состоянии передвигаться и питаться за свой собственный счет, а не за счет местного населения. Когда армии номинально не участвуют в сражениях (а это занимает бóльшую часть времени), они скорее всего либо передвигаются по вражеской территории, либо оккупируют ее. Когда военно-морские силы не ведут боев на море (а это занимает основное, если не все, их время), они, скорее всего, занимаются перехватом торговых судов и блокадой прибрежных районов, а возможно, еще и ведут обстрелы прибрежных территорий. В таких случаях, столь обычных в истории как сухопутных, так и морских сражений, жизнь и собственность гражданских лиц практически неизбежно подвергаются опасности, причем в той степени, в какой материальная база и боеспособность противника прямо зависят от благополучия гражданского населения, это преднамеренно.

Блокада вражеских портов и осада обороняемых объектов занимают значительное место в истории права войны именно потому, что предоставляют массу благоприятных возможностей для гуманитарной дискриминации. Гражданские лица, оказавшиеся запертыми в таких местах вместе с военными, особенно если они не обладают экономической значимостью, не могут не вызывать сочувствия с гуманитарной точки зрения. Не следует ли разрешить им покинуть осажденное место, чтобы не подвергаться опасностям, связанным с бом-

400