Best_D_Voyna_i_pravo_posle_1945_g_2010

Глава 7 Гуманитарная практика и законы войны

Предполагаемое равенство воюющих сторон и беспристрастность гуманитарной помощи

Нельзя рассматривать вопросы, связанные с оружием и способами его применения в вооруженных конфликтах, в отрыве от того, в какой степени выбор и использование вооружения сформированы и предопределены тем, что имело место еще до начала конфликта, — тем, какие решения были приняты и какие идеи обдумывались. Эта на первый взгляд вполне логичная процедура не должна никого удивлять. Однако специалисты по современному международному гуманитарному праву (МГП), как правило, ей не следуют. На протяжении последних двух столетий для них является обычным делом игнорировать ту область права, которая имеет дело с причинами и предлогами для военных конфликтов, т.е. старое jus ad bellum, и сосредотачиваться исключительно на jus in bello.

Мотивы такого преимущественного внимания к jus in bello вполне объяснимы. Наиболее убедительные из них нашли воплощение в самом праве. Традиционное jus ad bellum утеряло свою притягательность для тех прагматичных и умеренных в своих воззрениях людей XVII—XVIII вв., чьи наблюдения убедили их, что своеобразно интерпретируемое jus in bello вполне способно помешать удерживанию войны в определенных рамках и ее гуманизации (как стали говорить самые большие оптимисты). Стремление к справедливости в этой области, равно как и в большинстве других, может привести как к крайностям, так и к золотой середине. Чем более люди были убеждены в абсолютной правоте и божественной поддержке дела, за которое они боролись, — т.е. чем ближе они подходили к пониманию «справедливой войны» как

365

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

«священной войны», — тем, похоже, труднее становилось им ограничивать себя и проявлять сострадание. Кроме того, по мнению дипломатов и государственных деятелей ранних этапов модернизации Европы, у этой доставшейся им в наследство теории был еще один немаловажный недостаток. Старая теория справедливой войны предполагала, что даже если «правота» не принадлежит целиком и полностью одной стороне, то по крайней мере бóльшая ее часть должна находиться именно на одной стороне, что, если рассуждать строго логически, и должно иметь место с большой вероятностью. Но и теория политического реализма, и позитивистская теория права все дальше уходили от подобных оценок, предпочитая не выносить суждений о правоте и неправоте суверенных государств, участвующих в конфликтах, до тех пор, пока их исход не становился известен. Единственной правотой, которая, с их точки зрения, имела значение, была, грубо говоря, та правота, которая признавалась таковой в обществе суверенных государств и которую можно было подкрепить силой в рамках этого общества.

Но это не обязательно означало верховенство грубой силы. Представлять дело таким образом означало бы недооценивать правовое самосознание, которое могло быть составной частью процесса принятия решений, не говоря уже о том неустранимом факте, что право, не подкрепленное силой, способной встать на его защиту, будет всегда находиться под угрозой его нарушения. Право не исчезло из жизни мирового сообщества с появлением готовности правящих элит рассматривать абсолютно независимо друг от друга вопросы о том, что уместно во время войны и что уместно в мирной жизни. Опыт показал (или кажется, что показал — историки не могут до сих пор прийти в этом вопросе к единому мнению), что присутствующее у воюющих сторон чувство самоограничения, продиктованное общими интересами и общей заботой о сохранении цивилизации, имело бы больше возможностей для развития

иприносило бы больше плодов, если бы они вообще забывали о причинах, приведших к войне, и сосредотачивались бы исключительно на соблюдении правил ведения военных действий. Совершенно очевидно, что гуманитарным целям в значительно большей степени послужило бы разделение этих двух аспектов правового регулирования вооруженных конфликтов

иувеличение вероятности соблюдения принципа jus in bello

366

Глава 7. Гуманитарная практика и законы войны

путем признания моральной эквивалентности всех воюющих сторон, а это на практике означало бы признание иррелевантности jus ad bellum в отношении jus in bello.

Так родилась доктрина, известная как принцип «равенства воюющих сторон», или принцип «равного применения права». Краткое изложение этой доктрины, данное в самом начале руководства 1976 г. для Военно-воздушных сил США, представляется вполне приемлемым: «Право войны применяется в равной степени ко всем сторонам военного конфликта, независимо от того, рассматривает ли международное сообщество того или иного конкретного участника в качестве «агрессора» или «жертвы агрессии»… Этот принцип совершенно необходим. Ход событий после Второй мировой войны показал, что зачастую невозможно добиться международного консенсуса в отношении причин того или иного конфликта. И еще сложнее прийти к общему согласию в отношении того, кого считать агрессором, а кого — жертвой... От применения большей части норм права, регулирующего военные конфликты, выигрывают индивидуальные жертвы конфликтов, в частности гражданское население, военнопленные, раненые, больные, жертвы кораблекрушений. Более того, все военнослужащие сторон, вовлеченных в вооруженный конфликт, выигрывают от существования и применения права. Совершенно неприемлемо ставить их правовую защиту в зависимость от достижения международного согласия в отношении причин конфликта»1.

Особенно наглядно все непосредственные гуманитарные достоинства этой доктрины проявляются в том большом значении, которое придается ей Международным Комитетом Красного Креста (МККК). Более того, ее ключевая роль в современном международном гуманитарном праве может быть отчасти связана с тем фактом, что МККК, чья деятельность стала составной частью МГП, мало что вообще мог бы сделать,

1AFP 110—111 pt 1—2 d (3). В руководстве 1956 г. для Армии США (FM 27-10 (1956)) подобный абзац отсутствует. Спрашивается, почему? Возможно, в силу того, что в вооруженных силах США эта доктрина никогда не рассматривалась как достаточно значимая до тех пор, пока правительства Северного Вьетнама и Китая демонстративно не отвергли ее в ходе полемики в 60-х годах XX в. и на Дипломатической конференции по гуманитарному праву 1974—1977 гг. (CDDH).

367

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

не будь этой доктрины, равно как и то, что движение Красного Креста и Красного Полумесяца (КК и КП) вряд ли смогло многого добиться. Основополагающие принципы КК и КП: гуманность, беспристрастность, нейтральность и независимость — зиждутся на этой доктрине2. Независимость означает всего лишь, что национальные общества КК и КП должны быть достаточно свободны от давления власти и влияния своих государств для того, чтобы осуществлять свою гуманитарную деятельность без оглядки на их политические интересы. Гуманность является ковчегом завета этого движения: призвание и долг Красного Креста (и даже, следуя букве закона, регулирующего деятельность МККК, его право) состоят в том, чтобы в трудную минуту протянуть руку помощи, оказать поддержку и, насколько это разрешено законом, предоставить защиту жертвам войны и пострадавшим от нее. Два других принципа объясняют, в силу каких причин следует ожидать, что гуманитарная практика движения будет приемлемой для всех сторон. Беспристрастность служит гарантией того, что в деятельности движения нет места «никакой дискриминации по признаку национальности, расы, религии, класса или политических убеждений», и при оказании помощи предпочтение отдается исключительно «тем, кто больше всего в этом нуждается». Определение понятия нейтральность вытекает из доктрины равного применения права: «Чтобы сохранить всеобщее доверие, движение не может принимать чьюлибо сторону в вооруженных конфликтах и вступать в споры политического, расового, религиозного или идеологического характера». Поэтому, независимо от того, являются ли воюющие стороны большими или маленькими, «хорошими» или «плохими», поддерживающими существующее государство или революционерами, по-швейцарски нейтральный МККК исходит из того, что сможет осуществлять свои гуманитарные операции без оказания какого бы то ни было влияния на правовое или политическое положение сторон. И если вообще существует то, что может быть названо чистой и нейтральной гуманитарной деятельностью, беспристрастно предлага-

2Движение предпочитает дополнять эти четыре принципа еще тремя: добровольность, единство и универсальность. Но последние скорее относятся к принципам внутренней организации, чем к взаимодействию с внешним миром.

368

Глава 7. Гуманитарная практика и законы войны

ющей помощь в равной степени всем в ней нуждающимся, то он должен состоять именно в этом: jus in bello очевидно выигрывает в результате отделения от jus ad bellum.

Преимущества такого разделения несомненны, и каждый раз, когда Красный Крест и другие гуманитарные организации, которые следуют в его фарватере, проливают свет на мрачные картины человеческих страданий во время войн и военных конфликтов, эти преимущества становятся очевидными для всех3. Но у такого подхода есть и свои недостатки, правда не столь явные. У «брачного союза» jus in bello и jus ad bellum было «потомство», которому последующий развод «родителей» не пошел на пользу. Два отрицательных последствия заслуживают особого внимания. Оба проистекают из того факта, что, несмотря на благие намерения, ради которых было осуществлено отделение одного jus от другого, оно посеяло семена искажения действительности, приносящие ныне уродливые плоды.

Искажение реальности сказывается, в первую очередь,

всмешении смыслов, которые у современного поколения ассоциируются с идеей «гуманитарности» и теми практическими делами, в которых она впоследствии нашла выражение. Официальная теория МГП — возможность практического применения в конфликтных ситуациях зависит от доктрины равного применения права — утверждает, что «гуманитарная помощь» аполитична, не имеет военного значения и, следовательно, не имеет никакого отношения к предметам конфликта и средствам его разрешения, т.е. представляет собой нечто такое, что не может вызвать возражений у воюющих сторон. И действительно, гуманитарная помощь может быть, и часто бывает, именно такой. Этот аргумент удобен для тех сторон,

вчьих интересах доказывать, что так всегда и бывает. Но на деле слово «гуманитарный» стало нести в себе неопределен-

3Говоря, «в его фарватере», я не имел в виду умалить значимость или принизить ценность этих организаций, равно как и поставить под сомнение самостоятельность их возникновения. Однако представляется неоспоримым тот факт, что утверждения о предоставлении беспристрастной и политически нейтральной гуманитарной помощи и о том, что должно предоставляться разрешение на ее осуществление без внешнего политического вмешательства, вызывают доверие благодаря аналогии с морально-правовыми притязаниями, впервые выдвинутыми Красным Крестом.

369

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

ную комбинацию различных значений и толкований, что создает возможности для двусмысленного употребления данного термина и использования его для манипулирования. Помощь, оказываемая в качестве гуманитарной, может быть отчасти политически пристрастной и выгодной с военной точки зрения, что в наше время зачастую и случается. То есть она может обладать такими характеристиками, которые дают основания другой воюющей стороне возражать против нее и препятствовать ее предоставлению, если только аргумент о «гуманитарной помощи» не будет вести к тому, что эти действия будут выглядеть сомнительными с правовой точки зрения и недостойными с точки зрения морали.

Это объединение под одним названием «гуманитарный» на деле весьма широкого спектра нужд и социальных ситуаций происходило параллельно с аналогичным объединением столь же разнообразных типов социальных ролей и ситуаций — под единым заголовком «гражданские лица». Эти два процесса неразрывно связаны между собой исторически и концептуально, что со всей очевидностью проявилось

вначале 50-х годов XX в., когда история начала писать две свои новые главы, получившие названия «деколонизация» и «третий мир». Гуманное стремление облегчить положение жертв войны в других странах, усиленное страданиями гражданского населения Бельгии во время Первой мировой войны, Греции и Голландии — во время Второй мировой войны и народов Центральной и Восточной Европы — во время обеих войн, в наши дни стимулируется в основном бедствиями и потрясениями, характерными для нашей современной эпохи: национально-освободительная борьба против старых империй, а также во многих случаях сопровождающие ее или вызванные ею гражданские войны и переход в состояние анархии; революционные войны, которые иногда трудно отличить от национально-освободительных; и, наконец, уникальный и беспрецедентный, длящийся уже почти сорок лет конфликт между Израилем и его арабскими соседями.

Зачастую гуманитарную помощь, предоставляемую

втаком запутанном и беспорядочном контексте, бывает трудно оказать и распределить поровну. Это трудно было бы сделать даже при наличии искреннего желания поступать именно так. Но такое желание едва ли существовало, да и обстоятельства мало способствовали его появлению. Государства

370