Best_D_Voyna_i_pravo_posle_1945_g_2010

Глава 8. Методы и средства

гая сторона будет воевать, придерживаясь взаимно признаваемых правил. По вполне понятным причинам их представления о войне и идеи ее законов и обычаев вертелись вокруг них самих. Гражданское население лишь маячило на периферии этой картины. Самые осторожные гражданские, у которых оставалась хоть какая-то возможность выбора, сами предпочитали вообще тихо уползти за ее рамки. И только неосмотрительные, импульсивные и неинформированные из их числа целенаправленно стремились включиться в нее. Классическими примерами смешения ролей являются защита собственных домов и полей, жен и дочерей, городов и деревень. Патриотизм начинался у ворот собственного дома. После инцидента, зачастую заканчивавшегося трагически, можно было спорить о том, считать ли мирных жителей, взявшихся в такой ситуации за оружие, счастливчиками, которым повезло, если им это сошло с рук, или безумными храбрецами, если нет. Вряд ли что-либо могло в большей степени заставить солдат потерять человеческий облик, чем стрельба по ним тех, кто по всем стандартам профессиональной культуры не имел права браться за оружие. Профессионалы были не готовы осознать, что непрофессионалы могут думать, что они тоже обладают правами, и с легкостью отказывались от попыток понять, как эти права могли бы соблюдаться в военное время. Борцы сопротивления, партизаны, враждебно настроенное население и местные герои создавали для права войны проблемы, которые полностью так и не были решены. Все эти вопросы регулярно обсуждаются на международных конференциях по МГП, которые в результате либо упираются в неразрешимые противоречия, либо заканчиваются шаткими компромиссами,

иэто продолжается до сих пор.

Видеологических терминах неспособность МГП в настоящее время дать гражданским лицам более конкретные и конструктивные рекомендации, чем просто заверения в том, что теперь их юридический статус определен значительно четче, чем когда-либо ранее, можно объяснить тем, что она является продуктом патовой ситуации сосуществования двух противоположных философий войны, которые оно призвано приспособить друг к другу. С одной стороны, мы имеем элегантную философию военного профессионализма, кратко изложенную в предыдущем абзаце, в рамках которой комбатанты и гражданские лица четко дифференцированы, причем достаточно

411

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

просто дать понять гражданским лицам, что до тех пор, пока они не приближаются к линии противостояния, комбатанты не будут стремиться втянуть их в него. С другой стороны, существует философия революционной вооруженной борьбы, сформулированная сторонниками ленинизма и маоизма на основе мирового народного и крестьянского опыта, в соответствии с которой различие между гражданскими лицами и комбатантами является нежестким, необязательным и вообще в конечном итоге не может быть ничем иным, как пропагандистской уловкой. Ни одна из этих философий не дает никаких поводов для радости мирному жителю, стремящемуся к защищенности. Действительно, профессионал, придерживающийся традиций и хранящий верность самым лучшим из них, может проявлять уважение по отношению к гражданским лицам как таковым, когда лично сталкивается с ними. Но один из способов проявления такого уважения состоит в том, чтобы переместить их всех поголовно из зоны военных операций, что может быть для гражданских весьма неприятным. В любом случае профессионал привык подвергать их риску, когда его представления о необходимости и пропорциональности диктуют ему, что в местности, где они находятся, следует провести те или иные военные операции.

МГП не дает никаких иных рекомендаций гражданским лицам, оказавшимся в подобной ситуации, кроме как принять все необходимые меры к тому, чтобы не быть принятыми за комбатантов, и не высовываться. Еще меньше оно может помочь гражданскому населению в условиях революционной или межэтнической войны. При таких обстоятельствах мирные жители сталкиваются с проблемой почти противоположного свойства. Вместо того чтобы убеждать военное командование в том, что они действительно не являются комбатантами, они теперь должны сделать все возможное, чтобы их не превратили в таковых помимо их воли. Борцы за революцию, даже если предположить, что лично они склонны к гуманности, имеют обыкновение рассматривать определенные категории мирных жителей как имеющих непосредственное отношение к происходящей борьбе — к примеру, землевладельцев, банкиров, владельцев магазинов; должностных лиц вроде мэров и другие представителей местной власти, священников, учителей, т.е. всех тех, кого в революционной среде принято считать «классовыми врагами». И в то же время исповедуе-

412

Глава 8. Методы и средства

мая ими философия может учить их, что в целом жизнь гражданского лица ничуть не более ценна, чем жизнь комбатанта, сражающегося за великое дело, которому все они служат.

Таким образом, судьба гражданского лица во время войны в значительной степени зависит от того, в каком качестве он воспринимается комбатантами и как в соответствии с этим восприятием будет работать право: обострит ли оно это восприятие или притупит его, и как забота права о безопасности гражданского населения соотносится с исполнением комбатантами собственного дела, состоящего в силовом противостоянии с комбатантами противостоящей стороны. Защита мирного населения стала самой главной общепризнанной целью МГП, а средствами ее достижения — указания комбатантам и налагаемые на них ограничения, которые определяют, что им можно делать и чего нельзя.

Разрешения и запреты

Современное право в отношении защиты гражданских лиц подробно изложено в ДПI. Его кажущаяся новизна обманчива. Бóльшая часть его содержания вполне соответствует критериям того, что уже стало общепринятым в качестве обычного права. Налицо их определенное развитие, но не изменение. Поэтому реакция государств, не ратифицировавших протокол, на эту его часть не была столь серьезной по сравнению с их реакцией на его более новаторские разделы. Не приходится быть разборчивым в отношении содержания обычного права, хотя нельзя запретить юристам спорить по поводу того, что это содержание на самом деле означает8. Основополагающие принципы остаются неизменными с того момента, когда право войны претерпело большую реконструкцию в конце 40-х годов XX в. Предполагается, что разъяснение практиче-

8«Это кодификация обычного права, которая расширяет его гра-

ницы и учитывает самые различные мнения о сфере применения той или иной нормы обычного права» — так с изрядной долей осторожности МККК охарактеризовал этот нормативный акт в «Рабочем документе о взаимоотношениях ранее существовавшего обычного права и Протокола I», представленном на обсуждение «круглого стола» по МГП, проходившего в 1983 г. в Сан-Ремо.

413

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

ского смысла этих принципов вместе с добавлением подробного иллюстративного материала и устранением пробелов в действующем праве снизит степень, в которой его нормы неправильно толкуются, нарушаются и игнорируются.

Многочисленные запреты, налагаемые протоколом, как можно было ожидать, в основном касаются нападения на гражданских лиц и «гражданские объекты». Разрешения же строго ограничены нападениями на комбатантов и «военные объекты» и сопровождаются целым набором оговорок и предупреждений относительно того, как эти нападения могут осуществляться. В центре этих словесных кружев находится самое значительное из новшеств протокола — определение того, что такое военный объект и как распознать его при попадании в поле зрения.

Во втором параграфе ст. 52, озаглавленной «Общая защита гражданских объектов», запрятано следующее определение: «Что касается объектов, то военные объекты ограничиваются теми объектами, которые в силу своего характера, расположения, назначения или использования вносят эффективный вклад в военные действия и полное или частичное разрушение, захват или нейтрализация которых при существующих в данный момент обстоятельствах дают явное военное преимущество».

Эта формулировка смогла наконец-то удовлетворить потребность, которая остро ощущалась в течение долгого времени. Настоятельность этой потребности возрастала в прямой зависимости от увеличения разрушительной силы современных вооружений и взрывчатых веществ, что сделало ее проблемой XX в., хотя в принципе она восходит к незапамятным временам. У профессиональных военных, а также моралистов и юристов, которые пытаются указать им правильный путь, всегда есть идеи относительно объектов и лиц, которые могут подвергнуться нападению на законных основаниях, коль скоро у них есть идеи по поводу того, какие лица и объекты не могут подвергаться нападению. Поскольку осады и артиллерийские бомбардировки в силу самой своей природы не различали эти две категории объектов, то, как мы уже видели, регулярно возникали споры о правильных методах ведения таких действий9.

9Показательно, что глава о законах и обычаях войны в британском руководстве (Manual) 1914 г., в параграфе 125, без всякой тени

414

Глава 8. Методы и средства

Но применительно к случаю (более или менее) прицельного удара по объектам, поддающимся идентификации, не возникало никакой путаницы или споров. Сам принцип, что объект может быть атакован только в том случае, если он однозначно является «военным», не оспаривался.

Вопросы о том, достаточно ли было принятия этого общего принципа для того, чтобы достичь цели, ради которой он вводился, и не лучше ли было бы для ее достижения разработать более точное определение, стали предметом серьезного рассмотрения в первые годы XX столетия. По-видимому, в этом сыграла роль совокупность таких факторов, как усовершенствование средств массового уничтожения, индустриализация войны, а также нараставшее в обществе сочувствие к страданиям мирного населения. Были предприняты попытки включить определение легитимных военных целей в правовые тексты, и две самые ранние из них (и наименее амбициозные) в разной степени увенчались успехом, хотя и довольно скромным10. После Второй мировой войны можно было ожидать, что полученный во время нее опыт заставит реформаторов поставить этот вопрос во главу угла. Мощь оружия, которое стало называться оружием массового уничтожения, проявилась со всей ужасающей очевидностью. Столь же очевидными были бы последствия реализации этого принципа на практике, если бы оно было полностью оставлено на усмотрение неискушенных (или беспечно равнодушных) военных начальников и политиков, в той степени, в которой последние принимают участие в выборе целей для нападения. Но вместо того, чтобы стать первым пунктом повестки дня, вопрос был отодви-

сомнения провозглашает общепринятую доктрину: «Не существует правил, предписывающих командующему осаждающих войск позволить всем некомбатантам или даже женщинам, детям, старикам, больным и раненым или подданным нейтральных государств покинуть осажденную местность. Тот факт, что некомбатанты оказались в осаде наряду с комбатантами, и то, что они вынуждены разделять с последними все трудности и лишения, может оказать и часто оказывает давление на власти, побуждая их к капитуляции».

10IX Гаагская конвенция 1907 г. («О бомбардировке морскими силами во время войны») и проект Гаагских правил ведения воздушной войны 1923 г. Оба документа опубликованы в Roberts and Guelff.

415

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

нут в самый ее конец. Виноваты в этом были в равной степени победители и побежденные. Любой шаг, который выглядел как приравнивание безответственного, негуманного или неизбирательного определения целей к военному преступлению, был политически невозможен. Мы уже видели, что этот вопрос почти не затрагивался ни на одном из процессов над военными преступниками, обсуждавшихся в части II, а все попытки внести его в сферу действия новых ЖК были заблокированы.

Если бы эти события конца 40-х годов XX в. были единственной трудностью этого процесса, к вопросу об определении целей военного характера можно было бы вернуться вновь, чего энергично и добивался МККК после того, как были приняты новые конвенции и было завершено принципиально важное дело проведения судебных процессов над военными преступниками. Однако в то же самое время на горизонте возникла новая сложность иного характера. Именно тогда, когда мировое сообщество с достаточной степенью единодушия осудило старую практику ведения войн как неприемлемую, появилась новая, грозившая оказаться в тысячу раз более разрушительной. Была изобретена и применена атомная бомба, а разразившаяся «холодная война» свела практически к нулю шансы (и без того небольшие, но предположительно ненулевые) на то, чтобы взять этот вид оружия под такой международный контроль, который предотвратил бы его дальнейшее развитие и совершенствование. Государства, достаточно амбициозные и богатые для того, чтобы приобрести это новое мегаоружие, не могли не воспользоваться такой возможностью. До тех пор, пока только одно государство владело Бомбой, оно держало in terrorem* все враждебные ему государства. Но как только лидер враждебной группы государств также обзавелся собственной Бомбой, две сверхдержавы стали держать in terrorem друг друга. Старая доктрина сдерживания приобрела современный устрашающий ядерный смысл.

Здесь мы не будем углубляться во все разнообразие и преемственность стратегических доктрин, с помощью которых обладатели атомного оружия пытались объяснить самим себе, своим врагам и остальному миру, как они намерены использовать Бомбу, а точнее, как ее не использовать, поскольку

иее применение, и ее неприменение странным образом ока-

* В страхе (лат.). — Прим. перев.

416

Глава 8. Методы и средства

зались уравнены в этом рационально-иррациональном дискурсе. Однако следует особо отметить то, что дискуссия о применении или угрозе применения ядерного оружия в условиях «холодной войны» не могла вестись в терминах классического права войны. Первое применение Бомбы в исключительных обстоятельствах середины 1945 г., явившееся кульминацией чрезвычайных событий всех предшествующих пяти лет войны, пожалуй, можно объяснить в этих рамках (хотя это до сих пор остается спорным). Те формы применения Бомбы, которые стали обсуждаться к началу 50-х годов, лежали целиком за пределами права войны, и по большей части так дело обстоит и до сих пор. В долгой истории права войны, и тем более в его модернизированном виде, каковым является МГП, невозможно было найти что-либо, что могло бы помочь разрешить проблемы, которые порождались оружием, обладавшим столь гигантской и неизбирательной разрушительной силой (включая воздействие на окружающую среду), какой обладало первое поколение ядерного оружия, а также проблемы, связанные с таким обоснованием его применения, как «взаимно гарантированное уничтожение».

Можно было найти определенную связь с jus ad bellum. Такая война, каковой она представлялась, не могла иметь никаких рациональных оправданий, и любые меры, которые ее предотвращают, даже на первый взгляд самые иррациональные, можно было бы только приветствовать и уклончиво поддержать. Но с jus in bello никакой связи не было, кроме чисто формального предположения, что применение Бомбы в случае реализации сценария взаимного уничтожения могло бы быть оправдано в качестве «репрессалии». Уважение к цивилизованным нормам поведения требовало постоянной ссылки на международное право, но мировое сообщество в надежде решить огромные проблемы, возникшие с появлением и распространением ядерных вооружений, вынуждено было обратиться к другим его областям, нежели МГП. Контроль над вооружениями и разоружение стали отдельной темой международных конференций, соглашений и договоров, в центре внимания которых находилась угроза ядерной войны и выработка собственных, сформулированных в своих специальных терминах ответов на вопросы, которыми озабочено МГП: сокращение стратегических вооружений, взаимное сбалансированное сокращение вооруженных сил, осуществление конт-

417

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

роля, создание условий для взаимного доверия и т.п., — терминология, которая отсутствует в лексиконе МГП, но которая вроде бы способна указать осторожный, постепенный путь к достижению некоторых из его целей.

Влияние всего этого на продвижение МГП к выработке определения военных целей состояло в замедлении и осложнении этого процесса. Крупнейшие военные державы оказались, или позволили себе оказаться, связанными неразрывными узами с оружием массового уничтожения, для которого на ранней стадии его развития, когда оно было менее изощренным, обычное определение военной цели никак не подходило. Один из первоначальных вариантов ответа на вызов МГП включал предположение, что конвенционные определения потеряли какую-либо релевантность из-за практики государств во время Второй мировой войны, т.е. что оказались правы мрачные довоенные пророки, предрекавшие бомбардировки городов и гражданского населения, что оружие массового уничтожения никуда не исчезнет, а вооруженным силам, ориентированным на его применение, нечего стыдиться. Но вовсе не все, кто оправдывал угрозу массовых и ядерных бомбардировок, разделяли такой хладнокровный взгляд на этот предмет. Обладание ядерным оружием вполне совместимо со стремлением держать его под замком, если это можно сделать, обеспечив необходимую безопасность. Совершенствование оружия и пересмотр стратегической доктрины сделали возможным для США в конце 60-х годов вновь вернуться в основное правовое русло вплоть до того, что в 1968 г., когда под эгидой ООН была запущена программа реформирования МГП, они заявили: «Действительно существуют правовые принципы, регулирующие применение оружия; эти принципы равно применимы как к ядерному, так и к подобным ему другим видам оружия [читай — биологическому и химическому]»11. Однако США вместе с присоединившимися к ним Великобританией и Францией поставили условием своего участия в конференциях 70-х годов по реформированию МГП, что все принятые на них решения или согласованные правила не будут относиться к использованию ядерных вооружений, которые, помимо того что регулируются «уже принципами действующего меж-

11Из заявления на Генеральной Ассамблее ООН, процитированного в Bothe, Partsch and Solf, 191.

418

Глава 8. Методы и средства

дународного права», являются «предметом отдельных переговоров и соглашений»12.

Можетлитоилииноегосударствопринимать«принципы»и в то же время отвергать «правила», выведенные из них, — это всего лишь один из множества аспектов данной проблемы, вызывающий негодование у противников ядерных вооружений и обеспечивающий массу приятного времяпрепровождения для любителей юридических споров13. Для сторонников ядерных вооружений это различие имело довольно существенное значение, учитывая странную ситуацию, сложившуюся на тот момент. Но впоследствии, по прошествии пятнадцати лет, оно стало не столь значимым в результате успешного завершения ряда «отдельных переговоров и соглашений», которые в 1977 г. казались весьма отдаленной перспективой. Далее мы не будем углубляться в вопрос о том, распространяются ли нормы протокола, касающиеся военных целей и регулирующие удары по ним, только на обычные виды вооружений или также и на ядерные и другие «неконвенциональные» виды вооружений. Однако анализ самих правил вознаградит исследователей за потраченное время.

Определение военных целей занимает центральное место

всовокупности правил, призванных регулировать военные удары, наложить запрет на те из них, которые не имеют никакого смысла или просто злонамеренны, и ограничить размеры ущерба, причиняемого непродуманными или плохо проведенными ударами. Протокол дает разъяснение содержащимся

внем нормам, излагая некоторые принципы, но не раскрывает философии, которая обосновывает и разъясняет все это

вцелом. Он объясняет смысл правил не намного подробнее, чем ЖК, дополнением к которым он является. Он является правовым инструментом и в своем законченном виде воспри-

12Ibid., 189; цитата из заявления, сделанного при единогласном принятии ДПI.

13Действительно, соотношение между принципами и правилами являетсяинтереснымвопросомприменительноковсемукорпусуправа войны. Один анонимный, но, несомненно, обладающий знаниями и опытом читатель моей рукописи сделал следующее замечание относительно различия между принципом и правилом в общем случае: возможно, существенные различия являются следствием того, мыслят ли военачальники в терминах принципов или правил, а также того, есть ли в их окружении советники-юристы, которые побуждали бы их мыслить преимущественно в терминах правил!

419

Часть III. Право и вооруженные конфликты после 1950 г.

нимается как труд юристов, написанный для юристов. То, что их профессиональный вклад был одним из многих наряду со вкладом специалистов других профессий, совместно принимавших участие в подготовке протокола, не отменяет другого факта, состоящего в общем признании того, что окончательной проверкой каждого предложения станет его способность «устоять в суде». Некоторые правила изложены таким замысловатым языком, а другие так тесно привязаны к скрытому контексту, что их смысл невозможно понять без соответствующих подсказок, которые юристы-международники рассматривают как нечто само собой разумеющееся: travaux préparatoires*, «история переговоров» и официальный комментарий. Нельзя ожидать, что все это будет понятным для других наиболее заинтересованных сторон — военнослужащих на различных уровнях, политиков, дипломатов, бюрократов, сотрудников международных гуманитарных межправительственных и неправительственных организаций — и будет, так сказать, интериоризировано ими, если только не будет переведено на понятный им неюридический язык.

Давайте поэтому предварим рассмотрение этих правил напоминанием о той философии, которой они обязаны своим существованием. В соответствии с ней имеется две причины того, почему так важно избегать нанесения ущерба гражданским лицам. С одной стороны, есть простое гуманитарное основание, состоящее в том, что не причинять вреда другим людям, если только к этому не принуждают чрезвычайные обстоятельства, — это благое дело, т.е. такое поведение достойно человека, заслуживает одобрения с этической точки зрения

и«естественно» с точки зрения законодателей; столь же благое дело (с учетом той же самой оговорки) — избегать нанесения ущерба имуществу гражданского назначения, особенно если оно представляет культурный интерес. С другой стороны, существует утилитаристское объяснение («искусственное», по сравнению с первым), что наносить вред гражданским лицам

иих имуществу не имеет смысла, поскольку теоретически их значение ничтожно в военном противоборстве вооруженных сил, как в основе своей трактуется военный конфликт в МГП.

Следует заметить en passant, что эта философия так глубоко укоренились в неявных допущениях МГП, что в текстах догово-

* Подготовительные работы (фр.). — Прим. перев.

420