Best_D_Voyna_i_pravo_posle_1945_g_2010

Глава 5. Выработка Женевских конвенций

ком суровым для них! Даже если против них нет «ничего, кроме более или менее неопределенных подозрений».

«Тем не менее мы должны быть готовы принять решение о полном лишении прав и привилегий, предоставляемых конвенцией... Если вы готовы лишить [таких] людей их гражданских прав (хотя ничего еще не доказано, и они еще не предстали перед судом), разумеется, вам следует a fortiori проявить мужество приговорить военных преступников, виновных в преступлениях против человечества, к потере ими гражданских прав, особенно если эти преступники были осуждены в соответствии с принципами Конвенции».

Представители британской, голландской и американской делегаций делали все, что в их силах, чтобы отстоять позиции своей стороны в этом споре. Лишь один из них приблизился к тому, чтобы приподнять завесу над решающим фактором, повлиявшим на радикальную смену англо-американской позиции, о котором в дипломатических документах 1948— 1949 гг. не содержится никаких намеков. Американский представитель генерал Диллон сказал, что, поскольку в режимах содержания заключенных в разных странах существует такая большая разница — а именно в соответствии с этими режимами, согласно поправке СССР, военнопленные, осужденные за военные преступления, должны отбывать свой срок, — никогда нельзя быть до конца уверенными, что на самом деле их содержание не окажется более суровым, чем следовало бы. Фактически нельзя быть уверенным, что условия не окажутся такими, какие были в Дахау или Бухенвальде. К этому прозрачному намеку можно добавить, опираясь на различные свидетельства, растущие опасения западных стран, что в любом конфликте, который может развернуться между ними и восточным блоком, последний, представив ситуацию так, что солдаты западных армий в целом соучаствуют в преступлении, каковым является захватническая война, может, таким образом, развязать себе руки для жестокого обращения с военнопленными.

Другим вопросом, который был решен явно в пользу военнопленных — и косвенно, по необходимости, в ущерб гражданскому населению, был вопрос о том, в ходит ли в число работы, которой можно законно требовать от военнопленных, чтобы они занимались снятием минных полей, т.е. разминированием мин, заложенных ранее их стороной. Выяс-

221

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

нилось, что Британия была склонна считать это требование разумным и обоснованным. Работа вовсе не была такой уж опасной; заранее можно было провести соответствующее обучение; к тому же если воюющие стороны будут знать, что их же людям придется снимать мины, они, возможно, будут более тщательно фиксировать, куда заложили эти гнусные штуки, и потом какие вообще есть альтернативы? Это могут быть либо собственные войска держащей в плену державы, либо гражданские соотечественники военнопленных. Ответ на вопрос был дан сразу, как только тот был задан. Использование военнопленных для разминирования минных полей было пунктом, к которому британское министерство обороны относилось с большой горячностью, и он чуть было не стал одним из тех многих моментов, в которых Британия расходилась со своими всегдашними друзьями. Канадский подкомитет, который работал над проектом Конвенции об обращении с военнопленными во время подготовки его для Стокгольмской конференции, дошел до того, что стал называть британское предложение «чудовищно несправедливым»35. На Дипломатической конференции Великобритания при поддержке СССР и Дании выиграла сражение в комитете, но проиграла кампанию, когда Канада, Австралия и США, после того что полковник Ходжсон охарактеризовал как «долгие и ожесточенные споры», добились, чтобы это решение было отменено на 15-м пленарном заседании 27 июля; Великобритания элегантно согласилась присоединиться к воздержавшимся36.

Единодушные в своей решимости сделать все возможное, чтобы не допустить повторения ужасного опыта Второй мировой войны, и сравнительно мало озабоченные политическими доводами, которые постоянно мешали работе над Конвенцией о защите гражданского населения, делегации в 1949 г. выработали Конвенцию об обращении с военнопленными, которая во всех отношениях должна была защитить пленных лучше, чем их защищала конвенция 1929 г. Сравним статью о питании конвенции 1929 г. (ст. 11: питание «должно быть экви-

35CAN: 619-B-40, vol. 2; сообщение от 2 мая 1948 г.

36См. отчет Ходжсона, процитированный в гл. 4, прим. 33 (p. 105).

ВFinal Records IIB, 198 приводятся результаты голосования: 23 : 19 : 4. По словам Ходжсона, «многие делегаты не присутствовали на заседании».

222

Глава 5. Выработка Женевских конвенций

валентным по количеству и качеству тому, которое получают солдаты в учебных частях») с такой же статьей в конвенции 1949 г. (ст. 26: «Основной суточный рацион питания должен быть достаточным по количеству, качеству и разнообразию для того, чтобы поддерживать хорошее состояние здоровья у военнопленных и не допускать потери веса или явлений, связанных с недостатком питания. Следует также считаться с привычным для пленных режимом питания» и т.д.). На первый взгляд не столь уж существенное улучшение, если принять во внимание, что солдат в учебных частях обычно хорошо кормили. Был установлен настолько высокий стандарт, что американские власти в 1944—1946 гг. оказались

внеловком положении из-за жалоб на всех уровнях, начиная от местной прессы и до Конгресса, в связи с тем, что немецкие военнопленные, содержавшиеся в американских лагерях, питались лучше, чем многие американцы.

Правило 1929 г., однако, отразилось совсем по-другому на пленниках японских лагерей. Точно так же, как ни одна армия во Второй мировой войне не кормила своих людей лучше, чем американская, так и ни одна армия не кормила своих людей более экономно, чем японская. Даже когда режим питания пленных соответствовал норме 1929 г., его не хватало, чтобы прокормить людей, привыкших к более разнообразной и питательной пище. В качестве возможного стандарта рассматривался режим питания гражданского населения, но и этот вариант был отвергнут, поскольку и здесь возникала та же проблема. Одним словом, предполагалось, таким образом, что правило 1949 г., пройдя между Сциллой и Харибдой, во всех случаях защитит пленных от болезней и недостаточного питания. Но, разумеется, сравнения между питанием пленных и питанием, которое было доступно солдатам и гражданскому населению страны, державшей в плену, по-прежнему проводились бы, и следует помнить, что солдаты и гражданское население сами зачастую страдали от болезней и плохого питания. Очевидный смысл Конвенции об обращении с военнопленными, как всегда, состоял в том, что пленный должен быть последним, кто пострадает.

Единственными вопросами, специфичными для Конвенции об обращении с военнопленными, которые вызвали много жарких споров (кроме «преступлений, совершенных до взятия

вплен»), были репатриация и статус захваченного в плен меди-

223

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

цинского персонала. Вопрос о статусе пленного медперсонала, хотя он отнял у переговорщиков немало времени и эмоций, можно было решить быстро. Этот пункт был выбран в качестве поля битвы той эффективной группой давления, о которой мы уже упоминали, Международным комитетом по военной медицине и фармации, у которого были союзники во многих военных и политических учреждениях стран континентальной Европы, но не в Великобритании, не в странах Содружества и не в США. Благородная сторона позиции медиков состояла в том, что их гуманитарное и в определенном смысле «нейтральное» занятие требовало и оправдывало их освобождение от взятия в плен как обычных военнопленных, на что ЖК до сих пор давали право. Не столь благородная сторона состояла в чрезмерно чувствительном amour proper*, которое понуждало их заявлять о такой степени своей раздельности и привилегированности, которая в рамках конвенции была уникальной. И теперь они не хотели терять этот особый статус. Сражение продолжалось за кулисами, и итог этой борьбы нашел отражение в ст. 3337. Медики не «должны считаться военнопленными», но будут называться вместо этого «задержанным персоналом». Поскольку это различие в терминологии играло для них такую большую роль, можно считать, что они одержали своего рода победу.

Репатриация была намного более серьезным вопросом. Репатриация касалась всей совокупности военнопленных, которых держащая в плену держава в соответствии со ст. 29 Конвенции 1929 г. должна была отправить на родину «как можно быстрее после заключения мира», если не раньше. Количество военнопленных после Второй мировой войны было беспрецедентным. Помимо всех тех, кто сдался в плен в ходе войны, намного больше было тех, кто, когда война закончилась, был задержан в ходе «массовой капитуляции» вооруженных сил полностью распавшегося государства. Победоносные союзники, жаждавшие избежать тяжелой необходимости обеспечить миллионам военнопленных полное содержание, утверждали не без оснований, что законодательство 1907 и 1929 г. не предусматривало подобных ситу-

*Самолюбие (фр.). — Прим. перев.

37UK: FO 369/4149 K. 4765 and 4152 K. 5509. Этот документ проливает свет на происходившие за кулисами события.

224

Глава 5. Выработка Женевских конвенций

аций38. МККК, со своей стороны, решительно утверждал, что союзники должны придерживаться стандартов, насколько это возможно, и что любое отклонение от них в сторону уменьшения только дает дополнительные основания для немедленной репатриации военнопленных.

Но здесь возникла другая, еще большая трудность, которая сделала отношения МККК с некоторыми из победителей заметно более щекотливыми. США были бы и рады без промедления избавиться от пленных (за исключением тех, по поводу которых было начато уголовное расследование, или тех, кто был взят в плен с целью получения информации), но СССР, Франция, Бельгия и Великобритания хотели, чтобы те сначала немного поработали, прежде чем будут отправлены домой. Были очень большие сомнения по поводу того, что условия какого бы то ни было окончательного мирного договора будут включать репарации вроде тех, что предусматривались по Версальскому договору. А тем временем, учитывая, что их страны лежали в руинах после разорения, которое немцы же и устроили, что могло быть разумнее, чем заставить тех, кто оказался в их власти (или был отдан в их руки, как, например, при передаче Великобританией военнопленных Бельгии и США — Франции), устранить часть ущерба, который они нанесли? Еще раз отметим, что аргумент был не лишен оснований, но МККК должен был отвергнуть его со всем возможным тактом и осторожностью, требуемыми столь экстраординарными обстоятельствами. Какие договоренности имели место (если таковые были) между Женевой и Москвой по данному вопросу, я не знаю. Однако достаточно ясно то, что произошло в Париже и Лондоне в результате вежливых и настойчивых увещеваний МККК. Как бы Франция и Великобритания ни нуждались в этой рабочей силе, не существовало ни малейшего законного основания принудить пленных к работе. Это был бы не очень приятный прецедент для победителя, который в следующий раз мог таковым не оказаться. Был и другой аспект, который после 1948 г. приобретал с каждым месяцем все больший вес: использование рабочей силы военнопленных не давало им критиковать так свободно,

38Ссылки на это периодически попадаются в дипломатических архивах Великобритании; показательными являются FO 369/3593 K. 17428-9 and 3795 К. 8957, а также вся папка 371/64259.

225

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

как они того желали, интерпретацию СССР своих обширных моральных привилегий.

Тысяча девятьсот сорок восьмой был годом, когда Франция и Британия выполнили то, что от них требовалось по данному вопросу: Британия осуществила репатриацию полностью, а Франция удерживала только тех пленных (которых оказалось вполне приличное число), кто был готов работать за плату и мог соответственно считаться «вольнонаемным работником»39. На Дипломатической конференции только Великобритания стремилась ограничить действие предложенной новой нормы, гласящей: «Военнопленные освобождаются и репатриируются тотчас же по прекращении военных действий».

Подслащивая эгоизм альтруизмом, Великобритания до последнего стремилась убедить другие стороны, которым в будущем, возможно, придется осуществлять репатриацию, что строгое соблюдение этой нормы не только будет трудным или рискованным для них, но оно к тому же может противоречить интересам репатриируемых40. Кроме того, такой подход оставлял нерешенным крайне неудобный вопрос о принудительной репатриации. Значительное число пленных, которые по своей воле или против нее были связаны с СССР, не хотело, чтобы их отправляли туда, когда подойдет время их освобождения. Были такие, кто предпочел самоубийство. МККК заранее побеспокоился о том, чтобы сделать новую норму зависящей от согласия предполагаемого выгодоприобретателя, и при поддержке ряда сочувствующих государств настаивал на поиске средств спасения такового от судьбы, которую он, возможно, считал худшей, чем смерть. Однако усилия Комитета пропали даром. Последней каплей стало то, что предложенная Австрией 23 июня соответствующая поправка была отвергнута подавляющим большинством голосов.

«Генерал Скляров (СССР) опасался, что военнопленный может быть не в состоянии полностью свободно выразить свое желание, когда он находится в плену. К тому же это новое положение могло способствовать применению чрезмер-

39С. 14952 в папке, упомянутой в прим. 34.

40Final Record IIA, 449—450.

226

Глава 5. Выработка Женевских конвенций

ного давления на держащую в плену державу. Генерал Паркер (США) согласился с этим мнением»41.

Потребуется еще несколько лет осознания смысла прав человека и весьма неприятный опыт во время войны в Корее, чтобы убедить западные державы снова прислушаться к тому, что МККК пытался им объяснить.

Применение и исполнение

Когда говорится о применении [application], то речь идет о том, где, когда, кем и каким способом конвенции могут быть применены. Что касается исполнения, здесь имеется в виду то, как они будут применяться или как предполагается, что они будут применяться, и чем будет обеспечиваться их исполнение.

Конвенции 1949 г., за исключением того, что предусматривается общей статьей 3, должны применяться «в случае объявленной войны или всякого другого вооруженного конфликта, возникающего между двумя или несколькими Высокими Договаривающимися Сторонами, даже в том случае, если одна из них не признает состояния войны... а также во всех случаях оккупации всей или части территории Высокой Договаривающейся Стороны, даже если эта оккупация не встретит никакого вооруженного сопротивления».

То, что здесь не сказано о войне, важнее того, что сказано. Независимо от того, признается «состояние войны» в классическом формальном смысле или нет, конвенции начинают применяться немедленно, как только «вооруженный конфликт» начинает существовать. Таким образом, их применимость намного шире, чем конвенций 1929 г., а до них — Гаагских конвенций, соблюдения обязательств по которым государства могли иметь возможность или могли быть вынуждены избегать по формально-юридическим причинам, так же как они теперь могли избегать соблюдения обязательств по ст. 3. Так, США и Великобритания отказывались признавать, что начиная с 1937 г. шла война между Китаем и Японией. Точно так же в период между 1939 и 1945 г. «агрессоры избегали [выполнения своих обязательств], отказываясь признать состояние войны. В других случаях создание мари-

41 Ibid. 462.

227

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

онеточных правительств позволяло скрыть состояние войны de facto под предлогом якобы юридически сохраняющегося состояния мира. В иных случаях юридически состояние войны продолжало существовать, поскольку военные действия не были признаны завершенными путем установленной юридической процедуры, хотя реальное состояние уже не было состоянием войны»42. Подчеркнутое включение формулировки «вооруженный конфликт» (которой МККК добивался еще с довоенных времен) было нужно, чтобы предотвратить казуистические увертки подобного рода. Область применения конвенций еще больше расширилась благодаря фразе об «оккупации». Теперь стало невозможным отрицать наличие враждебных взаимоотношений только потому, что вторжение крупного государства на территорию маленького государства не встретило сопротивления.

Третий параграф ст. 2 блокирует еще одну потенциальную возможность уклонения от выполнения обязанностей, налагаемых МГП: речь идет о доводе, вытекающем из «оговорки об общем участии» в Гаагских конвенциях и других документах, принятых до 1929 г., состоящей в том, что если одна сторона конфликта не брала на себя содержащихся в этих конвенциях обязательств, то другие стороны, которые подписались под ними, так же могут их не выполнять»43. Теперь же последняя должна исполнять свои обязательства, если первая «принимает и применяет положения» конвенции (конвенций) и, как следует предположить, до тех пор, пока она убедительно демонстрирует неизменную приверженность им.

Если перейти от оснований и обстоятельств применения к рассмотрению того, каким образом структура конвенций определяет их применимость к тем или иным людям, то прежде всего обнаруживается, что конвенции рассчитаны на то, чтобы защищать индивидов в некоторых четко определенных ситуациях. Каждая конвенция занимается собственными категориями ситуаций. Определения отличаются точностью и про-

42Из преамбулы к докладу третьей комиссии («Комиссии по условиям и защите гражданского населения в военное время») на Конференции правительственных экспертов в апреле 1947 г. (Geneva, ICRC), 270.

43Дрейпер дает полезный обзор предыстории этого вопроса в книге

Red Cross Conventions.

228

Глава 5. Выработка Женевских конвенций

думанностью; приведенное здесь краткое изложение, разумеется, не должно использоваться вместо самих документов теми, кого интересует их юридическое значение. Категории покровительствуемых лиц таковы: в ЖК1 это законные комбатанты, раненные или заболевшие на суше; в ЖК2 это также законные комбатанты (плюс экипажи торговых судов и гражданских самолетов), раненные, заболевшие или потерпевшие крушение на море; в ЖК3 — не раненные законные комбатанты и все раненые, больные или потерпевшие крушение, которые попали

вруки противника и таким образом стали военнопленными;

вЖК4 — гражданские лица, под которыми подразумеваются в основном (т.е. за исключением тех ограниченных случаев применимости в отношении граждан «собственной страны», которые мы кратко рассматривали выше) люди, не упомянутые и не защищенные в ЖК1, ЖК2 и ЖК3, которые являются гражданами соблюдающего конвенцию государства и находятся в случае конфликта или оккупации в руках неприятельской державы. Поскольку определения покровительствуемых лиц в ЖК1, ЖК2 и ЖК3 описывают, используя терминологию Бакстера, «привилегированных комбатантов», из этого следует, что «непривилегированные» комбатанты, участвующие

вконфликте или сражающиеся против оккупации, не могут быть, в понятиях МГП, никем иным, кроме как гражданскими лицами. Действительность, к которой относятся конвенции, весьма своеобразна и совсем не похожа на ту действительность, с которой соотносятся права человека. Люди в ней становятся реальными только в определенных ситуациях или когда они делают определенные вещи — в этих случаях они действительно обретают несомненную вещественность и могут обрести защиту от бедствий вооруженного конфликта более мощную, чем могут им предоставить менее избирательно действующие инструменты из области прав человека.

Следует еще раз отметить, что права человека не выпали полностью из поля зрения Женевских конвенций 1949 г. Мы уже отмечали, что некоторые из разработчиков конвенций были прекрасно осведомлены о том, что происходило в Организации Объединенных Наций, о том, насколько это было важно особенно для Конвенции о защите гражданского населения во время войны и для любого распространения применения Конвенций с исключительно международных на внутренние конфликты. Отчет канадской делегации

229

Часть II. Реконструкция законов войны, 1945—1950 гг.

1949 г. уже упоминает очевидно подразумеваемое обстоятельство, что столкновения между правительствами и их собственными гражданами больше связаны с правами человека, чем с МГП. Один из высокопоставленных сотрудников британского Министерства внутренних дел считал это бесспорным. «Хартия [sic!] прав человека — вот место для нормы, предназначенной защищать гражданское население от его собственного правительства», — отметил Артур Страт [Arthur Strutt] в ноябре 1948 г. в ходе подготовки своей части проекта инструкций для делегации Великобритании на конференции 1949 г. Что касается «религиозных войн», на которые ссылались в Стокгольме как на тип немеждународной войны, требующей особого гуманитарного регулирования, то «они не являются уместными в Конвенции о защите гражданского населения, а должны входить в сферу действия Конвенции

огеноциде, вырабатываемой в настоящее время ООН»44. Четыре месяца спустя сотрудник британского Министер-

ства иностранных дел направил в Министерство внутренних дел некоторые свои хитроумные соображения по поводу политических аспектов вопроса о правах человека в том состоянии, в котором он находился после принятия ВДПЧ. Конвенция должна появиться в свое время, заявил он, но это дело не должно затягиваться на годы. Великобритания, таким образом, оказалась «в выгодном положении: а) мы можем безопасно вырезать из преамбулы и других не порождающих юридических последствий частей проектов конвенций слова, которые менее хорошо или менее авторитетно сформулированы, чем те, которые содержатся в Декларации прав человека; б) когда речь зайдет об обязывающих или имеющих юридические последствия положениях отдельных конвенций, мы сможем, если будем достаточно аккуратны... извлечь пользу из следующих аргументов к нашему удобству: (i) там, где мы хотим включить конкретное положение или фразу... мы можем заявить, что, поскольку Конвенция по правам человека еще не выработана и поскольку Декларация не является обязывающим документом, важно и оправданно включить этот конкретный аспект в конвенцию, которую мы обсуждаем; (ii) там, где мы хотим исключить конкретную фразу или положение, мы можем слегка видоизменить аргумент, заявив, что более

44 UK: FO 369/3970 K. 12091.

230