Best_D_Voyna_i_pravo_posle_1945_g_2010

Глава 2. Законы войны от раннего Нового времени до Второй мировой войны

шили вероятность попасть в плен живым и усугубили тяжелое положение тех, кто тем не менее оказался военнопленным. Скорее всего, эти императивы легко соединялись с тоталитарными тенденциями по обе стороны перемещающегося фронта с целью усилить степень контроля над гражданским населением, зачастую неотличимого от правления методом террора.

«Террор» систематически применялся в те годы как коммунистами, так и фашистами, но необходимо в данном контексте отметить, что применяли они его не одинаково и что фашизм специализировался на применении террора в войне. Хотя начало тому, что во время Второй мировой войны получит достаточно легкомысленное название «стратегических бомбардировок» (terror bombing), было положено обеими воюющими сторонами во время Первой мировой войны, представляется бесспорным, что именно фашизм несет особую ответственность за взращивание этой практики в годы, предшествующие 1939 г. Вызывать страх и вселять ужас путем показательного и эффектного разрушения всего, что можно разрушить, — все это доставляло огромное удовольствие фашиствующему мышлению. Мой вывод состоит в том, что Герника, Мадрид и Барселона, а также (на другом конце света, где умами многих милитаристов владела идеология, близкая к европейскому фашизму) Нанкин не подверглись бы таким разрушительным бомбежкам, если бы фашизм не приложил к этому руку. Британцу хотелось бы думать, что только фашизм мог столь изобретательно использовать жидкий горчичный газ против полуголых племен в Абиссинии, но существует множество доказательств того, что некоторые британские проимперски настроенные головы привлекла идея совершить нечто подобное с беспокойными афганцами и сомалийцами29.

Фашистские новшества с особой яркостью знаменовали поворот к худшему в методах ведения войны в период между 1919 и 1939 г. И, судя по всему, поворотов к лучшему не наблюдалось. Все потенциальные воюющие стороны, по мере того как перспектива грядущей войны становилась все более очевидной, готовились к худшему: переносить то, что представлялось неизбежным и, если хватит силы проявить инициа-

29См.: Edward M. Spiers, Chemical Warfare (London, 1986), 37; David Omissi, Air Power and Colonial Control: The Royal Air Force

1919-1030 (Manchester, 1990).

101

Часть I. Происхождение законов войны

тиву, причинить как можно больше вреда противнику. Не было недостатка в заверениях со стороны основных военных держав в наилучших намерениях в том, что касается соблюдения законности. Однако все эти заверения были предназначены главным образом для того, чтобы служить политическим и пропагандистским задачам. Они сосуществовали в головах по крайней мере некоторых влиятельных персон, как гражданских, так и военных, с готовностью делать все что угодно, если это можно делать безнаказанно, и с вполне предсказуемыми arrières-pensèes* о том, что в конечном счете основным принципом является взаимность — т.е. что можно использовать аргумент о необходимости и об ответных мерах в качестве предлога, чтобы оправдать почти любые эксцессы, — и что, как бы то ни было, в безвыходной ситуации дозволено все.

Война 1939—1945 гг.

Вторая мировая война, если рассматривать ее как эпизод

вистории права войны, проходила в точности по тому образцу, который установился в прежние века. Основные принципы ограничения и избирательности во имя человечности неплохо соблюдались, когда у людей имелись на то воля и пространство возможностей. Соблюдение ужималось до нуля, когда воли и пространства не хватало.

Под «пространством» я подразумеваю не более чем отсутствие чрезвычайных затруднений и стимулов (психологических, технических или связанных с обстоятельствами) к тому, чтобы обойти или нарушить эти принципы ради того, чтобы добиться победы или избежать поражения. Пространство

вэтом смысле в избытке имелось во время «войны в пустыне» 1940—1942 гг., незначительной по масштабу, но стратегически очень важной. Военачальники стран Оси на таком удалении от родины и в такой обстановке были вполне свободны от вмешательства идеологии, а их начальник Роммель по своему складу был далек от типичного наци и пользовался репутацией человека, исключительно приверженного старомодным профессиональным добродетелям чести и рыцарства. Там не применялись вызывающие ужас новые виды оружия

* Задние мысли (фр.). — Прим. перев.

102

Глава 2. Законы войны от раннего Нового времени до Второй мировой войны

иметоды ведения войны, которые могли бы осложнить ситуацию, а самое традиционное из всех привходящих осложнений — гражданское население — блистательно отсутствовало.

На противоположном полюсе находилась война в европейской части СССР и война с Японией в Тихом океане. В первом случае ситуация характеризовалась колоссальным гражданским населением и русским климатом; технологическое развитие безостановочно производило постоянно совершенствующиеся новые методы массового убийства; идеология правила бал и злобно требовала своего; ни одна из сторон не видела смысла в следовании принципу взаимности. В общем случае степень свободы, предоставляемая Исполнительному комитету Красного Креста для того, чтобы он мог выполнять Женевские конвенции и даже в случае необходимости по собственной инициативе выходить за их рамки, может служить неплохим тестом на относительное соблюдение приличий сторонами в вооруженном конфликте. В данном же случае он оказался практически исключенным из конфликта и был бессилен чтолибо сделать. Война между японцами и «белыми» империями была по несколько иным причинам почти столь же ужасной, и Красный Крест точно так же был лишен всякой возможности действовать. Радикально новые виды вооружения

иметоды ведения войны к 1945 г. сделали возможными такие разрушительные бомбежки городов, каких Европа никогда ранее не видела. Гражданское население опять было безнадежно втянуто в войну, и для него все кончалось не совсем уж плохо лишь в той мере, в какой не проводилась политика намеренного его истребления. Идеология в форме японской военной этики запрещала сдаваться и призывала всецело презирать сдававшихся врагов, усиливалась дегуманизацией

ивзаимным оскорбительным отношением с обеих сторон. Война между европейскими странами Оси и Объединен-

ными Нациями (как они стали называть себя в 1942 г.), главным образом в Западной Европе и прилежащих к европейскому континенту морях и океанах, особенно ярко проиллюстрировала закон сохранения сильных сторон войны при усилении ее слабых сторон: ее неизбежную уязвимость перед темными страстями и вожделениями комбатантов, распаленных войной во всей ее тотальности и абсолютности. Религиозная, культурная и (в меньшей степени) расовая близость делала возможным сохранение некоторых остатков благород-

103

Часть I. Происхождение законов войны

ства и обычных человеческих чувств. Запрет боевого применения химического оружия не нарушался, хотя, следует признать, больше из трезвого расчета последствий, чем ради соблюдения принципа. Эмблема Красного Креста и белый флаг сохраняли некоторый авторитет. Несмотря на то что какаято неизвестная и по сути не поддающаяся вычислению часть людей, готовых сдаться в плен, была убита, военнопленных было много, и с ними обращались в целом не так уж плохо. ИККК сумел многое сделать в рамках Женевских конвенций, система держав-покровительниц продолжала в определенной степени существовать. Нейтральные страны, расположенные в непосредственной близости от зон военных действий, облегчали оказание гуманитарной помощи пострадавшим настолько, насколько это позволяли воюющие стороны. Однако позволялось немногое: главенствующим в их соображениях было недоверие к врагу и беспощадное желание усиливать на него давление — и это давление было скорее чрезмерным, чем недостаточным. Гражданское население

воккупированных странах и в странах, на территории которых происходили боевые действия, становилось жертвой войны не в меньшей степени, чем во вражеских. Будучи международной и соответственно подпадающей под действие международного права, война во многих местах представляла собой также гражданский конфликт, технически выходящий за рамки этого права, и обычные ужасы такого конфликта усиливались odium ideologicum*. Гестапо и тому подобные организации, с одной стороны, и НКВД с компанией — с другой, вносили свою долю невообразимых ужасов (невообразимых, впрочем, лишь поначалу: многие государства быстро становились адептами этих дьявольских наук).

Технологический соблазн или технологическая тирания — не знаю, какое из этих выражений лучше характеризует суть дела, — сила, которую дает техника для того, чтобы обойти правовой принцип и даже полностью сломать его ради достижения военного преимущества, или, если того потребует военная необходимость, можно особенно ярко проиллюстрировать примером использования военной авиации,

вкоторой (даже если не рассматривать появление ядерного оружия) материально-техническое развитие было наибо-

* Идеологической ненавистью (лат.). — Прим. перев.

104

Глава 2. Законы войны от раннего Нового времени до Второй мировой войны

лее впечатляющим. Каждые ВВС, имеющие крупные бомбардировочные силы, по мере приобретения соответствующих средств и обеспечения себя соответствующими предлогами, проводили операции в диапазоне от bona fide* — прицельной бомбардировки военных объектов в зоне смешанных военных

игражданских объектов до mala fide** — намеренной бомбежки гражданского населения. В число этих средств к концу войны стали входить и первые в истории баллистические ракеты. Каждая армия, насколько и когда позволяли обстоятельства, вызывала свою авиацию для тактической поддержки боевых действий с воздуха, и эта поддержка становилась все более разрушительной и смертоносной пропорционально доступным средствам. К концу войны размах бомбардировок нередко определялся необходимостью занять делом боевые экипажи, а также желанием властителей воздуха продемонстрировать мощь своих сил во всей красе. Наземные войска, со своей стороны, все больше проникались идеей, нередко оказывавшейся ложной (как, например, в битве под Монте-Кассино в Италии), что оборонительные позиции врага непременно ослабнут, если их засыпать бомбами, при этом выпуская из внимания, что мирное население также будет засыпано бомбами (как это было во время битвы при Кане во Франции). Новый случайный элемент неизбирательности появился в связи с неспособностью во многих случаях низко и быстро летающих пилотов бороться с искушением открыть огонь по поездам, автотранспорту, судам, скоплениям людей и т.д., когда трудно было разобрать или точно понять, в кого или во что именно они целятся.

Война в воздухе показала четко, как на хорошем рентгеновском снимке, чтó же произошло с классическим правом войны, когда оно подверглось уничтожающим ударам тотальной войны, ведущейся с применением радикально новых видов вооружений и техники. При действиях в этой однородной среде, когда столь большой ущерб мог быть нанесен столь быстро

ис таких больших расстояний, право пострадало гораздо больше, чем в военных действиях на суше и на море; в то же время здесь было гораздо меньше тех уравновешивающих условий, которые, очевидно, имелись при ведении войны на суше и на

* Добросовестный (лат.). — Прим. перев.

**Недобросовестный, злонамеренный (лат.). — Прим. перев.

105

Часть I. Происхождение законов войны

море и способствовали по крайней мере частичному соблюдению норм права и поддержанию личной приверженности участников его основополагающим принципам. Но во всех случаях результаты были неоднозначными. В целом их можно охарактеризовать следующим образом. Правительства и военачальники по большей части соблюдали законы, если с их точки зрения такое поведение отвечало их собственным интересам — интересам, которые могли быть продиктованы просвещенностью, великодушием и дальновидностью, но в равной степени могли сводиться к простой выгоде. Если же такое суждение об интересах не сформировалось, то право и гуманитарные побуждения, на которых основаны его принципы, не имели влияния и не играли никакой роли (за исключением элементов пропагандистского характера) в крупных вопросах политики и стратегии, хотя и могли влиять на принятие менее значимых решений тактического и личного характера.

Из этого накопленного в течение Нового времени опыта можно, по-видимому, извлечь два урока, имеющих отношение к соблюдению и внедрению права войны. Первый урок состоит в том, что самое полное и добросовестное его соблюдение зависит прежде всего от фундаментальной предрасположенности к рыцарскому поведению — готовности идти на риск и нести потери во имя правильности исполнения правовых норм или принципа гуманности. Такого рода жертвенность ради соблюдения закона по вполне понятным человеческим причинам встречается не слишком часто, а по описанным выше практическим соображениям в любом случае вероятнее всего может иметь место тогда, когда малые группы и отдельные индивиды могут извлечь прямой моральный смысл из того, чтó они делают и для кого именно, выбирая противоположный конец шкалы принятия решений по сравнению с такими политически распространенными установками, как «сделать все ради спасения жизни одного из наших ребят»30. Мало было на свете таких вое-

30Проведенное Франсуазой Хэмпсон (Françoise Hampson) сравнительное исследование американского и британского понимания права применительно к санкционированной ООН акции против Ирака в начале 1991 г. привело ее к предположению, что «Королевские ВВС и британская армия, хотя и не были готовы идти на ненужный риск, были готовы пойти на больший риск ради уменьшения опасности для гражданского населения». См. ее статью в:

Proceedings of the American Society of International Law, 45—54,

106

Глава 2. Законы войны от раннего Нового времени до Второй мировой войны

начальников, которые во время весьма дорогостоящих штурмов хорошо укрепленных городов воздержались от воздушных бомбардировок ради спасения гражданского населения, как это сделал Макартур в Маниле в начале 1945 г. (Такую готовность нести бремя ради других не следует смешивать с готовностью понести самоубийственные потери ради эгоцентрических соображений, пусть даже в масштабе некоторого коллектива во имя религиозных и/или политических принципов, как это особенно ярко проявляется в японской этике императорского воина.)

Второй урок состоит в том, что не следует ожидать большого эффекта от перспективы суда и наказания — угрозы, которая неожиданно приобрела столь серьезный масштаб вследствие итогов Второй мировой войны. Какими бы ни были мотивы сознательного решения совершать законные и гуманные поступки вместо того, чтобы совершать безжалостные деяния или просто делать то, что легче (а эти мотивы могут быть весьма различными — от мук совести до юридического педантизма), едва ли в войне 1939—1945 гг. среди них присутствовал страх будущего наказания за неправомерное поведение. Объединенные Нации, начиная с 1943 г., все больше демонстрировали свою решимость привлечь к суду «военных преступников» (еще одно новое популярное выражение). Офицеры и гражданские служащие стран Оси, которые хоть чтото знали о последствиях 1914—1918 гг. и имели возможность сравнивать положение своих стран тогда и теперь, не сомневались, что будет предпринято что-то в этом же роде. Но профессиональные военные, инстинктивно или исходя из принципа склонные предполагать, что, когда они делают что-то неблаговидное по причине военной необходимости или по политическому приказу (чем они, естественно, оправдываются перед самими собой), они делают только то, что сделал бы любой профессиональный военный в подобных обстоятельст-

at 53. Я должен отметить, что раздел «Правила для командиров» в целом достойных всяческих похвал «Правил ведения боя для солдат, принимающих участие в операции „Правое дело“» («Rules of Engagement issued to soldiers who fought in Operation Just Cause») — речь идет об интервенции США на Панаме в декабре 1989 г. — включает следующее положение: «Не подвергая опасности ваше подразделение и не рискуя успехом выполнения боевого задания, примите меры, чтобы минимизировать риск для гражданского населения». См.: Army Times, 13 Aug. 1990, 11—12.

107

Часть I. Происхождение законов войны

вах, не могли заставить себя поверить, что из этого получится что-то серьезное. Офицеры вермахта, после окончания военных действий привлеченные к суду по обвинению в уголовных преступлениях, часто бывали искренне удивлены. Право войны, по их убеждению, не предусматривало такой возможности, и это их убеждение имело под собой определенные основания. Военные трибуналы победивших союзников, применяя это право, в действительности оправдали многих из них.

Более мрачно оценивали перспективы своей послевоенной судьбы те офицеры и должностные лица стран Оси, деятельность которых представлялась совершенно преступной и бесчеловечной, требующей возмездия в любой форме, законной или иной. Это были как крупные деятели, так и мелкая сошка в нацистской партии, чины СС, СД, гестапо, полицаиколлаборационисты и т.п., попытки которых в последние недели войны замести следы, скрыться и сбежать отражали их вполне обоснованный страх. Послевоенные судебные процессы над ними привлекли много внимания, а вынесенные приговоры были встречены с нескрываемым одобрением. Но общепринятое применение термина «военные преступления» для характеристики этих случаев по аналогии с теми, о которых шла речь в предыдущем абзаце, было в той или иной степени ошибочным и вводящим в заблуждение. Некоторые из этих деяний являлись военными преступлениями в точном смысле этого слова, но бóльшая их часть была просто преступлениями — однако преступлениями такого рода, который требовал особого определения. Судопроизводство в их отношении не столько подтверждало право войны, сколько демонстрировало его недостаточность.

Дальнейшее утверждение права войны, даже в той усовершенствованной и обновленной форме, которая сложилась к 1950 г., само по себе в тех обстоятельствах не могло продвинуться настолько далеко, чтобы вернуть реальный смысл идее правового сообщества государств. Послевоенным разработчикам системы обеспечения исполнения международного права постепенно становилось ясно, что введение в действие существующего права войны должно сопровождаться формированием новой отрасли международного права, которая должна рассматривать сходные вопросы, не столь явно входящие в сферу действия права войны или очевидно в нее не входящие. Не все из этих новых категорий жестоких дея-

108