40 Социальная философия

закона природы. Я употребляю здесь понятие «закон природы», как это теперь все больше входит в жизнь в области физико-химических наук, как точно установленное эмпирическое обобщение.

Исторический процесс на наших глазах коренным образом меняет­ся. Впервые в истории человечества интересы народных масс — всех и каждого — и свободной мысли личности определяют жизнь человечества, являются мерилом его представлений о справедливости Человечество, взятое в целом, становится мощной геологической силой. И перед ним, перед его мыслью и трудом, становится вопрос о перестройке биосферы в интересах свободно мыслящего человечества как единого целого.

Это новое состояние биосферы, к которому мы, не замечая этого, приближаемся, и есть «ноосфера»^I.

<...> Ноосфера есть новое геологическое явление на нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей геологической силой. Он может и должен перестраивать своим трудом и мыслью область своей жизни, перестраивать коренным образом по сравнению с тем, что было раньше. Перед ним открываются все более и более широкие творческие возможности. И, может быть, поколение моей внучки уже приблизится к их расцвету.

Здесь перед нами встала новая загадка. Мысль не есть форма энергии. Как же может она изменять материальные процессы? Вопрос этот до сих пор научно не разрешен,

<...> Ноосфера — последнее из многих состояний эволюции биосферы в геологической истории - состояние наших дней. Ход этого процесса только начинает нам выясняться из изучения ее геологического про­шлого в некоторых своих аспектах.

Приведу несколько примеров. Пятьсот миллионов лет тому назад, в кембрийской геологической эре, впервые в биосфере появились бо­гатые кальцием скелетные образования животных, а растений больше двух миллиардов лет назад. Это — кальциевая функция живого вещества, ныне мощно развитая, — была одна из важнейших эволюционных стадий геологического изменения биосферы.

Не менее важное изменение биосферы произошло 70—110 милли­онов лет тому назад, во время меловой системы и, особенно, третичной. В эту эпоху впервые создались в биосфере наши зеленые леса, всем нам родные и близкие. Это - другая большая эволюционная стадия, анало­гичная ноосфере. Вероятно, в этих лесах эволюционным путем появился человек около 15-20 миллионов лет тому назад.

Сейчас мы переживаем новое геологическое эволюционное измене­ние биосферы. Мы входим в ноосферу.

Мы вступаем в нее — в новый стихийный геологический процесс — в грозное время, в эпоху разрушительной мировой войны.

Но важен для нас факт, что идеалы нашей демократии идут в унисон со стихийным геологическим процессом, с законами природы, отвечают ноосфере.

Можно смотреть поэтому на наше будущее уверенно. Оно в наших руках. Мы его не выпустим.

Вернадский В. И. Философские мысли натуралиста. М., 1988. С. 503-512.

В тексте В.И. Вернадского особое внимание следует обратить на критику концепций исторического развития человечества, господствовавших в первой половине XX в. Как принципиальный недостаток всех предшествующих кон­цепций истории и философии В.И. Вернадский отмечает то обстоятельство, что большинство историков и философов его времени рассматривали био­сферу Земли лишь как фон или, в лучшем случае, как сырой материал куль­турно-производственной практики человечества. Сама история человечества, с точки зрения Вернадского, есть не что иное, как история взаимодействия общества и природы, в процессе которой человечество превращается в разум самой природы.

Одним из свидетельств огромного влияния В.И. Вернадского на западную философию является концепция ноосферы и ее развития одного из крупней­ших мыслителей XX в. П. Тейяра де Шардена.

Вопросы и задания:

1. Почему П. Тейяр де Шарден критикует социальный эгоизм и расизм?

2. Каковы перспективы развития науки? Какую роль в этом развитии призвана сыграть философия?

3. В чем заключается опасность ложного коллективизма?

4. Куда направлена эволюция человечества? Что П. Тейяр де Шарден понимает под точкой Омега?

Когда человек узнал, что судьба мира в нем самом, он решил, что перед ним открывается безграничное будущее, в котором он не может затеряться, и эта первоначальная реакция часто увлекает его на поиски своей завершенности в обособлении.

В указанном случае, опасно благоприятствующем нашему индиви­дуальному эгоизму, какой-то врожденный инстинкт, оправдываемый размышлением, побуждает нас считать, что для придания полноты нашему существованию необходимо как можно больше выделиться из множества других Но можно ли достигнуть этой «вершины нас самих» путем самоотделения от всего остального или по крайней мере путем его покорения? Изучение прошлого говорит нам, что, став мыслящим и частично освободившись от порабощения филой, индивид начинает жить для себя. Не следует ли отныне продвигаться вперед по уходящей вдаль линии этого освобождения? Предпочитают становиться все бо­лее одинокими, чтобы полнее жить. В этом случае, подобно какой-то излучающей субстанции, человечество достигло бы кульминационной точки во множестве активных, диссоциированных частиц. Не сноп искр, затухающих в темноте, это, несомненно, была бы та тотальная смерть, гипотеза которой только что окончательно отвергнута нашим основным выбором, - но скорее надежда, что с течением времени некоторые лучи, обладающие большей способностью проникновения или более счаст­ливые, в конечном счете найдут постоянно изыскиваемый сознанием путь к своему совершенству. Сосредоточение путем рассредоточения с остальным. Одинокие и в силу одиночества ищущие спасения элементы ноосферы нашли бы его в доведенной до крайнего предела, до чрезмер­ности, индивидуализации.

Мы видим, что крайний индивидуализм резко выходит за рамки фи­лософии немедленного наслаждения и ощущает потребность совместить себя с глубокими требованиями действия.

В настоящий момент широкие слои человечества чарует другая, менее теоретическая и не столь односторонняя, но зато значительно более коварная доктрина «прогресса путем обособления»,— доктрина селекции и избранности рас. Льстящий коллективному эгоизму, более живой, более благородный и еще более чувствительный, чем инди­видуальное самолюбие, расизм для своего обоснования принимает и продолжает линии древа жкзни строго такими, какие они есть, в их перспективах. В самом деле, что нам показывает история живого мира, если не последовательность вееров, возникающих один за другим, один над другим, вследствие успеха и доминирования привилегированной группы? И почему мы должны ускользнуть от этого общего закона? Значит, еще и теперь, и даже между нами, идет борьба за жизнь, выжи­вание наиболее приспособленного. Продолжается испытание силой. Сверхчеловек должен расти, как всякий другой стебель, из одной почки человечества.

<...> Ложен и противоестествен эгоцентристский идеал будущего, якобы принадлежащего тем, кто, руководствуясь эгоизмом, доводит до крайнего выражения принцип «каждый для себя». Любой элемент может развиваться и расти лишь в связи со всеми другими элементами и через них.

Ложен и противоестествен расистский идеал, когда одно ответвление захватывает для себя весь сок дерева и поднимается за счет омертвления других ветвей. Но чтобы пробиться к Солнцу, требуется комплексный рост всей кроны.

Выход для мира, двери для будущего, вход в сверхчеловечество открываются вперед и не для нескольких привилегированных лиц, не для одного избранного народа! Они откроются лишь под напором всех вместе и в том направлении, в котором все вместе могут соединиться и завершить себя в духовном обновлении Земли. Ход этого обновления теперь необходимо уточнить и над степенью физической реальности его поразмыслить...

<...> Будущее науки. При первом приближении оно вырисовывается на нашем горизонте в виде всеобъемлющей и безукоризненно цельной перспективы универсума Было время, когда допускалась только одна роль познания - освещать, к радости нашего умозрения, совершенно го­товые и совершенно законченные предметы вокруг нас Ныне благодаря философии, которая только что придала смысл нашей жажде все осмыс­лить и осветила ее, мы смутно предвидим, что бессознательность — это своего рода неполноценность или онтологическое зло, мир завершает себя лишь в той мере, в какой он выражается в систематическом и осознанном восприятии, даже (если не в особенности) в математике «открыть» не означает ли создать нечто новое? С этой точки зрения интеллектуальное открытие и интеллектуальный синтез представляют собой не только умозрение, но и творчество. Поэтому только физическое завершение вещей связано с отчетливым восприятием их нами. И тогда правы, по крайней мере частично, те, кто видит венец эволюции в вы­сшем акте коллективного видения, достигнутого путем всечеловеческого стремления исследовать и сооружать.

<...> Ни в какой другой век своей истории человечество не было столь оснащено и не делало стольких усилий, чтобы привести в порядок свои множества. «Движения масс». Это уже не орды, вышедшие потоками из лесов Севера и степей Азии. А как хорошо сказано: соединенный научно «людской миллион». Людской миллион в шеренгах, на парадных площадях. Людской миллион, стандартизированный на заводе. Мото­ризированный людской миллион... И все это приводит лишь к самому ужасному порабощению! Кристалл вместо клетки. Муравейник вместо братства. Вместо ожидаемого скачка сознания - механизация, которая как будто неизбежно вытекает из тотализации...

«Ерриг si muove!»^I

Даже при таком глубоком нарушении правил ноогенеза я утверждаю, что мы должны не отчаиваться, а вновь рассмотреть самих себя Когда какая-либо сила выходит из-под контроля, разве не принимается ин­женер, ничуть не ставя под сомнение ее мощь, опять за расчеты, чтобы найти лучший способ управлять ею? Несмотря на свою чудовищность, не деформирует ли современный тоталитаризм нечто весьма велико­лепное и не близок ли он к истине? Невозможно усомниться - великая машина человечества создана, чтобы действовать, и она должна действо­вать, производя сверхизобилие духа. Если она не функционирует или, точнее, если она порождает лишь материю, то, значит, она работает на обратном ходу...

<...> Все наши трудности и взаимные отталкивания, связанные с противопоставлением целого и личности, исчезли бы, если бы мы только поняли, что по структуре ноосфера и вообще мир представляют собой совокупность, не только замкнутую, но и имеющую центр. Пространс­тво — время необходимо конвергентно по своей природе, поскольку оно содержит в себе и порождает сознание. Следовательно, его безмерные поверхности, двигаясь в соответствующем направлении, должны снова сомкнуться где-то впереди в одном пункте, назовем его омегой, который и сольет, и полностью их поглотит в себе. Какой бы огромной ни была сфера мира, она существует и в конечном счете постигается лишь в том направлении, в котором (будьто вне пространства и времени) смыкаются ее линии. Более того, чем громадной эта сфера, тем более богатым и, значит, более сознательным выступает пункт, в котором концентриру­ется охватываемый им «объем бытия»: поскольку дух в нашем понима­нии - это в сущности способность к синтезу и организации.

<...> Значит, неверно искать продолжение нашего бытия и ноосферы в безличном. Универсум — будущее — может быть лишь сверхличностью в пункте Омега...

Согласно определению, в Омеге суммируется и собирается в своем совершенстве и в своей целостности большое количество сознания, постепенно выделяемого на Земле ноогенезом. Это уже установлено. Но что означает это на первый взгляд совершенно простое выраже­ние — «суммирование» сознания и что из него следует?

<...> Наши творения? Но какое из человеческих творений имеет самое большое значение для коренных интересов жизни вообще, если не создание каждым из нас в себе абсолютно оригинального центра, в котором универсум осознает себя уникальным, неподражаемым образом, а именно нашего «я», нашей личности? Более глубокий, чем все его лучи, сам фокус нашего сознания - вот то существенное, что должен вернуть себе Омега, чтобы быть действительно Омегой. Но это существенное мы не можем отдать другим, как мы даем пальто или передаем факел, ибо мы — само пламя. Чтобы передать себя, мое «я» должно продолжать существовать в том, что оно отдает, иначе дар исчезнет. Из этого следу­ет неизбежный вывод, что сосредоточение сознательного универсума было бы немыслимым, если бы одновременно со всей сознательностью (Conscient) он не собрал в себе все отдельные сознания, при этом каждое сознание продолжает сознавать себя в конце операции, и даже - это тре­буется хорошо усвоить — каждое из них становится там больше собой и, значит, тем больше отличается от других, чем больше оно приближается к ним в Омеге.

Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1987. С. 191-201.

Несмотря на внешнее сходство, концепции Вернадского и Тейяра де Шардена о взаимосвязи природы и общества принципиально отличаются от так называемых натуралистических концепций общества, имевших большое влияние в западной философии и социологии второй половины XIX — пер­вой половины XX в. Краткое описание сути натуралистических концепций общества представлено в монографии B.C. Барулина.

Вопросы и задания:

1. В чем заключаются основные принципы натуралистических концепций общества?

2. Какие социально-политические выводы следуют из натуралистических концепций общества?

3. Чем принципиально отличается коэволюционная концепция взаимо­связи общества и природы от натуралистических?

Натуралистические концепции общества. В XIX - начале

/^ы^я XX в. в социальной философии и социологии большое распространение получили натуралистические концепции общества. Наряду с определенными упрощениями в понимании связи природы и общества, общим преувеличением роли природных факторов и недо­оценкой социальных, это направление выделило и некоторые важные и актуальные проблемы взаимосвязи природы и общества. Натурализм развивался по нескольким направлениям.

Механистическая школа. Механицисты рассматривали общество как статистический агрегат частей. На этой основе они исследовали законы, общие для всей материи и общества в том числе. Труд одного из осново­положников этого направления, американского экономиста и социолога Кэри Генри Чарлза (1793—1879), озаглавлен «Единство закона в соотноше­ниях физической, социальной, психической и моральной науки» (1872). По Г. Кэри, физические законы тяготения, притяжения и отталкивания имеют соответствующие социальные преломления. Выдающийся химик Оствальд Вильгельм Фридрих (1853-1932) в «Энергетических основаниях наук о культуре» отстаивал мысль, что энергетика может дать обществен­ным наукам некоторые фундаментальные эвристические принципы. Так, с энергетической точки зрения культура - это преобразование свобод­ной энергии в связанную. Чем большее количество полезной энергии связывается, тем выше прогресс культуры.

Географическая школа. Сторонники этого направления решающую роль в развитии общества отводили географическим факторам. «Дайте мне карту страны, ее очертания, климат, воды, ветры, - писал француз­ский философ Кузен Виктор (1792—1867), — всю ее физическую геогра­фию, дайте мне ее естественные плоды, флору, зоологию, — и я берусь наперед сказать, каков человек этой страны, какую роль будет играть эта страна в истории, и не случайно, а в силу необходимости, и не в одну эпо­ху, но во все эпохи». Немецкий социогеограф Риттер Карл (1779—1859) исходил из идеи взаимодействия природы И культуры, взаимосвязи всех элементов, формирующих исторически конкретную географическую область. Начиная с К. Ритгера, человек и его история заняли важнейшее место в географии, равно как и география стала объясняющим принци­пом жизни человека и общества. Немецкий зоолог и социолог Ратуель Фридрих (1844—1904) предложил научное описание дифференциации культур в зависимости от свойств географической среды. Влияния среды на человека он делил на статистические, закрепляемые в постоянных биопсихических свойствах индивидов, и динамические, изменяющиеся исторические результаты социально-политической организации. Он же являлся основателем политической географии, т.е. учения о влиянии гео­графической среды на социально-политические организации общества, об аналогиях в развитии живых организмов и государства.

Расово-антропологическая школа. Виднейшим представителем этой школы в XIX в. был французский социальный философ Гобино Артюр де (1816—1882). В книге «Опыт о неравенстве человеческих рас» он вы­двинул положение о том, что: 1) социальная жизнь и культура — продукт расово-антропологических факторов; 2) расы не равны между собой, и это обусловливает неравенство («превосходство», «ущербность», «опасность») соответствующих культур; 3) социальное поведение людей детерминируется биологической наследственностью; 4) расовые сме­шения вредны. А. Гобино считал действительным субъектом истории расы, считал, что смешение рас и стимулирует развитие цивилизации, и приведет ее к гибели.

Разновидностью расово-антропологического направления явилась антропосоциология. Один из ее представителей Ляпуж Жорж Ваше де (1854-1936) исходил в анализе общества из антропологических данных. Он ввел понятие социального отбора, выделил шесть его основных форм: военный, политический, религиозный, моральный, правовой и экономический. Все эти формы в конечном счете пагубно сказываются на человеческих расах, а значит, и на развитии общества. Ж. Ляпуж также пытался установить связь между антропологическими данными и классовой принадлежностью человека.

Биоорганическая школа. Сторонники этой школы рассматривали общество как аналог биологического организма и пытались объяснить общественную жизнь посредством проекции биологических закономер­ностей. Так, русский социологЛименфельд Пауль (1829-1903) считал, что торговля в обществе выполняет те же функции, что и кровообращение в организме, а функции правительства аналогичны функциям голо­вного мозга. Французский социолог Вормс Рене (1869—1926) рассуждал о «половых различиях» различных типов социальных институтов и общественных организмов (в основном примитивных обществ), об их органах, «продуктах выделения». Видным представителем органической школы был немецкий социолог Шеффле Альберт (1831-1903). Он исхо­дил из необходимости целостного анализа общества, рассматривая его как «социальное тело». Исследование общества он делил на социальную анатомию, социальную морфологию и социальную физиологию, направ­ленные на «социальные органы и ткани», т.е. организации, институты, элементы общества. А. Шеффле выделял пять типов «социальных тка­ней», аналогичных тканям организма. Следует отметить, что основой общественной жизни А. Шеффле считал духовные факторы общества, подчеркивал, что биологический организм служит не буквальной осно­вой общества, а методологической базой для аналогий.

Социал-дарвинистская школа. Цель этой школы заключается в рас­пространении эволюционной теории Ч. Дарвина — идей естественного отбора, борьбы за существование и выживание наиболее приспособ­ленных - на общественную жизнь. Первым социальным философом, ставшим на этот путь, по сути создателем социал-дарвинизма, был Спенсер Герберт. По намеченному им пути пошла целая плеяда соци­альных философов XIX в. Пожалуй, наиболее заметное место среди них принадлежит австрийскому социальному философу и социологу Гумило- вичуЛюдвигу (1838-1909). Он считал человечество частицей Вселенной, что означало подчинение общества естественным законам. Общество в его понимании представляет собой реальность, целиком подчиняющую себе индивида. Главный фактор общественной жизни - непрерывная и беспощадная борьба между социальными группами, ставящая целью достичь господства одних над другими. Сначала это борьба между орда­ми, объединенными антропологическими и этническими признаками. Она приводит к возникновению государства, и тогда борьба орд транс­формируется в борьбу групп, классов, сословий, партий. Неотъемлемое качество групп - стремление к господству, благодаря чему в обществе складывается деление на господствующих и подчиненных. Л. Гумилович выдвинул понятие «этноцентризм», которое выражает веру, что данный народ или группа занимает высшее место по отношению к другим, в основе стремления к господству он видел экономические мотивы.

Одним из продолжателей социал-дарвинистских идей Г. Спенсера был американский социальный философ и социолог Самнер Уильям Грэм (1840-1910). Он понимал развитие общества как неуклонную и автоматическую эволюцию. «Эволюция знает, что делает» - так можно выразить его кредо. В связи с этим он отвергал всякие попытки реформи­

ровать, тем более революционизировать общество. Одну из своих работ он назвал «Абсурдное усилие перевернуть мир». Эволюция общества осуществляется через борьбу за существование, которая естественна и неуничтожима. С этой точки зрения конкуренция, социальное неравенс­тво оценивались им как нормальные условия существования и развития общества. У. Самнер выдвинул понятия «мы-группа» и «они-группа», | подчеркнув, что в «мы-группе» господствуют отношения солидарности,

а между группами — враждебности, базирующейся на этноцентризме. I Разумеется, с позиций сегодняшнего уровня развития социальной философии, социологии можно и должно отметить немало фактических неточностей, методологических просчетов в различных натуралисти­ческих учениях XIX — начала XX в. Но с тех же позиций очевидно, что в этих учениях было и немало рационального, немало предвидений, получивших новые импульсы в науке конца XX в.

Барулин B.C. Социальная философия. М., 2002. С. 393-397.

Как видно из вышеприведенного текста, натуралистические концепции практически отождествляют процессы развития общества и закономерности биологических организмов. В этом случае различия между социальными группами и отдельными индивидами рассматриваются по аналогии с раз- i личиями видов биологических организмов. Тем самым социальное нера- I венство и социальный антагонизм приравниваются к законам природы, I отменить или изменить которые общество не в силах. Популярность данных концепций среди консервативных политических кругов Запада, и прежде всего, США во второй половине XIX — первой половине XX в. объясняется тем обстоятельством, что секуляризация социальной мысли в этот период | времени привела к утрате легитимности в массовом сознании прежней || аргументации о необходимости существования социального неравенства, !i которая основывалась на сакрализации социальной иерархии. Поэтому она была заменена квазинаучными аргументами натуралистических концепций общественного развития.

К натуралистическим концепциям общества относится и теория этносов JI.H. Гумилева.

Вопросы и задания:

1. В чем заключаются единство и отличительные особенности природы и человеческой культуры?

2. 

   В чем состоит принципиальный недостаток антропоцентризма?

Принято говорить: «человек и земля» или «Человек и Природа», хотя еще в средней школе объясняют, что

это элементарный, примитивный антропоцентризм, унаследованный от раннего средневековья. Да, конечно, человек создал технику, чего не сделал ни динозавр мезозойской эры, ни махайродус эры кайнозой­

ской. Однако при всех достижениях XX в. каждый из нас несет внутри себя природу, которая составляет содержание жизни, как индивиду­альной, так и видовой. И никто из людей, при прочих равных услови­ях, не откажется от того, чтобы дышать и есть, избегать гибели и охра­нять свое потомство. Человек остался в пределах вида, в пределах биосферы — одной из оболочек планеты Земля. Человек совмещает присущие ему законы жизни со специфическими явлениями техники и культуры, которые, обогатив его, не лишили сопричастности к стихии, его породившей.

Человечество как биологическая форма — это единый вид с огром­ным количеством вариаций, распространившийся в послеледниковую эпоху по всей поверхности земного шара. Густота распространения вида различна, но за исключением полярных льдов вся земля — обита­лище человека. И не следует думать, что где-нибудь есть «девственные» земли, куда не ступала нога человека. Нынешние пустыни и дебри на­полнены следами палеолитических стоянок: леса Амазонки растут на переотложенных почвах, некогда, разрушенных земледелием древних обитателей; даже не утесах Анд и Гималаев найдены следы непонятных нам сооружений. Иными словами, за период своего существования вид homo sapiens неоднократно и постоянно модифицировал свое распро­странение на поверхности Земли. Он, подобно любому другому виду, стремился освоить возможно большее пространство с возможно большей плотностью населения. Однако что-то ему мешало и ограничивало его возможности. Что же?

В отличие от большинства млекопитающих homo sapiens нельзя на­звать ни стадным, ни индивидуальным животным. Человек существует в коллективе, который, в зависимости от угла зрения, рассматривается то как социум, то как этнос. Вернее сказать, каждый человек является одновременно и членом общества, и представителем народности, но оба эти понятия несоизмеримы и лежат в разных плоскостях, как, например, длина и вес, или степень нагрева и электрический заряд.

<...> Спонтанное развитие социальных форм через общественно- экономические формации присущ только человеку, находящемуся в коллективе, и никак не связано с его биологической структурой. Этот вопрос настолько ясен, что нет смысла на нем останавливаться. Зато вопрос о народностях, которые мы будем именовать во избежание терми­нологической путаницы этносами, полон нелепостей и крайне запутан. Несомненно одно: вне этноса нет ни одного человека на земле. Каждый человек на вопрос: «Кто ты?» ответит: «русский», «француз» «перс», «масаи» и т.д., не задумавшись ни на минуту. Следовательно, этническая принадлежность в сознании — явление всеобщее. Но это еще не все.

Какое значение или, главное, какой смысл вкладывает каждый человек из числа перечисленных в свой ответ? Что он называет своим народом, нацией, племенем и в чем он видит свое отличие от сосе­дей — вот нерешенная до сих пор проблема этнической диагностики. На бытовом уровне она не существует, подобно тому, как не требует определения различие между светом и тьмой, теплом и холодом, горьким и сладким. Иными словами, в качестве критерия выступает ощущение. Для обыденной жизни этого достаточно, но для понимания мало. Возникает потребность в определении. Но тут начинается раз­нобой. «Этнос — явление, определяемое общностью происхождения»; «этнос — порождение культуры на базе общего языка»; «этнос — группа людей, похожихдруг на друга»; «этнос — скопище людей, объединенное общим самосознанием»; «этнос — условная классификация, обобща­ющая людей в зависимости от той или иной формации» (это означает, что категория этноса нереальна); «этнос — порождение природы»; «этнос — социальная категория».

Обобщая разнообразные в деталях взгляды советских ученых на со­отношение природы и общественного человека, можно выделить три точки зрения. 1. «Единая» география сводит всю деятельность человека к природным закономерностям. 2. Некоторые историки и этнографы считают все феномены, связанные с человечеством, социальными, делая исключение лишь для анатомии и отчасти физиологии. 3. В антропо­генных процессах различаются проявления общественной и комплекса природных (механическая, физическая, химическая и биологическая) форм движения материи. Последняя концепция представляется автору единственно правильной.

Особое место занимает точка зрения М.И. Артамонова, известного археолога и историка хазар. По его мысли, родившейся вследствие долгих занятий археологическими, т.е. мертвыми культурами и памятниками, лишенными саморазвития, но разрушающимися от течения времени (об этом см. выше), «этнос, как и класс, не социальная организация, а состояние, при этом зависимость человека от природы тем меньше, чем выше его культурный уровень; это прописная истина». Согласиться трудновато.

Начнем с последнего тезиса. Организм человека входит в биосферу Земли и участвует в конверсии биоценоза. Никто не может доказать, что профессор дышит иначе, чем бушмен, или размножается неполовым путем, или нечувствителен к воздействию на кожу серной кислоты, что он может не есть, или, наоборот, съедать обед на 40 человек, или что на него иначе действует земное тяготение. А ведь это все зависимость от природы того самого организма, который действует и мыслит, приспо­собляется к изменяющейся среде и изменяет среду, приспосабливая ее к своим потребностям, объединяется в коллективы и в их составе создает государства. Мыслящая индивидуальность составляет единое целое с организмом и, значит, не выходит за пределы живой природы, которая является одной из оболочек планеты Земля. Но вместе с тем человек отличается от прочих животных тем, что изготовляет орудия, создавая качественно иную прослойку — техносферу. Произведения рук человека, как из косного, так и из живого вещества (орудия, произведения искус­ства, домашние животные, культурные растения), выпадают из цикла конверсии биоценоза. Они могут лишь либо сохраняться, либо, ежели не законсервированы, разрушиться. В последнем случае они возвращаются в лоно природы. Брошенный в поле меч, перержавев, превращается в окись железа. Разрушенный замок становится холмиком. Одичавшая собака делается диким зверем - динго, а лошадь - мустангом. Это смерть вещей (техносферы) и обратный захват природой похищенного у нее материала. История древних цивилизаций показывает, что природа хотя и терпит урон от техники, но в конечном счете берет свое, разуме­ется, за исключением тех предметов, которые преображены настолько, что стали необратимы. Таковы кремневые орудия времен Палеолита, отшлифованные плиты в Баальбеке, бетонированные площадки и пластмассовые изделия. Это трупы, даже мумии, которые биосфера не в силах вернуть в свое лоно, но процессы косного вещества — химические и термические — могут вернуть их в первозданное состояние в том слу­чае, если нашу планету постигнет космическая катастрофа. А до тех пор они будут называться памятниками цивилизации, ибо и наша техника когда-нибудь станет памятником.

Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1990. С. 21—25.

Хотя В.И. Вернадский, П. Тейяр де Шарден и их последователи рассмат­ривают ноосферу как итог эволюции биосферы, однако, с их точки зрения, возникновение человека и общества, тем более формирование ноосферы, свидетельствуют о принципиально новой стадии эволюции живой природы, не сводимой по своим закономерностям развития и функционирования к предшествующим.

Общество - часть природы, но такая ее часть, которая призвана стать разумом природы, приводя в гармоничное единство ее стихийные, разно­направленные силы. В учении В.И. Вернадского о биосфере и ноосфере уже содержатся основные идеи коэволюции общества и природы. Однако введение самого термина «коэволюция» и дальнейшая разработка концепции взаимосвязи природы и общества в процессе истории принадлежат академику Н.Н. Моисееву.

Вопросы и задания:

1. Что Н.Н. Моисеев понимает под термином «коэволюция» общества и биосферы Земли?

2. Какие опасности подстерегают человечество в процессе развития про­изводства энергии?

Первый этап программного метода — формирование целей. Основная задача этого этапа, если речь идет об экологических проблемах глобального масштаба, заключается в создании представления о гомеостатической стабильности человечества как еди­ного целого, стабильности, которая определяет цели, объективно при­сущие человечеству как единому организму.

Принцип целостности человечества, постепенного его превращения в единый организм с едиными общими целями разделяется далеко не всеми. Его отвергают националистические концепции фашизма и ки­тайского традиционализма, как и все другие учения о существовании избранной нации или расы. Однако без подобного принципа, являю­щегося подлинным выражением современного гуманизма, какие-либо рекомендации о сохранении глобальной стабильности лишены всякого смысла.

В предыдущей главе мы уже затронули проблему глобального гомеос- тазиса, необходимость рассматривать человечество как единый организм и сформулировали принцип обоюдной эволюции, или коэволюции человека и биосферы. Этот принцип, конечно, включает в себя и тезис о сосуществовании человека и биосферы, без которого любые слова о едином организме и коэволюции будут лишь сотрясением воздуха. На современном этапе развития цивилизации уже невозможно, опасно пренебрегать теснейшей взаимосвязью процессов эволюции биосферы и человеческого общества.

В силу своей чрезвычайной общности и неоднозначности термин «коэволюция» требует пояснений. Конечно, его смысл существенно отличается от представлений Римского клуба об ограниченной эволю­ции, или тайм-ауте, которые часто фигурируют в качестве альтерна­тивы современному неконтролируемому росту энерговооруженности и промышленного потенциала человечества. Я уже высказывал свое убеждение в том, что существование вида homo sapiens нельзя мыслить без дальнейшего развития производительных сил и без возрастающего воздействия на окружающую среду.

Сама возможность коэволюции требует прежде всего того, чтобы скорость изменения параметров биосферы под воздействием антро­погенных факторов не была слишком высокой. Она должна допускать адаптацию человека к изменяющимся внешним условиям. И, напротив, изменение внешних условий существования человека вследствие антро­погенных воздействий также должно носить адаптационный характер целенаправленного изменения параметров биосферы.

Моисеев Н.Н. Человек, Среда, Общество. М., 1982. С. 196-200.

Синтез концепции коэволюции, теории Большого взрыва и глобального эволюционизма, концепции нелинейного развития открытых неравновесных систем И. Пригожина, осуществляемый многими отечественными и зару­бежными учеными разных областей науки, привел в начале XXI в. к теории Универсальной, или Большой, истории.

Вопросы и задания:

1. Каковы научные предпосылки становления концепции коэволюции природы и общества?

2. Что такое Универсальная (Большая) история?

3. Какова природа эндоэкзогенных кризисов?

4. Каким образом человечество выходит из этих кризисов?

Концепция всемирной истории изначально носила ев-

/"^mk^U роцентричный характер, за что в XIX и особенно в XX в. подверглась острой критике сторонниками «цивилизационного» под­хода (Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер, ранний А. Тойнби и др.), а затем «исторического партикуляризма», «постмодернизма», национального и религиозного фундаментализма. Вместе с евроцентричной идеологией была отвергнута сама идея общечеловеческой истории, вплоть до того, что Шпенглер предложил сохранить за понятием человечество исклю­чительно «зоологическое» значение.

И в начале XXI в. правомерность всемирно-исторического взгляда, особенно в его эволюционном истолковании, принимается не всеми. Но открытиями археологов, антропологов и историков убедительно оп­ровергнуты главные аргументы Данилевского и Шпенглера: отсутствие преемственности в развитии региональных цивилизаций, отсутствие в прошлом событий, которые имели бы ключевое значение для всего человечества и т.д. Векторный характер истории человечества доказы­вается эмпирически, поэтому в научной (в отличие от идеологической) дискуссии можно оспаривать те или иные трактовки, но не реальность всемирной истории как предмета.

Более того, в первой половине XX в. было установлено глубокое взаимовлияние геологических, биотических и социальных процессов; в результате оформилось новое направление междисциплинарных ис­следований эволюции - глобальная история (от лат. globus — шар). Это история Земли, рассматриваемая как последовательное образование, развитие и взаимодействие планетарных сфер, в процессе которых биота, а затем общество становились ведущими агентами преобразований.

Основоположниками глобальной истории стали советский биохи­мик В.И. Вернадский, а также французские антрополог П. Тейяр де Шарден и философ Э. Jlepya, доказавшие, что история человечества представляет собой фазу эволюции земного шара, которая заверша­ется созданием ноосферы. Такой подход остается влиятельным и в современной науке.

<...> До Вернадского над согласованием прогрессистской филосо­фии с естественно-научными представлениями бились другие выда­ющиеся умы, от Ж. Кондорсе до Ф. Энгельса. И приходили к столь же обескураживающему результату: немыслима бесконечная перспектива при конечной судьбе Земли и Солнца. В лучшем случае, допускалось, что вечная материя постоянно рождает в разных точках космического пространства всплески подобные земной истории, но какая бы то ни было поступательная преемственность между ними исключена. Только самые безоглядные «космисты» - Г. Фихте, А. Гумбольдт, Н.Ф. Фе­доров и К.Э. Циолковский, рискуя выглядеть посмешищами в глазах образованных современников, доказывали, что разум выведет человека за пределы планеты-колыбели. Его влияние распространится на кос­мическое пространство, бесконечность которого и служит гарантией безграничного прогресса.

Но и космисты решались экстраполировать поступательное разви­тие только в будущее: космос до человека оставался вне истории. Что же касается «респектабельной» науки, вплоть до XX в. единственное основание для допущения об универсальных тенденциях давало второе начало термодинамики. Из него вытекало, что, если материальный мир представляет собой единое целое, то он неуклонно деградирует от максимальной организации к абсолютной энтропии. С физической теорией тепловой смерти гармонировала биологическая теория катаст­роф, обоснованная отцом палеонтологии Ж. Кювье: образование новых живых форм принципиально исключено, и их разнообразие истори­чески сокращалось из-за геологических и космических катаклизмов. Крыша над этим теоретическим зданием - концепции социального и духовного вырождения — была возведена намного раньше, чем стены и фундамент.

Но если в биологии и в социологии идея нисходящего развития по­лучила в XIX в. солидные альтернативы (О. Конт, Г. Спенсер, Ч. Дарвин, Э. Тэйлор, К. Маркс и др.), то физика могла противопоставить энтро­пийной концепции только тезис об открытости бесконечной вселен­ной, т.е. ее внеисторичности. Да и те эмпирические данные, которые свидетельствовали о последовательной эволюции жизни и общества, и построенные на них выводы явственно контрастировали с обобщениями термодинамики; по выражению Р. Кэллуа, «Клаузиус и Дарвин не могут быть оба правы».

Концепция Универсальной (Большой) истории как цельной картины эволюционных процессов от Большого Взрыва до современного обще­ства оформилась в 1980-90-х годах. Ее предпосылками послужили два ключевых достижения в науке XX в. Во-первых, релятивистские модели эволюционной космологии получили косвенные подтверждения (эффект красного смещения, реликтовое излучение и т.д.) и широкое признание.

Идея историзма глубоко проникла в физику и химию: все объекты ма­териального мира, от нуклонов до галактик, стали рассматриваться как временные продукты определенной эволюционной стадии, имеющие свою историю, предысторию и конечную перспективу. Во-вторых, был выявлен ряд механизмов, посредством которых открытые физические системы способны спонтанно удаляться от равновесия с внешней средой и, используя ее ресурсы, стабилизировать неравновесное состояние. Модели самоорганизации сделались предметом интереса едва ли не во всех научных дисциплинах.

В итоге обнаружилось, что социальная (в том числе духовная), био­логическая, геологическая и космофизическая истории представляют собой стадии единого эволюционного процесса, пронизанного сквоз­ными векторами, или мегатенденциями. При этом, хотя универсальные тенденции реализовались без нарушения физических законов необрати­мости (прежде всего, второго начала термодинамики), их направление не укладывается в парадигму классического естествознания.

<...> Живое вещество, вероятно, образовалось в очень редких и ограниченных локусах космического пространства, и только одно из миллионов биологических семейств Земли вышло на социальную стадию развития. Но еще А. Эйнштейн обращал внимание на то, что появление живой клетки и цивилизации изменяет состояние Вселенной. Станов­ление же ноосферы означает, что на некоторой стадии универсального развития начался обратный процесс расширения конуса: сфера влияния разума увеличивалась, и нет веских оснований принципиально ограни­чивать потенциальную возможность ее дальнейшего расширения.

<...> Еще в 1947 г. Э. Шредингер показал, что работа против энтропии не может производиться иначе, как за счет «потребления упорядоченнос­ти», т.е. ценой роста энтропии других систем. При внешнем изобилии открытые неравновесные системы наращивают объем антиэнтропийной работы, захватывая в меру возможностей пространство жизнедеятель­ности. Рано или поздно экстенсивный рост приводит к исчерпанию доступных ресурсов — и в результате обостряется специфический кризис в отношениях между неравновесной системой и средой.

641

Кризисы такого типа экологи назвали эндо-экзогенными: система (организм, биологическая популяция, общество) сталкивается с не­благоприятными изменениями среды, вызванными ее собственной активностью. Эндо-экзогенные кризисы, к числу которых относятся, конечно, и все кризисы антропогенного (техногенного) происхожде­ния, играют особую роль в эволюции. Когда наработанные механизмы антиэнтропийной активности становятся контрпродуктивными, чре­ватыми катастрофическим ростом энтропии, наступает бифуркаци­онная фаза. Если невозможно сменить среду обитания, то дальнейшие события сводятся, в конечном счете, к двум сценариям. Либо система

приближается к равновесию, т.е. деградирует (простой аттрактор), либо еще более удаляется от него, усовершенствовав антиэнтропийные ме­ханизмы. Последнее достигается ростом внутреннего разнообразия и усложнением структуры, а также формированием более динамичной и дифференцированной модели мира.

Сценарий выхода из кризиса за счет повышения уровня неравно­весности называется странным аттрактором. Это уже «квазицелевая» ситуация — в том смысле, что актуальная задача сохранения оборачи­вается устремленностью системы к качественно новому состоянию. В развитом обществе эта общеэволюционная закономерность принимает форму сознательных проектов по переустройству технологической базы, организационных и психологических основ.

Применение синергетической модели в культурной антропологии позволило включить в Универсально-исторический контекст генезис и эволюцию духовной культуры, также опосредованные антропогенными кризисами. Показано, в частности, что инструментальный интеллект, как всякий орган антиэнтропийной активности, при определенном уровне развития обернулся смертельной опасностью для ранних гоминид: был нарушен этологический баланс между природной вооруженностью животных и прочностью инстинктивного торможения внутривидовой агрессии. В новых противоестественных условиях выжить смогли лишь немногие стада Homo habilis, в которых сформировались специфические фобии, искусственно ограничившие агрессию против сородичей и выра­зившиеся заботой о мертвых, а также о больных и раненых. Такие стада стали первыми носителями протокультуры и зачинателями качественно нового витка эволюции.

В последующем социальные организмы оставались жизнеспособны­ми постольку, поскольку качество культурной регуляции уравновеши­вало их технологический потенциал. Периодически образовывающиеся диспропорции в развитии инструментальной и гуманитарной культуры влекли за собой всплеск экологической и (или) геополитической аг­рессии, за которым чаще всего следовал обвал: общество подрывало природные и организационные основы собственного существования. Такой механизм отбора и отбраковки внутренне разбалансированных социумов обеспечивал до сих пор сохранение человечества: при истори­чески последовательном росте убойной силы оружия и демографической плотности процент жертв социального насилия от общей численности населения на протяжении тысячелетий не только не увеличивался, но и, в долгосрочной тенденции, сокращался.

Гипотеза техно-гуманитарного баланса (чем выше мощь производс­твенных и боевых технологий, тем более совершенные механизмы культурной регуляции необходимы для сохранения общества), верифи­цированная впоследствии многообразными эмпирическими данными и расчетами, подсказана именно синергетической моделью истории. Она объясняет не только факты обвала процветавших оазисов цивилизации, но и факты прорыва человечества в новые культурно-исторические эпохи. В тех случаях, когда антропогенный кризис охватывал обширный регион с высоким уровнем культурного разнообразия, его обитателям удавалось найти кардинальный выход из тупика. Это были переломные эпизоды общечеловеческой истории, сопряженные с изменениями, по большому счету, необратимыми: сменой технологий, ростом информа­ционного объема интеллекта, усложнением социальной организации, совершенствованием культурных ценностей и норм.

Подчеркнем, что конструктивное разрешение каждого антропоген­ного кризиса сопровождалось очередным повышением неравновесности социальной системы, усилением искусственной опосредованности со- циоприродных и внутрисоциальных отношений и в целом — удалением общества вместе с природной средой от естественного (дикого) состо­яния. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить собирательство и охоту с земледелием и скотоводством (неолитическая революция), сельское хозяйство с промышленностью (индустриальная революция) или промышленное производство с компьютерным (информационная революция).

Синергетическая модель включает в концепцию Универсальной истории драматические процессы социальной и духовной эволюции, демонстрируя вселенские истоки человеческого разума и морали без обращения к мистике Божественного промысла. Биологический и социальный «прогресс» видится не как цель, но как средство сохране­ния неравновесной системы в фазах неустойчивости, и в целом - как цепь успешных адаптаций к последствиям собственной активности (на фоне преобладающих разрушительных эффектов неустойчивости). Наконец, взгляд на историю, особенно в ее переходных стадиях, под таким углом зрения помогает конструировать сценарии обозримого будущего и отличать реалистические прогнозы, проекты и рекомен­дации от утопий.

Разумеется, Универсальная история — не философское, а общенауч­ное направление. Но оно остро нуждается в философском осмыслении и представляет философам обширный «фронт работ». Здесь выделена одна, синергетическая версия, представляющаяся автору наиболее раз­работанной и методологически фундированной.

Назаретян А. П. Универсальная (Большая) история — учебный курс и поле междисциплинарного сотрудничества // Вопросы философии. 2004. № 4. С. 72-74, 78-79.

Одной из самых главных проблем, обсуждаемых учеными и философами в начале XXI в. в русле концепции коэволюции и Большой истории, является

проблема современного экологического кризиса и путей выхода из него. Многочисленные концепции, идеи, взгляды на эти проблемы можно раз­бить на три группы: пессимистические, оптимистические и реалистические. К пессимистическим концепциям может быть отнесена концепция одного из известных экологов Р.К. Баландина.

Вопросы и задания: