1981 Году с серией статей в журнале "Нью-Йоркер", где дал определение

низшего класса, развитое затем в специально посвященной этой проблеме

книге2*. Однако такой подход представляется нам несовершенным. Определяя

underclass в качестве социальной группы, выключенной из состава общества

либо по обстоятельствам непреодолимого характера (инвалидность, психические

расстройства и т.д.), либо фактически по собственному желанию (устойчивые

группы лиц с антисоциальными проявлениями и проч.), социологи фактически

выносят эту группу за рамки общества, изображая конфликт между обществом и

его "низшим классом" как внешний. Относя к этой категории не более трети

лиц, официально находящихся за чертой бедности, исследователи фактически

отказываются рассматривать данный социальный слой как значимую силу в

современном обществе.

Иная, более предпочтительная, на наш взгляд, точка зрения была

предложена в 1963 году известным шведским экономистом Г.Мюрдалем,

определившим underclass как "ущемленный в своих интересах класс, состоящий

из безработных, нетрудоспособных и занятых неполный рабочий день лиц,

которые с большей или меньшей степенью безнадежности отделены от общества в

целом, не участвуют в его жизни и не разделяют его устремлений и успехов"

См.: Auletta К. The Underclass. N.Y., 1982. Myrdul G Challenge to Affluence.

N.Y., 1963. P. 10.. Именно в этом смысле мы и используем понятие "низшего

класса". Полагая, что в ближайшие десятилетия основными сторонами нового

социального конфликта способны стать высокообразованная элита общества и те

социальные группы, представители которых не могут найти себе адекватного

применения в условиях экспансии высокотехнологичного производства, мы

относим к формирующемуся "низшему классу" не только самые обездоленные слои

общества, но и всех граждан, находящихся за чертой бедности, а также тех,

кто получает сегодня доход, не превышающий половины дохода

среднестатистического индустриального работника, занятого полный рабочий

день. При таком подходе к данной категории относится не менее трети

населения развитых постиндустриальных стран.

Предлагаемое нами определение "низшего класса" используется прежде

всего для адекватного противопоставления его среднему классу и "классу

интеллектуалов". Относя к последнему наиболее высокообеспеченные 20

процентов населения, мы считаем возможным разделить оставшиеся 80 процентов

на две неравные группы: одна из них представляет собой "низший класс", куда

входит 13-15 процентов населения, находящегося за гранью бедности (сюда

включаются и представители деклассированных групп), а также около 15

процентов населения, чьи доходы не превышают половины среднего дохода

современного наемного работника. Оставшиеся 50 процентов и формируют сегодня

тот средний класс, который в ходе становления информационного хозяйства

подвергается активной дезинтеграции, в результате которой большая его часть

переходит в имущественный слой, близкий к низшему классу, а относительно

немногочисленная пополняет высшие страты общества. В такой трактовке "низший

класс" не представляется чем-то выключенным из общественной жизни; напротив,

именно консолидация и формирование его самосознания способно оказаться в

будущем одним из факторов нарастания социального конфликта. Подходя с таких

позиций к анализу тенденций, отчетливо проявляющихся в хозяйственной жизни

постиндустриальных обществ на протяжении последних десятилетий, мы находим

подтверждения для самых пессимистических ожиданий.

Основной причиной происходящей сегодня в западных странах социальной

стратификации выступает развитие экономики, базирующейся на потреблении и

производстве информации и знаний. В этих условиях, как отмечают большинство

социологов, "число рабочих мест, не требующих высокой квалификации, резко

сокращается, и тенденция эта сохранится (курсив мой. - В.И.) и в будущем"

Winshiw Ch.D., Bramer W.L. Future Work. Putting Knowledge to Work in the

Knowledge Economy. P. 230.. Важнейшими вехами, отражающими становление новой

реальности, являются, с одной стороны, середина 70-х, а с другой - вторая

половина 80-х годов. В первом случае во всех постиндустриальных странах была

зафиксирована разнонаправлснность движения долей капитала и труда в

национальном доходе; доля капитала стали расти, а доля заработной платы

снижаться. Наиболее рациональным объяснением этого феномена выступает, на

наш взгляд, апелляция к тому, что в высокотехнологичных компаниях, где

собственность и управление не разъединены, доходы создателей компаний

отражаются в статистике как предпринимательские доходы, как доля капитала, а

не как вознаграждение за высококвалифицированный труд, каковым по своей

природе являются. Во втором случае заметно гораздо более фундаментальное

изменение: производительность в промышленных компаниях начала расти при

стабильной и даже снижающейся оплате труда. Этот факт ярко свидетельствует,

на наш взгляд, о том, что принципы организации индустриального общества

окончательно преодолены. С данного момента присвоение возрастающей доли

национального богатства оказалось связанным не с интенсивностью труда, не с

эффективностью использования материалов и оборудования и даже не с уровнем

полученного формального образования, а с тем, насколько способен или

неспособен человек использовать и генерировать новое знание, наращивать свой

интеллектуальный капитал. Развитие подобных тенденций приводит к тому, что

низкоквалифицированные работники оказываются сегодня в гораздо более тяжелом

положении, нежели раньше, поскольку даже "экономический рост не может

обеспечить их "хорошими" рабочими местами, как это было в прошлом" Danziger

S.H., SandefurG.D., Weinberg D.H. Introduction //DanzigerS.H., Sandefur

G.D., Weinberg D.H. (Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. P.