96[254]. В-пятых, информационный сектор обеспечивает

экономический рост без пропорционального увеличения затрат энергии и

материалов; так, если в первые послевоенные годы доля стоимости сырья и

энергии в затратах на изготовление применявшегося в

----------------

^[247] - См. Gates В., with Hemingway С. Business @ the Speed

of Thought. Using a Digital Nervous System. N.Y., 1999. P. 116.

^[248] - См. Peel M. Oceans Apart over Online Share Trading

// Financial Times. 1999. August 6. P. 27.

^[249] - См. Schilling A.G. Deflation. P. 53.

^[250] - CM. Elias D. Dow 40,000. Strategies for Profiting

from the Greatest Bull Market in History. N.Y., 1999. P. 122.

^[251] - См. Kanter R.M. World Class. Thriving Locally in the

Global Economy. N.Y., 1995. P. 203 205.

^[252] - См. Castells M. The Information Age: Economy,

Society and Culture. Vol. 1: The Rise of the Network Society. Maiden

(Ma.)-0xford (UK), 1996. P. 222.

^[253] - См. Elias D. Dow 40,000. P. 96.

^[254] - См. Handy Ch. The Hungry Spirit. Beyond Capitalism

-- A Quest for Purpose in the Modem World. L., 1997. P. 26.

------------------

телефонии медного провода достигала 80 процентов, то при производстве

оптоволоконного кабеля она сокращается до 10 процентов^[255]; при

этом медный кабель, проложенный по дну Атлантического океана в 1966 году,

мог использоваться для 138 параллельных телефонных вызовов, а оптоволоконный

кабель, инсталлированный в начале 90-х, способен обслуживать одновременно

1,5 млн. абонентов^[256]; как следствие, трехминутный

трансатлантический телефонный разговор, который в конце 40-х стоил (в

современных ценах) почти 800 долл., сегодня обходится американцу в среднем в

84 цента^[257]. Примеры такого рода можно продолжать сколь угодно

долго. На основе тенденции к абсолютному сокращению энергопотребления,

сложившейся во второй половине 80-х и в 90-е годы в развитых странах, их

правительствами одобрена стратегия, которая на протяжении ближайших трех

десятилетий обеспечит десятикратное снижение ресурсоемкости единицы

национального дохода: потребности в природных ресурсах на 100 долл.

произведенного национального дохода должны снизиться с 300 килограммов в

1996 году до 31 килограмма^[258]. Характерным свойством

информационного сектора экономики и его влияния на традиционные отрасли

является то, что издержки на производство широкого круга благ, в том числе и

потребительских, фактически не меняются при весьма существенном повышении их

качества^[259]. Можно отметить и целый ряд других факторов,

существенно меняющих характер экономики в условиях роста ее информационной и

высокотехнологичной составляющих, однако для целей нашего исследования более

важными представляются иные проблемы.

Если в 70-е и 80-е годы, когда постиндустриальный мир испытывал

давление со стороны поставщиков сырья, а его товары должны были жестко

конкурировать с производимыми в новых индустриальных странах, вопросы

ресурсной независимости и снижения материале- и энергоемкости продукции

рассматривались в числе наиболее приоритетных, то теперь акценты значительно

сместились. На первый план вышли проблемы инвестиционной активности, а также

конструирования такой корпоративной стратегии, которая способна обеспечить

высокую конкурентоспособ-

ность продукции и активное проникновение компании на новые рынки.

Рассматривая эти вопросы, нельзя не видеть радикального отличия современной

хозяйственной парадигмы западных стран от существовавшей несколько

десятилетий назад; это отличие во многом объясняет то новое качество

экономического роста, благодаря которому постиндустриальная цивилизация

заняла уникальное положение в системе мирового хозяйства.

^[255] - См.: Drucker P.F. The New Realities. Oxford, 1996.

P. 116.

^[256] - См.: Rosenberg N. Uncertainty and Technological

Change // Landau R., Taylor Т., Wright G. (Eds.) The Mosaic of Economic

Growth. Stanford (Ca.), 1996. P. 336.

^[257] - См.: Coyle D. The Weightless World. Strategies for

Managing the Digital Economy. Cambridge (Ma.), 1998. P. 3.

^[258] - См.: World Resources 1998-1999. N.Y.-Oxford, 1998.

P. 163.

^[259] - См.: Morgan B. W. Strategy and Enterprise Value in

the Relationship Economy. P. 78-79.

Традиционная экономическая теория, как неоднократно подчеркивалось

выше, придает огромное значение связке "инвестиции и рост"; сокращение

инвестиций, как принято полагать, не может не отразиться на темпах

экономического роста, и сама такая тенденция признается одним из явных

свидетельств хозяйственного неблагополучия. Однако в условиях перехода к

информационной экономике прежние теоретические постулаты становятся не

только ограниченными, но в ряде случаев даже неправомерными и

парадоксальными.

Первый парадокс заключен в новом соотношении роста (growth) и развития

(development), производительности (productivity) и эффективности

(performance) ^[260], результативности (efficiencies) и

возможностей (opportunities) ^[261] Как только информационный

сектор хозяйства стал занимать столь значительное место в экономической

системе, простое увеличение производства тех или иных благ уже не может

гарантировать ни одной национальной экономике не только укрепления ее

позиций на международной арене, но даже сохранения ранее достигнутого

положения. Сегодня необходимо, с одной стороны, наращивать производство

новых видов товаров и услуг, что способно дать компании или стране

возможность лидировать на рынке, и, с другой стороны, формировать новые

качества человека -- поскольку лишь таким образом можно поддерживать спрос

на продукцию производства, возможности которого к расширению практически

безграничны. Следовательно, можно констатировать факт, принципиально не

умещающийся в рамки традиционной экономической науки: сегодня возможен

хозяйственный рост без соответствующего экономического развития, и,

напротив, быстрое и успешное развитие вполне ре-

^[260] - См.: Information Technology and Service Society. A

Twenty-First Century Lever. P. 5-6.

^[261] - См.: Kelly К. New Rules for the New Economy. Ten

Radical Strategies for a Connected World. N.Y., 1998. P. 167.

ально в условиях отсутствия роста большинства макроэкономических

показателей. Второй парадокс напрямую связан с первым: если в новых условиях

качества человека как потребителя информационных благ становятся важнейшим

лимитирующим фактором их производства, то должна измениться и вся концепция

инвестиционной активности. Инвестиции всегда считались определенной частью

национального продукта, отвлекаемой от потребления и направляемой на

расширение производства; теперь оказывается, что активизация потребления

может означать с точки зрения инвестиций больше, чем наращивание

производственного потенциала в собственном смысле этого слова, что

"важнейшим фактором экономического роста является накопление человеческого

капитала" ^[262]. Таким образом, снижение инвестиций в их

традиционном понимании сегодня не является препятствием не только для роста

экономики, но и для устойчивого и поступательного ее развития. Следует

отметить в то же время, что в нынешних условиях сохранение инвестиций на

стабильном уровне или их снижение не является, разумеется, и условием

экономического роста. Наиболее точным представляется в этой связи

утверждение, что сам по себе традиционно исчисляемый уровень инвестиционной

активности не дает сегодня представления об экономическом росте, равно как и

экономический рост не свидетельствует однозначно о масштабах инвестиций.

Таким образом, наличие развитого информационного хозяйства делает

экономический рост и инвестиционную активность относительно независимыми и

даже взаимно нейтральными.

На протяжении 90-х годов поляризация развитых стран Запада и

большинства их восточноазиатских и латиноамериканских "конкурентов"

происходила именно на основании разнонаправленной динамики данных

показателей.

В этот период США и большинство стран Западной Европы (за исключением

Германии) устойчиво снижали как нормы сбережений, так и уровень

инвестиционной активности. Следует еще раз подчеркнуть, что главным образом

этот процесс рассматривался большинством экономистов в качестве важнейшей

причины замедления их экономического роста.

Данные, приводимые западными экспертами относительно реальных

показателей нормы сбережений и инвестиций в США, существенно разнятся, хотя

и не изменяют общей картины. Тенденция к снижению доли средств, направляемых

на то, что традиционно рассматривается как текущее потребление, непрерывно

^[262] - Crafts N., Toniolo G. Reflections on the Country

Studies // Crafts N., Toniolo G. (Eds.) Economic Growth in Europe Since

1945. P. 580.

укрепляется. Весьма характерно, что сберегаемая доля присваиваемого

дохода оказывается тем больше, чем более серьезными выглядят экономические

трудности; вместе с тем практика показывает, что данная тенденция не может

быть переломлена никакими обстоятельствами. В течение последних тридцати лет

"норма личных сбережений достигала пика -- примерно 9,4 процента от чистого

дохода -- в 1975 и в 1981 годах" ^[263]; при этом в 90-е годы

среднее значение этого показателя составляло, согласно расчетам экспертов

компании "Меррил Линч", около 4 процентов^[264] (4,3 процента в

1996 году^[265]), а в 1997 году достигло 3,8

процента^[266] -- абсолютного минимума за весь послевоенный

период^[267]. Как отмечает Л.Туроу, с сентября 1998 года норма

накопления в США стала отрицательной, то есть население сегодня направляет

на текущее потребление больше средств, нежели получает в качестве

располагаемого дохода^[268]. Подобная ситуация не знает аналогов в

экономической истории. Эти цифры особенно впечатляют при сравнении с

соответствующими показателями в других странах. В конце 70-х, когда

американские граждане сохраняли для будущих нужд около 7 процентов своего

дохода, в Японии норма сбережений достигала 20,8 процента^[269], и

даже в середине 90-х, когда в США этот показатель, оказавшийся минимальным

среди всех остальных стран "первого мира", не превосходил 4 процентов

располагаемого дохода^[270] (в 1997 году был достигнут минимум в