39. Русская Церковь и культура в XVIII в.

Критики церковной реформы Петра I (см. том 2), за немногими исключениями, были склонны объяснять все недостатки в жизни Русской Церкви, в том числе и проявлявшуюся во многих важных областях несостоятельность церковного управления, непосредственно и исключительно введенной Петром государственной церковностью. Такое суждение слишком суммарно, чтобы быть исторически оправданным. Сколь бы ни была справедлива эта точка зрения по тому или иному конкретному поводу, она совершенно упускает из виду другую сторону проблемы — те важные факторы, которые воздействовали на политику самого государства по отношению к Церкви и определяли развитие государственной церковности в течение синодального периода. Церковная реформа Петра I являлась составной частью преобразования им всего государства, которое, будучи завершено в целом, не могло не оказать влияние и на церковную политику государства, и на саму Церковь. За два столетия своей истории петровская Россия претерпела глубокие изменения в государственной, социальной и культурной жизни, которые не могли не затронуть и внутреннюю жизнь Русской Церкви. Под воздействием петровских реформ и их последствий радикально изменились религиозные, социальные и культурные условия жизни русского народа. Вследствие этих перемен епископат и духовенство в заботах об окормлении вверенного им народа столкнулись со множеством трудностей, которых совершенно не знала Церковь в прежней Московской Руси. Все это делало одной из первоочередных задач полную реформу привычных приемов и методов пастырской работы. Решение этой задачи предъявляло к иерархам, приходскому духовенству и их высшему руководству — Святейшему Синоду чрезвычайно высокие требования как в организационном, так и в духовном отношении. Церковная жизнь любого народа протекает в тесной связи с преобразованиями в области государственной и культурной. В истории России XVIII–XX вв. обнаруживаются четыре важнейших фактора, поставивших перед Церковью чрезвычайно трудные задачи: 1) территориальный рост государства; 2) прирост населения; 3) изменения в социальной структуре и состоянии культуры; 4) новый характер государственной власти и ее позиция по отношению к Церкви[4]. Территориальный рост государства повлек за собой расширение епархий, строительство новых церквей, а также численное увеличение епископата и духовенства. Уже в Московской Руси, и особенно к концу XVII столетия, ввиду роста государственной территории встал вопрос об увеличении числа епархий. В императорский период непрерывный территориальный рост представлял собой следующую картину.

40. Русская Церковь при Павле I и Александре I.

Царствование императора Павла Петровича (1796-1801) было переходным. Опасаясь потери престо­ла, на который не имела законных прав, Екатерина держала сына фактически под арестом в Гатчине, он вступил на престол в 42 года в полити­ческом отношении несовершеннолетним. Воспитанник митрополита Платона (Левшина), Павел был глу­боко верующим человеком: не деистом, как его мать, но и не по­верхностным религиозным романтиком, как его наследник Алек­сандр. Однако общим у него с Александром было некое внеконфессиональное отношение к религии. Он приютил у себя изгнан­ные Наполеоном Иезуитский орден и орден Мальтийских рыцарей, принял звание Великого мастера ордена. Приглашал он и папу римского переселиться в Россию. Убежденный монархист-самодержавник, Павел хотел восстановить византийскую традицию священноимператоров, попытавшись во время своей коронации в полном обмундировании, с саблей, войти в алтарь Царскими вра­тами, чтобы причаститься вместе с духовенством. Но митрополит Платон остановил его словами о бескровной жертве. Павел поко­рился, снял оружие, но в Царские врата во­шел. Это единственный случай вхождения царя Царскими вратами в алтарь. Павел уважал духовенство, но по-канцелярски: считая гражданские награды высочайшим почетом, начал на­граждать орденами, медалями, аксельбантами священников и епис­копов, причем как белое духовенство, так и архиереев, вслед за своей матерью, впервые в истории православия наградившей мит­рой протоиерея. Система обер-прокурорства еще не сформирова­лась и зависела от личности обер-прокурора. Первый обер-прокурор павловского царствования князь В. А. Хованский ввел строжайший контроль чуть ли не за каждым шагом архиерея и на­чал распространять власть прокурорских мирских чиновников и на епархии, требуя от консисторских секретарей ежемесячных ра­портов обер-прокурору После жалобы Синода императору Хованс­кий был не только снят, но Синоду было предложено самому из­брать преемника. Им был избран граф Д. И. Хвостов, который по сути отошел в тень, предоставив всю власть председателю Синода митрополиту Амвросию на следующие три года. Это была лебеди­ная песнь синодского епископата, так как следующим обер-проку­рором, в 1803 г., стал князь А. Н. Голицын, гонитель Цер­кви александровской эпохи. Ассигнования на Церковь, компенсация за отнятые имения при Павле были удвоены, достигнув почти четверти государственных доходов от них, значительно увеличена смета на духов­ные школы. Павел удвоил размеры земельных наделов архиерейских домов, и предоставил монастырям и тем же архие­реям много мельниц, мест для рыбной ловли и других наделов. В его же царствование было узаконено единоверие, допускавшее бо­гослужебный обряд Старой веры. Открыт ряд дополнительных семинарий, а Петербургская и Казанская возведены в 1797 г. в звание академий. Трагедия Павла - неприспособленность к влас­ти, отсутствие гибкости и способности идти на компромиссы, непоследовательность и бессистемность, враждеб­ные отношения с екатерининскими вельможами, порожденные не­расположением к ним и строгостями, а также восста­новлением телесных наказаний дворянству, но не духовенству, рав­но как и попытка развязать войну с Англией стоили ему жизни.

XIX век начался с восшествием на престол в 1801 г. Александра I - человека лицемерного, загадочного, склонного к мистицизму. Он качался от мечтаний об утопическом золотом веке к пессимистическим мыслям о бренности мира и бессмысленности всех человеческих потуг. Он олицетворял собою новую эпох. Поверхностное и эмоциональное пробуждение не вело к глубо-ким богословским раздумьям. Жажду духовности, вызванную распадом секулярных рационалистических надежд, общество пыталось утолить из мистичес­ких учений - пиетизма и масонства, Галлицизированное и вольтерьянствующее русское «просвещенное» общество не могло принять "отсталую", крестьянскую Восточную Церковь. Пиетизм и масонство были приемлемы по­тому, что пришли с Запада. Их распространенность свидетельствовала о раздвоении Церкви на внешнюю и внутрен­нюю. Внешняя - это видимая Церковь с ее обрядами, канонами и догматикой, которые воспринимались как средство постиже­ния высшей цели - Церкви внутри самого себя, а через нее - мисти­ческого непосредственного познания Божества, Творца. Общес­твенная храмовая молитва трактовалась как значи­мое действие для некультурной толпы и была началь­ным этапом для избранного меньшинства. При такой установке конфессиональные различия теряли значение. Александровская эпоха была временем предельной религиоз­ной терпимости в России, не распространявшейся на пра­вославие, к которому высший свет относился с пре­небрежением за его сложную догматику, дисциплину, обрядность и за упор на общественное богослужение. Широко распространялись секты, как завозимые с Запада, так и доморощенные. Масоном был Михаил Сперанский. Будучи семинарским преподавателем он заставил Санкт-Петербургскую духовную академию принять в качестве профессора еврейского языка и философии немецкого лютеранского пиетистского богос­лова и мастера петербургской масонской ложи Фес­слера. Ректору Петербургской академии Филарету (Дроздову) удалось до­биться удаления Фесслера; Сперанский перевел Фесслера в Мос­ковскую академию, начальство которой было менее влиятельно. После чего увольнения Фесслера добились розенкрейцеры, заявившие, что Фссслер - враг христанства. поскольку отрицает божественность Христа, признавая его только как учителя нравственности. Помимо масонов, иезуитов и розенкрейцеров распространены были также доморощенные сек­ты хлыстов, скопцов, молокан и духоборцев, проповедовавшие со­вершенно открыто. Селиванов, глава запрещенной секты скопцов, жил от­крыто в Петербурге и беседовал несколько раз с Александром I на богословские темы. Быть сектантом, причем самым крайним, было выгодно. Молоканам, отказывавшимся от во­енной службы и не признававшим никаких правительств и государ­ственных налогов, были подарены государством плодороднейшие земли в Новороссии (по 15 десятин на мужскую душу), в то время как законопослушные православные крестьяне оставались бесправ­ными крепостными. Такие же отказчики от военной службы, не­мецкие менониты, могли не только создавать свои самоуправляю­щиеся земледельческие колонии в России, но и с неофициального разрешения голицынского Синода обращать в свою веру соседних русских крестьян. Все же эта обстановка способствовала духовному пробужде­нию. В обществе наблюдалось своеобразное богоиска­тельство, хотя и сентиментальное, чуждое церковности. Продол­жалось возрождение мо­нашества, которое через три десятилетия начнет оказывать влия­ние на некоторые круги русского высшего света. Павел Пестель мечтал о том, как он после установле­ния нового государственного порядка удалится в монастырь, чтобы умереть иноком.

Александровская эпоха не внесла ничего существенного в вопросы богословской мысли, религиозной фило­софии, а тем более в разработку вопросов места национальной Церкви в государственном организме. В 1817 г. власти объединили управление Церковью и образованием в едином Министерство духовных дел и народного просвещения, на­зывавшемся обычно Сугубым министерством. Главой его был на­значен обер-прокурор Голицын, говоривший о себе как об универ­сальном христианине, признающем только религию, которая опи­рается на духовный опыт сердца. Отсюда его интерес к сектам, проповедовавшим второе рождение и опыты духовного пробужде­ния Что касается православной Церкви, то создание Сугубого ми­нистерства над Синодом означало понижение автори­тета и сокращение полномочий архиереев, на но­вом посту Голицын сохранил за собой и обер-прокурорство. Факти­ческим органом голицынского псевдобогословия был «Сионский вестник», издававшийся учеником Шварца и Новикова Дабзиным - председателем розенкрейцерской ложи. Чтобы избежать полно­го отождествления с масонством и розенкрейцерством, Голицын держал при себе в качестве духовника архимандрита-обскуранта Фотия. Как Александр I и Голицын, Фотий выдвигал идею построения теократического государства, только понимали они эту идею по-разному. Результатом тесного сотрудничества Голицы­на и Фотия была строгая религиозно-нравственная цензура печати и образования. Известны пресловутые «реформы университетско­го образования и быта», инспектор университетов Магницкий успел провести только в Казанском университете, пре­вратив студенчество в некие полумонашеские общины. Студенчес­кие дортуары делились по этажам в соответствии с нравственным обликом студентов. Нравственно «здоровые» этажи мо­лились за «падших», но не смели общаться с ними. На каждом эта­же было тюремное помещение, куда отправляли на хлеб и воду осужденных университетской общиной студентов. Профессоров наказывали, если содержание лекций противоречили Библии в понимании Голицына-Фотия-Магницкого. Философия должна была опираться на Ветхий Завет, правоведение - на «Русскую правду» и т.д. Дружба и сотрудничество Фотия с Голицыным продолжались до 1824, пока Фотий не понял, что масонско-пиетистское богосло­вие Голицына имеет мало общего с его «православ­ным» богословием. Фотий добился встречи с императором, посылая ему письма апокалиптического характера, в которых пу­гал царя революционным духом пиетистских книжек Госнера. Пос­ле беседы с Александром, не поняв, что религиозное мышление Александра сродни голицынскому.

Фотий очередной встрече с Голицыным не только отказался дать ему благословение, но проклял и предал его анафеме, про­должал писать царю, требуя закрытия Библейского общества, ликвидации Духов­ного министерства и изгнания его главы, Фесслера. Его поддержал митрополит Петербургский Сера­фим (Глаголевский). Это было связано с интригой Аракчеева, видевшего в Голицыне главного конкурента. 15 мая 1824 г. Голицын был уволен, Сугубое ми­нистерство упразднено. Показательно, что в 1818 автора книги «Разговор о бессмертии души над гробом младенца» Евстафия Станевича выслали из столицы и наказали цензора, одобрившего издание книги - архимандрита Иннокентия (Смирнова), ректора Петербургской духовной академии. Офици­альный предлог- аморальность темы смерти младенца, на деле - месть Голицына за косвенную критику в книге его Сугубого министерства и выпады против лабзинского «Сионского вестника». После отстав­ки Голицына автор и цензор были оправданы, книга издана тиражом 2500 экземпляров и ре­комендована Синодом как нравственно-назидательное чтение. Запрещена и реабилитирована книга была по лич­ному распоряжению императора.

Заслугой голицынского министерства надо признать предпринятый под покровительством Библейского об­щества филиала Британского библейского общества, перевод на русский язык Священного Писания. Председателем Общества до отставки был Голицын, научный перевод с еврейских и гречес­ких текстов делался профессорами и бакалаврами Петербургской академии, Одним из энтузиастов и переводчиков был молодой Филарет (Дроздов), будущий митрополит Московский. Филарет боролся и за переход семинарий и академий с латыни на русский язык, но удалось добиться только при Николае I. В 20-е гг было напечатано первое полное русское издание Нового завета с Псалтирью и Пятикнижие Ветхого Завета.

Однако назначенный новым министром народного просвеще­ния престарелый адмирал Шишков повел борьбу против русской Библии. Он утверждал, что нет русского языка, а лишь славянский - возвышенный и вульгарный. И перевод Священного Писания на вульгарный диалект славянского является чуть ли не богохульством. А массовое издание его на таком .диалекте- еще больше принижает Писание; делает доступным в каждом доме. Листы священной книги начнут использоваться в качестве оберточной бумаги, непочтение поведет к распростране­нию вольнодумства, ересей, атеизма. Особенно Шишков и митрополит Петербургский Серафим выступали против перевода Пятикнижия с еврейского оригинала, мотивируя это рас­хождением оригинала с церковнославянским текстом и отсутстви­ем возможности проверить подлинность перевода. По их настоянию напечатанный перевод Пятикнижия был сожжен. Поддерживаемые Синодом Шишков и Серафим выступали и против филаретовского -Катехизиса-, из-за перевода молитв на русский язык и из-за того, что язык катехизиса (предназначенного для начальных школ!) близок разговорному. Катехизис удалось спасти только после восстановления церковнославянского тек­ста молитв и архаизации русского текста учебника синодской ко­миссией. Закрытия ненавистного Фотию Серафиму и Шишкову Библейского общества и прекращения русского перевода Священ­ного Писания они добились уже при Николае I, который распорядился непроданные экземпляры не уничтожать, а распрос­транять среди заключенных. На пост министра просвещения в 1828 г. назначен князь К. К. Ливена, ак­тивного члена закрытого Библейского общества с первого дня его существования. Ливен принадлежал к секте Моравских братьев и, став министром, возродил Немецкое библейское общество в родной Прибалтике, но не Русское и не в остальной империи, министром просвещения которой он был по должности! Духовные нужды России ни министра, ни его царственного покровителя не интересовали. Полный русский перевод Корана был опублико­ван раньше перевода Библии. Раньше русского и с благословения Синода появились переводы Священного Писании на мордовский, татарский, алеутский. Противником русского перево­да Библии был и Сперанский, ко­торый рекомендовал читать английский перевод.

Важным событием была реформа духовной школы 1808-1814 гг. В XVIII и начале XIX века духовные школы были лучшими учебными заведениями России. Они обеспечивали солидные знания в области классической культуры, фи­лософии, латыни, историографии и естественных наук. Большинство общественных, научных и госу­дарственных деятелей были воспитанниками духовной школы - от Ломоносова до председателя комиссии 1782 г. по созданию регу­лярной сети гражданских государственных школ графа П. В. Завадовского, от елизаветинского канцлера Безбородко до Сперанского. Созданная комиссией Завадовского Санкт-Петербургская педагогическая учительская семи­нария (зародыш Петербургского университета, позднее преобразо­ванная в Педагогический институт) столкнулась с тем, что только ученики семинарий обладали достаточной ака­демической подготовкой для успешного обучения в ней. По распоряжению правительства ежегодно определенное ко­личество семинаристов направлялось в учительскую семинарию, и к 1801 г. из 400 ее выпускников более 300 были бывшими семина­ристами. Большинство студентов всех рус­ских университетов, существовавших при Александре I в приказном порядке набиралось из семинарий. Из 66 профессоров Московского университета в начале XIX века 22 были выпускника­ми семинарий, 33 иностранцами и 11 окончили русские гражданские школы или были воспитанниками домашних учителей. Правительственные постановления 1797 и 1803 гг. обя­зали семинарии поставлять ежегодно не меньше 50 студентов в Пе­тербургскую медицинскую академию. Из 762 врачей, вышедших из акаде­мии в 1808-1822 гг.., более 700 были бывшими семинариста­ми. 75 % студентов правоведческих факультетов 1828-1876 гг. – бывшие семинаристы. Пока духовные учебные заведения выполня­ли функцию главной общеобразовательной школы Империи, правительство заставляло делать упор на общее образова­ние. Ког­да Александр I завершил создание общегосу­дарственной системы трехступенчатой гражданской школы, можно было подумать о придании духовной школе богословского направления. Этому-то вопросу была посвяще­на реформа 1808-1814 гг.

Создана была четырехступенчатая система: уездное духовное училище - школа грамотности с элементарным ознакомлени­ем с церковнославянским языком и основами богословия; епархиальное училище, дававшее неполное среднее образование с богословским уклоном; шестилетняя семинария, дававшая среднее богословское образование, но по уровню знаний скорее неполное высшее учебное за­ведение. В ходе реформы было введено преподавание русского языка как особого предмета; больше внимания церковнославянскому и греческому языкам за счет со­кращения латыни. Система завершалась духовной академией. Таковых теперь было четыре; две бывшие Сла­вяно-греко-латинские (в Киеве и Москве) плюс две новые акаде­мии - Петербургская и Казанская. В академиях обучались отлични­ки из выпускников семинарий - будущие архиереи, профессоры самих академий, преподаватели семинарий и гимназические учителя закона Божьего. С повсеместным распространением семинарского образования как почти обязательного условия рукоположения стала исчезать традиция избрания кандидатов в священники приходом, а в епископы - епархиальным съездом. При старой системе главными критериями избра­ния были (в нисходящем порядке): личное благочестие, нравственные качества, административные способнос­ти, образованность кандидата. При Петре приоритет получи­ла формальная образованность, в связи с чем в начале XVIII века большинство епископов призывалось с Украины, из Киевской академии, поскольку Московская нахо­дилась в стадии становления. Были и политические факторы пред­почтения киевского духовенства. Студенты академии принимали мона­шеский постриг не по призванию, а из карьерных видов на епис­копство, не окончив академии. Подлинного монашества и мо­нашеского образа жизни большинство из них не вело, вызывая раздражение у белых священников.

Хотя преобразователям не удалось добиться перехода се­минарий и академий с латинского на русский, было введено преподавание русского языка, русской литературы и русской истории, более интенсивно начали преподаваться греческий и церковнославянский. Началось вытеснение латыни: больше предметов стало препод­аваться на русском. Языческий классицизм и дру­гие светские предметы заменены изучени­ем богословия и восточных Отцов Церкви. Хотя реформа была не идеальной, с нее началось проникновение подлинно православного святоотеческого богосло­вия в официальную школу, чему содействовало монашеское возрождение старчества. В 1820 г изгна­ние из России иезуитов и закрытие их богословской академии и духовного центра, открытых в Полоцке в 1811 г. В то же время правительственная комиссия не удовлетворила просьбу митропо­лита Филарета об издании богословских учебников на русском языке. Комиссияпод влиянием Шишкою, ответила, что книги станут доступны простым смертным, которых они могут соблазнить в ереси. Латынь как предмет преподавания умирала, чему способствовала переориентировка семинарии в 30-е гг. на практические предметы, нужные деревенскому священни­ку: основы земледелия и медицины. К 40-м гг. богословская шко­ла окончательно перешла на русский язык.

В то же время богословская школа становится сословной: со времени Петра духовенство и всевозможные церковнослужители должны были от­правлять своих сыновей в семинарии, чтобы избавить их от вхождения в сословия, облагаемые налогами и рекрутскими поборами; после секуляризации цер­ковных земель Церковь вынуждена ограничить размер своей школьной системы, из-за отсутствия средств принимая только детей духовенства и церковных служащих; духовные школы обеспечивали детей духовенства хоть какими-то бурсами, кры­шей над головой и питанием, а большинство духо­венства было слишком бедным, чтобы позволить себе платное обучение своих детей в государственных, а тем более в частных школах. При этом к середине XIX века светские учебные заведе­ния по уровню образования стали превосходить духовную школу, страдающую от недостатка средств после инфляции 20-х-ЗО-х гг. Семинариям не на что было приобретать новое обо­рудование, и зарплаты педагогов в семинариях и академиях к се­редине века составляли от 50 до 80 процентов от ставок в светских учебных заведениях, что способствовало оттоку самых талантливых учителей в светскую школу.