16. Социально-философские и этические взгляды в.Н. Татищева и а.Д. Кантемира.

К числу идеологов петровских реформ, оставивших заметный след в истории отечественной философии, следует причислить Феофана Прокоповича, В. Н. Татищева и А. Д. Кантемира. Названных мыслителей надо отличать от умеренных сторонников и слабовыраженных противников реформ, каковыми были, например, Иоанникий и Софроний Лихуды, Стефан Яворский и Феофилакт Лопатинский.

Василий Никитич Татищев (1686 – 1750) происходил из древнего рода, восходящего к князьям Смоленским. Первоначальное образование он получил в Артиллерийской школе Я. В. Брюса, с которым впоследствии поддерживал тесные отношения. С 1712 по 1716 г. жил в различных немецких государствах: Пруссии, Саксонии, Силезии, где изучал инженерное дело, фортификацию, артиллерийское искусство, историю, педагогику, географию, философию, одновременно выполнял ответственные дипломатические поручения. С 1724 по 1726 г. он находился в Швеции, где познакомился с видными деятелями шведской духовной культуры, затем занимал ответственные административные должности, не раз попадал в опалу и умер под домашним арестом в своем имении Болдино.

Татищев был человеком энциклопедически образованным, оставившим заметный след в самых разнообразных сферах духовной деятельности. Помимо «Истории Российской с самых древнейших времен», одной которой уже было бы достаточно, чтобы обессмертить свое имя, Татищев прославился трудами в области естествознания, географии и педагогики. Вместе с тем предпочтение он отдавал социально-политической проблематике, где ему удалось достигнуть серьезных успехов.

Под влиянием просветительской литературы у Татищева сложилось философское мировоззрение, проникнутое духом скептицизма. Его философские взгляды наиболее отчетливо изложены в трактате «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ» (1733, опубликован был лишь в 1887 г.). Главным в гуманитарных науках он считал самопознание человека. В качестве инструмента такого познания предлагалось использовать естественный «свет разума». Под добром Татищев понимал «спокойность души или совести», иными словами, спокойное наслаждение материальными и духовными благами мира сего. Подобные принципы способствовали построению конвенциональной (основанной на договорных началах) системы нравственных правил, характерной для просветительской литературы XVIII в. «…Человек, – писал он, – по естеству желает быть благополучен. К благополучию же нашему нужна нам любовь и помощь других, ибо должны мы любовь других заимодательно изъявлять».

Татищев предложил оригинальную классификацию наук, положив в ее основу принцип полезности. Науки он разделил на «нужные», «щегольские», «любопытные» и «вредные». Богословие, причисленное к наукам «телесным» и потому включенное в дисциплины «нужные», трактовалось в пантеистическом ключе, что позволяло рассматривать природу как совокупность проявлений Бога. «Нужные» науки включали в себя множество дисциплин, как-то: логику, физику, химию и др., – одним словом, те, что способствуют материальному благосостоянию и сохранности тела человека. К «щегольским» наукам Татищев отнес различные искусства, к «любопытным» – астрологию, физиогномику и хиромантию. «Вредные» науки включали в себя гадание и колдовство. С историко-философской точки зрения не лишено интереса мнение Татищева о возможности и необходимости разработки русской философской терминологии.

В вопросе соотношения знания и веры Татищев занимал позицию, вызывавшую непонимание даже у таких во многом индифферентных к православию деятелей, как Петр I и Феофан Прокопович. Первый из них чуть было не отделал защитника «философов эпикуровой секты» своей знаменитой дубиной3, второй, видимо уповая на силу слова, составил рассуждение о богодухновенности Песни Песней. Действительно, Татищев в своей защите религиозной терпимости нередко прибегал к довольно радикальным для того времени утверждениям: «…умному до веры другого ничто касается и ему равно Лютер ли, Кальвин ли… или язычник с ним в одном городе живет или с ним торгуется. Ибо не смотрит на веру, но смотрит на его товар, на его поступки и нрав и по тому с ним обхождение имеет…»4.

С возрастом радикализм Татищева заметно сгладился, что нашло отражение в «Духовной» – социально-философском произведении, которое было написано как обращение к сыну. Словно бы вспоминая свою молодость, Татищев писал: «…человек во младости и благополучии мало о законе божий и спасении души своея прилежит, но водим паче помыслами плотскими… Егда же человек приближится к старости или скорби, болезни, беды, напасти и другие горести усмирят плоть его, тогда освобождается дух от порабощения, очистится ум его и примет власть над волею, тогда познает неистовство и пороки юности своея и начнет прилежать о приобретении истинного добра, еже познать волю творца своего и прилежать о знании закона божия…». И в дальнейшем мысль Татищева балансировала между выдержанным в духе размытой терпимости «Разговором» и едва ли не ортодоксальной «Духовной». Даже в экономических трудах, например в «Рассуждении о беглых», он обращался к аргументам, почерпнутым из Священного Писания6.

Татищев хорошо знал научную и философскую литературу, использовал в своих трудах сочинения Х. Вольфа, Г. Гроция и П. Бейля, ссылался на произведения Н. Макиавелли, Т. Гоббса, Дж. Локка и др., хотя и считал их небезопасными для общественного спокойствия.

Будучи одним из видных членов «ученой дружины», Татищев вместе с Феофаном Прокоповичем и Кантемиром выступал против традиционной «московской» идеологии и делал все возможное, чтобы не допустить реставрации старых порядков. При всем том он расходился, например, с Феофаном Прокоповичем в понимании сущности и приложимости естественного права, которое выводил из естественных потребностей человека, считая, что от природы каждый индивид стремится к спокойствию и благополучию. Являясь сторонником сильной государственной власти, он тем не менее не ставил знак равенства между ней и абсолютизмом, что отличало социально-политические построения того же Прокоповича.

Государство Татищев понимал как продукт общественного договора; оно должно было стоять на страже общественной пользы и народного блага. Он не считал абсолютную монархию универсальной формой власти, но связывал ее выбор с рядом факторов: географическим положением страны, численностью населения, распространением просвещения в различных слоях общества. Демократия, по его мнению, целесообразна для городов-государств и маленьких республик; аристократическое правление – для небольших государств, чье географическое положение, например остров, исключает внезапное нападение неприятелей; монархия – для обширных континентальных империй. Отличие политической мысли Татищева от многих его современников заключалось в том, что он видел в распространении просвещения средство изменения государственного строя: самодержавная монархия в его представлении непременно должна была эволюционировать в сторону монархии конституционной и представительной.

Начиная с 30-х гг. Татищев вдумчиво изучает проблемы крепостного права, исследует его влияние на производительные силы страны. Сохраняя твердое убеждение в преимуществах наемного труда, он выявляет его исторические истоки и приходит к выводу, что «до царя Федора крестьяне были вольные и жили за кем хотели». Полученные знания Татищев постарался применить на практике: в экономических записках 40-х гг. он указывал на то, что помещики не должны забывать о своих обязанностях перед крестьянами, призывал дать им большую экономическую свободу, в частности советовал заменить барщину оброком. После установления режима Бирона мыслитель, оставаясь сторонником реформ, подчеркивал нецелесообразность немедленной отмены крепостного права, полагая, что такое действие повлечет за собой рискованные социальные потрясения.

Сословное деление общества оправдывалось Татищевым, как разделение обязанностей и труда, не противоречащее естественному праву. Реалии Российской империи, с присущей ей известной социальной мобильностью, служили оправданием стремлений Татищева распространить грамотность среди служилых сословий русского общества. Вместе с тем он не одобрял попытки купечества влиться в ряды дворянства. Проявляя интерес к процессу производства материальных благ и их последующего перераспределения, Татищев высоко оценивал и купечество, и непосредственных производителей, считая их создателями национального богатства, однако он опасался усиления финансового капитала, имевшего тенденцию превращаться в капитал паразитический.

«История Российская с самых древнейших времен» была задумана Татищевым как труд фундаментальный, однако изложить в ней свои взгляды на философию истории в виде последовательной концепции ему не удалось. Он придерживался оптимистической теории прогресса человеческого рода, основными вехами которого считал создание письменности, пришествие Христа и изобретение книгопечатания И. Гутенбергом. При этом он полагал, что развитие просвещения приведет к конституционному ограничению самодержавных монархий, росту сознательности подданных, среди которых самое широкое распространение получит философия.

Для России Татищев считал монархию наиболее подходящим способом правления, однако предлагал и некоторые средства ее ограничения, в частности полагал возможным делегировать законодательную власть «общенародию», понимаемому как совокупность привилегированных слоев тогдашнего общества. В 1743 г. он подал в сенат «Произвольное и согласное рассуждение и мнение собравшегося шляхетства русского о правлении государственном», в котором содержался проект своеобразного двухпалатного парламента, «высшего и другого правительства». Перед смертью Татищев сделал набросок русской конституции, который, впрочем, уничтожил.

Антиох Дмитриевич Кантемир (1708 – 1744) был сыном молдавского господаря князя Дмитрия Константиновича Кантемира, который, спасаясь от турецкого султана, вместе с семьей бежал в Россию, где стал советником Петра I. Образование, полученное в Славяно-греко-латинской академии, Санкт-Петербургской Академии наук, он существенно пополнил в Лондоне и Париже, где в 30 – 40-е гг. служил в качестве чрезвычайного посланника, причем с 1738 г. в ранге полномочного министра (в Париже он и умер). Возвышение Кантемира объяснялось его энергичным участием в февральском перевороте 1730 г., который позволил утвердиться на российском престоле в качестве самодержавной государыни Анне Иоанновне.

В Санкт-Петербургской Академии наук Кантемир изучал философию (у Х. Ф. Гросса), физику (у вольфианца Г. В. Бильфингера) и ряд других дисциплин. Знакомство с академическими кругами способствовало сближению Кантемира с Феофаном Прокоповичем, с благословения которого были написаны его знаменитые «Сатиры».

Во время пребывания за границей особо тесные отношения Кантемир поддерживал с такими мыслителями, как Ш. Л. Монтескье и П. Л. Мопертюи. Многосторонняя образованность и изящный ум русского посланника были оценены видными представителями европейского Просвещения. Так, Вольтер писал ему: «Я знаю, что из Ваших рук выходят плоды и цветы всех климатов; языки современные и древние, философия и поэзия, все Вам доступны в равной мере»7. А немецкий драматург и философ И. К. Готшед считал его человеком «исключительных даровании и великой учености, который делал честь своему отечеству во многих областях».

Кантемир перевел на русский язык ряд философских сочинений, среди каковых следует упомянуть «Разговоры о множестве миров» Б. Фонтенеля, «Персидские письма» Ш. Л. Монтескье. Работая над переводами, Кантемир создавал новые научные термины, которые впоследствии прижились в русском языке, как-то: «плотность», «прозрачное и непрозрачное тело», «наблюдение». Кантемир, вообще говоря, считается создателем первого варианта русского литературного языка, в основе которого лежала речь разговорная. Начинания его способствовали демократизации языка, распространению знаний среди широких слоев населения, хотя, надо отметить, новый стиль уступал прежнему в выразительности и синтаксической гибкости.

К собственно философским произведениям Кантемира относятся проникнутые идеями Ф. Фенелона одиннадцать «Писем о природе и человеке», где философия определяется как «основательное и ясное знание дел естественных и преестественных». При этом философию Кантемир разделял на логику, этику, физику и метафизику. По характеру своих взглядов он принадлежит к рационалистам деистического толка. В молодые годы Кантемир находился под влиянием идей Р. Декарта, но вскоре от них отказался, эклектически заимствовав теорию тяготения И. Ньютона и теорию предустановленной гармонии Г. В. Лейбница. Во взглядах на природу и общество он остался механицистом. Примечательны в данном отношении следующие его слова: «Весь мир таков есть в своем величестве, каковы часы в своей малости, и что все в нем делается через движение, некое установленное, которое зависит от порядочного учреждения частей его». В теории познания Кантемир допускал элементы сенсуализма, но только на начальной стадии познавательного процесса.

Гелиоцентрическая система нашла в лице Кантемира своего ревностного сторонника. Нельзя сказать, что система эта была известна в России ранее. Отдельные сведения об учении Н. Коперника приводились в курсах Славяно-греко-латинской академии, в 1724 г. в Москве была издана книга Х. Гюйгенса «Книга мировоззрения, или Мнение о небесно-земных глобусах и их украшениях», в 1728 г. в Санкт-Петербурге академик Н. Делиль изложил это учение в публичном диспуте. Однако взгляды на устройство мироздания, изложенные Кантемиром в примечаниях к «Разговору о множестве миров» Фонтенеля, встретили в российском обществе резкий отпор. Систему Коперника, по сути дела, без труда можно было согласовать с православием, все зависело от искусства интерпретации. Кантемир же делал из указанной системы деистические выводы, что не ускользнуло от духовенства. Даже в 50-е гг. XVIII в. в церковных кругах это сочинение Кантемира считалось «книжичищей богопротивной», преисполненной «коварства сатанинского».

Политические взгляды Кантемира гармонировали с воззрениями ранних французских просветителей. Итальянский писатель, сторонник Вольтера Ф. Альгаротти в своих «Письмах о России» вспоминал о том, что русский посланник в Париже называл свободу «небесной богиней, которая делает приятными и улыбающимися пустыни и скалы тех стран, где она благоволит обитать». Кантемир выступал против феодальной морали, признавал природное равенство всех людей, призывал к распространению просвещения, что, по его мысли, должно было способствовать развитию политической активности граждан, связывал моральную оценку человеческого поведения с пользой для отечества, указывал на необходимость более рационального воспитания, которое бы способствовало выработке у подрастающего гражданина навыков трудолюбия, честности и благонравия, – одним словом, решал проблему человека в раннепросветительском духе. К концу жизни Кантемир, правда, стал предпочитать путь, далекий от общественных треволнений, прославлял уединение, умеренность, тихие занятия наукой, существование, согласное с ритмами природы.