Архаические «первонормы»

ТАБУ

Слово «табу» имеет полинезийское происхождение. С его по­мощью обозначаются исторически наиболее ранние требования-запреты. Их нарушения в виде действии или слов предполагали самые суровые кары со стороны богов или духов. Первобытные люди считали, что у истоков табу стояли их древние предки. Их авторитет сообщал требованиям непререкаемый характер высшей необходимости, неотрывной от самого строя бытия, положения вещей. Поэтому их нарушения, как полагало архаическое созна­ние, должно повлечь за собой катастрофические последствия кос­мического масштаба. Чтобы избежать этих последствий, перво­бытный род должен был немедленно покарать нарушителя запрета либо смертью, либо изгнанием за пределы рода. В противном слу­чае несчастья обрушились бы на всех, покарав таким образом и виновных, и невинных.

Запреты табуального характера носили абсолютный и всеоб­щий (в рамках рода) характер и не предполагали никаких исклю­чений. В первобытном сознании отсутствовало их мотивирован­ное обоснование. Его замещала апелляция к традиции, чьи истоки терялись в глубине времен, и авторитету предков, повиновавших­ся запретам-табу и завещавшим всем потомкам точно такое же безоговорочное повиновение.

Достоинство табу заключалось в том, что в них, помимо ма­гических смыслов, присутствовало вполне рациональное, целесо­образное содержание, служащее самосохранению рода. Табу вво­дили существование древних людей в жесткие нормативные рамки, внутри которых им было обеспечено выживание.

Древние табу явились той первоначальной формой норматив­ной регуляции, из которой на последующих этапах развития ци­вилизации возникли такие регулятивные системы, как религия, нравственность, мораль и право.

ТАЛИОН

Талион, в отличие от табу, регулировавших отношения меж­ду человеком и высшими, неподвластными ему силами, обслужи­вал отношения между людьми. Это была универсальная формула эквивалентного воздаяния: «Жизнь за жизнь, око за око, руку за руку, ущерб за ущерб...»

Данная формула предполагала изначальное равенство взаи­модействующих сторон. Если одной из них наносился урон, то возмещен он мог быть лишь той же ценой, в том же размере.

На ранних ступенях развития человечества талион исполь зевался в качестве регулятивного средства во всех архаических доправовых сообществах. Непосредственно примыкающая к ар хаике эпоха «осевого времени» с ее первыми письменными памят Никами культуры, связанными с именами Гомера, Гесиода, Конфуция, израильских пророков -- авторов книг Ветхого Завета, за печатлела разные варианты формулы талиона в древних текстах.

Притягательность талиона заключалась для древних людей в том, что он в полной мере отвечал их чувству справедливости Можно, очевидно, говорить о том, что он носил архетипическую¹ природу. Через него глубинные нормативно-ценностные струк­туры, присутствовавшие в коллективном бессознательном, обна­руживали себя на уровне социальной практики.

Талион подчинял человеческие отношения нормативным на­чалам и сам служил основанием, из которого впоследствии воз­никла правовая регуляция. Его своеобразие состояло в том, что это была вторичная, реактивная форма социального действия, служившая ответом на чьи-то действия, уже совершившиеся и тре­бующие встречной активности. В нем отсутствовало инициатив­ное, трансгрессивное начало, которое заставляло бы людей устремляться за пределы имеющихся ограничений. Талион всегда был ограничен нормативными рамками заданных условий: плата за зуб предполагалась зубом, за око — оком и т.д. Он не предусмат­ривал проявлений дополнительной инициативы сверх той, что уже была задана обстоятельствами, довлеющими над ситуацией. И это в полной мере соответствовало тому бессознательному чувству воздающей справедливости, которое доминировало в психике древних людей «доосевого» времени. Хотя символ справедливос­ти в виде весов, как и сами весы, не был известен на ранних этапах древней истории, но принцип уравновешивания уже прочно уко­ренился в первобытно-родовом сознании. И весы, и зеркало, изо­бретенные позднее, стали очевидными, вещными воплощениями логики равновеликости двух сторон.

Архетипически-бессознательная природа талиона исключала необходимость в мотивированном обосновании смысла эквива­лентного воздаяния. Это был постулат, догмат со всеми призна­ками абсолютности. Не случайно в более поздние времена, уже в условиях цивилизации вплоть до XX в. противники насилия и смертной казни, ратующие за смягчение уголовных наказаний, оказались вынуждены прилагать огромные усилия, чтобы поко­лебать в общественном сознании принцип талиона и предложить вместо него более цивилизованные, на их взгляд, юридические и этические формулы наказания виновных.

Имении архетипическая природа талиона позволила ему стать в условиях «осевого времени» базовым принципом формирова­ния нормативных систем религиозного, нравственного, мораль­ного, естественно-правового и позитивно-правового характера. О нем нельзя говорить однозначно как об атрибуте только ка­кой-то одной из этих систем. Он в некотором смысле вне их, пото­му что возник до них, будучи не только гораздо древнее по проис­хождению, но и несравнимо глубже по расположению тех уровней психики, где локализованы его структуры.

Талион — первичная форма упорядоченности межчеловече­ских отношений, которая вошла в позднейшие антагональные структуры конвенциальных отношений цивилизованных сооб­ществ, в том числе в формулы римской социальной практики «даю, чтобы и ты дал», «ты мне — я тебе», которые по-своему воспроиз­водили принцип эквивалентного воздаяния в новой редакции принципа эквивалентного обмена.

Универсальность талиона обнаружилась в его способности ре­гулировать и враждебные, и дружеские отношения. И в тех и в дру­гих он проявлял себя как цивилизующее начало, поскольку даже в ситуациях ожесточенной вражды и кровной мести воздвигал нор­мативно-ограничительный барьер на пути вседозволенности. При его прямом участии отмщение строго нормировалось. И не в ин­тересах мстящей стороны было нарушать принцип эквивалент­ности, поскольку в противном случае она сама должна была пре­вратиться в объект ответного мщения в той степени, в какой ею была превышена мера должного воздаяния.

Что же касается регулирования дружеских, антагональных отношений, то, внося в них нормативное начало, стороны, одна­ко, имели перед собой социальный простор, открытый для сво­бодных инициатив конструктивного характера. Сторона, проявив­шая дополнительную инициативу и привнесшая больше усилий и больший материальный вклад в установление отношений, имела право ожидать от другой стороны аналогичной ответной реак­ции. Таким образом талион, не позволявший нарушать меру эк­вивалентности в отрицательно-деструктивную сторону, позволял это делать в сторону положительную, что привело к появлению такого феномена, как потлач — состязание дарителей в велико­душии.

Талион вошел в обычное право всех цивилизованных наро­дов и оставался там на первых ролях вплоть до возникновения писаных законодательств. В новообразующихся системах права он продолжал сохраняться в качестве эта тонного, критериального принципа, придававшего им нормативное единообразие в све те исходных представлений о воздающей справедливости.

В последующие века социальная практика допускала три ос­новные возможности в отношении к принципу эквивалентного воздаяния. Первая — это строгое соблюдение талиона во всем объеме сопутствующих ему требований. Второе — отступления от талиона в сторону ужесточения судебно-уголовной практики. Они характерны для легистских тенденций, когда наказания ста­новились не пропорциональны проступкам и преступлениям. Тре­тье — отклонения от требований талиона в сторону смягчения наказаний. Эта тенденция, возникшая в европейских государствах в XVIII в., продолжает медленно, но неуклонно набирать силу по сей день.