25.Влияние сентиментализма на развитие художественной системы а.Н. Радищева «Дневник одной недели».

   Маленький психологический этюд под названием “Дневник одной недели” — одно из самых загадочных произведений Радищева: время создания этого не напечатанного при жизни Радищева текста до сих пор точно не установлено. Диапазон предлагаемых датировок очень велик: Г. П. Макогоненко относит “Дневник” к 1773 г. [20]; П. Н. Берков и Л.И. Кулакова — к началу 1790-х гг. [21]; Г.Я. Галаган — к 1801 г [22]. Наиболее вероятным в этих хронологических рамках представляется начало 1790-х гг. — не только потому, что эта дата аргументирована наиболее убедительно, и эту версию поддерживает большинство исследователей, но и потому, что сюжетная ситуация “Дневника” явно соотнесена с исходной ситуацией “Путешествия из Петербурга в Москву”, только в обратном смысле. Если путешественник уезжает один, оставляя в Петербурге друзей, о которых тоскует, то герой “Дневника” покинут в Петербурге уехавшими друзьями; с ним наяву сбывается кошмарное сновидение путешественника, посетившее его в главе “Выезд”, ср.:    “Путешествие”     Отужинав с моими друзьями, я лег в кибитку. <...> Расставаться трудно, хотя на малое время, с тем, кто нам нужен стал на всякую минуту бытия нашего. <...> Един, оставлен, среди природы пустынник! Вострепетал. — Несчастной, — возопил я, — где ты? <...> Неужели веселости, тобою вкушенные, были сон и мечта? (28).     “Дневник одной недели”     Уехали они, уехали друзья души моей в одиннадцать часов поутру. <...> едва сон сомкнул мои очи, — друзья мои представились моим взорам, и, хотя спящ, я счастлив был во всю ночь <...> (262). <...> как можно человеку быть одному, быть пустыннику в природе! (267).    “Дневник одной недели” целиком посвящен анализу душевного состояния человека, расставшегося с друзьями, в течение их десятидневного отсутствия. Психологический этюд начинается с упоминания об отъезде друзей, а заканчивается сообщением об их приезде: “Карета остановилась, — выходят, — о радость! о блаженство! друзья мои возлюбленные!.. Они!.. Они!..” (268). Одиннадцать дневниковых записей, озаглавленных днями недели, дают крайне мало сведений о личности автора и обстоятельствах его жизни. Из них можно установить только то, что он живет в Петербурге и занимает довольно высокий пост в служебной чиновной иерархии: “ <...> должность требует моего выезда, — невозможно, но от оного <...> зависит благосостояние или вред твоих сограждан, — напрасно” (264). То есть субъект повествования в “Дневнике” — это такая же обобщенная лабораторная модель, как и герой-путешественник, человек вообще, экспериментальная фигура, на место которой может быть поставлена любая индивидуальность.     Но если герой-путешественник наделен единством сердца и разума, то в герое “Дневника” преобладает эмоциональное начало. Препарируемое в “Дневнике” чувство неоднозначно. Оно имеет две модификации: это любовь к друзьям и острое чувство одиночества, в которое она переходит в связи с их отсутствием. Главное в психологическом анализе “Дневника” — доказательство общественной природы по видимости самого интимного и частного чувства, поскольку и любовь, и одиночество возможны только в контексте социальных связей человека.     “Дневник одной недели” — это произведение полемическое, и объектом полемики является воспитательная концепция Ж.-Ж. Руссо, опровергаемая Радищевым с той же мерой страстности, с какой он разделил его концепцию общественного договора. В общих чертах воспитательная концепция Руссо, изложенная им в романе-трактате “Эмиль, или о воспитании” (1762), сводилась к тезису о губительном влиянии цивилизации и общества на природную доброту человека и доказательству необходимости его воспитания в одиночестве на лоне природы; отсюда знаменитый руссоистский призыв “Назад к природе”. Нетрудно заметить, что эта концепция воспитания частного человека насквозь альтернативна идеологии политико-государственного воспитательного романа Фенелона, трактующего о воспитании монарха в просветительном путешествии, которое знакомит будущего идеального властителя с примерами разных систем государственности. И по этой концептуальной линии открывается глубокая связь “Дневника” с “Путешествием”, поскольку в последнем Радищев спроецировал идеологию и методологию воспитательного романа Фенелона на систему социальных связей и эмоционально-интеллектуальный уровень жизни частного человека.     В “Дневнике” опровергается основной тезис Руссо: человек по природе добр, злым его делает порочная цивилизация и общество; избавь человека от их влияния, и он вернется к своему естественному состоянию доброты. Именно в эту ситуацию социальной изоляции Радищев ставит своего героя, и психологический анализ “Дневника” доказывает с математической неизбежностью обратный результат подобного эксперимента. Добрый и любящий своих друзей герой, лишенный их общества, начинает испытывать злые мстительные чувства. Настроения дней недели, перетекая от одной эмоции к другой, незаметно преобразуют любовь, самое гуманное из всех человеческих чувств, в состояние, близкое к ненависти:    Жестокие, ужели толико лет сряду приветствие ваше, ласка, дружба, любовь были обман? — <...> Но они не едут, — оставим их, — пускай приезжают, когда хотят! приму сие равнодушно, за холодность их заплачу холодностию, за отсутствие отсутствием <...>. Пускай забывают; я их забуду... (267).    Дневниковая форма повествования от первого лица, эстетически близкая повествовательной манере записок о путешествии, типологическая общность образов героев-аналитиков, один из которых преимущественно рационален, а другой эмоционален, взаимодополняющие социальные позиции этих героев, симметрично-зеркальные сюжетные ситуации, в которые помещены герой-странствователь, на время покинувший своих друзей, и герой-домосед, временно покинутый своими друзьями — все эти точки пересечения “Путешествия из Петербурга в Москву” и “Дневника одной недели” позволяют рассматривать их как своеобразную дилогию, двумя разными способами доказывающую один и тот же гуманный сентименталистский тезис: необходимость для человека общежительства.     “Дневник одной недели” в своих эстетических очертаниях довершает методологический образ творчества Радищева как последовательного сторонника сенсуалистской философии и художника-сентименталиста. Жанровые формы его художественно-публицистической прозы — письмо, автобиографические записки, записки о путешествии, дневник; абсолютное преобладание форм повествования от первого лица; типологическая конфликтная ситуация, сводящая в противостоянии частного человека и социум; патетическая и эмоционально-насыщенная стилевая манера повествования — все это свидетельствует именно о сентименталистских основах радищевского художественного метода. То обстоятельство, что в большинстве своих произведений Радищев сосредоточен на социальных аспектах типологического сентименталистского конфликта и социальных основах эмоциональной жизни человека, позволяет определить своеобразие его творческого метода понятием “социологический сентиментализм”.     Однако между социологической и психологической разновидностями русского сентиментализма больше сходства, чем различия, и мы уже имели случаи убедиться в единомыслии Радищева и Карамзина. В этом отношении “Дневник одной недели” предоставляет еще один убедительный аргумент в пользу мнения о единстве методологических основ творчества социолога-сентименталиста Радищева и психолога-сентименталиста Карамзина, долгое время рассматривавшихся в литературоведении в качестве эстетических и идеологических антагонистов.     Один из аргументов в пользу датировки “Дневника одной недели” 1791 г., приводимый П. Н. Берковым, связывает стимул к написанию “Дневника” с публикацией первого из писем русского путешественника; исследователь обратил внимание на тональное и структурное совпадение первых фраз карамзинского письма и радищевского “Дневника” [23], ср.:    Карамзин: Расстался я с вами, милые, расстался! Сердце мое привязано к вам всеми нежнейшими моими чувствами, а я беспрестанно от вас удаляюсь и буду удаляться! [24]     Радищев: Уехали они, уехали друзья души моей в одиннадцать часов поутру... Я вслед за отдаляющеюся каретою устремлял падающие против воли моей к земле взоры. Быстро вертящиеся колеса тащили меня своим вихрем вслед за собою, — для чего, для чего я с ними не поехал?.. (262).    Эта ассоциативная связь не публиковавшегося при жизни Радищева “Дневника одной недели” с двумя крупнейшими явлениями русской художественной прозы конца XVIII в. подчеркивает глубоко символический характер закономерного внутреннего соотношения путешествия по России и путешествия по странам Западной Европы. В тот момент, когда Радищев насильственно исключен из русской литературы, а на его имя и книгу наложен цензурный политический запрет, в литературу вступает Карамзин, подхватывающий традицию литературы путешествий и самим названием своей первой книги хранящий ассоциативную память о своем предшественнике. Опубликованное в 1790 г. “Путешествие из Петербурга в Москву” продолжено начинающейся с 1791 г. публикацией “Писем русского путешественника”.

26.Жанровое своеобразие и композиция «Путешествия из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева. 27.Тематика и проблематика «Путешествия из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева. 28.Образ путешественника в «Путешествии из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева.

Главным произведением Радищева стало его знаменитое "Путешествие из Петербурга в Москву" (1790). Известно впечатление, оказанное книгой на Екатерину II, увидевшую в авторе "бунтовщика хуже Пугачева", а также то, что весь тираж издания был уничтожен, а автор предан суду и приговорен к смертной казни, которая была заменена ему ссылкой в Сибирь.

Имеет смысл рассмотреть "Путешествие из Петербурга в Москву" как сентименталистский роман, сопоставив два романа-путешествия эпохи сентиментализма - произведения Карамзина и Радищева.

Прежде всего, общим является сам по себе жанр путешествия. Как и герой Карамзина, так и герой Радищева путешествует, воспитывая в себе личность. Как и Карамзин, Радищев воспитывает литературным путешествием личность своего читателя. И в этом смысле можно сказать, что взгляд на задачи своего литературного предприятия у двух писателей был одинаковым - просветительским.

Если герой Карамзина путешествует по Европе, поверяя книжное знание личным опытом общения, герой Радищева путешествует по России, поверяя свое мнение о действительности действительностью. Обратим внимание на цель, с которой Радищев зовет читателя в литературное путешествие: "Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвлена стала". Т.е. я усовершенствовал свою душу опытом путешествия, и она стала способна воспринимать, сочувствовать, сопереживать страданиям человечества. Усовершенствование души неизбежно находит выход: "Я человеку нашел утешителя в нем самом", а значит, "я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благодействии себе подобных. Се мысль, побудившая меня начертать, что читать будешь..." Как и Карамзин, Радищев обращается со своим текстом к другу - видя в адресате обобщенный образ читателя сочувствующего, сопереживающего. Недаром выше Радищев оговаривается, что он понимает под словом "друг": "Хотя мнения мои о многих вещах различествуют с твоими, но сердце твое бьет моему согласно - и ты мой друг".

Посвящение романа адресовано Алексею Михайловичу Кутузову, ближайшему другу молодости Радищева, с которым вместе служили в Пажеском корпусе, вместе ездили в Лейпциг, по возвращении вместе были назначены протоколистами в Сенат, а позднее - опять же вместе - перешли на службу в армию. Интересно, что к моменту написания "Путешествия из Петербурга в Москву" Радищев и Кутузов довольно сильно расходились во взглядах в связи с увлечением последнего масонскими (розенкрейцерскими) идеями. Поэтому фраза о различии во мнениях - не просто удачное определение, но и конкретный факт дружеских взаимоотношений с Кутузовым. Об этом же писал и сам Кутузов: "Мы спорили, но тем более друг друга любили, ибо оба видели ясно, что разность находилась в наших головах, а не в сердце".

Итак, цель путешествия - и реального, и литературного - просветительско-сентименталистская: завершить образование души, научить ее сочувствию, сопереживанию, соучастию в жизни другого.

Герой "Путешествия из Петербурга в Москву" - несомненно, человек прежде всего чувствительный. Уже в его обращении к другу-читателю настойчиво повторяются все "атрибуты" такого героя: "сердце", "сочувствие", "чувствительность", "сострадание", "соучастие". Начало же самого "Путешествия" сюжетно аналогично началу "Писем русского путешественника" и тоже характерно для сентиментального героя: он чувствительно переживает разлуку с друзьями. Другие персонажи неоднократно обращаются к нему "чувствительный путешественник".

Известно, что композиционно "Путешествие из Петербурга в Москву" организовано как ряд глав, названных по названиям почтовых станций на пути из Петербурга в Москву. При этом поражает практически полное отсутствие какой бы то ни было конкретно-географической привязки происходящих событий. Исключений немного и, пожалуй, наиболее очевидным из них является глава "Новгород", в начале которой очень много говорится и о внешнем виде города, каким он открывается подъезжающему путешественнику, и о новгородской истории, что понятно, поскольку новгородская вольность для Радищева - некая идеальная форма народного самоуправления.

По большей части не окружающая обстановка, не пейзажные зарисовки и не архитектурные подробности привлекают повествователя. И это тоже характерная черта именно сентименталистского романа-путешествия, в пределе воспроизведенная Стерном в его "Сентиментальном путешествии". Причина этого в том, что писателя-сентименталиста интересовали прежде всего люди и человеческие отношения.

Разумеется, для Радищева не существовало, да и не могло существовать снятия различий между социальными и культурными слоями общества, которое оказывалось возможным для Карамзина, объединявшего своих чувствительных героев в некий надсоциальный и надкультурный тип. Но важно отметить, что Радищев делит своих героев не только по социальному, а и по признаку чувствительного сердца тоже. Им принимается как бы двойное деление или наложение двух делений.

Прежде сего чувствительность оказывается необходимой для дворян, т.к. от них зависит жизнь и состояние других людей. Начальник Г., спавший, когда его к его помощи прибегали тонущие люди ("Чудово"), упрекается автором именно в "жестокосердии". Более того, в этом эпизоде чувствительные переживания спасающего друзей героя, который ради этого подвергает свою жизнь опасности и терпит оскорбления противопоставлены бездушию начальника, от которого зависит это спасение. Герой Ч. - первый из "сочувственников" самого путешественника, очень близок к нему и по складу темперамента. Несправедливость вызывает в нем сильные эмоции и по прошествии времени Ч. не может равнодушно рассказывать об этом происшествии.

В патетический момент торга крестьянами в Медном герой вопиет, обращаясь к бесчувственности в целом: "Окаменелые сердца! почто бесплодное соболезнование?" Напротив, о положительном персонаже, своем приятеле господине Крестьянкине, в качестве главной характеристики герой сообщает: "Душу он имел очень чувствительную и сердце человеколюбивое". Далее сам Крестьянкин скажет о себе: "Несоразмерность наказания преступлению часто извлекала у меня слезы". Чувствителен крестицкий дворянин, наставляющий своих детей перед тем, как они отправятся в службу, а он надолго с ними расстанется. Отец хочет, чтобы волнение расстающихся с ним детей, его советы и образ сохранились в глубине души сыновей и оберегали их от зла и печали. Указывая на трудность исполнения "правил общежития", отец советует молодым людям поступать так, как велит сердце.

Крестьяне также делятся на чувствительных и нечувствительных. Заметим, что Радищев далеко не всегда идеализирует крестьян (как это может показаться при пристрастном идеологическом подходе к произведению): о крестьянке в "Зайцово" говорится: "Но крестьянка верна пребывала в данном жениху ее обещании, что хотя редко в крестьянстве случается, но возможно".

Чувствителен, например, слепой певец в Клину, "неискусный напев" которого "проницал в сердца его слушателей" тем легче, что он сам рыдает, повествуя о разлуке своего героя. Чувствительность матери и невесты рекрута ("Городня") подчеркивается при помощи использования фольклорного жанра плача-причитания. Чувствительны едровская крестьянка Анюта и ее мать, отказывающиеся взять сто рублей, необходимые для скорейшей свадьбы. Заметим, что вся глава "Едрово" построена на противопоставлении крестьянских женщин дворянкам и читатель имел все основания задуматься над тем, как повели бы себя многие дворянские матушки в аналогичных ситуациях.

Образ Анюты чрезвычайно важен в связи с сопоставлением карамзинской и радищевской традиции в литературе того времени. Анюта - не поэтическая поселянка. Каждая ее черта, каждый ее поступок мотивирован. Пораженная нетипичным уважительным обращением к ней барина, "девка… смотрела на меня, выпяля глаза с удивлением". Понятны и недоверчивость Анюты и ее резкость: "Часто мы видим таких щелкунов… проходи своею дорогою". Анюта и трудится вдохновенно ("Как пойдет в поле жать - заглядение"), и отдыхает самозабвенно ("Какая мастерица плясать! всех за пояс заткнет").

Встреча с Анютой - прекрасной во всех отношениях девушкой - заставляет путешественника пересмотреть свою жизнь, заглянуть в тайники своей души, признаться в сокровенных поступках. И потому так убежденно звучит его призыв именно к Анюте вернуть на путь добродетели тех, чьи сердца не заскорузли окончательно. А в результате измененным оказывается и сердце самого путешественника: "Прости, любезная моя Анютушка, поучения твои вечно пребудут в сердце моем впечатлены и сыны сынов моих наследят в них".

Исполнен чувствительности рекрут - крепостной интеллигент, рассказывающий путешественнику свою историю в главе "Городня". Комментаторы отмечали, что образованный рекрут - единственный в книге крестьянин, с которым путешественник находит общий язык. И в начале, и в середине, и в конце путешествия героя-дворянина не принимают ни крепостные, ни свободные крестьяне. Путешественник не может найти общего языка ни с пахарем в Любанях, ни с семьей Анюты в Едрове, ни с крепостной крестьянкой в Пешках.

А бесчувственность крестьян может быть двоякого типа. Это любо бесчувственность бесчеловечности, ассоциирующаяся у Радищева со зверством. Таков детина 25 лет с ножом в кармане (глава "Медное", эпизод торга крестьянами). И такому бесчувствию нет и не может быть сочувствия. Исследователи отмечали, что этот дворовый, "раб духом, как и состоянием", не только примирившийся со своей участью, но и помогающий господину во всех его мерзостях, - первый в русской литературе предшественник некрасовских "холопов примерных". А может быть бесчувствие от творимого произвола: таким бесчувствием ненависти полны новобрачные крестьяне, против воли влекомые к алтарю в главе "Черная Грязь".

Представляется, что именно чувствительного дворянина хотел воспитать Радищев своим литературным путешествием. А такой взгляд на проблему чувствительности заставляет несколько по-иному подойти к проблеме революции, возникающем, обычно, прежде всего в связи с главой "Зайцово", где рассказывается о том, как друг повествователя господин Крестьянкин пытался оправдать убийство крестьянами четверых господ, пытавшихся завладеть невестой в день свадьбы. А ведь даже здесь говорится о сердце: "соболезнуя об участи молодого крестьянина и имея сердце озлобленное против своих господ", крестьяне решаются на вооруженное противостояние и убийство.

Одной из наиболее важных для понимания замысла "Путешествия" является эпизод в главе "Спасская Полесть", когда повествователю снится сон, будто он - великий государь, облеченный бесконечной властью, который вдруг узнает от странницы Прямовзоры, что на его глазах были бельма, не позволявшие ему видеть истинное положение вещей. Снятие бельм освобождает зрение - стало быть, чувства - правителя: "Все вещи представятся днесь в естественном их виде взорам твоим. Ты проникнешь во внутренность сердец". Стало быть, перед нами все та же сентименталистская идея о том, что только освобождение чувств способность к сопереживанию и состраданию, сердцеведение делает человека истинным правителем.

В "Путешествии" большое внимание уделяется быту. Часто изображается произвол станционных смотрителей, которые берут с путешественника незаконные поборы, отказываются выдавать лошадей, хотя лошади находятся в конюшнях. В большинстве таких случаев автор обращает внимание на то, во сколько обошелся путешественнику очередной прогон или сколько лошадей он нашел в якобы пустых конюшнях (глава "София"). В "Пешках" крестьянская женщина показывает ему состав хлеба, и путешественник записывает: "Он состоял из трех четвертей мякины и одной части несеяной муки". Сердце путешественника наполнилось грустью и он "обозрел в первый раз внимательно всю утварь крестьянской избы". Исследователи отмечали, что данное им описание настолько точное и реалистичное, что советские музеи быта по нему изготавливали макеты "черной" избы XVIII в. Подробное описание этой утвари заставляет его воззвать к состраданию чувствительного сердца и опять-таки обратиться к "жестосердию" помещика.

Тенденция к бытовому нравоописательству сказывается в знаменитой истории о монахе, переплывавшем Валдайское озеро еженощно, спеша на свидание к валдайской красавице. Рассказ о трагической гибели монаха близок к многочисленным новеллам о несчастной любви "Писем русского путешественника". И однако финал этой истории принципиально другой: "Если бы я писал поэму на сие, то бы читателю моему представил любовницу его в отчаянии. Но сие было бы здесь излишнее... Не ведаю и того, бросилась ли сия новая Геро в озеро или же в следующую ночь паки топила баню для путешественника. Любовная летопись гласит, что валдайские красавицы от любви не умирали... разве в больнице".