Раздел II. Розыск преступников в русском централизованном государстве по праву XV-XVII веков

1. Розыскные учреждения и должностные лица, ведавшие розыском

Клоп, как известно, маленький, да спать не дает. Во время образования Русского централизованного государства для борьбы с преступными "клопами", а иногда и их полчищами, существовали, как и ранее, три судебные системы: государственная (центральная), церковная и местная. Государственный судосуществлялся в центревеликим князем,Боярской думой, путными боярами. На местах же государство территориально подразделялось на уезды, которые, в свою очередь, делились на волости. Имелись также станы (пригородные поселения), которые являлись частью уезда или волости (к примеру, Коломенский уезд в XVI в. состоял из 9 волостей и 11 станов). Уезды возглавлялись представителями центра -наместниками, а волости -волостелями, которые и осуществляли судебные функции на своей территории. При наместниках и волостелях для розыскных дел находилисьтиуны(холоп, управлявший хозяйством князя или боярина и находившийся на особом положении) идоводчики, а такжеправетчики, которые "правили" деньги по кабалам и по судебным решениям.

Все эти должностные лица содержались за счет местного населения, получали от него корм, и поэтому местное управление в XIV - начале XVI вв. носило название "кормление". Натуральные корма и денежные поборы взимались несколько раз в год - при въезде на кормление и на большие праздники.

Вот как определялся размер корма по Белозерской уставной грамоте 1488 года: при вступлении наместника в должность взимался въезжий корм, - "что хто принесет" (ст. 1). А "на Рождество Христово наместникам нашим дадут корм со всех сох, со княжих, и с боярьских, и с монастырьских, и с черных, и с грамотников, и со всех без оменки, с сохи за полоть мяса два алтына, за десятеро хлебов десять денег, за бочку овса десять денег, за воз сена два алтына. А на Петров день дадут корм наместникам нашим со всех же сох, с сохи за боран восмь денег, за десятеро хлебов десять денег" (ст. 2)¹. В год с кормов (с тысячи сох) у наместников выходило 920 рублей дохода. По тогдашнему времени это была огромная сумма, так как вотчина из 21 деревни оценивалась в 600 рублей. У тиунов, как минимум, доход составлял половину наместничьего, ибо полагался им "корм рождественской и петровской вполы наместнися корму". "А доводчикам побор со всех же: с сохи на Рождество Христово за ковригу денга, за пясть мяса денга, за зобню овса две денги, а на Петров день доводчикам сбор со всех же сох, за ковригу денга, за сыр денга" (ст. 2). Но жадности, говорят, нет предела: рядом с законными поборами сплошь и рядом шли незаконные. Тиунам и доводчикам ничего не стоило, например, без всякой нужды затеять повальный обыск или подбросить труп на территорию селения, чтобы принудить его членов откупиться. У каждого же наместника "в городе и во станах два тиуна да десять доводчиков" (ст. 3). И от деятельности их и количества запустение пошло по Руси.

В Уставной земской грамоте волостям Двинского уезда от 25 февраля 1552 года мы читаем: "На Пенежке, и на Вые, и на Суре многие деревни запустели от прежних наших пенежских и Выи и Суры поганые волостелей, и от их тиунов, и от доводчиков, и от обыскных, и от лихих людей, и от татей, и от разбойников, а пеняженам-де волостелей и его пошлинных людей впред прокормити немочно, и крестьяне-де от них от того насильства и продажи с Пенежки и с Выи и с Суры разошлися..."². Этот документ, кроме подтверждения разорения крестьян и ухода их с родных мест, интересен тем, что в нем кормщики как разорители поставлены впереди лихих людей, татей и разбойников.

Верховная власть пытается несколько ограничить произвол кормщиков. Так, еще в жалованной грамоте 1462 года Троице-Сер- гиеву монастырю сказано о том, "чтобы тиуны, доводчики и боярские люди к монастырским крестьянам на пиры незваные не ездили"³. Впоследствии сроки кормления конкретных кормщиков стали сокращать, а сбор кормов поручать местным выборным людям. Но суть кормления от этого не изменилась. Каждый новый кормщик сосредотачивал свои интересы преимущественно на личном обогащении за счет законных и незаконных поборов; а борьбе с преступностью с их стороны уделялось мало внимания. От этого особенно страдали мелкие вотчинники и помещики, которые не могли самостоятельно защитить себя и свое имущество от множившихся разбойных людей.

Обременительные государственные налоги и повинности, произвол кормщиков, дошедший до крайних пределов, закрепощение земледельцев за землевладельцами привели в XV в. к тому, что разбои, по мнению Н. Шалфеева, "сделались явлением политическим: в разбойничьи шайки укрывался всякий, кто не хотел потерять своей свободы"¹.

Для поимки ведомых разбойников (т.е. людей, известных как разбойники) и суда над ними из центра периодически стали посылать так называемых особых обыщиков(или сыщиков), с которыми на обыски должны были отправляться крестьяне. Но особые обыщики также не приносили пользы, скорее вред для жителей тех местностей, в которых приходилось им действовать, потому что, во-первых, они не находились в определенной местности постоянно, а посылались время от времени туда, где вследствие усиления грабежей и разбоев их деятельность, по усмотрению правительства, становилась необходимой, и, во-вторых, потому что, вероятно, и они, подобно всем другим местным начальникам, смотрели на свое дело как на кормление².

Подтверждение сказанного мы находим в Белозерской губной грамоте 1539 года, жалованной великим князем Иваном Васильевичем всея Руси в этот уезд "всем без омены", т.е. всем сословиям, где читаем: "Били естя нам челом о том, что у вас в тех ваших волостях многие села и деревни разбойники разбивают и животы ваши грабят, и села и деревни жгут, и на дорогах многих людей грабят и разбивают, и убивают многих людей до смерти. А иные многие люди у вас в волостях разбойников у собя держат, а к иным людем разбойники с разбоем приезжают и разбойную рухлядь к ним привозят. И мы к вам посылали на Белоозеро обыщиков своих, и от наших дел обыщиков чинятся вам великие убытки" (ст. 2)³.

П. Чеглоков, автор специального исследования об органах судебной власти в России, полагал, что в XV в. существовало какое-то ведомство, управлявшее розыском преступников, так как не мог, по его мнению, сам царь каждый раз заниматься отправлением обыщиков, в особенности при тогдашних постоянных разбоях. Если это так, то до нас не дошло никаких сведений об устройстве, составе и круге действий этого ведомства. Зато известно другое. Высшими судебными учреждениями, ближайшими к царю, кроме царской думы, были Расправная палатаиЧелобитный приказ. Последний же понимался так: "Как государь куда пойдет, бьют челом всякие люди, и пред государем боярин и дьяк того приказу принимают челобитные и по ним расправу чинят, а которых не могут, те к государю взносят”¹.

С самого начала царствования Ивана IV к нему ото всех сословий поступают жалобы на разбои. В ответ на эти челобитные царь и посылает обыщиков, задача которых состояла в том, чтобы отыски- вать разбойников в известной местности, причем общины призывались к содействию в деятельности обыщиков. Возникает предположение: не люди ли, составившие затем Челобитный приказ, рассылали обыщиков, поскольку жалобы на многие злодейства поступали к ним, и государь действительно не мог всем этим заниматься сам?

Между тем разбои и открытое насилие из-за "неустройства земли русской" принимали все более и более опасные размеры: "многие деревни запустели... от лихих людей, от татей и разбойников". В Новгороде "в домехъ и на путехъ и на торжищахъ убийства и грабления во граде и по погостамъ великие учинилися, проходу и проезду нет"². При этом грабили и разбойничали не только голодные, раздетые, доведенные до отчаяния из "падшего сословия" люди. Вот что читаем мы в одном из документов: "В 7043 году от сотворения мира (т.е. в 1533 году от Рождества Христова), осенью, в воскресенье в вечери, по Покрове Святой Богородицы, приехал князь Каширский Иван Данилович с своими людьми в Троицкую деревню на монастырский двор разбоем; да нас разбивали, монастырских 10 конев, да 8 меринов, 4 кони гнеды, да кон сер, кон чал, да саврас, да у приказчика у монастырского Демидова взяли мерин гнед, да с меня, с монастырского слуги Софонко Кириллова, сняли однорядку колтырскую, да шубу белью, да кафтан, а всего-то у нас взяли на 50 рублей с полтиною. Да на том же разбое убили у нас до смерти монастырского слугу Иванка Головина"³.

Устрашенные подобным, жители разных мест просят государя дозволить им самим преследовать преступников. И Иван Грозный разрешает общинам преследовать и судить лихих людей, разбойников. Распоряжение такого рода находится в ст. 3 Белозерской губной грамоты: "...и вы б тех разбойников ведомых (т.е. лиц, известных как разбойники) меж собя имали да обыскивали их, и доведчи на них и пытали накрепко и допытався у них, что они разбивают, да тех бы естя разбойников, бив кнутьем, да казнили смертью".

По этой же грамоте в уезде рекомендовалось создать выборный орган для борьбы с лихими людьми, с разбойниками из 3-4-х боярских детей, "которые бы грамоте умели и которые пригожи" (т.е. зажиточны и благонадежны). В помощь им отряжались старосты, десятские и "лучшие люди крестьянские", человек пять или шесть.

Для сравнения. В XV в. злоупотребления при судопроизводстве во Франции, наглое лихоимство королевских судей и повсеместное усиление разбоев были так велики, что возникло ходатайство перед королем Карлом как о прекращении злоупотреблений в судах, так и о принятии мер против разбойников, но на это ходатайство не было обращено ни малейшего внимания. Отмечая данный факт, Н. Ланге подчеркивает: "Невольно подумаешь при этом, что царь Иван Грозный не так относился к подобным жалобам русского народа. Он внял этим жалобам и произвел соответствующие реформы"¹.

И.Т. Мальгин, коллежский асессор Российской Академии, считал такое решение "весьма благоразумным", ибо, спрашивал он, "кому приличнее и свойственнее ограждать внутреннюю тишину, соблюдать порядок и хранить безопасность личного благосостояния и собственности, как не тем самым, кои оными пользуются или пользоваться желают"².

Но дозволение ловить разбойников, по ст. 8 губной Белозерской грамоты, перерастает уже в обязанность, неисполнение которой чревато суровыми карами: "А не учнете меж собя разбойников отыскивать и имати, и тех людей, к которым разбойники приезжают, или не учнете за разбойники ездити и имати и казнити, или станете разбойников пущати, мне велети на вас на всех имати иски тех людей, которых в вашей волости разобьют, и без суда вдвое; а самим вам от меня быти в казне и в продаже".

С Белозерской и с вышедшей в том же 1539 году и в тот же день - 23 октября аналогичной губной Каргопольской грамоты начинается губная реформа в России, изымавшая из судов наместников и волостелей сначала разбойные и татиные, а затем и "убийственные" дела и передававшая их в создаваемые губные учреждения: губные избы (дворы), губные станы и Разбойный приказ.

Кроме Белозерской и Каргопольской, до нас дошли следующие губные грамоты, которыми Иван Грозный предоставлял местному обществу право самому разыскивать, судить и казнить татей, разбойников и душегубов:

1) Солигалицкая - городским и посадским людям 1540 года, 31 августа.

2) Селам Троице-Сергиева монастыря на Тверском, Новогоржском и Старицком уездах 1541 года, 23 октября.

3) Селам того же монастыря в Бежецком уезде 1541 года, 25 ноября.

4) Селам Кириллова монастыря в Белозерском уезде 1549 года, 27 сентября.

5) Белозерская вторая 1571 года, 12 марта.

6) Всем вотчинам Троице-Сергиева монастыря 1589 года с наказом определенному туда губному старосте Измиру Амосову.

7) Крестьянам Дмитрия Ив. Годунова Вещеозерской волости и Чаронской округи 1614 года.

8) В Городецк в Бежецком-Верку, 1668 года.

9) В Арзамасский уезд, 1680 года.

Данные губные грамоты твердо производят отделение уголовных дел от гражданских и выделение их в особую подсудность, а также разделение единого древнерусского состязательного процесса на два вида: розыск (розыскной процесс) и суд (состязательный процесс). При этом основанием для разграничения данных видов процесса служила, как отмечал Г.Г. Тельберг, не внутренняя важность известного правонарушения, а обстоятельства обнаружения преступления, т.е. чисто внешний и случайный признак¹. Например, поимка кого-либо с поличным, т.е. краденым, имела следствием розыск в губных учреждениях; а при отсутствии поличного дело решалось по "суду", т.е. состязательным порядком.

Одновременно с созданием губных учреждений проводилась земская реформа (уезды и волости постепенно освобождались от власти наместников и волостелей), которая полностью была ликвидирована в 1555-56 годах. К ведению земских органов, кроме дел местного самоуправления, стал относиться и разбор мелких уголовных дел.

Объясняя эти реформы, Иван IV в Уставной грамоте крестьянам устюжских волостей 1555 года писал: "Что наперед сего жаловали есмя бояр своих и князей и детей боярских, городы и волости давали им в кормленья, и нам от крестьян челобитья великие и докуку была беспрестанная"; поэтому "мы, жалеючи крестьянство, для тех великих продаж и убытков, наместников и волостелей и праветчиков от городов и волостей отставили"².

Губные учреждения, на которые возлагалась основная тяжесть борьбы с преступностью, именовались так от бытовавшего в то время понятия "губа", означавшего в самом широком смысле округ, вмещавший в себя как город (посад), так и его уезд, а в более узком - пространство земли, заключавшее несколько селений и находившееся в заведовании одного или нескольких лиц³.

С начала реформы и до конца губного судопроизводства губа - это территориальный округ, в пределах которого действовала уголовная юрисдикция губного старосты- главы губной избы (стана, двора). Как правило, этот округ совпадал с волостью, а с середины XVI в. - с уездом.

Губные старосты избирались и действовали на основании положений губных грамот, а затем Уставной книги Разбойного приказа - главного памятника розыскного процесса до Соборного уложения 1649 года. Эта книга сложилась из накопленных постановлений и распоряжений (грамот), касающихся губного производства. Она имела две, по сути аналогичные, редакции: до так называемого московского разорения "за приписью дьяков Василья Щелкалова, Месоеда Вислова", а после московского разорения "сделали тое книгу" дьяк Третьяк Корсаков да подьячий Микита Посников. Первая Уставная книга имелась в Разбойном приказе уже в 1556 году; вторая - в 1617 году¹. Содержание всех 72 статей Уставной книги Разбойного приказа и дополнений к ней вошло составной частью в главу XXI "О разбойных и о татиных делех" Соборного уложения 1649 года.

По всем этим нормативным актам (губным грамотам, Уставной книге и Уложению) губные старосты выбирались всеми сословиями волости или уезда ("губным старостам, по городам и по губам, быти по выборам всяких людей" - ст. 56 Уставной книги) из добрых и прожиточных дворян, "которые за старость или за раны от службы отставлены, или за которых служат дети их и племянники, и которые грамоте умеют" (ст. 4 гл. XXI Уложения), а где не было дворян, из детей боярских при тех же условиях. Число губных старост в губе и срок их нахождения в должности не были строго определены законом. В уездах могли избираться как один, так и несколько старост. Так, в Медынском уезде "в станех и в волостях у разбойных и татиных дел в губных старостах" были Федор Васильевич сын Данилов да Федор Михайлович сын Засецкого².

Выборы губных старост проходили под контролем воевод. В одном из документов читаем: "Лета 7125 (1617 год) июля в 30 день по государеве цареве и великого князя Михаила Федоровича всея Руси грамоте и по приказу воеводы Ивана Ивановича Хлопова да дьяка Семена Собакина, всемилостивого Спаса Каменного монастыря архимандрит Петирим да келарь выбрали есмя и излюбили, по государеве грамоте, по государеву губному делу в губные старосты, из вологжан детей боярских добрых и душами прямых и животы прожиточных, Лариона Степанова сына Трусова да Григорья Ильина сына Домнина; а те губные старосты ко государеву губному делу годные и пригодятца"³.

Голоса при выборах губных старост, видимо, не были равны и зависели от сословия, должности и звания. При этом спорные вопросы избрания губных старост решались в Разбойном приказе. Сказанное усматривается из царской грамоты новоторжскому воеводе Ивану Свиязеву о выборе губного старосты от 1 декабря 1627 года, где читаем: "В нынешнем году велено вам выбрати губного старосту, на Дружинино место Вильяшева, дворянина добра из первых людей по списку; и по нашему указу выбрали на Дружинино место Вильяшева: в Торжок в губные старосты Ермолу Ондреева сына Свечина да Ивана Тимофеева сына Шишкова. А новоторжцы - дворяне и дети боярские, и монастырских вотчин попы, и приказчики, и старосты, и крестьяне, и всякие уездные лица выбирают прежнего губного старосту Дружину Вильяшева, и выбор на него дают, а Борисоглебский архимандрит Иона того Дружину Вильяшева не выбирает; и в том у выборных людей чинится спор. А в Разбойном приказе боярин наш князь Дмитрий Михайлович Пожарский да дьяки наши Семен Головин да Иван Поздеев Ивана Тимофеева сына Шишкова смотрели, и тот Иван от ран увечен и губное дело его не будет... А хотя архимандрит на прежнего старосту выборов и не дает и вы бы и на старого губного старосту Дружину Вильяшева выборы у них взяли, да те выборы потом прислали к нам в Москву, в Разбойный приказ¹.

Обязанности губных старост изложены в ст. 42 Уставной книги: "А в городах и в губах губным старостам обыскивать про татей и про разбойников по все годы и того беречь накрепко, чтоб однолично татей и разбойников ни в которой губе станов и приказов не было". К исполнению этих обязанностей губные старосты допускались после приведения "ко кресту по записи" в Москве в Разбойном приказе и получения специальных наказных памятей "за диячьею приписью, почему им разбойныя и убийственныя и татиныя дела ведать" (см. ст. 4 гл. XXI Уложения).

При губных старостах находились губные целовальники и губные дьяки.

Губные целовальники, вначале товарищи губного старосты, а с XVII в. его подчиненные, избирались только сошными людьми на каждую волость по два человека из крестьян, принадлежавших к селам той волости, и притом только из деревень, имевших не менее 20 крестьянских душ (см. ст. 9 гл. XXI Уложения). Срок, на который выбирались губные целовальники, в документах не обозначался, но твердо предписывалось другое: по окончании выборов целовальникам давать присягу на месте при воеводах и губных старостах - целовать крест (откуда и название), "а без крестного целования у дел им не быть" (см. ст. 59 Уставной книги).

По Медынскому губному наказу от 25 августа 1555 года старостам и целовальникам было предписано "друг над другом того смотрити, чтоб посулов и поминков (т.е. вознаграждений) нихто ни у кого однолично не имал"¹.

Губные дьяки- это лица, в обязанности которых входило все делопроизводство и письмоводство губной избы, губного двора или стана. Дьяки сначала выбирались людьми всех сословий ("губным дьяком у губных дел быти по выборам всяких людей" - ст. 57 Уставной кни- ги), а затем, по Соборному уложению, - одними сошными людьми (ст. 4 гл. XXI). Обычно на губную избу выбирался один дьяк, иногда несколько дьяков, или дьяк и подьячий (писец), особенно в тех случаях, когда в губу из Москвы присылались сыщики. Губные дьяки, как и целовальники, допускались в губные избы только после присяги на местах.

Согласно ст. 53 Судебника 1550 года розыскные функции вменялись также в обязанности так называемым недельщикам, бывшим при губных старостах: "А пошлют котораго недельщика имати татей или разбойников, и ему имати татей и разбойников бесхитростно, а не норовите ему никому". Но недельщики известны ранее "еще по изданному Иваном III указу "О недельщиках", целиком вошедшем в Судебник 1497 года. Недельщики назывались так потому, что составляли артели и выполняли свои обязанности очередно, по неделям. Они характеризовались современниками как лица, которые "хватают злодеев и держат их в тюрьмах"². Действительно, по ст. 29-36 Судебника 1497 года недельщикам, кроме разъездных судебных поручений, доверялся розыск татей, лихих людей, разбойников в неспокойных местностях, их допрос, пытка и содержание у себя под стражей до передачи дела в суд. Запрещалось при этом попустительствовать злодеям, отпускать их за вознаграждение или, наоборот, арестовывать невинных, что влекло, надо полагать, как минимум отстранение от доходной должности.

Встречаются в документах прошлого названия городничих,городовых приказчиковигородчиков. В губной грамоте галичанам говорится, чтоб выборные сотские, пятидесятские и десятские приводили лихих людей к городовым приказчикам и вместе с ними обыскивали их. Из других грамот видно также, что они имели в своем ведении дела земские, розыскные и финансовые. В городовые приказчики выбирали "всею землею" из боярских детей; на их содержание выдавалось "по пяти вытей" в поместье. После городовых приказчиков упоминаются такжерешеточные приказчики, выбиравшиеся также из боярских детей и получавшие "по пяти обжей" в поместье: еще при великом князе Василии Ивановиче дьяки в Новгороде велели поставить решетки по всему городу и сторожей у решеток для прекращения грабежей и убийств, это известие объясняет нам должность решеточных приказчиков¹.

В распоряжении губных старост находились также тюремные сторожа, палачи и имевшие отношение к розыску бирючи (т.е. глашатаи). Вот как обрисовывает их деятельность ст. 15 гл. XXI Уложения: "А которые воры на Москве и в городех воруют, карты и зернью играют, и проигрався воруют, ходя по улицам, людей режут, и грабят, и шапки срывают, и о таких ворах на Москве и в городех и в уездех учинити заказ крепкой и бирючем кликати по многие дни, буде где такие воры объявятся, и их всяких чинов людем имая приводити в приказ".

В законодательстве рассматриваемого периода мы не находим указаний на служебные доходы губных старост, видимо, потому, что ими, как уже отмечалось, должны были быть люди зажиточные; но, возможно, они получали некоторое государево жалованье или какие-то отчисления от имущества разбойников, оставшегося после удовлетворения требований истцов, поскольку такое имущество предписывалось по ст. 26 гл. XXI Соборного уложения, "оценя, продать на государя". Служба же губных дьяков награждалась деньгами, причем цифра жалованья не была строго определена, и поместьями. По Уложению в Московском уезде они получали земли "по сту четвертей за человеком" (ст. 1 гл. XVI). Губные целовальники, подьячие и тюремные сторожа должны были исполнять свои обязанности также "с подмогою", заключавшейся в сборе денег с посадских и сошных людей, но не как попало, а "по их договору", с тем чтобы "лишних денег не збирати, и тем сошныя людем убытков не чинити" (см. ст. 97 гл. XXI Уложения).

Судом губные старосты, губные дьяки и губные целовальники могли быть судимы за возможные проступки и преступления лишь в Разбойном приказе (см. ст. 60 Уставной книги). К таким должностным проступкам относились прежде всего поноровка, то есть поблажка, потачка разбойникам или отпуск их, а к преступлениям - похищение отобранного у разбойников и воров имущества. Так, если губной староста незаконно выпускал татей и разбойников из тюрьмы и использовал их в своем хозяйстве, то предписывалось "губным старостам за то чинить жестокое наказание, бити их кнутом нещадно" (см. ст. 104 гл. XXI Уло- жения); а если "поноровит который недельщик татю или разбойнику по посулом, и его отпустит, и про то сыщется допряма, и на том недельщике исков иск доправить, да его же бити кнутом, да вкинути в тюрьму" (см. ст. 83 гл. XXI Уложения); а "которой губной целовальник разбойника, или татя отпустит, или татиныя покрадчи сбежит, и того целовальника животы отдать в ысцов иск в выть, чего искал в полы иску, а чего животов его в полы исцова иску не дойдет, и тот досталной иск взяти на тех людей, кто того целовальника в губные целовальники выбирал. Да тех же людей, кто того целовальника выбирал, давати на поруки в том, что им того губного целовальника, который покрадчи побежит, сыскав, поставити. А как того губного целовальника те люди, кто его выбрал, сыщут, и того губного целовальника бити кнутьем, а бив кнутьем, из целовальников выкинути" (см. ст. 84 гл. XXI Уложения).

Эта статья интересна и тем, что возлагает розыск в конкретном случае на обычных людей, не являвшихся членами губного двора, стана или избы. И этот случай не единичен. В ст. 15 гл. XXI Уложения читаем: "А будет кто таких воров видя где не изымает и в приказ не приведет, а изымать было их мощно, и сыщется про то допряма же, и на тех людех имати заповеди по полтине на человеке".

Осуществлялось губное делопроизводство в губных избах(дво- рах),губных станахи вРазбойном приказе. Губная изба представляла собой помещение присутствия уездного старосты и его помощников и подчиненных в уездном городе. Постройка и починка такой избы представляла одну из повинностей уездных и посадских людей. Они же обязаны были выдавать деньги или поставлять натурою все необходимое для работы, как-то: дрова,свечи, бумагу, чернила, перья. Губной же стан представлял аналогичное помещение губного старосты, но в городах и селах Новгородских пятин, где не было уездных городов.

Но от губных старост, которые, как мы помним, "за старость, или за раны" от прежней службы отставлены, видимо, было "ни в марте воды, ни в апреле травы", поскольку в 1669 году в губных учреждениях появляются новые судебные чиновники - сыщикис обязанностями, аналогичными тем, которые несли губные старосты. До этого времени сыщики, исходящие еще от особых обыщиков, лишь по необходимости и время от времени посылались в персональном порядке в разные места из центра с чисто розыскными полномочиями: для открытия татиных, разбойных и убийственных дел и для ликвидации разбойных шаек.

Так, в царской грамоте Чердынскому воеводе Христофору Рыль- скому от 7 октября 1636 года написано: "... по нашему указу посланы в Пермь Великую, в Чердынь, и в Кайгородог, и к Соли Камской, и в Еренеск Яков Загрязской да подьячей Иван Качалов для сыску татей и разбойные поимки и их животов; а с ними указано быти устюжским стрельцам, а в прибавку им Якову и подьячему имать с собою посадских и волостных людей, с ратным боем, сколько будет человек пригоже. И как к тебе ся наша грамота придет, а Яков Загрязской да подьячий Иван Качалов в Пермь Великую приедут, и ты бы Якова и подьячего в татиных и в разбойных делах велел слушати и для татиные и разбойные дела поимки и для татиных и разбойных животов сыску велел давать, где им по наказу надобно рассыльщиков, и пушкарей, и затинщиков, и посадских людей, и сошных, и всяких людей, со всяким ратным боем, сколько будет человек пригоже, смотря по тамошнему делу”¹.

С получением сыщиками значения постоянных судебных лиц уголовные дела разделились между ними и губными старостами. Сыщики, определяемые самим царем, были представителями правительственного начала, а губные старосты - народного начала, которое ограничивалось². При этом губные целовальники были ликвидированы, а губные дьяки уцелели. Сыщикам было предоставлено право как разыскивать преступников, так и решать уголовные дела при явных доказательствах вины или при существовании сильного подозрения против обвиняемого, но в последнем случае они должны были согласовывать или просить разрешения в Разбойном приказе. С этого времени значение губных старост в борьбе с преступностью резко падает, падает и их значимость в обществе. Достаточно сказать, что сыщикам было предоставлено право суда над губными старостами и губными дьяками по гражданским искам³.

В 1679 году царским указом предписывается "сыщикам и губным старостам не быть", а губные дела опять восстановили в их прежнем значении с запрещением воеводам производить суд по уголовным делам⁴. Вообще же все эти назначения, перемещения наместников, губных старост, воевод не были четкими, не охватывали сразу всю территорию, не являлись последовательными, но отношения между этими должностными лицами регламентировались. Так, отношения наместников, волостелей и их тиунов к губным старостам определялись так: "Поймают татя в первой татьбе, то доправить на нем истцевы иски, а в продаже он наместнику и волостелям, и их тиунам; как скоро наместники, волостели и их тиуны продажу свою на тате возьмут, то вы, старосты губные, велите его бить кнутом, и потом выбить из земли вон"⁵.

Взаимоотношения старост и воевод постоянно менялись: то это было подчинение старосты воеводам, то параллельная деятельность, то замена одних другими. При этом при назначениях нередко возникали споры, к тому же и наместники не везде были устранены, хотя замена их намечалась как общая мера. В 1577 году мы встречаем пожалование князю Морткину наместничества на город Карачев в кормление, "со всем по тому, как было прежде". "И вы, все люди того города, - писано в царской грамоте, - чтите его и слушайте, а он вас ведает и судит и ходит у вас во всем по доходному списку, как было при прежних наместниках". В 1581 году в Перми управлял наместник.

А в 1555 году князь Дмитрий Палецкий в Новгороде назывался и воеводою и наместником; потом в Новгороде был воевода при наместнике и считался выше последнего; но в наказе архиепископу казанскому Гурию видим, что наместник считался честнее воевод¹. В 1586 году в Торопец был назначен воевода Елизарий Сабуров, но там уже был наместник и воевода князь Василий Пронский; Сабуров "бил челом, что ему меньше Пронского быть невместно". Дело было решено так: государь велел Сабурову "ведать дело ратное", а князю Пронскому - наместническое дело.

Спорили не одни воеводы, но и станичные головы: в 1595 году Захар Ляпунов не захотел быть в станичных головах вместе с Кикиным и сбежал со службы из Ельца; рязанскому воеводе было велено взять Ляпунова из его поместья, скованного привезти в Переяславль Рязанский, бить батогами перед всеми людьми, посадить в тюрьму и потом отправить на службу с приставом².

На соборе, проводимом по случаю взятия Азова казаками, советные люди жаловались, что и во внутренних городах воеводы посажены, тогда как прежде там сидели губные старосты. Таких городов, которые с 1613 года получили воевод, насчитывается 33. Но эти города сами требовали воевод и жаловались на губных старост, при этом указывали на конкретное лицо, которое они хотели бы иметь воеводою. В 1644 году кашинцы били челом: "По твоему государеву указу велено быть у нас в губных старостах Савве Спешневу; но он срамен и увечен, руками и ногами не владеет; теперь у нас в Кашине перед съезжею избою и на посаде и в уезде воровства, грабежи и убийства многие, насильства великие, а расправы делать некому: прежде в Кашине были воеводы и губные старосты, и такого воровства и убийства, грабежа и насильства не было; пожалуй, государь, вели быть по-прежнему воеводам, и вели быть воеводою из московских дворян Дементию Лазареву³. Государь исполнил их просьбу.

Сильные гонения от губных старост терпели жители города Шуи; в 1614 году они жаловались на губного старосту Калачева: "В прошлом 1612 году приехал в Шую губной староста Посник Калачев и начал на нас, посадских людишек, похваляться поклепом и подметом, и наученьем, язычною молкою, велит нам к себе носить корм всегда, хлеб, мясо, рыбу, мед, вино, начал загонять к себе на двор животину всякую, бить, посадские люди от его насильства разбрелись, посадские дворы запустели; а мы того Посника в губные старосты не выбирали". Последнее обстоятельство объясняется тем, что Калачев приехал в Шую еще в Смутное время, в 1612 году. В 1618 году жаловались уже на сыщика Беклемишева и губного старосту Кроткого, что они подговаривают колодников возводить напрасные обвинения на посадских людей, воров и разбойников выпускают на выкуп из тюрьмы и от этого "умышленья" Шуя становится пуста: "сами отпустят своих людей, потом схватят их как беглых, да и научают оговаривать посадских людей". В 1621 году произошла ссора между шуйским воеводою и губными старостами: воевода доносил, что по нерадивости губных старост колодники разбежались из тюрьмы, и что, мстя за этот донос, губные старосты сажают его, воеводиных, крестьян в тюрьму понапрасну. Губные старосты жаловались, что воевода вмешивается в их дела, не выдает им преступников, и одного из них, старост, приказал бить батогами и ослопами; духовенство и посадские люди на обыске объявили, что воевода никогда не бил губного старосту¹.

В конце XVI- начале XVII столетия к розыску преступников, а также к их задержанию имели отношение и еще одни чиновные лица - объезжие головы. А.Н. Зерцалов обнаружил в 1894 году в Московском архиве Министерства юстиции документ, заключавший в себе сведения о делах, производившихся в конце ХVII в. в 11 съезжих дворах, по охранению жителей первопрестольной от пожаров, краж, убийств, грабежей. Из этого документа видно, что в съезжие дворы назначались: объезжий голова, его помощник подьячий, по 3, по 2 и одному человеку караульщиков из чернослободцев, с бердышами и топорами. Объезжие головы били дубьем и батогами непослушных обывателей за нарушения и неисполнение их распоряжений, а задержанных лиц сажали в чуланы и ледники, откуда те убегали и, следовательно, подлежали розыску. Объезжими головами были: в Китай-городе - дьяк Игнатий Аникеев Лукин; в Белом городе от Всесвятских по Смоленские ворота - Савва Иванов Перкуров; В Белом городе, на Сретенке - Степан Якимов Перской; в Белом городе, от Сретенки по Покрову - Петр Иванов Шилов; в Белом городе, в Покровской сотне - подьячий Петр Иванов; в Земляном городе, от Никитской по Тверскую улицу - Данила Андреев Львов; в Земляном городе, на Тверской улице - Данила Романчуков; в Земляном городе, в Большой Никитской (Царицынской) улице - Павел Готовцев; в Земляном городе, за Яузою в Семеновской слободе - Иван Матвеев Бобоедов; за Москвой-рекой, от Москворецких ворот по правую сторону, в Пятницкой, Ордынской, Покровской, Екатерининской, Погорельской улицах - Никита Евстафьев Головин; за Москвой-рекой, от Пятницкой улицы по левую руку, в Таганской улице - Иван Иванов Кареев².

На съезжих дворах производился и "сыск" по мелким делам. Так, из дошедшего сыскного дела видно, что в Китай-городе, на съезжем дворе дьяку Игнатию Алексеевичу Лукину "била челом" в майский день жена Сретенской сотни тяглица Савкина Иванова Татьяна Яковлева, которая словесно сказала: "Сего-де 22-го числа купила она стекол оконичных связку, и оконечного-де ряду торговый человек Никонко Никифоров тое связку у нее, Татьянки, вырвал и перебил, и перебитые стекла взял к себе ж в лавку, а говорил-де он, Никонко, ей, Татьянке, будто-де разбила у него оконницу стекольчатую; а при ком он, Никонко, у нее, Татьянки, стекла разбил, и тем-де третьим она, Татьянка, принесет роспись..." И велено было словесное челобитье записать, "а его, Никонка, сыскать на съезжий двор и допросить". И сысканный Никонка в допросе сказал: "... Татьяна Яковлева торговала у него стекол оконичных связку и, сторговав те стекла, положила в кулек и хотела понести безденежно, и он, Никонко, тот свой товар у нее вырвал и положил в лавку к себе; и она тут, Татьяна, за тем кульком бросилась в лавку и расшибла товару его оконницу малую, и в том-де он, Никонко, на третейскую роспись, какову она, челобитница, принесет... шлется в повальный обыск". Резолюция на протоколе этого допроса в съезжем дворе была такова: "Взяв приводные деньги и против ссылки всеми того ряда торговыми людьми разыскать в правду, не наровя никому"¹.

Объезжие головы назначались в съезжие дворы Разрядным приказом, ведавшим служилыми людьми, военным управлением, и ему же были подотчетны.

Деятельность же губных старост, целовальников, дьяков и сыщиков, как присылавшихся, так и ставших постоянными судебными чиновниками, проходила под контролем Разбойного приказа, о котором в первый раз упоминается в 1539 году в Белозерской губной грамоте, где губным старостам после казни разбойников предписывалось "отписывать об оставшихся, за удовлетворением истцов, разбойничьих животах (т.е.имуществе) в Москву боярам, которым разбойные дела подчинены, именно боярину Ивану Даниловичу Пенкову с товарищами" (ст. 10).

В записке для польского королевича Владислава, в Смутное время претендовавшего на московский престол, составленной около 1610 года, ведомство Разбойного приказа определено так: "Там бояре и дьяки сыскивают всяких злодеев"². В другом источнике мы читаем, что Разбойный приказ имеет в своем ведении "дела по искоренению разбоев, уголовный суд, тюрьмы и учреждение выборных губных властей"³.

Действительно, для губных старост, а затем сыщиков Разбойный приказ был общим правительственным местом или второй инстанцией, откуда они получали руководящие указания и куда, в свою очередь, доносили служебные вести, представляли отчеты в вершенных делах и где просили разрешения в сомнительных случаях. В 1541 году Разбойным приказом заведовал боярин Иван Григорьевич Морозов. В 1571 году в наказе Белозерским губным старостам Разбойный приказ назван разбойною избою, в которой заседали также бояре, но такое название было случайным, так как в конце этого же наказа сказано: "а с разбойных и татиных дел имать пошлин по 2 алтына с рубля, да те пошлины присылать в Москву в Разбойный приказ"¹.

По уголовным делам Разбойному приказу принадлежал высший суд над ведомыми лихими людьми и преимущественно над шайками разбойников, откуда и образовалось его название.

В. Линовский отмечает, что хотя Разбойному приказу и губным старостам не были подчинены все преступления, но если принять во внимание, что разбой, татьба с поличным и злодеяния лихих людей сами по себе представляют соединение многих преступлений и более других были распространены, то можно утвердительно сказать, что по количеству преступлений большая часть из них подвергалась разбирательству порядком розыскным, чем состязательным². С этим следует согласиться, одновременно отметив, что во времена Соборного уложения состязательное судопроизводство оставалось еще общим, обыкновенным, а розыскное - было особенным.

Кроме Разбойного приказа, для уголовных дел действовал Земский приказ, производимый особым розыскным порядком. Время его образования неизвестно, но первое упоминание о нем под именем Земской избы в письменных памятниках относится к 1579 году. Земским же приказом он начал именоваться с 1657 года. Разграничение полномочий между Разбойным и Земским приказами проходило по территориальному признаку и следующим образом: "Которые разбойники разбивают и людей побивают, и тати крадут в Московском уезде и в городех, на посадех и в уездех, и такие разбойные и убийственные и татиные дела ведать в Разбойном приказе. А которые воры крадут и убийственные всякие дела чинят на Москве, и то ведать на Земском дворе, а в Разбойном приказе тех дел ничем не ведать" (см. ст. 1, 2 гл. XXI Уложения).

Как видим, деятельность Земского приказа или двора распространялась лишь на Москву, но касалась не только всяких воровских дел, в том числе и с убийственным исходом. К его ведомству относился всякий порядок, гражданское благочиние, безопасность и стража. Первоначально, до передачи в Разрядный приказ, под его компетенцию подпадали и объезжие головы. В Москве и в других больших городах при этом приказе низшие служащие назывались земскими ярыжками; они носили красное и зеленое или иного особого цвета платье с нашивкою на груди двух букв: "З" и "Я" (т.е. земский ярыжка), чтобы по этому знаку всякий их звание и должность знал. Основная их деятельность состояла в следующем: когда государь или его двор куда-либо в городе "шествие имели" или был крестный ход, какое-либо торжество, знатные встречи и тому подобные случаи, то ярыжки, идя впереди с метлами и лопатами, очищали и "просторили" путь. Если же где-то происходили ссора, шум, драка, попытка преступления или иное какое бесчинство или беспокойство, то они могли беспрепятственно задерживать, брать под стражу и отводить в свой приказ для суда повинных, в чем им никто противиться не смел¹.

В 1681 году татиные и убийственные дела были отобраны у Земского приказа и переданы в Разбойный приказ, однако в 1687 году они опять были возвращены в Земский приказ. Наконец, в 1699 году этот приказ был ликвидирован, а дела его переданы в Стрелецкий приказ². Название последнего приказа в первый раз встречается в 1601 году, в записных же книгах он числится с 1629 года; в нем разбирались гражданские и уголовные дела ("опричь разбою и татьбы с поличным") на стрельцов и всех тех, кто служил в стрелецких полках. Указом 1701 года этот приказ велено было именоватьПриказом земских дел³.

Существовал и еще один приказ, производивший розыск, - это Приказ сыскных дел. Он возник в 1619 году как учреждение для обороны против сильных людей, разорявших в это время страну, и связан с именем патриарха Филарета.

В Окружной грамоте царя Михаила Федоровича от 5 июля 1619 года в Новгород воеводам боярину князю Ивану Хованскому, Мирону Вельяминову и дьяку Третьяку Копнину о присылке в Москву выборных с донесением о всех новгородских доходах, недоимках и разорениях от неприятельских нашествий для составления вновь окладных книг и уравнения податей и повинностей прямо сказано: "... многие люди нам бьют челом на бояр и всяких чинов людей в насильстве и в обидах, чтоб их пожаловати велети от сильных людей оборонить... и, усоветовав, мы, великий государь, с отцем своим и богомольцем святейшим патриархом Филаретом Никитичем Московским и всея Руси... про сильных людей во всяких обидах велели есмя сыскивать и указ по сыску учинити".

Возвратясь после продолжительного польского плена, митрополит, а затем патриарх Филарет, отец будущего царя Михаила Романова, застает страну, как пишет профессор И.Я. Гурлянд, "в состоянии полного разорения", видит, что между населением и государем стоят сильные люди. Не выдвигая ни против кого определенных обвинений, патриарх едва ли не винил во всем бояр и думных людей. Царь молод и неопытен, писал он, "но о чем думали и что делали его советники. Отчего они не озаботились принятием необходимых мер для устроения земли? Не оттого ли, что разорение и неустройство им на руку? Неустройство позволяло держать в напряжении страну, корыстоваться около добродушного юноши-царя, забирать силу"¹.

Образованный Приказ сыскных дел и должен был бороться с корыстно-собственническими устремлениями сильных людей, но практически же он быстро превратился в судебное учреждение, занимавшееся розыском по поместным и холопьим делам.

С появлением Соборного уложения он фактически перестает быть нужным, но существует, правда с 1660 года под именем Приказа сыскных заставных дел. С 1682 года появляется новый Сыскной приказ, не имеющий уже ничего общего с первым².

Не ранее ноября-декабря 1654 года и не позже января 1655 года появляется одно из самых важных учреждений этого времени - Приказ тайных дел, образованный царем Алексеем Михайловичем. Этот приказ считается "началом тайной полиции в России"³. Он явился центром, куда стали стекаться челобитные и изветы, требовавшие особого к себе внимания и не доверявшиеся общим учреждениям. Помимо многочисленных дел, которыми ведал приказ (а он вел, например, некоторые торговые дела царя), он еще производил и сыск. Происходило это так. Если челобитная содержала жалобу на то или иное лицо, на лицо должностное или не должностное, царь, если имел интерес, вел челобитную через приказ, обязывая "сыскать дело". Сыск по указу царя организовывался приказом, который давал инструкцию командированному сыщику. По окончании розыска сыщик доставлял добытый материал в приказ. В последнем из доставленного материала делались выборки, и дело докладывалось царю. И царь опять лично разрешал вопрос, либо приказывал разрешить его боярам⁴.

Известны некоторые дела Тайного приказа, как-то:

1) сыскное дело Козмодемьянского попа Кузьмы, что на Ржицах, говорившего про великого государя неистовые речи, и за то ему учинена казнь - отрезан язык, а затем он был сослан в Синбирск;

2) сыскное дело Алатырской мордвы по извету старца Корнилия Котошихина про взятки дьяка Микиты Насонова, что сыскивал стряпчий Елисей Зиновьев;

3) дело о нижегородском приставе Куземке Бурнашове, убившего до смерти своего родного дядю и ушедшего к Москве, там сысканного и сосланного в ссылку на вечное житье во Псков и с братьями своими;

4) сыскное дело Чудинка Сумарокова, который стрелял из пищали по галкам, сидевшим на трубе в Чудове монастыре, а та труба стояла против государевых хором; а он такова страшного дела не остерегся, учинил противность и ему вместо смертной казни отсечена левая рука да правая нога;

5) сыскное дело по челобитью стряпчего Якова Хрущева да жильца Саввы Ивашкина на стольника на князя Бориса Мещерского в убийстве и в грабеже;

6) сыскное дело про пограбление имущества и убийство дьяка Якова Ушакова¹.

Нетрудно заметить, что Приказ тайных дел прежде всего защищал царевы, а также государственные интересы, которые, впрочем, тогда не отделялись. Так, в сентябре 1666 года царь узнал, что раскольник Никон, провозглашавший "священство выше царства", тайно послал на встречу с патриархом "грека, или будет татарской породы, или из русских людей, с грамотой". Из приказа был немедленно послан указ о поимке этого Никонова агента и доставлении его вместе с находившейся при нем грамотой в Приказ тайных дел"².

В особых случаях государь самолично проводил сыск и расправу, минуя Тайный и иные подвластные ему приказы, через военную силу. Так было, например, по делу о Медном бунте 1662 года в связи с выпуском малоценной медной монеты и изъятием серебра у населения для пополнения казны, опустевшей из-за войны с Польшей, и о фальшивомонетничестве. Вот как эти события описывает в своей объемной истории России С.М. Соловьев.

Весной 1662 года, после Светлого воскресенья, начали ходить по Москве слухи, что чернь сбирается и быть от нее погрому дворам боярина Ильи Даниловича Милославского, гостя Василия Шорина и других богатых людей за перемену в денежном деле, за выпуск медных монет вместо серебряных, и за то, что Шорин да еще какой-то кадашевец фальшивые деньги делают. В двадцатых числах июля начали говорить, что пришли из Польши листы про окольничего Ртищева, царь жил в это время в Коломенском. 25 июля рано утром на Сретенке собрались мирские люди советоваться о пятинной деньге. Но совещания их скоро прекратились: "На Лубянке у столба письмо приклеено!" - начали кричать им люди, проходившие Сретенскою от Никольских ворот. Вся толпа хлынула на Лубянку смотреть, что за письмо? На столбе воском приклеена была бумажка и на ней написано: "Изменник Илья Данилович Милославский, да окольничий Федор Михайлович Ртищев, да Иван Михайлович Милославский, да гость Василий Шорин". Между тем Сретенской сотни сотский Павел Григорьев уже дал знать о письме в Земский приказ, откуда приехали на Лубянку дворянин Семен Ларионов и дьяк Афанасий Башмаков и сорвали письмо. Толпа зашумела: "Вы везете письмо к изменникам, государя на Москве нет, а письмо надобно всему миру". Громче всех кричал, бросаясь на все стороны, стрелец Кузьма Ногаев: "Православные христиане! Постойте всем миром; дворянин и дьяк отвезут письмо Илье Даниловичу Милославскому, и там это дело так и изойдет". Мир двинулся вслед за Ларионовым и Башмаковым, нагнали их, схватили Ларионова за лошадь и за ноги и кричали сотскому Григорьеву: "Возьми у него письмо, а не возьмешь, то прибьем тебя каменьями". Григорьев вырвал письмо уЛарионова, толпа окружила сотского и двинулась назад на Лубянку, к церкви преподобного Феодосия;Ногаев вел Григорьева за ворот. Когда пришли все к церкви, Ногаев стал на лавку и читал письмо всем вслух и прибавил, что надобно за это всем стоять. С Лубянки пошли к земскому двору, поставили и тут скамью, взвели на нее Григорьева и велели ему читать письмо, но онотказался; тогда опять начал читать Ногаев, а на другую сторону читал какой-то подьячий. Григорьев воспользовался этим временем и отошел в сторону, велев взять письмо у подьячего десятскому своей сотни Лучке Жидкому; но мир не хотел расстаться с письмом и, окружив Жидкого, повел его в Коломенское к государю.

Царь был у обедни, празднуя рождение дочери; взглянув в окно, он увидел, что толпы народа идут в село и на двор, безоружные, но с криком и шумом, повторяя имена Милославских и Ртищева. Государь догадался, в чем дело, велел Милославским и Ртищеву спрятаться в комнатах царицы и царевен, а сам остался в церкви дослушивать обедню; царица, царевичи и царевны сидели запершись в хоромах ни живы ни мертвы от страха. Гилевщики (бунтовщики, мятежники) не дали царю дослушать обедни; они подошли к дворцу; впереди шел Лучка Жидкий и нес в шапке письмо, найденное на Лубянке. Государь вышел на крыльцо, нижегородец Мартын Жедринский взял у Жидкого шапку с письмом и поднес царю, говоря:"Изволь, великий государь, вычесть письмо перед миром, а изменников привесть перед себя". "Ступайте домой, - отвечал царь, - а я, как только отойдет обедня, поеду в Москву и в том деле учиню сыск и указ". Но гилевщики держали его за платье, за пуговицы и говорили: "Чему верить?" Царь обещался богом, дал на своем слове руку, и когда один из гилевщиков ударил с ним по рукам, то все спокойно отправились в Москву. Государь не велел их трогать, хотя и было у него войско; он пошел назад в церковь дослушивать обедню, а в Москву перед собою послал боярина князя Ивана Андреевича Хованского. Здесь другая толпа гилевщиков занялась грабежом Шоринова дома. Старик Шорин успел скрыться в Кремле, в доме князя Черкаского; но мятежники захватили молодого пятнадцатилетнего сына его, который должен был служить свидетелем против отца, должен был рассказывать, что отец его бежал в Польшу с боярскими грамотами. В это время приезжает Хованский и начинает уговаривать, чтоб прекратили смуту и не грабили ничьих домов, что нынче же приедет сам царь для сыску; но ему в ответ закричали:"Ты, боярин, человек добрый, и службы твоей к царю против польского короля много, нам до тебя дела нет, но пусть царь выдаст головою изменников бояр, которых мы просим". Хованский отправился назад в Коломенское, и вслед за ним туда же двинулась толпа, везя с собою на телеге молодого Шорина. За городом встретились они с первыми гилевщиками, шедшими уже из Коломенского, и уговорили их возвратиться назад; солдаты также пристали к ним, встретили боярина Семена Лукьяновича Стрешнева и погнались за ним с палками; тот едва ушел от них за реку. Царь садился уже на лошадь, чтоб ехать в Москву, когда гилевщики подвели к нему молодого Шорина, и тот начал выкрикивать заученную сказку, что отец отправился в Польшу с боярскими грамотами. Когда мальчик кончил, в толпе раздались крики: "Выдай изменников!" "Я государь, - отвечал Алексей Михайлович, - мое дело сыскать и наказанье учинить, кому доведется по сыску, а вы ступайте по домам; дела так не оставлю, в том жена и дети мои поруками". Но крики не прекращались: "Не дай нам погибнуть напрасно!" - кричали одни; "Буде добром тех бояр не отдашь, то мы станем брать их у тебя сами, по своему обычаю!" - кричали другие, махали палками. Тут Алексей Михайлович обратился к стоявшим около него стрельцам и придворным и велел двинуться на гилевщиков, которые пришедши вовсе не за тем, чтоб сражаться, побежали врознь; их начали хватать, некоторые защищались, но напрасно. Человек сто утонуло в реке, более 7000 перебито и переловлено, тогда как настоящих гилевщиов было не более 200 человек, остальные пришли из любопытства, посмотреть, что будет делаться. Перехватанных отвезли в монастырь к Николе на Угрешу и там расспрашивали. Главного заводчика, кто написал письмо и приклеил, не нашли; и наказали тех, кто более других участвовал в самом гиле, волею или неволею: вешали, резали ноги, руки и ссылали в дальние города.

Москва утихла, но жалобы на медные деньги продолжались: воеводы доносили, что должники приносят к ним в съезжую избу медные деньги для платежа заимодавцам, а те не берут без царского указа, просят серебряных. Наконец в 1663 году вышел указ: в Москве, Новгороде и Пскове денежного медного дела дворы отставить, а старый денежный серебряного дела двор в Москве завести, и серебряные деньги на нем делать с 15 июня, а жалованье всяких чинов служилым людям давать серебряными деньгами, в казну таможенную пошлину и всякие денежные доходы брать серебряными деньгами, также и в рядах торговать всякими товарами на серебряные деньги, а медные отставить. Медные деньги во всех приказах, что ни есть налицо, по 15 июня переписать и запечатать и держать до указу, а в расход не давать; частным людям велено медные деньги сливать. Но последнее не было исполнено; указ 20 января 1664 года говорит: в Москве и в разных городах объявляются медные деньги портучены (натерты ртутью), а иные посеребрены и полужены. Государь подтверждает приказание не держать медных денег под страхом жестокого наказания, разоренья и ссылки в дальние города. Новгородский воевода князь Иван Борисович Репнин получил в 1663 году от государя похвалу за то, что рассмотрением своим для бедных людей всяким хлебным и съестным запасам положил уставную цену и запретил перекупщикам покупать прежде мирских людей, отчего запасы начали быть дешевы. Говорят, что за порчу денег переказнено было больше 7000 человек, да больше 15000 наказано отсечением рук, ног, ссылкою, отобранием имения в казну. Царица от испуга во время коломенского гиля лежала больна больше году¹.

В этом примере четко отражаются как полномочия царя на скорый сыск и крутую расправу, так и раскрывается анатомия всякого бунта: подброшенный озлобившимся на почве социальных невзгод и неурядиц людям взрывоопасный повод; соединение бунтующей и любопытствующей массы; наличие подстрекателей, как правило, ускользающих от ответа; нагнетание напряженности; кровожадность толпы, неумеренность ее требований и неуступчивость правящих особ и, наконец, развязка, кровавая для какой-либо одной из противоположных сторон, а иногда и для обеих.

Со смертью царя Алексея Михайловича (29 января 1676 года) свое существование прекратил и Приказ тайных дел.

Во всех поименованных приказах состав присутствия был примерно одинаков: один, два или три судьи (в зависимости от времени и обстоятельств), один из которых был главным. Товарищи были преимущестенно думные или простые дьяки. Канцелярия делилась на столы и повытья и состояла из подьячих, которые фактически вели все управление². В 1648 году в Сыскном приказе, например, бывшем тогда под ведением князя Ю.А. Долгорукова, кроме него, было 3 дьяка и 15 подьячих³. Ясно, что дьяки и подьячие значительно укрепились в это время. Достаточно сказать, что за промахи и злоупотребления губных старост и губных целовальников губные дьяки не отвечали. Ничего не сказано в гл. XXI Уложения об их ответственности и за личные злоупотребления по службе. Однако в гл. X "О суде" в ст. 12 этого законодательного акта мы находим: "А который дияк, норовя кому по посулом, или по дружбе, или кому мстя недружбу, велит судное дело подьячему написати не так, как в суде было, и как в прежней записке за исцовую и за ответчиковою рукою написано, и по тому диячьему приказу подьячей то судное дело напишет неделом, а сыщется про то допряма, и дияку за то учинить торговую казнь, бити кнутом, и во дьяцех не быти, а подьячего казнити, отсечи рука, а дело велеть написати, как истец и ответчик в суде говорили, и вершити то дело по суду, до чего доведется". Эти глава и статья относятся к состязательному процессу, однако такой процесс в чистом виде уже не существовал, в суде нередко присутствовали элементы сыска и потому можно допустить обратное: положения из состязательного процесса, а именно, изложенные в ст. 12 гл. X об ответственности дьяков и подьячих за фальсификацию дел, могли распространяться и, скорее всего, распространялись и на розыскное производство.

Мы исходим из аналогии, из того, что по ст. 5 гл. X Уложения дьякам (как и судьям) за несправедливые решения, связанные со взяточничеством, в состязательном процессе учинялась торговая казнь с отстранением впредь от дел, а следующая за этой статьей ст. 6 предписывала: "Да и в городех воеводам и диякам и всяким приказным людем за такия неправды чинити тот же указ", т.е. всяким приказным людям (и из Разбойного, и из Земского приказов) за аналогичные деяния предписывалось то же наказание - битье кнутом.

Что касается обычных преступлений, не по должности, например татьбы, то за нее дьяки отвечали на общих основаниях. Так, из царской грамоты пермскому воеводе Федору Акинфову от 4 октября 1608 года о предании суду виновных в расхищении пермских таможенных сборов мы видим, что таможенный дьячок Матюшка был пойман, пытан, признался в краже более 300 рублей и затем был посажен в тюрьму¹.

По губному законодательству жители обязаны были участвовать в преследовании преступников. Неисполнение этой обязанности влекло по ст. 26 Уставной книги Разбойного приказа гражданскую ответственность. По Соборному уложению их материальная ответственность дополнилась уголовной: "А где учинится разбой, а которые сторонние люди слышачи крик и воп разбитых людей как их разбойники разбивают, и те люди на крик и на воп не пойдут и их выдадут, или которых людей после разбою разбитые люди учнут за разбойники в погоню и на след звати, а те в погоню за разбойники или на след не пойдут же, а исцы на них учнут бити челом, и про то сыскати окольными людьми, и которые в те поры в погоне и на следу были. Да будет на них в сыску скажут, что, слыша крик разбитых людей, на пособь к ним не пошли и в погоню за разбойники, или следом не пошли же, и на тех людех за выдачку и за ослушание имати выти, и чинити жестокое наказание, бити кнутом нещадно" (см. ст. 59 гл. XXI).