Раздел I. Розыск преступников в древнерусской жизни по праву княжеского периода (IX-XV вв.)

Как невод черпает не воду, но рыбу, так и розыск обнаруживает не всякие вещи, а похищенное; не просто человека, а преступника, то есть индивида, преступившего закон. Закон и происходит от слова "кон" (граница) и частицы "за", означающей предел движения.

Поскольку по Русской Правде уголовное и гражданское право прямо не разделялись, а лишь имели основу для отличия, то и судебный процесс не разделялся на уголовный и гражданский и был состязанием сторон, под которыми подразумевались не только частные лица, а прежде всего и в основном семья, род и община, выступавшие истцами и ответчиками, или иначе - сутяжниками. Право каждого члена семьи, рода, общины имело за собой опору всего объединения, к которому данная личность принадлежала; при нарушении чьего-либо права все объединение призывало к подмоге обиженному.

Процесс по обидам заключал в себе три стадии: 1) установление сторон, 2) производство суда и 3) исполнение решения. К зарождению розыскного процесса в древнерусской жизни и праве княжеского периода имеют отношение первые две стадии, прежде всего установление сторон и частично производство суда.

По общему правилу процессуальные отношения спорящих и известных сторон (истца и ответчика) устанавливались договором между ними. Он заключал в себе указание на предмет спора (обиду), судью, к которому надлежало идти за решением, и срок явки к нему.

Наличие истца являлось необходимым условием начала процесса по обидам. Княжеская власть в целом не брала еще на себя обязанность преследования преступников. Предъявление уголовного иска было делом обиженного или ближайшего заинтересованного в том лица. Если же истца не было, как правило, не искали и ответчика. Если же истец был, но не был известен ответчик или же он был известен, но скрылся, то приводились в действие особые виды установления сторон или отношений между потерпевшим (будущим истцом, обвинителем) и предполагаемым или неведомым пока ответчиком (обвиняемым). Это: а) гонение или сочение следа, б) заклич и в) свод.

1. Розыск путем гонения следа, заклича и свода

"Гонение следа" определяется в ст. 77 Правды Пространной как розыск, отыскание преступника, не пойманного на месте преступления, по оставленным следам: "Не будеть ли татя, то по следу женуть; аже не будеть следа ли к селу или к товару, а не отсочать от собе следа, ни едуть на след или отобьются, то темь платити татбу и продажю; а след гнати с чужими людьми а с послухи; аже погубять след на гостиньце на велице, а села не будеть, или на пусте, кде же не будеть ни села, ни людии, то не платити ни продажи, ни татбы".

Как видим, татя (вор, грабитель) преследовали по оставленным им следам до сельской общины (верви, села) или до купеческого обоза (товару) и предполагалось, что там, куда приводил след, находился вор. Эта община обязана была выдать его или отвести (отсочить) от себя след, т.е. указать приметы того, что преступник ушел за их территорию. Если же жители общины этого не делали или розыск производить не допускали, или содействовать успеху его не хотели, то платили особую пеню, называемою дикой вирой. Если же след выводил на большую дорогу (на гостинец) или к безлюдному месту (на пусте), то поиск оканчивался.

Для объективности в отыскании татя принимали участие в качестве понятых чужие, не принадлежавшие к ищущей общине, люди. Аналогичным образом осуществлялось гонение следа по убийствам и разбоям. Считалось, что там, где лежало "лицо", то есть труп убитого, скрывался и преступник. Поэтому та вервь, на чьей территории обнаруживали труп, и разыскивала путем гонения следа убийцу.

Профессор С.Д. Гальперин в "Очерках первобытного права" обоснованно предполагает, что древние руссы, "которые вечно носили при себе меч и которые поджидали своих врагов, сидя по голову в воде и дыша сквозь тростник", весьма умело пользовались следами "как первобытным орудием производства дознания". Ведь всем известно, - поясняет он, - их поразительное искусство по едва заметным непосвященному оку следам восстанавливать факты до мельчайших подробностей как в действии, так и в пространстве и времени. По степени наклонения измятой травы, по степени увядания сорванной ветки, по степени охлаждения затушенного костра определялось, сколько времени прошло с того момента, когда человек, которого выслеживали, оставил данное место. По глубине, ширине, ясности и общему свойству следов на земле устанавливалось, как стар он, как высок, тяжело или легко вооружен, на чем передвигается и т.д., и с точностью определяли, указывали место, где преследуемый сейчас находится¹.

Примеры гонения или сочения следа, процедура которого зарождена в глубине древнерусской жизни, закреплена в Правде Пространной и более детально регламентирована в позднейших юридических памятниках, мы находим в документах Белозерской приказной избы XVII в., описанных в одном из научных трудов АН СССР. Вот, например, как производился розыск преступников по происшествию в деревне Левкове Коркутской волости. Учинился в той деревне "крик и вопль, а у церкви колокола звон, и услышали Коркутские волости крестьяне... и все крестьяне разных поместий прибегли на крик к крестьянам деревни Левкова, и они в избах заперты бревнами, и они нам сказали: приезжали-де к нам воры неведомые на конех в санях и пешие на лыжах многие люди и животишка наши и остатки во дворовых клетях пограбили, и хлеб из онбаров грабежом увезли, и в избные окна копьями и рогатинами кололи, и он, Веденис (один из запертых крестьян), боронясь от смерти, из избы окном рогатиною одного человека колол неведомо во что, и на улице под окном крови, знать, немного капало, а около тое деревни след, знать, на конях с санми, и пеших на лыжах, многих людей и хлеб на улице сыпан, и след конной и пешей пошел из той деревни Кирилло-Белозерского монастыря в вотчину села Бабатозера. И мы с ними (т.е. с крестьянами деревни Левкова) за воровскими людьми следом пошли, и пришед мы на озеро, не дошед села Бабатозера, и с озера дороги разошлися многие во все деревни монастырские, и тут знать, что воровские люди разъехалися на конех, и пешие на лыжах разошлися во все деревни монастырские. И мы вызвали тех монастырских крестьян, выборного Амроса Прокопьева... (и других), и они нам следу не отвели, и коней не показали, и на обыск не дались, учинилися сильны. А из их волости, из тех монастырских деревень в иные волости тот воровской след не пошел. То наша следовая, и речи. А следовую писал..." .

В другом документе говорится: учинилася гибель в селе Покровском Кирилло-Белозерского монастыря. У монастырские житницы сломили замок висячий и житницу покрали, вынесли ржи и овса. И села Покровского приказчик Смирка Булыгов да сотской Ивашко Барсуков, взяв с собой понятых и с теми понятыми людьми следу смотрели и разыскивали, и след от монастырские житницы дошел до села Никольского до поместья Д.М. Ащерина, до полевые клети и до двора Пятунки Фирилева с братьею, и тот Пятунка с братьею следу от себя не отвел.

Итак, перед нами картина нормального гонения или сочения следа, с положительным розыскным исходом. Но вот пример противоположного результата. В челобитной воеводе князю П.Н. Звени- городскому крестьянин Иткольской волости Васька Климов писал: "В нынешнем... году июня в 4 день в ноче зажжен у соседа моего в деревне Ваксевской овинник у крестьянина у Ульяна Иванова. И детишки мои увидели, что тот овинник горит, и побежали они отнимати; и на дороге сынишка моего Ивашка задавили удавом по горлу многие незнаемые люди и завертели клячем и кинули в реку в Пидьму замертво. И крестьяне тое волости разных поместий искали и нашли его мертва в реке, и откачали, стал жив. И следом ходили и след вышел на сухие места, где нет ни травы, ни грязей, без дороги на черный лес, и на дорогах след разшелся, высочить следу не могли"¹.

Иногда процесс о татьбе начинался с заклича. При обнаружении пропажи потерпевший объявлял об этом на торгу, то есть производил заклич о возвращении в течение трех дней исчезнувшего. Если он находил пропавшее по истечении этого срока, то лицо, у которого оно было обнаружено, признавалось ответчиком, возвращало пропажу и уплачивало штраф: "свое ему лицем взяти, а за обиду платити 3 гривны" (см. ст. 34 Правды Пространной).

Если же собственник обнаруживал пропажу у кого-либо до заклича или до истечения отмеченных 3-х дней после объявления на торгу, а лицо, у которого обнаруживалось утраченное имущество, заявляло, что приобрело его правомерно, например купило, то возникал свод, то есть отыскание виновного через сведение соответствующих лиц. Лицо, у которого обнаруживалась пропавшая вещь (предмет, скот), не отдавая ее, обязано было идти вместе с утратившим вещь собственности к тому, у кого владелец предположительно правомерно приобрел ее.

Понятно, что свод начинался с опознания собственником похищенного или утерянного и имел задачей найти, отыскать лицо, которое украло или присвоило скот, вещь, а затем продало или иным путем передало их в другие руки. "А же кто познает свое, что будеть погубил или украдено у него что, или конь, или порт (одежда), или скотина", "поиди на свод, кде есть взял" (см. ст. 35 Правды Пространной). Ясно и то, что свод проводился лишь в своем княжестве, в своей волости, то есть на подвластной территории: "А не своего города в чужую землю свода нетуть" (см. ст. 39 Правды Пространной).

Осуществлялся свод путем опроса покупателей краденого или лиц, у которых хотя бы временно находился пропавший предмет, скот. Свод в "граде" истец вел до конца, до выхода на татя или недобросовестного владельца; свод же вне городских стен доходил лишь до третьего временного владельца краденого либо присвоенного, который оплачивал истцу пропажу, а сам вел свод дальше, до установления им подлинного похитителя или присваивателя, которому надлежало "все платити и продажю" (см. ст. 36 Правды Пространной).

Если владелец краденой вещи купил ее на торгу и это подтверждалось свидетелями, а продавец краденого остался неизвестен, то свод прекращался, потерпевший от кражи получал лице, то есть найденную вещь, но терял возможность получения других краденых предметов или вознаграждения за них: "а что с нимъ погибло, а то ему желети". Возвративший же краденое нес убыток, ибо "не знаеть, у кого купив", но мог вне свода вести личный поиск, и когда (если) "познает ли на долзе, у кого купил, то свои куны возметь" (см. ст. 37 Правды Пространной).

При краже же челядина (дворового человека) четко предписывалось не бросать свод, а "по языку ити до конця, а кде будеть конечнии тать" (см. ст. 38 Правды Пространной). Вот как комментирует эту статью В.Н. Татищев: "Кто хочет поймать своего (беглого) раба, а тот, у кого поймает, скажет, что купил, то итти к продавцу; и если оной паки скажет: купил, то итти к третьему продавцу и тому сказать: ты отдай моего раба, а что ты за него дал, то исчи на продавце том при свидетелях"¹.

Пример свода обнаруживается в письме на бересте XI в., найденном при раскопках в Новгороде, текст которого полностью сохранился и в котором не утерялось ни одной буквы. Вот он в переводе с древнерусского на современное изречение: "Грамота от Жизномира к Микуле. Ты купил рабыню в Пскове. А ныне меня за это задержала княгиня. А ныне за меня поручилась дружина. А ныне пошли-ка к тому мужу грамоту, есть ли у него рабыня. И вот я хочу, купив коня и на него посадив княжьего мужа, потом на свод. А ты, если не взял тех кун, не бери у него ничего"².

Рабыня, очевидно, была украдена и продана, а возможно, и перепродана ("есть ли у него рабыня"). Жизномир и просит соучастника Микулу найти ее и не получать за продажу деньги, если они еще не получены. Самому же Жизномиру для освобождения пришлось заручиться поручительством дружины, купить коня для княжеского слуги, ведшего, вероятно, розыск, с целью ускорения этого розыска, ибо поручительство давалось "за пять днии" до свода, который был необходим для выявления истинного похитителя.

В советской литературе правильно отмечается, что "свод" и "гонение следа" являлись способами коллективной самопомощи соседских общин³; что древнее формальное правило "Куда приведет след, там и находится преступник" позволяло активно привлекать к розыску большую массу людей, осуществлять поиск и изобличать преступников без участия представителей государственной власти; но исходящий из этого вывод о том, что "специальные лица, наделенные полномочием вести розыск преступника, появляются в более поздний период - в XIII-XV вв."⁴, не соответствует действительности прошедшего.

Все древние народы рано понимали необходимость иметь (и имели) судебных чиновников: у греков были архонты, у лакодемонян - полифаки, римляне во время первых царей имели городских префектов, у галлов находились городовые кураторы.

Известно, что и русские князья "без слуг как без рук". Сосредотачивая у себя всю административную власть, они не позже начала XI в. создают особые судебные должности вирников, мешальников, мечника и емеца (см. ст. 1, 41, 42 Правды Краткой).

Чин вирникапроисходил от виры, т.е. денежной пени. Вирник судил преступления и одновременно, как по положениям Русской Правды определялась вира, - "по окончании суда, раскладывая, взыскивал оную". Его помощником былмешальник.Само слово "мешальник" происходило от "мешъ"(метка), которые он нарезал на бирках (неболь- ших палочках). "Знаки сии показывали число принятых в виру денег или вещей"¹. На место мешальника впоследствии заступилдьяк.

Территория княжеств в Древней Руси в судебно-уголовном отношении была разделена на участки для платежа вир; и такое учреждение соответствовало тогдашнему состоянию дел. Хотя месть и была запрещена законом, но народ, считавший ее как бы священной обязанностью, не мог вдруг оставить этот обычай, и потому нередко совершались убийства, а убийцы скрывались от преследования закона. "Во избежание таких частых побегов княжеская власть вынуждена была образовать вирные округа"². Объезжая эти округа, вирник не только судил и взыскивал виры, но и, изобличая преступников, осуществлял их розыск. Это отмечают некоторые дореволюционные исследователи, правда, называя розыск более поздним термином - следствием³.

Платеж вир и продаж, раскладывавшийся на общину, имел и предупреждающее воздействие, так как заставлял вервь заботиться о несовершении в ее пределах преступлений и об отыскании преступников: "Аже кто убеть княжа мужа в разбои, а головника не ищють, то виревную платити, в чье же верви голова лежит" (см. ст. 3 Правды Пространной).

Чин вирника, видимо, считался важным, поскольку ему положено было "сытое кормление": 7 ведер солода на неделю, а кур по двое на день, в среду и пятницу сыры, хлеба и пшена сколько может съесть, а в говенье рыба и т.д. (см. ст. 42 Правды Краткой).

Мечникомбыл княжеский дружинник, исполняющий, видимо, отдельные судебные поручения.Емецже представлял собой поимщика вора и был, судя по всему, первым сыскным агентом в истории русского права.

Наши предки в седой древности стремились жить по правде, по справедливости. Преступник же, зная свою неправду, для достижения корыстных и злых целей прибегал (и прибегает) к противозаконным средствам, скрывал (и скрывает) свое имя, утаивал (и утаивает) нечестно взятое имущество, употреблял подлог и обман, наконец, укрывался сам. В этих условиях, понимая, что преступления заключают в себе общую опасность, расшатывают внутренний порядок, княжеская власть и отряжает в помощь частному лицу своего сыскного агента, определяя ему мзду : "А от гривни мечнику куна, а в десятину 15 кун, а князю 3 гривны; а от 12 гривну ему 70 кун..." (см. ст. 41 Правды Краткой).

По делам об убийстве, которое называлось головничеством (отсюда и наш термин - уголовное право), влекшим за собой солидные виры и продажи, князья, для своей выгоды, начинали дело и розыск, даже если не было истца. Иначе зачем было упоминать о том, что вира не платится при обнаружении трупа человека, которого никто не знает: "А по костях и по мертвеци не платить верви, аже имени не ведають, не знають его" (ст. 19 Правды Пространной). Косвенно это предположение, разделяемое рядом ученых, подтверждается летописным известием о рьяности княжеских слуг во взыскании вир и продаж. Так, у Нестора под 1093 годом сказано: "Наша земля оскудела есть от рати и от продажи"¹.

Осознавая общественный характер преступлений и необходимость воздаяния за это зло, княжеская власть иногда вмешивается прямо в интересы сторон, воспрещая уже в XII в. потерпевшему лицу освобождать обидчика от наказания по мировой. "Пришли тати к святому Григорию Чудотворцу, - рассказывается в Петерике Печерском, - хозяин заметил их и поймал". "Блаженный же, дав им ясти, и отпусти их. И се уведав, гродский властелин и повелел мучити тати тии"².

До нас дошло древнее выражение, что "виноватого кровь - вода, а невинного - беда"; следовательно, для убеждения в виновности, для избежания неправды, для предупреждения ошибок в судном деле требовались доказательства. Ст. 2 Правды Краткой называла два вида доказательств совершения преступления: внешний вид потерпевшего (наличие у него синяков, кровоподтеков) и наличие свидетеля: "или будеть кровав, или синь надъражен (поражен), то не искати ему видока человеку тому". В ст. 10  этого документа говорится уже о двух свидетелях "а видока (очевидца) два выведеть".

"Правосудие Митрополичье", этот "церковный сборник по нецерковным делам", развивая и дополняя положения Русской Правды, говорит "о поличном", то есть о захвате на месте преступления при явных уликах: "А татя без поличного ни вязати, ни казнити, ни повесити" (ст. 13). "А холопа своего ли татя, с поличным изнимав в чюжи отчине, вести его ко своему судьи да судити" (ст. 19)¹.

Дополнительная к Правде Пространной статья "О ковании мужем" предписывает заковывать в железо "кого ни есть в вине", то есть обвиняемого в нанесении обиды, если он не мог представить поручителя в том, что не скроется. Видимо, трудности розыска определяли необходимость введения этой дополнительной статьи. Не исключено, что эти трудности предопределили и закрепленное в ст. 38 Правды Краткой дозволение убить вора на своем дворе, либо у клети, или у хлева. Это наше предположение основывается на том, что убить вора разрешалось не вообще, а только в ночное время, когда ему было легко вырваться и скрыться.

Наряду с розыском открытым, путем гонения следа, заклича и свода, существовали и отдельные случаи тайного сыска по делам, затрагивавшим интересы общекняжеские.

В 1283 году великий князь Дмитрий "послал двух бояринов своих, Антонья и Феофана, на Кострому изымати тайно Семена Толниевича, и испытати его по-тонку о всем, и убити. Они же, шедше, повеление его сотворима, Семена на Костроме изымаша и начаша пытати его по-тонку о всем", а именно: "Кто поднимал еси хана ордынского и приводил его татар..."².

При розыске знаменитых преступников применялись и некоторые хитрости. Так, в 1007 году, летом, "хитростью поймали славного разбойника, зовомаго Могута", который, встав перед великим князем Владимиром, "нача плакати горько, прося о прощении, глаголя: "Поручинка бога тебе даю, еше отныне никоего зла сотворю, но буду в покаянии во вся дни живота моего". Умилясь, Владимир послал его к митрополиту, и "Могут же, пребывая в монастыре, крепко сохранил заповедь сию; жив в тишине, умре благочестно"³.

Видимо, одним из требований, предъявляемых к розыску, была его неотложность. В 1138 году в Новгороде "малое число бездельных людей", собравшись тайно, пограбили дома и села, после чего уехали во Псков, но князь, "немедленно изыскав винных неколиких", казнил их, а дома их на разграбление отдал⁴.

По наиболее значимым или массовым преступлениям, приравненным к ним неповиновениям преступников изымали и дружины или княжеские дружинники их карали. В 1024 году "встали волхвы" в суздальской земле, так, что "сам великий князь Ярослав принужден был туда отправиться: он переловил волхвов, одних разослал по разным местам, других казнил"¹. Ясно, что не сам великий князь или отдельный вирник, мечник ловил, рассылал и казнил "сонм непослушных", а верная княжеская вооруженная сила - дружина: более некому.

Другой пример. В 1175 году, 29 июня, в субботу на 63-м году жизни был убит по злобе и разграблен великий князь Андрей Юрьевич, внук Мономаха, который построил град Боголюбов, отчего и прозван Боголюбским, в семи верстах от Владимира Белорусского, где и пребывал. Этот князь "от младости возлюбил бога и душу свою всеми добродетели украсил", был невелик, но "широк и силен вельми, власы черные, кудрявы, лоб высокий, очи велики и светлы". Организовали убийство, сговорив жену князя уехать во Владимир, Петр Кучков, его зять, Анбал, казначей и ключник княжий, Иааким Кучкович и "прочие нечестивые числом всех 20". Ночью "эти проклятые злодеи", вооружась, приехали в Боголюбов, "яко звери свирепые пошли в дом княжий и прямо к его спальне, не ведая подлинно, тут ли князь спит, а двери были заперты. Один из них крикнул: "Княже, господине!" На которое князь спросил: "Кто ты?" Последовал ответ: "Я Прокопий". Князь же, познав, что речь не Прокопиева, сказал: "Рабе, я слышу, что ты не Прокопий". Тогда они, узнав речь княжескую, стали двери ломать. Князь, видя это, вскочив с постели, хотел меч взять, ибо он, хотя такого наглого нападения никогда опасаться причины не имел, но меч всегда при себе имел. И не мог он его найти, так как Анбал, по умышлении убийства, пред вечером того дня меч вынес вон. Тогда, вскоча, двое от злодеев ухватили князя. Он же, взяв их, одного ударил о землю, а другого держал. Прочие, вбежав и думая, что князь лежит на земле, закололи товарища своего. Потом, познав князя, схватились с ним. И не могли его повалить. Стали мечами сечь. Князь спрашивал их, какую вину они на нем нашли. Но те, не отвечая ему, ибо вины не было, а был разбой, били его лежачего. И когда уже голоса его не слышали, думая, что он мертв, снесли на низ, а сами, боясь, с трепетом пошли из хором. Он же очнулся, встал и пошел за ними, стоня, хотя рабов своих, во дворе бывших, созвать. Но эти злодеи, услышав, воротились к нему, а он, завидя их, побежал под сени. И так как темно было, то злодеи, видя, что никто из слуг княжеских, слыша шум и крик его, не идет, зажгли огонь и стали сами его искать без опасения. И увидя его за столбом крылечным молящимся богу, тут закололи его, и как он хотел меч отвести рукою, то Петр Кучков отсек ему руку, а прочие кололи. Потом убийцы пошли в хоромы, убили Прокопия, которого князь весьма любил. И по убиении стали грабить все великое имение княжеское. И поклав лучшее на возы, ночью еще, прежде нежели день наступил, увезли все"². Но все были "сысканы" и взяты военной силою - княжеской дружиной. Убийство князя, "по его многим добрым делам достойного вечной памяти и хвалы", покаралось сурово: Кучковых и Анбала, повеся, расстреляли, другим 15-ти головы отсекли, а княгиню, "зашив в короб с камением, в озеро пустили и все тела протчих за нею побросали"¹.

Но особенно ярко видно использование военной силы при более позднем преследовании ушкуйников.