5. Постмодернистская политическая система.

А.С. Панарин пишет: «Понятное дело, если вы запрашиваете для себя необъятную власть под вексель «великого учения», гарантирующего решение всех проблем человечества, вы ее заполучите, если убедите людей, что вы и в самом деле способны ввести их в земной рай. Но, если вы запрашиваете такую же власть под устройство мелких дел, и уже никто не верит в то, что и вы, и любой другой на вашем месте способен на большее, то великую власть вам уже не получить».

Абсолютистские претензии модернистской власти с достаточной готовностью легитимировала культура, полная веры в центральный исторический проект. Постмодернистская культура, в которой уже нет подобной веры, не в состоянии крепить психологические опоры абсолютной власти. В поле производства символической продукции культуры власть теряет инициативу, то есть спасительную уверенность, что за ее командными акциями стоят высшие символические сущности, в виде высшей социальной справедливости или исторической необходимости. Постмодернистская ситуация, собственно и означает, что классическая презумпция, заставляющая рассматривать власть как превращенную форму той или иной «высшей необходимости», больше никого не убеждает: ни самих властвующих, ни подвластных. В постмодернизме открывается истина власти, которая состоит в том, что за властью не стоит никакая высшая социальная, историческая и нравственная целесообразность, и что представляет и защищает она лишь свои собственные интересы – корпоративные интересы класса политических профессионалов.

Философы и политологи - постмодернисты полагают, что только сейчас, власть наконец-таки может выступить в своем чистом виде, не прячась за экономическую, социальную или культурную необходимость. В постмодернистской парадигме мир политики получает вполне автономный статус: события, происходящие в нем, не отражают ни волю гражданского общества, ни волю высшего исторического разума или прогресса, а выступают как чистое и самоценное воспроизводство власти. Постмодернистская политическая аналитика освободила политический мир из плена высшей необходимости и обнажила его механику: производство политических событий (митингов, выборов, политических скандалов и телесенсаций) ради производства власти. В этом мире считаются только с властным потенциалом субъекта (т.е., его способностью оказывать давление) и больше ни с чем. Традиционные оценки субъекта политики, связанные с его способностью выражать общественный интерес, требования будущего, потребности нации, здесь отпадают полностью. Это не означает, что они вообще не фигурируют, напротив, готовность их демонстрировать и эксплуатировать со стороны политиков никак не уменьшается, но отныне они предназначены исключительно для внешнего пользования – для публики. Внутри класса политических профессионалов («на политической кухне»), где делится власть, они во внимание не принимаются. Внутри собственно политического поля сталкиваются не ценности, и даже не интересы: там сталкиваются силы, и «реальная политика» выступает как результат столкновения сил, участвующих в производстве власти. Все остальные соображения, от «высших ценностей» до «высших интересов», выступают лишь в контексте производства власти как средства ее достижения. Политика представляет собой «игру групп влияния», конечный результат которой непредсказуем и не совпадает с любым интересом – даже социально доминирующим. Реальное политическое решение выступает как непредопределенный результат «игры влияний». Настоящая политика там, где скрещивают копья профессионалы, каждый из которых является держателем определенных властных ресурсов и только на этих условиях принят в игру.

Постмодернистская ситуация помещает нас в «черный ящик» Истона, внутри него, тогда как прежние типы ситуаций позволяли нам пребывать вне его и рассчитывать на возможность наблюдать и оценивать соответствие «входов» и «выходов», замысла и результатов, социальных заказов со стороны гражданского общества и решений, продуцируемых политической системой в ответ на эти заказы.