2. «Демократия свободы» и «демократия равенства».

Еще Токвиль отмечал противоречие между «демократией равенства» и «демократией свободы». Здесь мы снова наблюдаем нелинейный процесс: расцвет либеральной «демократии свободы» приходится на XIX век; XX век знаменуется тяжелыми поражениями и отступлениями либеральной демократии. Анализ противоречий между элитарной «демократией свободы» и массовой «демократией равенства» много работ посвятил Р. Арон (например, его «Эссе о свободах»). Вслед за Токвилем Арон понимает под демократией отсутствие сословных различий, гражданское, политическое равенство. Революции XVIII и XIX столетий разрушили унаследованные от Средних веков исторические структуры, четко определяющие место каждого в системе власти, престиже, культуре. В этом смысле демократия содержит в себе тенденцию бесструктурного общества, беспорядочного смешения людей самого различного происхождения. И если прежде место каждого было предопределено, то теперь каждый член общества не рассматривает свое положение в качестве гарантированного, естественного и справедливого. Здесь каждый день – это бой, в котором люди доказывают себе и другим, чего они стоят и каково их призвание.

Демократия, согласно Арону, - это «общество масс» в двояком смысле: во-первых, с точки зрения деструктуризации общества, лишенного определенной системы ценностей; но также и в смысле того, что здесь низшие и самые многочисленные слои - трудящиеся массы - вы­ходят на арену истории. Арон утверждает, поскольку демократия озна­чает политическое равенство, то всякая демократическая политика - это политика большинства, т.е. политика, имеющая своей базой требо­вания масс. В массах же естественная тенденция современного общест­ва - к устранению различий - существует в качестве социально-полити­ческого требования: требования фактического, материального равенства.

Но люди фактически не равны по своим природным способностям. Поэтому, с точки зрения Р.Арона, демократия как политическое равен­ство не только состоятельна, но и непреодолима, однако демократия как фактическое равенство антропологически не состоятельна, ибо иг­норирует кардинальное естественное (природное) неравенство людей. Из этого вытекает антиномия свободы и равенства. Если предоста­вить людей их спонтанным возможностям, предоставить им свободу инициативы, они неизбежно придут к неравным результатам, к неравен­ству престижа и благосостояния. Чтобы обеспечить фактическое равен­ство, пришлось бы ограничить свободу, подменять инициативу социально-экономической деятельности регламентирующей вездесущей опекой государства. И поскольку равенство нельзя гарантировать раз и навсегда данной системой законов (фактическое неравенство людей всегда найдет спо­соб реализовать себя в какой-либо новой, не предусмотренной регла­ментацией форме), то деятельность, внедряющая фактическое равенст­во, вынуждена была бы прилегать к беззаконию, к произволу, к непре­рывным пертурбациям, чтобы периодически втискивать естественно неравных людей в прокрустово ложе равенства.

Правда, между свободой и равенством нет неразрешимого противо­речия. Принцип равенства, равных возможностей относится к самой сути современного общества, его гарантии коренятся в самой экономи­ческой эволюции: экономический прогресс ломает устаревшие социальные структуры, ввергает людей в перманентное беспокойство новых способов труда, быта и тем самым мешает образованию застывших кастовых групп. Иными словами, принцип равенства - это принцип соци­альной мобильности, а он связан с сутью "современного" (т.е. капита­листического) способа производства, как способа революционного, предполагающего непрерывную экспансию нового. А вот свобода явля­ется более хрупкой ценностью, она не имеет каких-либо естественных гарантий, никакой экономический детерминизм не предполагает ее не­посредственно. Поэтому современное общество вообще - это демокра­тическое, т.е. массовое, общество. Но оно предполагает две разновидности: режим свободы и режим тирании.

Массы не видят в свободе высшей ценности. Свобода в качестве насущной потребности появляется на том уровне жизни и культуры, до которого массы XIX - первой половины ХХ в. еще не доросли. Вот почему во всех тех случаях, когда свобода вступает в противоречие с принципом ли материального равенства или с принципом экономиче­ской эффективности (т.е. опять-таки со стремлением масс к материальному благополучию), массы охотно жертвуют ею. Арон полностью снимает вопрос о типе власти или о том, какой класс осуществляет власть. В обществе, не знающем сословий, любви власть - есть власть масс. Классы для Арона как бы не являются реаль­ностью, он пытается внушить читателю альтернативу: сословное (т.е. феодальное) общество или общество масс, общество равенства. И пото­му главным вопросом для него является не тип власти, а форма правле­ния.

Характеризуется ли правление конституционностью - опирается на закон или, напротив, оно опирается не на закон, а непосредственно на насилие - вот что дает реальные разновидности режимов в современном едином демократическом обществе. С чем связаны возможности кон­ституционного правления? С наличием политического плюрализма, при­сутствием нескольких политических сил, взаимно ограничивающих друг друга. Демократический принцип власти народа или власти большинства уже тоталитарен, нельзя передавать всю полноту власти партии, по­лучившей поддержку большинства. Это дало бы демократизм без либерализма. Либерализм как концепция и как политическая практика ха­рактеризуется духом компромисса, готовностью ограничить свои собст­венные требования, сделать их более приемлемыми для противной сто­роны. Напротив, романтический максимализм, принцип "все или ниче­го" ведет к политическому радикализму, а от него - к тоталитаризму.

Новый Ренессанс либерализма - "демократия свободы" - наметимся с 60-х годов. На Западе он был связан с феноменом так называемого "постэкономического человека". Социологи отмечают закономерный сдвиг в структуре массовых по­требностей по мере повышения уровня жизни, культуры и образования населения. Материально не обеспеченные и малообразованные массы отлича­лись экономико-центричной системой приоритетов - в этом отношении они более всего соответствовали "экономическому человеку" Маркса, который "должен есть, пить и одеваться, прежде чем заниматься наукой, искусством, философией и политикой". Однако по мере становления потребительского общества на Западе, с развитием массового образова­ния и досуга "экономического человека" стал сменять "постэко­номический", для которого ценности самоутверждения и самореализации во всех сферах жизни - профессиональной, социокультурной, по­литической - занимают совершенно особое место. В профессии он це­нит не одно только материальное вознаграждение, но и соответствие уровню и профилю образования, личным склонностям, потребностям в инициативе и престижности. Одновременно аналогичными критериями он оценивает и многие непрофессиональные формы активности: человек хочет не только «иметь», но и «быть» - самоосуществляться как личность.

Постиндустриальные общества Запада ознаменовались новым сдвигом от демократии равенства к демократии свободы с ее принципами автономии, самодеятельности, неподотчетности.