Тема 9. Советский вариант модернизации

Вызов побуждает к росту. Ответом на вызов общество решает вставшую перед ним задачу, чем приводит себя в более высокое и более совершенное с точки зрения усложнения структуры состояние.

А. Дж. Тойнби

9.1. Поиск большевиками модели модернизации экономики

Большевики до Октября 1917 г. и некоторое весьма короткое время после него отдавали себе отчет в том, что доктринальных предпосылок для перехода к социализму (т. е. зрелости капитализма и его противоречий) в России нет, эту зрелость, по их убеждению, должна компенсировать скорая победоносная мировая социалистическая революция. Исходя из этого, они – по крайней мере в заявлениях Ленина это прослеживается – поначалу делали акцент на демократические преобразования, понимая под ними освобождение от крепостнического наследия.

Однако та историческая ловушка, о которой писал еще Ф. Энгельс и о которой предупреждали большевиков меньшевики, оказалась реальностью. Большевики на практике убедились в том, что свойство всех революций – «забегание» вперед.

Развернувшаяся гражданская война ускорила это забегание. Оно отчетливо проявилось в политике «военного коммунизма» (кавычки в данном случае имеют одну цель – подчеркнуть, что политика 1918–1920 гг. по своим формам отличалась от политики 20-х гг., хотя, по существу, политике Советского государства всегда был присущ военно-коммунистический характер).

Основные составляющие политики «военного коммунизма» общеизвестны – продразверстка, национализация значительной части промышленности, централизация управления, всеобщая трудовая повинность, уравнительное распределение, ограничение торговли, рыночных отношений.

В исторической литературе можно выделить три основных оценочных точки зрения на политику «военного коммунизма»:

1. Это система мер вынужденного характера с целью мобилизации всех ресурсов для победы над внешними и внутренними врагами.

2. Это закономерность, вытекающая из марксистской доктрины социализма как безрыночного общества.

3. Это система мер временного характера, породившая, однако, представление о возможности использования подобных мер для решения задач социалистического строительства.

Каждый из этих подходов имеет аргументы и «за» и «против». Если политика «военного коммунизма» – сугубо вынужденная обстоятельствами военного времени, то, как объяснить ее ужесточение, когда эти обстоятельства уже уходили в прошлое? Если это закономерность, вытекающая из марксистской доктрины, то как объяснить обращение к подобным мерам царского, Временного правительства, Белого движения?

Видимо, каждый из названных подходов отражает какую-то грань проблемы, а потому споры по ней неизбежны. Бесспорным, остается одно: крестьянство – и не только оно – в начале 1921 г. открыто выступило против вынужденного в период гражданской войны наименьшего зла (т. е. большевиков с их продразверсткой, вместо Белого движения с его реставрационными замыслами), об этом свидетельствуют восстания в Крондштате, на Тамбовщине, в Сибири, забастовки рабочих под лозунгами «Власть Советам, а не партиям», «Советы без коммунистов», «Свобода торговли».

Жестоко подавив выступления крестьян и рабочих, правящая партия в то же время провозгласила весной 1921 г. переход к новой экономической политике. Конкретными формами НЭПа стали продналог, свобода торговли, допущение частного капитала в промышленности, даже частичная денационализация, хозрасчет на предприятиях, материальная заинтересованность работающих, развитие различных форм госкапитализации, курс на сотрудничество с западными странами.

НЭП явился реакцией на реальности начала 20-х гг. – угрозу полного разрыва Советской власти с крестьянством и спад революционного движения в западных странах, что означало невозможность немедленной мировой революции.

Переход к НЭПу рассматривался Лениным как пересмотр точки зрения на социализм. И он действительно представлял собой отступление от двух доктринальных марксистских установок – модели бестоварного социализма и идеи мировой пролетарской революции (она теперь понималась как длительная историческая эпоха).

Это отступление с большими надеждами было встречено в рядах политических оппонентов большевиков. Сменовеховцы – так называлось идейное течение эмигрантской интеллигенции (Прага, 1921 г.), – считали, что изменяя экономический базис, большевики открывают дорогу демократии, приведению политической надстройки в соответствие с базисом. Подобный подход, по существу, разделялся меньшевиками и эсерами.

Однако ленинская концепция НЭПа предполагала иное. Ленин исходил из того, что хотя Россия и не достигла той зрелости капитализма, которая необходима для социализма, но его можно строить, опираясь на диктатуру пролетариата. Она как бы компенсировала, по его мнению, незрелость материальных предпосылок для социализма. Совершенно очевидно, что такая позиция отбрасывала надежды на демократизацию.

Вопрос о том, могла ли теоретическая революция во взглядах Ленина (признание известного плюрализма в экономике) дойти в дальнейшем (по мере утверждения НЭПа) до признания идеологического и политического плюрализма, остается риторическим: болезнь и смерть Ленина в январе 1924 г. оборвали его поиск. На практике же в СССР в начале 20-х гг. ликвидировались последние остатки многопартийности, усилились гонения на церковь. Так, в феврале 1921 г. арестованы лидеры меньшевиков, через год был затеян процесс против 47 руководителей эсеров, завершившийся вынесением ряда смертных приговоров. В 1922 г. из страны было выслано около 200 представителей интеллигенции, оппозиционно настроенной по отношению к советской власти. Среди них философы С. Франк, Н. Бердяев, социолог П. Сорокин, историк Н. Кизеветтер, экономист Б. Бруцкус и др. Действенным оружием для борьбы с оппозиционностью в рядах правящей партии стала в руках партийных функционеров резолюция Xсъезда РКПб «О единстве партии». Она запрещала создание фракций и выражение коллективного несогласия с решениями партийных органов.

Таким образом, в самом общем виде ленинскую концепцию НЭПа можно сформулировать так: это путь к социализму через госкапитализм в условиях пролетарского государства, допущение товарно-денежных отношений во все сферы экономической жизни в известных пределах (т. е. при сохранении пролетарской диктатуры, монополии внешней торговли, ограничении частного предпринимательства).

Однако даже в таком виде концепция не находила одобрения у многих рядовых и не рядовых членов партии, считавших недопустимым отход от принципов. Не случайно Н. Валентинов (Вольский) – меньшевик, работавший в 20-е гг. в системе ВСНХ, писал, что на НЭП партия пошла под кнутом Ленина.

НЭП привел к определенным положительным результатам в экономическом развитии страны, обеспечив восстановление народного хозяйства. Размер посевных площадей в 1925 г. достиг уровня 1913 г., а по поголовью крупного рогатого скота, овец, свиней этот уровень был превзойден. В 1923 г. впервые после революции за рубеж было вывезено 130 млн тонн пшеницы. Валовая продукция крупной государственной промышленности в 1921–1924 гг. выросла в 2 раза.

В то же время позитивные сдвиги в советской экономике не могли перекрыть противоречий, присущих той концепции нэповского общественного развития, которая была избрана в начале 20-х гг. Промышленность требовала капиталов для обновления машинного парка, создания новых отраслей. Однако приток инвестиций извне исключался из-за отрицательной позиции советского руководства в отношении уплаты дореволюционных долгов и возмещения ущерба иностранным владельцам за национализированную собственность. Частные внутренние накопления также не могли быть использованы: мешало законодательство. Ограничения в отношении развития крупных (кулацких) хозяйств сдерживали рост товарности в аграрном секторе. Все это в значительной мере объясняет то, что эффективность нэповской экономики была ниже дореволюционной.

Многоукладная экономика порождала многообразие социальных интересов. В условиях однопартийности борьба этих интересов выливалась во внутрипартийную. Это ослабляло правящую партию, способствовало нарастанию в ней недемократических тенденций.

Заложенная в концепции НЭПа военно-коммунистическая, административно-командная альтернатива по мере осуществления НЭПа в 20-х гг. все более набирала силу. В условиях конца 20-х гг. она сомкнулась с авторитарной тенденцией в политической сфере.

Чем характеризуется ситуация в мире в конце 20-х–начале 30-х гг.? Капиталистические страны оказались в состоянии невиданного экономического кризиса (1929–1933 гг.): промышленное производство сократилось на 38%, сельского хозяйства на 1/3, число безработных превысило 27 млн человек. Массовый характер приняли забастовки. Росла популярность коммунистических идей и компартий.

В капиталистическом мире четко обозначились два пути выхода из кризиса. Первый путь был связан с усилением государственного вмешательства в экономику и общественную жизнь. По этому пути пошли Англия, Франция и особенно США. Этот путь нашел выражение в новом курсе американского президента Ф. Рузвельта.

Иная ситуация наблюдалась в Германии. C одной стороны, ей, как и другим странам, требовалась структурная перестройка экономики. С другой стороны, у нее не было колоний, демократия отличалась нестабильностью и молодостью. Поражение в Iмировой войне, условия Версальского договора обостряли чувство национального достоинства. Все это создавало питательную среду для распространения идей национального реванша, передела мира, милитаризации. Выход из кризиса в этой стране был обеспечен на путях фашистского тоталитарного режима, утверждение которого начинается с приходом к власти национал-социалистической партии Гитлера в 1933 г. После победы нацизма очаг напряженности в Европе приобретает все более осязаемые формы. Фашистская Германия вступает в политический союз с Италией (1936 г.), в 1937 г. возникает треугольник Рим – Берлин – Токио (так называемый «антикоминтерновский пакт»).

Процессы в мировой политике не могли не оказывать влияния на внутреннее положение в СССР. Технико-экономическая отсталость страны (5-е место в мире по объему промышленного производства) была очевидным фактором для ее лидеров. Столь же очевидным было и то, что в условиях угрозы надвигающейся войны отсталость становится тем более нетерпимой. Понимание необходимости индустриализации, экономической модернизации было присуще всем советским лидерам. В решении же проблем экономической модернизации в конце 20-х гг. четко проявились два подхода.

Один из них – подход Н. Бухарина. Он нашел выражение в директивах Iпятилетнего плана, одобренных в декабре 1927 г.XVсъездом ВКПб. Подход Бухарина базировался на идее сбалансированности нескольких целей: индустриальной реконструкции экономики на основе тяжелой промышленности, систематического увеличения удельного веса социалистического сектора в экономике (за счет роли социалистической промышленности и торговли и постепенного кооперирования деревни), повышение жизненного уровня и культуры населения.

Осуществление этого курса сохраняло возможность затруднений при хлебозаготовках, угрозу использования рыночной конъюктуры в целях нажима на политический режим и т. д. Для преодоления этих ситуаций стратегия Бухарина предусматривала рыночное маневрирование, в том числе ввоз сельскохозяйственной продукции из-за границы, кредитно-финансовые рычаги. Бухаринский подход базировался на убеждении, что НЭП – это единственный путь к социализму.

Второй подход – это подход И. Сталина. Цели его стратегии те же, что и у Бухарина, – индустриализация, кооперирование, превращение социалистического уклада в преобладающий, подъем благосостояния. Сталин исходил из убеждения, что более или менее равномерное движение ко всем этим целям одновременно нереально. Поэтому в его варианте принцип равнозначности был заменен идеей ускоренного роста тяжелой промышленности. И без того напряженные задания Iпятилетнего плана были пересмотрены в сторону увеличения в 2–3 раза показателей по тяжелой промышленности. Для такого скачка требовались средства. В условиях курса на создание автаркической системы (стратегия построения социализма в одной стране, принятая в 1925 г.) они могли быть получены только из деревни, за счет крестьянского потребления.

Для подобной перекачки средств частные единоличные хозяйства в деревне были препятствием: добиваясь повышения цен на свою продукцию, т. е. не желая платить дань на индустриализацию, они могли пойти на сокращение производства и продажи государству сельскохозяйственной продукции. Таким образом, сплошная коллективизация объективно становилась частью сталинского «большого скачка». Начавшаяся в конце 1929 г., она за короткое время изменила деревню, создав в лице колхозников ту организационную структуру, которая обеспечила беспрепятственную перекачку средств из деревни на индустриальное строительство.

Коллективизация 30-х гг. – одна из самых драматичных страниц в отечественной истории. Общеизвестны материальные потери сельского хозяйства (например, поголовье рогатого скота с 1928 по 1934 г. уменьшилось с 60 до 33 млн. голов, что превысило его потери за годы гражданской войны). Общеизвестны последствия «раскулачивания», обернувшегося трагедией для миллионов людей. По имеющимся документальным данным, только в 1930–1931 гг. было раскулачено и выслано в отдаленные районы 382 тыс. крестьянских семей. Общеизвестно и такое преступление сталинского руководства против народа, как голод 1928–1934 гг. информация о нем умалчивалась даже в период хрущевской либерализации режима.