Михаил Андреевич Балугьянский (1769-1847)

Михаил Андреевич Балугьянский родился 26 сентября 1769 года в деревне Вышняя Олыпава (Felso-Olsva) близ местечка Токаик (Токая) Цемплинского комитата (округа) в семье бедного униатского священника. В то время эта территория входила в состав Австро-Венгрии. В наши дни она располагается в восточной части Словакии (в Прешовской области).

Дочь Балугьянского - в замужестве М.М. Медем - написала в своих воспоминаниях: "Есть основание предполагать, что по происхождению он славянин, а не венгерец, как он называл себя"*(486). И действительно: мать Михаила Андреевича - Мария - до своего замужества носила славянскую фамилию Дубинская. В местности же, где родился и жил свои первые годы будущий российский правовед и государственный деятель, большинство населения составляли в то время украинцы-униаты.

До восьмилетнего возраста Михаил воспитывался дома. Первоначальное образование дал ему отец. В 1777 году мальчик был отправлен на учебу в гимназию католического Минорийского ордена "Паулинов", находившуюся в столице Цемплинского комитата гор. Шатораляуйхей. С отличием пройдя здесь трехлетний курс обучения, он поступил в 1780 году на философский факультет Венгерской Королевской Академии в гор. Кошау (ныне Кошице).

Учебная программа Академии предполагала изучение широкого круга классических дисциплин. Кроме них Балугьянский слушал здесь также лекции по законоведению. Сколько-нибудь больших познаний в юриспруденции Михаил Андреевич на этих лекциях приобрести, естественно, не мог, однако интерес к данной области человеческого знания они, судя по всему, у него пробудили. По окончании в 1787 году академического курса обучения (с отличием) Балугьянский решил продолжить свое образование на юридическом факультете Венского университета.

Успехи в усвоении юридических наук позволили Михаилу Балугьянскому спустя два года (т.е. в 1789 г.) победить в конкурсе на замещение должности профессора кафедры "политических наук и куриального стиля" в только что учрежденной Гросс-Вардейнской Академии. В августе 1789 года тогдашний австрийский император, официально носивший титул главы "Священной Римской империи Германской нации", Иосиф II утвердил М.А. Балугьянского в указанной должности.

Наряду с курсом политических наук Михаил Андреевич читал в Гросс-Вардейнской Академии полицейское право, финансовое право, коммерцию и делопроизводство. Именно в этот период были заложены основы его поистине энциклопедических знаний, которыми он впоследствии выделялся в среде правоведов и государственных деятелей. Балугьянский знал пять европейских языков (английский, французский, немецкий, итальянский, мадьярский), свободно читал по-латыни. Благодаря своему необыкновенному трудолюбию и незаурядным умственным способностям он быстро выдвинулся в число известных европейских правоведов.

В 1796 году М.А. Балугьянский успешно защитил докторскую диссертацию и удостоился звания доктора прав. Вскоре после этого его пригласили на должность профессора в Пештский университет. В течение нескольких лет он вел в этом учебном заведении преподавание по кафедрам истории, статистики, прав публичного и народного, философии права. В 1802 году Балугьянский стал деканом юридического факультета Пештского университета. Казалось бы, жизнь молодого ученого складывалась удачно. Однако, по-видимому, не все в ней удовлетворяло его. Иначе как объяснить тот поворот в судьбе Балугьянского, который произошел в следующем, 1803 году.

С восшествием на российский престол императора Александра I в России развернулись административные реформы, которые, в свою очередь, стимулировали дальнейшее развитие системы образования*(487). Одно за другим открывались новые учебные заведения, совершенствовались старые, уже существующие. Так, действовавшая в Санкт-Петербурге с 1786 года Учительская семинария была преобразована в 1803 году в Учительскую гимназию с учебной программой, приближенной к программе высшего учебного заведения. Ввиду недостатка в России квалифицированных преподавателей императором Александром было сочтено необходимым пригласить на должность профессоров в эту гимназию известных европейских ученых славянского происхождения. Выбор пал на правоведов В.Г. Кукольника, П.Д. Лодия и М.А. Балугьянского, чему в немалой степени поспособствовали рекомендации гоф-хирурга российского императорского двора И.С. Орлая, который сам происходил из австрийских славян и лично знал многих славянских ученых, работавших в австрийских университетах.

В феврале 1803 года Н.Н. Новосильцов, назначенный незадолго до этого попечителем Санкт-Петербургского учебного округа, направил официальное приглашение названным профессорам прибыть в столицу Российской империи для работы на педагогическом поприще.

В своем письме к М.А. Балугьянскому И.С. Орлай писал: "Профессора в России имеют такие привилегии, как нигде в мире". Однако не только это обстоятельство склонило Михаила Андреевича к согласию принять приглашение Новосильцова. По свидетельству М.М. Медем, ее отец "желал познакомиться поближе со страной, о которой за границей в то время ходили чудовищные слухи и рассказы". Поэтому он принял приглашение лишь на три года, по истечении которых намеревался возвратиться назад. (Правда, Михаил Андреевич при этом знал, что австрийский император запретил ему возвращаться на родину в случае, если он поедет преподавать в Россию.)

1 августа 1803 года, после того, как в Санкт-Петербурге получили согласие Балугьянского переехать на работу в Россию, он был Высочайшим приказом определен на российскую государственную службу и назначен ординарным профессором по кафедре политической экономии в Санкт-Петербургскую Учительскую гимназию*(488). В январе 1804 года последняя была переименована в "Педагогический институт".

Сам же Балугьянский прибыл в Санкт-Петербург 4 февраля 1804 года. Высочайшим приказом от 18 апреля 1804 года ему был пожалован чин 7-го класса. 12 июня того же года его определили во 2-ю экспедицию Комиссии составления законов редактором по части государственного хозяйства и финансов. Так началась педагогическая и чиновничья деятельность Балугьянского в России.

"По прошествии трех лет, - вспоминала М.М. Медем о своем отце, - его деятельность оказалась настолько значительной и полезной, что его просили продолжить пребывание в России еще на три года, потом еще на три, и так далее. Одним словом, он откладывал свой отъезд с года на год; а между тем его связь с Россией все росла и росла, так что в конце концов он настолько сроднился с нею, что стал считать ее своим новым отечеством и остался в ней до конца жизни"*(489).

7 марта 1809 года М.А. Балугьянский был назначен начальником 4-го отделения ("публичного права и государственной экономии") Комиссии составления законов при Министерстве юстиции*(490). Здесь он разрабатывал под руководством товарища министра юстиции М.М. Сперанского план и проект свода положений публичного права, проект реорганизации министерств, проект финансовых преобразований и др. Как впоследствии признавался сам Балугьянский, с 1809 по 1812 год он "употреблен был к собиранию сведений об устройстве министерств и других управлений в иностранных государствах". Кроме того, в течение семи лет, с 1804 по 1812 год Михаил Андреевич работал над проектом "Устава о гражданской службе", в котором предполагалось "гражданские чины соединить с должностью чиновником отправляемою, а не давать оных за выслугу лет и по личным отношениям".

С 1 января 1810 года по просьбе министра финансов графа Д.А. Гурьева Балугьянский стал вести разработку различных проектов и по его ведомству. В течение 2-х лет, вплоть до 1 февраля 1812 года, когда Балугьянского назначили членом 5-го отделения канцелярии Министерства финансов, он делал это не занимая по указанному министерству никаких должностей и не получая никакого жалованья. 7 июля 1817 года Балугьянский был назначен директором комиссии погашения государственных долгов при Министерстве финансов. Эту должность ему пришлось исполнять до 18 января 1829 года*(491).

Большая часть из написанного Балугьянским по поручению министра финансов Д.А. Гурьева так и не увидела свет и впоследствии затерялась в архивах. Достоверно известно, однако, что Балугьянский составил для Гурьева три обширных исторических записки об эволюции финансовой администрации в России со времен Петра I до 1812 года, разработал проекты создания в России кредитных учреждений, банков и т.п., начертал финансовый план 1814 года*(492). Однако самым главным трудом Балугьянского по Министерству финансов стала разработка проектов освобождения помещичьих крепостных крестьян, предложений по изменению статуса государственных крестьян, подготовку которых император Александр I возложил в 1818 году на министра финансов.

В течение 1818-1819 годов Балугьянский составил для графа Гурьева ряд записок по указанным проблемам. Так, в мае-июне 1818 года он написал "Замечания о плане, которому можно было бы следовать в деле о крестьянах", летом 1819 года - "Замечания на труды совершенные и те, которые остается еще совершить по законодательству о крестьянах", 25 декабря 1819 года им была закончена записка под названием "Замечания для его сиятельства министра финансов на труды относительно уложения о крестьянах". Кроме того, Балугьянский создал в это время обширный труд о крепостном праве, в котором рассмотрел законодательство о крестьянах в "главнейших европейских государствах" (Австрии, Англии, Дании, Пруссии, Франции), описал процесс закрепощения крестьян в России, проанализировал положение крепостных крестьян в начале XIX века и предложил способы постепенной ликвидации крепостного права в России. Из записки М.А. Балугьянского к Д.А. Гурьеву от 25 декабря 1819 года можно заключить, что Михаил Андреевич начертал помимо прочего "общий план" крестьянского законодательства и управления крестьянами, а также "несколько глав уложения", специально предназначенного для регулирования крестьянского быта.

Крестьянским вопросом Балугьянский занимался и в Комитете, учрежденном для устройства быта лифляндских крестьян, где он был присутствующим с 1810 года.

С 20 апреля 1813-го по 1 июля 1817 года М.А. Балугьянский преподавал великим князьям Николаю и Михаилу Павловичам курсы юридических наук - право естественное, публичное и народное. На его лекциях в царском дворце часто присутствовала мать великих князей императрица Мария Федоровна. Однажды ее сыновья опоздали на лекцию Балугьянского. Когда князья вошли, императрица, которая уже сидела в комнате для занятий, стала упрекать их за опоздание. Николай Павлович посмотрел на часы и сказал в оправдание, что они опоздали всего на пять минут. "Не забывайте, сын мой, - ответила на это Мария Федоровна, - что в пять минут можно лишиться империи".

23 декабря 1816 года Санкт-Петербургский Педагогический институт был переименован в "Главный Педагогический институт". Внутренняя организация и статус последнего были приближены к организации и статусу российского университета. 8 марта 1817 года Балугьянский стал деканом философско-юридического факультета Главного Педагогического института. 14 февраля 1819 года был учрежден Императорский Санкт-Петербургский университет. 26 марта 1819 года Михаил Андреевич был избран на должность декана философско-юридического факультета. Преподавание здесь он вел по кафедрам политической экономии, энциклопедии права.

4 октября 1819 года Балугьянский был избран Конференцией Санкт-Петербургского университета на должность ректора и с разрешения Комитета министров приступил к исполнению связанных с этой должностью обязанностей. 27 октября император Александр I утвердил его на посту ректора университета.

1819 год оказался весьма успешным для карьеры Балугьянского на российской государственной службе. 28 февраля он был произведен в действительные статские советники, то есть вошел в круг высших сановников империи. И среди последних он являлся, по общему признанию, одним из самых энергичных, самых работоспособных деятелей.

1 июля 1820 года Балугьянский был назначен, в дополнение к своей должности ректора, еще и исправляющим должность директора Санкт-Петербургского университета. Это был знак высочайшего доверия верховной власти к сановнику иностранного происхождения. В отличие от ректора, ведавшего учебными и научными делами, в функции директора входил "главный и ближайший надзор за всеми внутренними делами университета" и он являлся помощником попечителя учебного округа.

Однако совмещение двух должностей быстро перестало удовлетворять Балугьянского, и он отказался от поста директора. С 15 сентября 1820 года Михаил Андреевич снова был только ректором и преподавателем.

В течение первых двух десятилетий своего пребывания в России Балугьянский совмещал свою чиновную службу с педагогической деятельностью. Однако с возрастом сил у него становилось все меньше, появлялись все новые проблемы со здоровьем - необходимо было выбрать что-то одно. Обстоятельства сложились так, что Балугьянскому пришлось сделать выбор в пользу чиновной службы.

24 октября 1821 года Михаил Андреевич подал в отставку с поста ректора Санкт-Петербургского университета в знак протеста против обвинений, выдвинутых в отношении университетских профессоров исполнявшим обязанности попечителя Санкт-Петербургского учебного округа Д.П. Руничем и Главным правлением училищ. Ведущие профессора Санкт-Петербургского университета (А. Куницын, К. Арсеньев, К. Галич, К. Герман и др.) обвинялись в том, что их лекции представляют "обдуманную систему неверия и правил разрушительных и зловредных в отношении к нравственности, образу мыслей и духу учащихся и к благосостоянию всеобщему...". 31 октября прошение Балугьянского об отставке было удовлетворено, он остался, однако, в должности профессора университета, которую будет исполнять до 24 апреля 1824 года.

21 апреля 1822 года император Александр I назначил Балугьянского членом совета Комиссии составления законов, а 27 мая того же года определил его на должность заведующего делопроизводством указанного совета. На этом месте Михаил Андреевич пробыл до конца 1825 года. Он написал несколько записок о способах преобразования различных учреждений Российской империи, проектов законодательных актов. Среди последних - обширное положение о помещичьих людях, ссылаемых по воле помещиков в Сибирь на поселение.

Вечером 13 декабря 1825 года готовившийся вступить на следующий день на российский престол великий князь Николай Павлович позвал Балугьянского к себе во дворец. Как вспоминал впоследствии Михаил Андреевич, в разговоре с ним будущий император Николай I сказал: "Я желаю положить в основу государственного строя и управления всю силу и строгость законов". За этими словами российского самодержца последовали соответствующие действия. 31 января 1826 года Николай I упразднил своим высочайшим указом Комиссию составления законов и учредил вместо нее Второе отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, на которое возложил в качестве основной задачи создание "Свода законов Российской империи".

4 апреля 1826 года М.А. Балугьянский был назначен начальником Второго отделения, но фактическим управляющим в нем стал М.М. Сперанский. Помимо работ по систематизации российского законодательства Второе отделение занималось также подготовкой правоведов.

28 января 1828 года Сперанский представил императору Николаю I доклад, в котором заявил, что "для установления на твердых основаниях правосудия в государстве нужны: 1) ясные и твердые законы и 2) знающие судьи и законоведцы". По его словам, обучение российскому законоведению в университетах России не могло иметь до сих пор успеха из-за недостатка учебных книг и учителей. Создание учебников по законоведению и подготовку преподавателей юридических наук для российских университетов он предлагал возложить на Второе отделение, которое выполнит свою задачу, если обеспечит каждый университет "двумя или хотя одним русским профессором прав"*(493). М.А. Балугьянский являлся наряду со Сперанским одним из инициаторов организации при Втором отделении курсов подготовки правоведов. Именно ему, по-видимому, пришла впервые идея послать студентов, прошедших курс обучения юридическим наукам и успешно сдавших экзамены, в какой-нибудь ведущий заграничный университет. По свидетельству П.М. Майкова, изучавшего деятельность Второго отделения по документам Архива Государственного совета, "все самые существенные доклады по отправке студентов за границу подписаны Балугьянским и представлены им Сперанскому, одобрившему все эти доклады"*(494).

Работая во Втором отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии, Балугьянский принимал участие в деятельности специального комитета по разработке проектов государственных преобразований, названного по дате его учреждения Комитетом 6 декабря 1826 года. На заседании данного комитета, проходившего 16 декабря 1826 года, читалась, в частности, записка Балугьянского "О состоянии высших правительственных мест и средствах к лучшему их устройству". Кроме того, Михаил Андреевич подготовил специально для Комитета 6 декабря проект "Об учреждении управления в губерниях", а также ряд других проектов законодательных актов, как-то: План учреждения судебного Сената, проект судебного устройства, проект положения о выборах и др.

6 декабря 1828 года М.А. Балугьянский был произведен в тайные советники. 31 декабря 1839 года он был назначен присутствующим в Правительствующем Сенате.

С 1845 года здоровье Балугьянского стало быстро ухудшаться. С начала 1847 года он уже почти все время болел, практически полностью лишился зрения, стал плохо слышать. Но и в этом состоянии он продолжал, насколько позволяли силы, заниматься делами, давал консультации различным сановникам.

3 апреля 1847 года Михаил Андреевич Балугьянский скончался, сидя в кресле, в присутствии своего многочисленного семейства и некоторых сослуживцев. Похоронили его на монастырском кладбище Троицко-Сергиевой приморской пустыни, расположенной недалеко от Санкт-Петербурга. На памятнике вырезали любимое его изречение: "Да будет воля Твоя!"

* * *

Несмотря на то, что М.А. Балугьянский играл весьма важные роли в системе управления Российской империи, входил в круг высших сановников, он остался малоизвестным государственным деятелем и человеком. По мнению М.М. Медем, "одна из причин этому лежит в странности или вернее оригинальности его характера. Сам он никогда не любил говорить о себе, не старался быть на виду и не выставлял себя вперед. Он не приготовил себе памятника и после себя не оставил ни мемуаров, ни писем, ни записок, которые бы указывали на его желание быть оцененным по заслугам в среде государственных деятелей. Тщеславие было ему незнакомо. Одно из любимых его изречений: "vanitas vanitatum" ("суета сует") доказывает это. Таким изречением он нередко останавливал даже порывы искренности близких ему людей, которые ценили его как человека, и когда о лести не могло быть и речи. Михаил Андреевич, по складу своего характера, был в полном смысле философ, по привычкам же и характеру - оригинал. Говорил он всегда прямо, без лукавства и лести, иногда даже - резко, поэтому разговор его не всегда был приятен собеседнику, хотя и весьма поучителен"*(495).

Думается, главная причина, по которой о Балугьянском осталось мало сведений, заключается более в другом. Михаил Андреевич был не просто государственным деятелем, но государственным деятелем-ученым или, говоря современным языком, "экспертом". Он был человеком-тенью, то есть невидимым для постороннего глаза творцом различных записок, докладов, проектов законов и других подобных документов, которые представлялись императору от имени министров, председателей разнообразных комитетов и комиссий. Это не значит, что он совсем не выступал как самостоятельный деятель и не представлял документов для публичного обсуждения от своего собственного имени - бывало и такое. Однако чаще всего Балугьянский находился за спиной других сановников, которые, естественно, заслоняли его собой. К числу таких сановников относились, например, министр финансов граф Д.А. Гурьев, министр внутренних дел граф В.П. Кочубей, граф С.С. Уваров, граф К.В. Нессельроде и даже занимавший должности товарища министра юстиции и члена Государственного Совета по Департаменту законов М.М. Сперанский, сам славившийся умением писать изящным канцелярским стилем. Создание "Свода законов Российской империи" в исторической литературе принято считать заслугой главным образом Сперанского. Между тем в действительности немаловажную роль в этом грандиозном деле играл и Балугьянский. Не случайно император Николай I удостоил Михаила Андреевича за работу над "Сводом" наградой особого рода: 16 июня 1837 года Балугьянский был возведен в потомственное дворянство и при утверждении его дворянского герба государь собственноручно внес в центральную его часть цифру XV, которая обозначала число томов "Свода законов Российской империи".

Впрочем, М.М. Сперанский всегда давал высокую оценку способностям Балугьянского и не скрывал его заслуг. В письме к В.П. Кочубею от 18 ноября 1809 года Михаил Михайлович следующим образом характеризовал своего коллегу: "Очень рад, что Вам понравились идеи Балугьянского. Это весьма хорошая голова, которую всегда можно употреблять с пользой для кабинетной работы первообразной".

Среди современных ему государственных деятелей и правоведов М.А. Балугьянский славился энциклопедичностью своих познаний. Граф К.В. Нессельроде, министр иностранных дел России в 1816-1856 годах, говорил о нем его дочери: "Ваш отец был кладезем знаний, и мы все из него черпали". В первую очередь именно за обширные познания в различных областях науки уважали Балугьянского сановники, регулярно с ним советовавшиеся по тем или иным вопросам. Именно как специалиста ценил Михаила Андреевича и Николай I. В 1839 году тогдашний Главноуправляющий Вторым отделением граф Д.Н. Блудов попытался убедить императора отправить Балугьянского в отставку, отстранив тем самым от всех государственных дел по той причине, что он якобы неспособен работать с прежней энергией. Николай I ответил на это: "Позвольте граф мне и Михаилу Андреевичу остаться на наших местах до нашей кончины".

Помимо юридических наук, финансов, коммерции, политической экономии, Балугьянский хорошо разбирался в архитектуре, живописи, музыке (сам он неплохо играл на флейте). Слабым его местом был русский язык, на котором он так и не научился писать в достаточной степени хорошо, поэтому часто писал на французском. Со Сперанским же он вел переписку и разговаривал чаще всего на латыни. К концу своей жизни Михаил Андреевич сумел, правда, освоить русский язык так, что мог вполне сносно и говорить и писать. В тридцатых годах Балугьянский принял российское подданство, и один из его сыновей (всего у него было два сына и семь (!) дочерей) смог поступить на военную службу. По вероисповеданию Михаил Андреевич был униатом, но за две недели до своей смерти перешел в православие - религию русского народа.

По складу своего характера Михаил Андреевич являлся человеком прямодушным, эмоциональным, часто несдержанным в проявлениях своих чувств, резким в разговоре. Он совершенно не умел льстить и не считал нужным скрывать свое истинное отношение к тем или иным общественным явлениям или людям, с которыми ему приходилось сталкиваться по службе. Склад ума у Балугьянского был философским, созерцательным. И эта склонность его к теоретическому мышлению, оторванному от реалий жизни, гармонично сочеталась в нем с его крайней непрактичностью в быту, небрежением к своему внешнему облику, к одежде и т.п. Как истинный философ он был невероятно рассеянным человеком, о чем свидетельствует хотя бы следующий случай, произошедший с ним.

Однажды Балугьянский поехал с докладом к министру внутренних дел В.П. Кочубею. Завершив свои дела с ним и простившись, Михаил Андреевич вышел в переднюю и стал ждать, когда швейцар подаст ему плащ. К его великому удивлению, тот вместо плаща подал ему фрак. "Это что такое?" - вопросил Балугьянский. "Ваше превосходительство изволили в этом приехать", - слышит он в ответ. "Не может быть!" - вскричал Балугьянский. Однако швейцар легко доказал ему, что так оно и было, то есть что Михаил Андреевич, собираясь к Кочубею, надел на себя, по рассеянности, два фрака - один на другой.

Предводитель эстляндского дворянства в 1830-1836 годах Родион Егорович Гринвальд встречался с Балугьянским в Санкт-Петербурге в июле 1836 года. "Это был дородный старик лет 70, с выразительной головой, густо покрытой седыми волосами, - писал он впоследствии в своих мемуарах. - Он был очень крепок на ухо и большую часть дня проводил в халате, не совершенно прикрывавшем его, сидя в кресле у стола, на котором валялись в крайнем беспорядке книги, газеты и бумаги; в этом кресле он читал, разговаривал со своими чиновниками или спал. Вставал он в 5 часов, от 11 до 3, а после обеда от 6 до 9 часов отдыхал он на этом самом кресле и затем уже бодро работал долго за полночь, так что для ночного сна оставалось у него очень не много времени".

На педагогическом поприще М.А. Балугьянский так же выделялся своими незаурядными качествами, как и на любом другом, где пробовал свои силы. По воспоминаниям бывших его студентов, он был "преподаватель одушевленный и увлекательный, с знаниями обширными и разнородными". Студент, а впоследствии и профессор Санкт-Петербургского университета А.В. Никитенко вспоминал: "Балугьянский, например, преподавал естественное право и политическую экономию как ученый основательно знакомый с историческим ходом и современными требованиями науки. Причем, это был человек с обширными знаниями соединявший способность одушевлять своих слушателей, и их природное расположение и наклонность к знанию возводить на степень живой веры в науку и любви к истине".

Сохранился, однако, и несколько иной отзыв о педагогических качествах Балугьянского. Принадлежит он его августейшему ученику императору Николаю I. "Я помню как нас мучили два человека, очень добрые, может статься, и очень ученые, но оба несноснейшие педанты: покойный Балугьянский и Кукольник. Один толковал нам на смеси всех языков, из которых не знал хорошенько ни одного, о римских, немецких и бог знает каких еще законах... И что же выходило? На уроках этих господ мы или дремали, или рисовали какой-нибудь вздор, иногда собственно их карикатурные портреты, а потом к экзаменам выучивали кое-что вдолбежку, без плода и пользы для будущего". Данное мнение Николая I о Балугьянском как о педагоге не мешало ему, впрочем, высоко ценить Михаила Андреевича как государственного деятеля, как специалиста по различным вопросам государственного управления.

По мировоззрению своему М.А. Балугьянский был консерватором. Однако есть основания считать, что в молодости своей он отдал, как и многие тогдашние европейские интеллектуалы, дань либерализму и идее революции. По некоторым дошедшим до нас сведениям, во время работы в качестве преподавателя Гросс-Вардейнской Академии он входил в состав руководства тайной революционной организации под названием "Общество свободы и равенства". Но действовала эта организация недолго: учрежденная в апреле 1794 года, она уже к концу того же года была раскрыта официальными властями и ликвидирована. Руководители ее были арестованы, некоторых по приговору суда казнили. Подвергался аресту и Балугьянский, но из-за недостатка серьезных улик был в марте 1795 года выпущен на свободу.

Студент Рождественский, слушавший лекции Балугьянского по политической экономии, записал некоторые высказывания Михаила Андреевича, характеризующие его мировоззрение. "Введение собственности есть причина введения верховной власти; сильный и богатый делается царем, слабый и бедный - подданным". Говоря о власти римского папы в средние века, Балугьянский заявлял: "Всякая власть подвержена злоупотреблениям". Объясняя же быстрый рост численности населения Англии, подчеркивал: "Этому причина конституция, хорошие законы, обеспечение права всех".

В последние месяцы своей жизни, сознавая приближение смерти, Балугьянский собирался привести в порядок свои рукописи, сочинения по политической экономии, финансам, юридическим наукам (писанные большей частью на французском и немецком языках), но так и не собрался. Многое из того, что написал этот человек, осталось поэтому неизвестным, осело в архивах различных сановников, министров, по поручениям которых он составлял те или иные записки.

Наиболее значительными среди опубликованных трудов Балугьянского являются два его трактата, вышедших в свет в 1806-1808 годах в "Статистическом журнале" Карла Германа. Первый - под названием "Национальное богатство. Изображение различных хозяйственных систем"*(496). Второй - "О разделении и обороте богатства"*(497). Автор обоих этих сочинений обозначался в журнале как Михаил Балудянский.

Некоторые из составленных Балугьянским проектов государственных преобразований, а также кое-какие замечания и записки его по отдельным вопросам реформы государственного управления России были опубликованы в "Сборнике Императорского Русского Исторического Общества" в 1891-м*(498) и в 1894 годах*(499).

В работе "Национальное богатство" Балугьянский подверг анализу три хозяйственные системы, воплощавшие собой экономику современного ему человеческого общества. По его словам, первая является так называемой "коммерческой системой", то есть системой, основанной на торговле и полагающей богатство народа в деньгах. Вторая - "система экономистов или физиократов", усматривающая главное богатство в "необработанных произведениях земли". Третья - "теория Адама Смита, основанная на труде и мене". Каждой из названных хозяйственных систем соответствуют, по мнению Балугьянского, определенный политический режим и правовой порядок, определенный способ государственного регулирования экономическими процессами.

По словам Балугьянского, "система, основанная на торговле, стоит непоколебимо, и толико сопряжена с управлением и со всеми делами Европейских держав, что ни одна система никогда еще столько не участвовала в делах толико просвещенных народов"*(500). Важнейшую роль при данной системе играют городские жители. "Пропитание и умножение сих жителей должны облегчаемы быть преимущественно пред всеми другими, поелику все прочие классы граждан в отношении к ним почитаются токмо средством к достижению. Следовательно, когда деятельности производительного класса иначе споспешествовать нельзя, как токмо посредством уменьшения или угнетения одного из бесплодных или тех классов народа, кои менее добывают денег, то без всякой сумнительности должно сие, сколько возможно, произвесть в действо"*(501).

Государство в условиях коммерческой системы должно взять на себя управление "общею промышленностию народа". "Как отец семейства в оном каждому назначает свое упражнение, так и государство должно предписывать каждому гражданину, каким родом промышленности обязан он заниматься. Гражданин должен упражняться не в тех промыслах, от коих он получает более прибыли, но в тех, которые приносят более государству пользы. Главная же польза государства состоит в том, чтобы в оное стекались деньги. Следовательно, художества, земледелие, мануфактуры и даже торговля не могут продолжать естественного своего течения, но прозорливость верховного правительства искусным образом должна направлять их оборот"*(502).

Коммерческая система предполагает, что важнейшую часть промышленности составляют фабрики и мануфактуры, производящие товары для внешней торговли. Именно они должны быть, по логике этой системы, "главным предметом попечительности правительства". По мнению Балугьянского, хозяйственная система, основанная на торговле, диктует государству и определенное поведение на международной арене, во взаимоотношениях с другими государствами. Превращение в какой-либо стране внешней торговли в основной источник доходов неизбежно заставляет государственную власть стремиться к достижению господства своей страны над другими. "Государство, нераспространяющее монополии своей делается бедным. Токмо сие должно принять во уважение при выборе средств: что выгодно, то и справедливо. Для того должно порабощать все народы, содержать их в зависимости, и есть ли сохранение монополии того требует, возжечь всеобщую войну, дабы при заключении мира приобресть на краткое время монополию"*(503).

Система физиократов или экономистов, отмечал Балугьянский, предполагает "неограниченную свободу во всех родах промышленности и труда". С точки зрения экономистов, каждый человек лучше знает, что для него полезнее. Однако польза каждого человека не должна противоречить пользе государственной, ибо общее благо есть не что иное, как сумма всех частных благ. "Употребление собственности должно быть совершенно свободно; ни способ приобретения, ни законы, ни предписания, ни запрещения не должны в том препятствовать. Пределами производящей деятельности можно положить только пользу и вред ближнего. Правительство не может определить первой, а последний определяется законами гражданскими и уголовными"*(504). Отсюда заключительный вывод о том, что в интересах рассматриваемой хозяйственной системы должно водворить в обществе "совершенное правосудие, совершенную свободу и совершенное равенство"*(505).

Вывод, сделанный Балугьянским во второй его работе из "Статистического журнала" - "О разделении и обороте богатства", - позволяет понять, что симпатии его были явно не на стороне коммерческой системы. "Итак, из всех государственных забот, - писал он, - попечение о содержании и умножении денег есть самое ненужное. Золото и серебро, так как и другие товары, покупаются за известную цену. Когда государство изобилует товарами, то в сих металлах оно будет чувствовать гораздо меньший недостаток, нежели в иностранных винах... Хорошая проба и свобода торговли без вмешивания правления составляют, кажется, всю политику о деньгах"*(506).

Опубликованные проекты государственных преобразований, различные заметки и записки, принадлежащие перу Балугьянского, показывают, что он был сторонником монархического правления. Главную причину и источник деспотизма государственной власти он видел не в монархе, а в чиновничестве. "В нашем веке где деспотизм? В царях? Взглянем на европейских государей! Где деспотизм? Он есть в управляющих местах и лицах действующих с совершенно неопределенною властию в замешательстве порядка в производстве дел"*(507). По мысли Балугьянского, "произвол и деспотизм всех чиновников от министра до последнего" может быть ограничен только с помощью режима законности и принципа разделения властей. "В государстве все зависит от учреждения законов, ибо отступление дел от законного их пути, управление чрез особенных комиссий, мимо законных установлений, вело всегда государство в расстройство и ум подданных в замешательство"*(508).

Принцип разделения властей Балугьянский понимал не в смысле отделения последних одна от другой. "Верховная власть есть одна и неразделима", - подчеркивал он и далее пояснял: "Для производства дел учреждаются места для законодательства, исполнения и судопроизводства. В сем состоит так называемое разделение власти верховной на законодательную, исполнительную и судебную; полагать их одну от другой в совершенной независимости было бы разрушить государство, как сие доказывают несчастные примеры наших времен"*(509). Разделение власти Балугьянский понимал, таким образом, как разделение властных функций или полномочий.

Особенно большое значение Балугьянский придавал в своих проектах государственных реформ отделению судебной власти от правительственной, исполнительной. По его словам, "необходимость отделения судных дел от правительственных не подлежит в нашем веке никакому сомнению. Всякий чувствует, что там, где правительственная власть (губернатор) может дать повеления судьям судить то или другое, пересматривать их приговоры, остановить исполнение, там не закон царствует, а произвол"*(510). Судебную власть Михаил Андреевич ставил на второе место в государстве после законодательной.

Как уже отмечалось, в 1818-1819 годах М.А. Балугьянский работал над проектом освобождения крепостных крестьян. Записки, написанные им по вопросам крестьянской реформы, ясно показывают, что на существовавшие в России социальные, политические и правовые порядки Михаил Андреевич смотрел главным образом через призму социального, политического и правового устройства Западной Европы. И способы решения российских проблем стремился найти прежде всего в истории западноевропейских стран. Не случайно, что в качестве первого шага при разработке проекта ликвидации в России крепостного права Балугьянский предлагал изучение законодательства о крестьянах в основных западноевропейских странах от момента падения Римской империи до начала XIX века.

По мнению Балугьянского, отмена крепостного права должна была устранить главное препятствие "к распространению промышленности" в России. Однако, несмотря на важность этой меры, действовать здесь необходимо было предельно осторожно. Балугьянский предлагал в целях сохранения общественной стабильности освобождать крестьян не общим законом, объявляющим их свободными от крепостной зависимости, а таким путем, при котором хотя и "не будет речи о свободе крестьян", но "она установится сама собою". Смысл проекта Балугьянского заключался в том, чтобы законодательно установить в России пять новых форм взаимоотношений помещиков с крестьянами, обязав первых с учетом мнения вторых избрать какую-либо из этих форм. Так, по мысли Балугьянского, отношения помещиков с крестьянами могли строиться на условиях: 1) потомственного содержания, 2) пользования землей пожизненного или в течение определенного числа лет, 3) содержания по найму, 4) владения землей, 5) передачи земли в общественную собственность. "Собственники могут отдавать крестьянам свои земли тем или другим из этих способов, по произволу, - пояснял Балугьянский. - Они сами изберут крестьян, которым пожелают оказать это особенное доверие, или же те, которые пользуются землею в настоящее время, приобретут право законного пользования". По его словам, в результате проведения данной реформы российские крестьяне "останутся в тех отношениях к своим помещикам, в каких они находятся теперь в Англии, Австрии и в других местностях".

Позднее, уже в царствование Николая I (в 1839 г.), Балугьянский высказывал другие предложения по осуществлению крестьянской реформы. В частности, он предлагал начать освобождение помещичьих крестьян от крепостного права с нового устройства казенных крестьян. "Дать сим соразмерное их званию гражданское состояние, превратить общую собственность земли в право частного пользования или в фермы - единственное средство улучшения земледелия; допустить казенным поселянам право на договоры, учредить управление волостей и сел, устройство сельских судов и полицию, учреждение казенное и хозяйственное"*(511). По мнению Балугьянского, новое устройство казенных крестьян могло бы "служить примером устройства помещичьих крестьян. Два или три шага с осторожностию и сохранением прав собственности владельцев, крестьяне помещичьи могли бы не в долгом времени приведены быть в подобное, да и гораздо лучшее состояние"*(512).

Взгляды Балугьянского на те или иные вопросы социально-политического и правового устройства России претерпевали, таким образом, с течением времени определенную эволюцию. Однако общий их характер оставался неизменным - умозрительный, оторванный от реалий российской общественной жизни. Умозрительность была свойственна, впрочем, не только политико-правовым концепциям Балугьянского. Это было общее свойство почти всех российских государственных деятелей и правоведов, воспитанных в духе западноевропейских философских, политических и правовых доктрин.