Nukhazhiev_N_S__Umkhaev_Kh_S_-_V_poiskakh_natsionalnoy_identichnosti_-_2012

крови. Россия обвинила бы Чечню в агрессии против России и Осетии, а еевойскасосетинскими…входилибывгородГрозный»(27,с.196).Неужели Богатырев думал, что Дудаев поддастся на такой «грубый и примитивный способ решения как ингушской, так и чеченской проблемы»?

Все так и случилось. За исключением того, что не удалось перехитрить Дудаева и втянуть в конфликт Чечню. В связи с этим, напрашивается неприятный для Богатырева и его компании, но естественный в таком случае вопрос – почему они так жестоко подставили свой народ, если заранее обо всем знали? Что это – святая простота или обыкновенное предательство?

Окакомсовместномзаговоречеченскогоруководствасосетинским

ироссийским руководством против ингушского народа пишет автор, если Богатырев сам признается, что острие этого заговора было направлено против Чечни?

«Под давлением ингушского народа Чрезвычайный комитет (возглавляемый Богатыревым. – Авт.) проголосовал за покупку оружия на эти 50–60 миллионов рублей. Вечером 2 ноября и утром 3 ноября на этиденьгиуполномоченныеЧрезвычайногокомитетакупили27гранатометов, 32 тяжелых пулемета, несколько бронетранспортеров и определенное количество боеприпасов. (…) Если все мы, вместе взятые, сделали что-то хорошее для своего народа за время российско-осетин- ской агрессии, то, вне всякого сомнения, вот это. (…) Я горжусь тем, что настоял на выдаче этих денег под расписку тем, кто покупал это оружие у тех же русских солдат и офицеров, которые сочувствовали нам», – пишет Богатырев (27, с. 151).

Очень интересные признания. А чем тут гордиться? Разве «27 гранатометов, 32 тяжелых пулемета, несколько бронетранспортеров» могли остановить целую армию? Наоборот, наличие этого оружия еще больше ужесточило противостояние и дало повод осетинским националистам обвинить ингушей в агрессии против своей республики. Судить Богатырева за это надо.

Что касается покупки оружия, то можно еще допустить, что автоматы и другое легкое стрелковое оружие богатыревский комитет мог купить у «русских солдат», но каким образом и у кого покупались гранатометы, тяжелые пулеметы и бронетранспортеры? Ведь конфликт был стремительным и продолжался всего лишь в течение недели. Бронетранспортеры, как любил говорить в аналогичных случаях один известный грузинский актер, «на улице не валяются», их нельзя было достать даже на назрановском рынке.

231

«Ингушетия опять была поделена между Чечней и Осетией. Это был уже второй раздел. (…) Как при первом, так и при втором разделах Ингушетии между ее соседями, мнение ингушского народа на сей счет никто не спрашивал и, следовательно, вся эта авантюра со стороны российских, осетинских и чеченских руководителей является абсолютно незаконной и преступной. (…)

Из всего сказанного здесь сделаем для себя краткие выводы. Говорят ли действия тогдашних руководителей России, Осетии и Чечни об их историческом прагматизме и уважении к элементарным правам ингушского народа? Конечно, нет! Все они действовали тогда, как мошенники, жулики и безответственные политические авантюристы, у которых нет ни совести, ни чести, ни стыда, не говоря уже о благородстве, о котором вся эта «святая троица» не имела и понятия», – пишет автор (27, с. 125–126).

Первым разделом Ингушетии между Чечней и Осетией Богатырев, по всей видимости, считает включение г. Орджоникидзе в состав Северной Осетии, а затем и объединение Чечни и Ингушетии в 1934 году. Но в данном случае, Ингушетия была не присоединена к Чечне, а объединена с ней в одну равноправную Чечено-Ингушскую автономную область (Так же, как были объединены Кабарда с Балкарией, Карачай с Черкесией).Этотбогатыревский«первыйраздел»былскорееразделом Чечни, чем Ингушетии, так как последняя, объединившаяся с Чечней в одних границах, теперь при разделении пытается прихватить с собой целых полтора чеченских района. Так что, Чечня от этого объединения ничего не выиграла. К тому же, не чеченцы являлись инициаторами этого объединения.

Что же касается г. Орджоникидзе, то он, как мы уже отмечали, представлял собой отдельную административную единицу, которая в состав ни Осетии, ни Ингушетии до 1933 года юридически не входила, хотя и являлась их общим административным центром.

Вторым разделом автор, скорее всего, называет аннексию Пригородного и части Малгобекского районов в пользу Северной Осетии в 1957году,послевосстановленияликвидированнойв1944годуЧеченоИнгушской АССР. Но, причем тут опять Чечня? Что она в результате этогоразделаполучилаотИнгушетии?Наоборот,являясьединойсИнгушетией республикой, она потеряла ровно то, что потеряла и сама по себе Ингушетия – значительную часть своей территории.

Интересен пассаж Богатырева о том, что эти упражнения с объединениями, отторжениями, изменением границ совершались без учета мнения ингушского народа. А мнение чеченского народа, интересно, кто-нибудь

232

по этому поводу спрашивал? Разве учитывалось мнение чеченцев и ингушей при их высылке в Среднюю Азию и Казахстан? Как может автор обвинять чеченское руководство в интригах против ингушского народа, если, в первую очередь, чеченский народ сам являлся жертвой сталинского режима? По всей видимости, автор явно подзабыл, при каком государственном режиме все это происходило. Создается впечатление, что Богатырев не имеет элементарного понятия о принципе историзма, который необходимо соблюдать в освещении событий прошлого.

Относительно безответственных выражений автора об отсутствии стыда, совести, чести и благородства в той части, в которой это относится кчеченскомуруководству,топустьэтибезосновательныеобвиненияостанутся на совести Богатырева.

«Разве является случайным факт упразднения Сунженского казачьего округа в 1928 году? Почему он передан Чечне, а не Ингушетии, тем более, что до прихода русских на Северный Кавказ земли этого округа принадлежали ингушам», – пишет Богатырев (27, с. 121). Вот где, оказывается, собака зарыта!

Должно быть, тот, кто Сунженский казачий округ «передал Чечне, а не Ингушетии», знал о том, что ингуши в 1921 году однажды уже отказались от «услуги ВЦИК» и не стали селиться в казачьих станицахСунженскогоокруга,ведь«обэтомблагородномпоступкеингушей знали и осетины, и российские шовинисты, и казацкие атаманы». С учетом этого, ВЦИК, наверное, решил на этот раз «предложить» округ Чечне, а не Ингушетии.

А если серьезно, то «до прихода русских на Северный Кавказ» ни одного населенного пункта ингушей, кроме нескольких деревень и двух десятков семейных хуторов в Тарской котловине, а также в окрестностях Владикавказской крепости, на плоскости, которую контролировали чеченцы и кабардинцы, не было. Дальнейшее освоение плоскости ингушами произошло благодаря их покровительству (Назрань и ее окрестности, Малая Кабарда), а с началом Кавказской войны – при непосредственной поддержке русской армии. Территория Сунженского казачьего округа, как мы уже писали, принадлежала чеченцам (в основном, орстхойцам), воевать против которых ингуши клятвенно обязались в своей присяге на верность России от 1810 года. А сама территория являлась составной частью известной на весь мир исторической чеченской области – Малая Чечня.

«Избрание Р. Хасбулатова председателем Верховного Совета России было встречено с радостью противниками этого закона (имеется в виду Закон «О реабилитации репрессированных народов». – Авт.).

233

Они знали, что Р. Хасбулатов был категорически против реабилитации ингушского народа, восстановления его государственности. Поэтому депутаты от репрессированных народов просили меня подготовить от их имени письмо на имя Президента, председателя Верховного Совета, в Конституционный суд и Совет Безопасности России и указать в нем, что репрессированные народы выражают обеспокоенность таким отношением к закону, который призван подвести черту под сталинскими репрессиями и восстановить историческую справедливость в отношении их и просят принять безотлагательные меры к введению в

действие закона в полном объеме» (27, с. 206–207).

Если Р. Хасбулатов был «категорически против реабилитации ингушского народа», то каким образом могло получиться так, что за данныйзаконпроголосовалоабсолютноебольшинствочленовВерховного СоветаРСФСР,возглавляемогоим?ВедьХасбулатов,какспикер,пользовался большим авторитетом у депутатов (особенно у регионалов). А за Хасбулатовым, как известно, стоял и Президент России Б. Ельцин.

О каком категорическом неприятии Хасбулатовым реабилитации ингушского народа пишет Богатырев, если чеченский народ, о чем мы писали выше, сам входил в число репрессированных? Интересно, какие действия, конкретно, предпринимал Хасбулатов против восстановления государственности ингушей, ведь в создании Ингушской Республики, после того, как Чечня де-факто вышла из состава России

изаявила о создании собственного независимого государства, российское руководство, в том числе и Хасбулатов, было заинтересовано больше, чем сами ингуши. Медлительность в этом деле была смерти подобна, Ингушетия могла последовать за Чечней.

Письмо, о котором пишет автор, подписали все семь чеченских депутатов. Хасбулатова в числе подписантов не оказалось по той лишь простой причине, что письмо, как председателю Верховного Совета России, было адресовано в его адрес. Ну а что касается самого письма Богатырева, то оно чеченскими депутатами могло быть подписано только с одобрения Хасбулатова.

Хочется спросить у Богатырева, почему Руслан Хасбулатов, если он был противником восстановления автономии Ингушетии, а также Закона «О реабилитации репрессированных народов», решением съезда ингушского народа был награжден премией В. Джабагиева, «за выдающийся вклад в дело восстановления попранных прав ингушского народа»? Кстати, в числе награжденных, вместе с Хасбулатовым, был

исам Б. Богатырев (190, с. 60).

234

«В день принятия «Закона века», как его окрестили юристы, (…) в залезаседанийВерховногоСоветаРоссииприсутствовали35ингушей, семеро чеченцев и 169 осетин… Должен сказать со всей ответственностью, что сочувствие Б. Ельцина, Р. Хасбулатова, Р. Абдулатипова было на стороне осетин», – пишет автор (27, с. 102).

Что бы там ни утверждал обиженный на весь мир и на самого себя Богатырев, нет никакого сомнения в том, что Ельцин, Хасбулатов и Абдулатипов не были противниками принятия Закона «О реабилитации репрессированных народов». Наоборот, они, как руководители новой демократической России, были наиболее заинтересованными в положительном решении этого вопроса людьми. Принятием этого долгожданного закона, они показывали всему миру, что порывают с кровавым прошлым и открывают новую, светлую страницу в истории нашей страны.

Поповоду7чеченцев,присутствовавшихвзалезаседанияприпринятии вышеназванного закона, то Богатырев «забыл» пояснить, что все они, в отличие от трех десятков ингушей-болельщиков, не только присутствовали, а были депутатами Верховного Совета РСФСР с правом решающего голоса. И все семь чеченских депутата, в том числе и Р. Хасбулатов, единодушно проголосовали за принятие вышеназванного закона.

А из числа 35 ингушей, присутствовавших на сессии, депутатами были только двое. Думаю, что эти цифры наглядно показывают конкретный вклад каждого из вайнахских народов в дело принятия Законов «О реабилитации репрессированных народов» и «Об образовании Республики Ингушетия в составе Российской Федерации». Чего стоит в связи с этим беззастенчивая ложь и инсинуации известного ингушского общественного деятеля?

Несколько слов об ингушском референдуме о государственном устройстве, проведенном 30 ноября 1991 года, и отношении к нему большинства чеченского и ингушского народов.

Один из общественных лидеров Ингушетии Беслан Костоев в своей работе«Кавказскиймеридиан», явнопоказывая,чтозапроведением референдумаисозданиемИнгушскойРеспубликистояловысшееруководство России, пишет: «Чтобы сорвать планы политических авантюристов (имеются в виду Р. Аушев и его сторонники. – Авт.), по совету Президента РФ, Народный Совет Ингушетии начал готовить всенародный референдум о государственном устройстве ингушей и казаков, проживавших на территории Ингушетии на 30 ноября 1991 года. Надо отдать должное Президенту РФ Б.Н. Ельцину в этот период. Будучи даже в Германии, он интересовался ходом подготовки референдума

235

ингушей, звонил оттуда в Москву, беспокоился, чтобы всё прошло без эксцессов» (115, с. 44–45).

Как мы видим, абсолютно безосновательно обвиняя руководство Чечни в сговоре с Кремлем, ингушские лидеры Б. Богатырев, Б. Сейнароев, Б. Костоев, в отличие от Р. Аушева, И. Костоева и ряда других ингушских деятелей, ни шага не делали без ведома московского руководства.

Отношение ингушей к референдуму о государственном устройстве своейбудущейреспубликибылодалеконеоднозначным.Большинство авторитетных ингушских лидеров были за Ингушетию в составе России. Хотя и среди них не было полного единства. Мнение большинства простого народа тоже было разным, несмотря ни на что, оно не хотело разрыва с близкородственными чеченцами.

Основным козырем в руках богатыревых был убийственный тезис о том, что если Ингушетия останется вне пределов России (с Чечней), то навсегда лишится отторгнутого Пригородного района. «Вот возвратим себе Пригородный район, а затем вновь объединимся», – заверяли тогдачеченцевингушскиелидеры.Ичтоже?Ингушскиеруководители не только не вернули Пригородный район, но и официально заявили о своем отказе от него. В то же самое время, они стали предъявлять свои права на территорию бывшего Сунженского округа, входившего в состав Чечни еще с 1929 года. И что самое интересное – категорически не хотят даже слышать о возврате этих территорий своим законным хозяевам, пугая возможным конфликтом.

Что касается референдума, то вопрос в анкете был составлен очень популистским: «Вы за создание Ингушской Республики в составе РСФСР с возвратом незаконно отторгнутых ингушских земель и столицей в городе Владикавказе?». На такой крайне некорректный, с точки зрения технологий проведения общественных опросов, вопрос ответить отрицательно, практически, было невозможно. Вопрос был поставлен и на него, по данным Народного Совета Ингушетии (обыкновенной общественной организации), проводившего референдум, ответило положительно 97,5% из числа проголосовавших жителей Ингушетии.

Как пишет Б. Костоев, «в намеченный день, 30 ноября 1991 года, несмотря на оголтелое сопротивление экстремистских группировок, при сжигаемых на избирательных участках урнах, Народный Совет провёл референдум, в результате которого 97,5 процента казаков и ингушей проголосовали за вхождение в состав РСФСР» (115, c.46). В связи с проведением референдума совершенно умиляет упоминание в опросном

236

листе казаков. Они, действительно, практически все проголосовали, но сделали это раньше, и ногами.

Совсем противоположного мнения об участии ингушей в референдуме придерживаются в другой влиятельной ингушской общественной организации «Нийсхо». Так, руководитель Пресс-центра ДСИ «Нийсхо» Хаджимурат Костоев считает, что в голосовании не приняли участие 37 основных населенных пунктов Ингушетии. Он пишет, что у «Нийсхо» имеются справки от глав администраций этих сел, свидетельствующих о том, что референдум в них не проводился.

Насколько близок к решению стал вопрос возвращения Пригородного района и сколько казаков из числа проголосовавших «за» осталось на территории Ингушетии по истечении 20 лет после проведения этого референдума судить вам самим.

Большой интерес вызывают воспоминания Б.М. Сейнароева о значимых для ингушского народа событиях тех времен в книге «На трудном пути создания Ингушской Республики».

Вот как он пишет о таком знаменательном событии, как принятие Декларации о государственном суверенитете Чечено-Ингушской Республики со знаменитой 17-й статьей: «Нельзя сегодня обойти молчанием важное в жизни республики событие, которое вызвало большой

резонанс в обществе. Я имею в виду принятие знаменитой 17-й статьи Декларации о государственном суверенитете Чечено-Ингушетии. Все знают, что это было 27 ноября 1990 года. Бурные дискуссии вызвало предложение Оргкомитета по возрождению ингушской государственности и депутатов-ингушей о включении в Декларацию Верховного Совета Чечено-Ингушетии статьи о признании справедливыми требований ингушского народа по поводу возвращения ему незаконно отторгнутых территорий и образования своей государственности. В ходе сессии возникали драматические ситуации. Обсуждение затянулось до глубокой ночи» (115, с. 44).

Во-первых, как мы видим, ингуши вовсе не стояли в стороне от процессов суверенизации, как пишут отдельные ингушские авторы. Они совместно с чеченцами провозгласили 27 ноября 1990 года Декларацию о государственном суверенитете Чечено-Ингушетии.

Во-вторых, чеченцы никогда не ставили под сомнение справедливость требований ингушей о территориальной реабилитации и всеми своими силами добивались возвращения отторгнутых территорий

237

ЧИАССР, так что никаких бурных дискуссий именно этот вопрос на сессии не вызвал. Обсуждение затянулось не из-за 17-й статьи, а, в целом, в связи с принятием Верховным Советом ЧИР такого судьбоносного документа, как Декларация о государственном суверенитете Чечено-Ингушетии. Как известно, 1-й съезд чеченского народа, прошедший накануне, 23–25 ноября 1990 года, в жесткой форме потребовал от депутатов принятия данной Декларации.

17-я статья гласила, что Чечено-Ингушская Республика не подпишет Союзный договор до тех пор, пока не будут возвращены аннексированные ингушские территории Пригородного, части Малгобекского районов и правобережной части города Владикавказ.

«Никто не оглядывался назад, не думал о личной безопасности, хотя обстановка вокруг здания и в зале заседания была бурной и непредсказуемой, раздавались гневные, недовольные возгласы депута- тов-чеченцев по поводу предложения ингушей, на что последние отвечали столь же жестко и решительно» (115, с. 74).

Никаких причин для беспокойства по поводу личной безопасности тогда не было, в ноябре 1990 года властные структуры Чечено-Ингу- шетии полностью контролировали ситуацию в республике. Как пишет сам автор: «Тогда власть Верховного Совета Республики и депутатам,

игражданам казалась всесильной, могучей и данной на многие года!» (115, с. 89). Это был не сентябрь 1991 года, когда при прямом попустительстве из Москвы работа правоохранительных органов республики полностью была парализована и в республике царил хаос.

Абсолютно невероятным выглядит утверждение автора о том, что «спустя несколько дней после принятия указанной выше Декларации, члены Президиума Верховного Совета ЧИР собрались в Доме политпросвещения для обсуждения вопроса об отмене статьи 17 данной Декларации, считая ее нецелесообразной (думается, что по этому поводу выскажутся непосредственные участники этого заседания, в том числе

иуважаемый мною Абдулла Бугаев, который упоминается автором в связи с заседанием Президиума)».

Во-первых, что касается содержательной части этой статьи – это было не только мнение Сейнароева, а абсолютного большинства депутатов, по крайней мере – ее чеченской части (а, как известно, Верховный Совет ЧИР, пропорционально своей численности, представляли и другие народы Республики), которые болели за справедливое решение этого вопроса не в меньшей степени, чем ингуши. Результаты голосования по данной статье (единогласное решение с одним воздержавшимся) наглядно продемонстрировали это.

238

Во-вторых, каким образом Президиум Верховного Совета ЧИР мог отменить решение практически единогласно принятое всем составом Верховного Совета? Сейнароев, как юрист, должен об этом знать.

В-третьих, если на самом деле и было заседание Президиума с такой повесткой дня, в чем я сомневаюсь, то его должен был организовать председатель Президиума ВС ЧИР Д. Завгаев, но он был сторонником возвращения отторгнутых от Чечено-Ингушетии территорий, о чем заявлял неоднократно и публично. И если бы у Завгаева было такое намерение, то он, скорее всего, добился бы такого решения Президиума, что было бы совершенно недостаточно для отмены решения Верховного Совета.

Интересен пассаж автора о «неожиданном» визите к нему Джохара Дудаева, который, с его слов, был инициирован одной из «активисток ингушского движения». Вот как описывается этот визит в книге Сейнароева: «Встреча для хозяев дома была совершенно неожиданной. Однако Бексолт, по вайнахской традиции, широко улыбаясь, встретил гостей, пригласилихвдом…Готовясьнакрытьстол,хозяйкадома,Мадина,сказаламне,чтоонасмущенатакимнеожиданнымвизитом.Начтоейзаметил, приход гостей без предупреждения – это их проблема, а мы должны принять их так, как подобает принять ингушам…» (115, с. 87).

Наверное, в связи с долгим отсутствием на родине, Сейнароев со своей супругой несколько подзабыли о том, что гость у вайнахов, в отличие от, например, русских, не обязан предупреждать о своем визите. Хозяевадомавсегдадолжныбытьготовыкегоприему.Такчто,намеки последних на отсутствие такта у Д. Дудаева, без предупреждения, оказавшегося у них в гостях, по меньшей мере, не корректны.

Говоря о своей с Богатыревым якобы встрече с Д. Завгаевым, на которой последним был поставлен вопрос о возможном восстановлении Галашкинского района, с целью «реорганизации и обустройства нового района», автор пишет: «Поняв, что под новой инициативой руководства республики угадывается стратегия на отторжение от Ингушетии Сунженского района при назревающем размежевании Чечни и Ингушетии, представители Ингушетии заявили, что они считают необходимым создавать соответствующую инфраструктуру в селах Ингушетии, но для этого, по их мнению, нет необходимости разукрупнять район»

(115, с. 91).

О каком «отторжении от Ингушетии Сунженского района» ведет речь Сейнароев, когда Сунженский район никогда не входил в состав Ингушетии? Оттого что ингуши, пользуясь попустительством со сто-

239

роныруководстваЧечено-Ингушетии,начинаяс1957года,постепенно вытеснили из бывшего Сунженского (орстхойско-чеченского) района казачье население и стали большинством населения данного района, район-то не становится ингушским. Интересно, какими правовыми нормами Сейнароев обосновывает свое утверждение, что Сунженский район является ингушским?

Как мы уже отмечали выше, этот район еще в XIX веке входил в так называемый Имамат Шамиля (Гехинское наибство) и на его территории проживали орстхойцы-чеченцы и никогда не жили собственно ингуши (гIалгIай), которые в 1810 году клятвенно обязались воевать против чеченцев и карабулаков – своих соплеменников – во время Кавказской войны. Орстхойцы-чеченцы, в отличие от небольшого числа орстхойцевингушей, примкнувших к назрановцам, вместе со своими братьями до самого конца сражались за свободу и независимость своей страны.

С присоединением к Чеченской Автономной Области Сунженского казачьего округа, была восстановлена историческая справедливость – территорияокругабылавозвращенасвоемуистинномухозяину–чечен- скому народу. Сунженский округ был преобразован в район, и вот уже в течение 83 лет, является составной частью Чечни (с 1934 по 1991 годы – частью единой Чечено-Ингушетии).

Вспоминая о так называемом «референдуме» о выходе из состава Чечни и вхождении в состав Ингушетии жителей отдельно взятого села Аршты, автор пишет: «Быть может, именно это неординарное и мудрое решениеГлавыадминистрацииселаАрштыспособствовалоспасениюот полногоразрушенияселавроссийско-чеченскойвойне90-хгодовXXве- ка, уменьшило число человеческих жертв?» (115, с. 98).

Так значит, по Б. Сейнароеву, известному юристу, в свое время «решениембюрообкомаКПССутвержденноговрезервнадолжностьминистра юстиции Республики» (с его слов), выходит, что каждое отдельное село может проводить свой «референдум» по такому значимому вопросу, как вхождение в состав того или иного субъекта и даже государства (в нашем случае, из Чеченской Республики Ичкерия в Россию), и чтобы спастись от войны всем городам и весям Чечни нужно было, по примеру Аршты, провести свои «референдумы» и войти в состав Ингушетии? Если даже такое было возможно, то вряд ли это спасло бы чеченцев и их «мудрых» собратьев-ингушей от разрушительной войны.

Ведь кроме нас самих никто, по большому счету, и не различает чеченцев и ингушей друг от друга. Когда выселяли в Среднюю Азию и Казахстан никто нас не разделял, на всех, вне зависимости от того чеченец ты или ингуш, навесили ярлыки предателей и изменников.

240