Средние века. Выпуск 75 (3-4)

идар, творческий, неординарный, которым одарила ее природа, которому она не изменила, не растратив, но приумножив его, «кренясь Пизанской башнею к бумаге…»2.

Назвав преодоление ключевым словом, я имела в виду те вызовы, которые посылала жизнь и на которые она отвечала, демонстрируя незаурядную силу духа. Назову главные, на мой взгляд, из них.

Вдетстве и юности – это трудности войны, арест отца по политической статье и связанное с этим ощущение «чужеродности», особенно в годы учебы в университете, благодаря пристальному вниманию со стороны партийно-административных органов, – состояние, усугубленное схожей судьбой сокурсника, ставшего ее мужем, – участника войны, орденоносца К.Н. Сванидзе (его отец был расстрелян в 1937 г.). По этой причине Ада Анатольевна не смогла реализовать рекомендацию кафедры истории Средних веков Исторического факультета в аспирантуру, и ее возвращение в науку произошло спустя почти десять лет, после работы в школе, которые не стали, тем не менее, потерянными ни для молодого преподавателя, ни для учеников. Несомненным вызовом, создававшим особые трудности в профессиональном становлении историка, стала общественная

иполитическая ситуация 1940–1960-х годов с диктатом марксизма в качестве официальной методологии. Кризисные для исторической науки 1970–1990-е годы пришлись на время, когда А.А. Сванидзе возглавила Отдел истории Средних веков в ИВИ РАН – ведущий научный центр медиевистики в нашей стране. Ее усилия, направленные на сокращение потерь в науке и кадрах, смягчали последствия неизбежного в кризисах деструктивного этапа. Способствуя сохранению преемственности с теми достижениями, которыми располагала отечественная медиевистика, и тем самым обновлению последней, она воплощала в своем творчестве это обновление.

Наконец, исключительным по своей напряженности испытанием, побудившим, точнее заставившим А.А. Сванидзе вновь действовать «вопреки», стало физическое здоровье, которое лишило ее свободы передвижения. Победительными итогами этого «сражения» стала публикация ею трех монографий: «Грани

Средневековья»3, работа, посвященная творчеству ее старшего

2 Из стихотворения Иосифа Бродского «Разговор с небожителем».

3Сванидзе А.А. Грани Средневековья: калейдоскоп. М.: Новый Хронограф, 2013.

друга медиевиста Я.А. Левицкого4, и упомянутая монография «Викинги». В настоящее время А.А. Сванидзе закончила свою часть работы над коллективной монографией по истории церкви в средневековой Швеции и продолжает писать задуманные ею воспоминания…

Что касается особенностей научного дара А.А. Сванидзе, то они объясняются органично принятыми и бережно усвоенными ею эпистемологическими принципами, которые были выработаны длительным опытом развития исторического знания. В их ряду – исходный интерес и способность А.А. Сванидзе к комплексному изучению исторического процесса, раздвигающему горизонты видения изучаемого явления. Относительно короткий период преимущественного внимания к социальной и экономической истории, когда объектами анализа А.А. Сванидзе были ремесленные цехи, торговля и сельские промыслы на материалах английских и, главным образом, шведских городов, пополнили сюжеты, связанные с морально-этическими нормами жизни ремесленников, и далее последовал выход автора на историю Дании

иНорвегии, – в целом на Северо-Балтийский регион, с его политической, государственной, церковной и культурной историей.

Несомненным достоинством ее исследовательского почерка, знаком его «наполненности», требуемой от исторического анализа, является умение соединять «эксперимент с фактом» (в лучших традициях академического позитивистского анализа) с рефлексирующей, системной историей; это умение А.А. Сванидзе успешно реализовала в исследовании проблем средневековой природы города, товарного производства, генезиса капитализма

икорпоративизма в его проявлении на низовых уровнях человеческих общностей, названного ею «коммунализмом». Разработка этих сюжетов, начиная с 1960-х годов и по сегодняшний день, в отечественной медиевистике составили существенный вклад в мировую историческую науку. Заметная часть заслуг в этом принадлежит А.А. Сванидзе.

Наконец, важным принципом исследовательского почерка юбиляра является направленность не на альтернативную манеру в анализе явлений, в которой современная эпистемология видит неконструктивную претензию каждой или одной из спорящих сторон на «властную стратегию», т.е. на подавление мнения «другого», но на третий компонент, согласно знаменитой формуле

4Сванидзе А.А. Яков Александрович Левицкий: жизнь в науке и среди людей. М.: ИВИ РАН, 2012. (Приложение к журналу «Средние века»).

Гегеля, – на синтез, который в качестве «заключительного» аккорда оказывается на какое-то время условием для дальнейшего развития познания.

Отмеченные особенности научного анализа А.А. Сванидзе получили новое звучание в монографии «Викинги», исследовании, реализованном ею в контексте актуального сегодня направления исторической антропологии. Оно вобрало в себя «человеческую», «ментальную» и микроисторию, потребовав от исследователя, работающего в этом ключе, выхода в данном случае в коллективную психологию скандинава-викинга на этапе медленного в своих темпах раннего Средневековья (VIII–XII вв.). Психологический портрет актора этого процесса включил данные его личной и общественной жизни в их повседневных формах – его нравах, обычаях, поведенческих моделях и жизненных ценностях, его существовании в правовом пространстве и социальных связях, отношении к власти, восприятии семьи, брака, женщины и детей; мировосприятии им жизни, смерти, религии…

Этот коллективный портрет был воссоздан автором, помимо документальных материалов, главным образом на очень трудных для исследования нарративных источниках, преимущественно фольклорного характера (хроники, саги, скальдическая поэзия). Они потребовали использования современных принципов нарративного анализа, которые должны дополнить задачи усвоения прямой информации источника и оценки ее смыслового содержания приемом «погружения» в источник. Решение последней задачи не может обеспечить методика только рационального анализа, требуя от историка, работающего с подобными сюжетами, реализации принципа эмоционального «чувствования» источника. Итогом стала энциклопедическая полнота материала, открывшего новый мир, который мы прежде знали чаще всего в разрозненных деталях и выборочных сюжетах из жизни «мореходов и разбойников», чей образ был неразрывно связан с грабежами, войнами, разрушениями и жестокими нравами.

Работая с фактологическим материалом, А.А. Сванидзе и в данном случае сумела вывести его на уровень системного видения. Уточняя историю Северной Европы, которая демонстрировала на этапе VIII–XII вв. очевидное отставание в сравнении с рядом более продвинутых на путях цивилизационного развития регионов Западной Европы, автор сумела показать постепенное включение скандинавских народов в западноевропейскую цивилизацию. Аргументами для этого утверждения, по мнению

А.А. Сванидзе, стали показанные ею процессы возникновения государственных образований – датского, норвежского и шведского королевств; становления христианства в качестве государственной религии в условиях сохранения сильных пережитков язычества; распространения латинской грамотности и латинской азбуки взамен рунического письма, на базе которых возникла письменная культура, опять-таки в условиях сосуществования с устной культурной традицией и, наконец, оформления раннегородских очагов и ранних городов, последующее развитие которых в качестве универсальных организмов, консолидировавших в своей природе яркие, динамичные экономические, социальные, политические и культурные формы, побудило автора в свое время придать исключительную значимость их роли в качестве центров, организующих цивилизационное пространство.

Выводы, сделанные в работе, помогают, на мой взгляд, преодолеть издержки типологической концепции генезиса феодализма в Западной Европе, в основу которой положен принцип наличия или отсутствия синтеза германских и кельтских народов с Римской империей. Очевидная значимость этого принципа, постепенное углубление в научных разработках толкования содержательного наполнения понятия «синтез» (синтез как глубинный процесс «взаимодействия» на всех уровнях развития встретившихся народов; природа синтеза, зависимая от соотношения сторон в его количественных и качественных показателях; проблема «вторичного синтеза»…), не освобождает концепцию от известной спрямленности, избежать которую возможно только на путях конкретного анализа. Именно конкретный анализ ситуации позволил А.А. Сванидзе показать самодостаточность Северного региона в VIII–XII вв., подчеркнув тем самым высокоценимый ныне в историческом знании принцип вариативности исторического развития, оплодотворивший, сделавший более живым современное представление о системной истории.

Оценка монографии «Викинги» в качестве завершающих штрихов к портрету А.А. Сванидзе неслучайна и не только по причине счастливого совпадения юбилея автора и выхода в свет этой работы, но по удивительному воплощению в ней особенностей творчества и личности нашей коллеги. Не нарушив, но подкрепив справедливость этого утверждения, точку поможет поставить упоминание еще одного знакового качества монографии. Ее язык – не свойственный обычно строгому научному сочинению, каким является эта монография. Я имею в виду не логическую

ясность и хорошую литературную форму языка, но присущее ему поэтическое, образное начало. Отдельные части монографии читаются как роман, автор текста увлекает читателя в эмоциональную атмосферу далекого прошлого, так хорошо прочувствованного самой А.А. Сванидзе. Не думаю, что это можно объяснить влиянием (точнее, только влиянием) скандинавской поэзии и эпоса, глубоко изученных ею.

Необходимым дополнением должно стать упоминание о поэтическом даре самой Ады Анатольевны. В 1947 г. А.А. Сванидзе подала два заявления в высшую школу – в МГУ и в Литературный институт им. А.М. Горького. Окончательный выбор был сделан в пользу истории. Но это состояние выбора, в котором она оказалась, не объяснялось только ее любовью к поэзии, но желанием и, главное, способностью писать стихи. Юношеское увлечение никогда не оставляло ее, буквально захватив в зрелые годы. Через какое-то время она согласилась открыть состояние своей души для других. Теперь ею опубликованы шесть поэтических сборников, а первый из них («Наедине с собой») открывается стихотворением «Подруга жизнь», передающим жизнеутверждающее начало, свойственное творчеству и личности А.А. Сванидзе.

«Подруга жизнь, не отводи в сторонку. Я на обочине остаться не могу, как не могу бежать вдогонку,

роняя слезы на бегу…»

Пусть следующая дистанция Ады Анатольевны Сванидзе будет долгой, плодотворной и счастливой!

РЕДКОЛЛЕГИЯ И РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ ЖУРНАЛА «СРЕДНИЕ ВЕКА», СОТРУДНИКИ ОТДЕЛА ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ ИВИ РАН

Поздравляют Марину Владимировну Винокурову, доктора исторических наук, ведущего научного сотрудника ИВИ РАН, крупнейшего отечественного специалиста по аграрной истории Англии Средних веков и раннего Нового времени с юбилеем. Достойная ученица М.А. Барга, Марина Владимировна бережно хранит и продолжает традиции знаменитой русской школы аграрной истории. Помимо признанных исследовательских заслуг, Марина Владимировна обладает подлинным талантом преподавателя и организатора науки, ведя большую преподавательскую работу в Государственном университете гуманитарных наук с момента его основания в 1994 г. Неизменная доброжелательность и неподдельный интерес к творчеству своих коллег снискали ей уважение и любовь многих поколений студентов (она является бессменным организатором молодежных конференций и изданий работ молодых ученых), а также всех членов корпорации медиевистов. Многие годы Марина Владимировна была ученым секретарем Сектора Средних веков ИВИ РАН, а ныне является заместителем заведующего Отделом западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени. Мы рады, что лучшие свои статьи Марина Владимировна опубликовала в «Средних веках» и что она является членом Редакционного совета нашего издания.

Желаем здоровья и дальнейших творческих побед!

СУДЬБЫ БИБЛЕЙСКИХ ЦИТАТ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ

УДК 94(4)“5”::Цезарий Арелатский

И.С. Филиппов

БИБЛЕЙСКИЕ ЦИТАТЫ И АЛЛЮЗИИ В ПРОПОВЕДЯХ ЦЕЗАРИЯ АРЕЛАТСКОГО

Подобно многим авторам своего времени, Цезарий Арелатский знал и цитировал как Вульгату, так и некоторые старолатинские переводы Библии. Иногда он цитировал один и тот же пассаж в двух версиях, но в большинстве случаев предпочитал одну из них, обычно из Вульгаты. Изучая несколько групп слов и выражений, обозначающих тип поселений, социальные статусы и способы обладания имуществом, автор этой статьи старается раскрыть возможные причины, обусловившие выбор Цезарием той или иной версии Писания. Делается попытка связать этот выбор с реалиями общества, в котором он жил и проповедовал.

Ключевые слова: Цезарий Арелатский, Библия, Вульгата, Иероним, Арль VI века.

Факт сосуществования в религиозной практике раннего Средневековья Вульгаты и старолатинского перевода Библии, называемого по традиции Vetus Latina (VL), хорошо известен1. Реальность была, конечно, более сложной, поскольку текст Иеронима подвергался изменениям, так что в те времена читатели имели дело с несколько разными версиями Вульгаты. Еще более важно то, что Vetus Latina является общим названием для различных латинских переводов Писания, созданных до конца IV в., когда Иероним приступил к работе. У этих переводов много общего, но они довольно существенно отличаются друг от друга и лексически, и стилистически. Долгое время было принято считать, что доминировали два наиболее авторитетных перевода – Afra и Itala,

1Kedar B. The Latin Translations // Mikra: Text, Translation, Reading and Interpretation of the Hebrew Bible in Ancient Judaism and Early Christianity / Ed. by M.J. Mulder. Philadelphia, 1988. P. 299–338; Schulz-Flügel E. The Latin Old Testament Tradition // Hebrew Bible / Old Testament: The History of its Interpretation / Ed. by M. Saebce. Göttingen, 1996. T. I. P. 642–662; Burton Ph. The Old Latin Gospels: a Study of Their Texts and Language. Oxford, 2000.

созданные во II–IV вв., соответственно, в проконсульской Африке и в Италии (двух главных центрах христианства на латинском Западе), причем второй, по мнению Августина, был более точным. Однако современная библеистика предпочитает говорить о многочисленных переводах в основном отдельных книг Писания, иногда сведенных вместе по прошествии достаточно длительного времени и несколько искусственно. Некоторые из этих сводов были более популярны, чем другие, во всяком случае, в пределах одного региона, что и объясняет такие названия, как Afra и Itala, но сосуществовали с другими, хуже нам известными, а также с переводами отдельных книг Библии или их групп, например Пятикнижия. Поскольку старолатинские переводы большинства библейских книг полностью не сохранились, их реконструкция (часто на основе цитат из сочинений Отцов Церкви) является титанической задачей, предполагающей ошеломляющую эрудицию и огромный объем работы. Она все еще продолжается, и каждая новая книга, даже тетрадь книги, публикуемые в рамках грандиозного издания, подготавливаемого международной бригадой ученых на базе немецкого аббатства Бейрон (Beuron), является всемирно значимым академическим событием и вызовом для других ученых2.

Сколь бы я ни был признателен тем, кто открывает миру новые тексты VL и идентифицирует ссылки на них в трудах ранних христианских писателей, я вынужден констатировать, что на сегодняшний день очень мало сделано для объяснения того, почему тот или иной автор отдавал предпочтение Вульгате или же старым переводам3. Мы знаем, конечно, благодаря свидетельству Августина, что, когда в его время текст Иеронима начали читать в храмах, это иногда вызывало волнение паствы, поскольку многие прихожане, сроднившиеся со старой версией Библии, отказывались воспринимать новую4. Похоже, что привычка играла

2Это исследование основывается на следующих изданиях Священного Писания: Biblia Sacra iuxta vulgatam versionem. Stuttgart, 2007; Vetus Latina: Die Reste der altlateinischen Bibel. Beuron, 1951 sqq; Septuaginta, id est Vetus Testamentum Graece iuxta LXX interpretes / Ed. A. Rahlfs. 2 vols. Stuttgart, 1935; Novum Testamentum Graece / Ed. by E. Nestle, K. Aland. Stuttgart, 2012; Biblia Hebraica Stuttgartensia / Eds. K. Elliger, W. Rudolph. Stuttgart, 1997.

3Одно из немногих известных мне исключений: Кулькова Н.А. Переводческая деятельность Руфина Аквилейского в контексте предшествующей традиции // Вестн. ПСТГУ. Серия «Филология». 2007. № 2 (8). С. 32–98.

4Augustinus Hipponensis. Epistulae, 82.5. Ср.: Williams M.H. The Monk and the Book: Jerome and the Making of Christian Scholarship. Chicago, 2006. P. 81–95; Cain A. The Letters of Jerome: Ascetism, Biblical Exegesis and the Construction of Christian Authority in Late Antiquity. Oxford, 2009. P. 65–66.

Обычно Цезарий предпочитает Вульгату, но в этом случае статистика менее ясная, поскольку старолатинские переводы некоторых книг полностью не сохранились, да и нет уверенности, что все книги были целиком доступны на латыни до Иеронима. Согласно М.-Ж. Делаж, первые 80 проповедей, известные как Admonitiones, иначе «проповеди к народу» (наиболее оригинальная и важная часть литературного наследия Арлезианца), содержат около 830 цитат из Библии, не считая значительное число менее ясных отсылок, свободных пересказов и аллюзий. Из них примерно 700 воспроизводят Вульгату, остальные же – различные версии Vetus Latina, в том числе иначе неизвестные современной науке; это относится, например, к некоторым пассажам из Пятикнижия и Притчей Соломоновых7. Многие цитаты из VL были заимствованы Цезарием из сочинений других христианских писателей, но иногда, используя текст, например Августина или Кводвультдеуса, содержащий цитату из старолатинского перевода, он переделывает ее в соответствии с Вульгатой8.

Поскольку Цезарий знал и Вульгату, и некоторые старые переводы, его выбор определенной версии может быть вполне осмысленным и служить дополнительным источником информации о его взглядах на общество как таковое и о конкретном обществе, в котором он жил. Нельзя, конечно, исключить возможность того, что иногда этот выбор был обусловлен сугубо личным предпочтением определенной формулировки, которому он сам вряд ли смог бы дать убедительное обоснование. Но здравый смысл подсказывает, что во многих случаях его решение, какой из переводов использовать, был осознанным и намеренным.

Эта проблема общая для всех типов цитирования и всех возможных сюжетов. В целом, выбор библейской версии никак не связан с чисто религиозными соображениями. Существенными для Цезария являются, скорее, социальные и культурные коннотации той или иной формулировки, и эти аспекты могут быть столь же существенными для современного исследователя, стремящегося воссоздать социальные и культурные реалии той эпохи.

7Что касается Притчей, эти тексты находят параллели только в проповедях Евсевия Галликанского. Об этом источнике, созданном на юго-востоке Галлии в V в., см.: Bailey L.B. Christianity’s Quiet Success: The Eusebius Gallicanus Sermon Collection and the Power of the Church in Late Antique Gaul. Notre Dame, 2010.

8Courreau J. L’exégèse de Saint Césaire d’Arles: Thèse de doctorat en théologie. Institut Catholique de Toulouse, 1976. Vol. I. P. 38.