Средние века. Выпуск 75 (3-4)

«Парламент при своем возникновении был Государственным собранием»… 15

враждебного соперничества. Наоборот, представляется важным заострить внимание на близости – институциональной, правовой и идейной – обоих органов власти, предопределившей не только их соперничество, но и взаимовлияние. Вместе с тем предпринимаемый анализ представляет собой скорее подведение итогов историографии проблемы и «общий план» дальнейших рассуждений, чем доскональное исследование каждого тезиса. Как следствие, высказываемые в статье доводы и гипотезы приглашают к дискуссии и дальнейшему исследованию.

Итак, на каких основаниях взросла претензия парламентариев на роль выразителя интересов общества и на статус представительного собрания?

Начать уместно со словаря, поскольку в политической сфере слова приобретают свой максимальный вес17. Согласно Б. Гене, термин «парламент» (parlement) был неологизмом: он появился в конце XI в. в латинской форме parlamentum / parliamentum и обозначал «разговор» в самом общем смысле слова18. Знаменательно, что «парламенты» возникают практически одновременно – в Англии (1236 г.) и во Франции (1239 г.), хотя это были разные по характеру учреждения: английское сословно-представитель- ное собрание и французский верховный судебный орган. Уже на основании совпадения названия и времени появления у французских парламентариев могло сформироваться убеждение, что их «суверенная курия» является аналогом английского Парламента19. Это убеждение могла подкрепить и эволюция терминологии, используемой для описания французских сословно-представитель- ных собраний. Выросшие из расширенных собраний Королевской курии, из консультативных и представительных ассамблей нотаблей, французские Штаты именовались вначале consilium,

17О роли языка и символического в политической сфере см.: Bourdieu P. Language et pouvoir symbolique. Paris, 2001.

18В этом плане французское слово parlement было, по мнению Б. Гене, буквальным переводом термина colloquium, обозначая различного рода переговоры, встречи, обсуждения и собрания (Guenée B. L’Occident aux XIVe et XVe siècles: Les États. Paris, 1993. P. 250).

19На это обстоятельство первым обратил внимание Р. Фавтье; позднее его поддержала и специалист по истории Парижского Парламента Ф. Отран. См.: Fawtier R. Parlement d’Angleterre et États Généraux de France au Moyen âge // Académie des Inscriptions et Belles-Lettres: Comptes rendues des séances. Paris, 1953. N 3. P. 275–284; Autrand F., Contamine Ph. La France et l’Angleterre, histoire politique et institutionnelle, XI–XV siècles // Revue historique. 1979. T. 262. P. 117–168 (особенно P. 148).

colloquium, congregatio generalis и, обратим внимание, curia и parlamentum20. Таким образом, верховный судебный орган и со- словно-представительные собрания Французского королевства в своем истоке обозначались схожими словами «курия» и «парламент», что не могло не закрепиться в исторической памяти обоих ведомств.

При этом самым весомым в плане смысловой нагрузки и символического авторитета было как раз слово «курия», поскольку оно апеллировало к престижной генеалогии обоих ведомств, выросших, как и все остальные органы верховной власти, из Королевской курии. В этом консультативном органе, легитимировавшем решения власти, соединялись три традиции: германский обычай общего схода свободных людей для решения важнейших вопросов, норма сеньориального управления с помощью совета и согласия ближайших вассалов и получившая новую интерпретацию канонистов частноправовая максима римского права – «что касается всех должно быть одобрено всеми»21. Вполне целенаправленно и последовательно Парижский Парламент, отделившийся в качестве судебного ведомства уже в середине XIII в., продолжал подчеркивать, по меньшей мере, до начала XVI в. эту генетическую связь с Королевской курией (Советом короля) как основу своих политических прерогатив. Ведь по своей природе Совет олицетворял публичную функцию власти, защиту общего интереса, а члены Совета в известной степени были представителями стоящих за ними сообществ. Как следствие, Совет был местом поиска компромиссов и учета интересов различных групп политического общества.

Общий исток обоих институтов – Парламента и Штатов, разумеется, не означал их тождества. Более того, как справедливо

20Исследуя возникновение Генеральных Штатов во Франции, Н.А. Хачатурян уделила большое внимание терминологии, показывая, как из расширенных собраний Королевской курии XII–XIII вв. вырастает сословно-представитель- ный институт. Она также отмечает использование слова «парламент» для ранних консультативных ассамблей (Хачатурян Н.А. Возникновение Генеральных Штатов во Франции. М., 1976. С. 76–77).

21Об этих сходных истоках Парламента и Штатов см.: Хачатурян Н.А. Сословная монархия во Франции… С. 168, 175; Цатурова С.К. Верховные ведомства и лимиты… С. 162–163; Guenée G. Op. cit. P. 247; Rigaudière A. Pouvoirs et institutions dans la France médiévales: Des temps féodaux aux temps de l’État. Paris, 1994. T. 2. P. 165–167. О поразительном успехе в Средние века вполне ординарной формулы римского права см.: Gouron A. Aux origines médiévales de la maxime Quod omnes tangit // Histoire du droit sociale: Mélanges en hommage à Jean Imbert. Paris, 1989. P. 277–286.

«Парламент при своем возникновении был Государственным собранием»… 17

отметила Н.А. Хачатурян, во французском варианте разделение некогда единой Королевской курии на самостоятельные ведомства (судебное, финансовое, административное) и отделение со- словно-представительных органов от исполнительного аппарата было более радикальным, «чистым вариантом», чем, например, в Англии, где Парламент сохранял функции верховного суда (Палата пэров), был тесно связан с государственным аппаратом и частично комплектовался по принципу Королевского Совета. Причем в этой институциональной «нерасчлененности» автор усматривает парадоксальным образом источник силы и эффективности английского Парламента22.

Но хотелось бы заметить, что в сфере политических представлений во Франции степень институционального разделения Парламента и Штатов не была столь уж очевидной, по крайней мере, на исследуемом этапе. Характерно, что оба учреждения не имели точной «даты рождения», и это открыло широкие перспективы для мифотворчества и «удревнения» генеалогии двух институтов. Парижский Парламент теоретики монархии выводили из римских и германских обычаев общего схода для решения жизненно важных вопросов. Возводя истоки Парламента к «майским/мартовским полям», они отстаивали идею воплощения в этом органе «представительства нации»; эту точку зрения разделяли в XVI в. Гийом Бюде, Жан Боден и многие другие. Истоки ассамблей Штатов также постепенно удревнялись, пока победу не одержала идея одновременного рождения во Франции Штатов и монархии23. Само по себе стремление удревнить и мифологизировать историю Парламента и Штатов не является чем-то исключительным, такова была распространенная практика в Средние века, когда только древность и безупречная генеалогия гарантировали законность, будь то нормы закона или учреждения.

Однако вопрос о связанности обоих институтов не сводится лишь к общим истокам и исторической памяти. В институциональном плане известная нерасчлененность Парламента и Штатов сохранялась вплоть до конца XV в. Тесную взаимосвязь Парламента

22Хачатурян Н.А. Власть и общество… С. 211–212; Она же. Сословная монархия во Франции… С. 178.

23Мнение на этот счет Пакье, Миральмона, Ленена см.: AN U 507, f. 1–17; накануне Революции 1789 г. аббат Ж.-А. де Вери писал: «Тот Парламент, который созывал Карл Великий, представлял собой нацию. Нынешний же представляет собой корпорации магистратуры, созданные недавно королем, чтобы судить споры между гражданами и надзирать за исполнением законов» (Цит. по: Пименова Л.А. Указ. соч. С. 205).

иШтатов обеспечивало, как это было и в Палате общин английского Парламента, участие служителей короны в работе сословных собраний по долгу службы. Так, высшие чины королевской администрации, главы ведомств обязаны были присутствовать на этих собраниях, канцлер же лично их открывал, будучи «ушами

иустами короля»24. А если настрой депутатов был радикально критическим по отношению к политике короны, то такое собрание Штатов начиналось с требования к чиновникам покинуть зал заседаний. Любопытно отметить также, что собрания Штатов, когда они происходили в Париже, по преимуществу проводились в помещении Парламента, в его Большой палате, хотя это было не самое обширное и тем более статусное пространство во Дворце в Сите25. Когда же депутаты готовились к решительному бою с представителями власти, они и вовсе переезжали в другое помещение, вне стен Дворца в Сите, этого символа монархической власти26.

Сплаву позиций служителей закона и депутатов Штатов способствовала и такая характерная тенденция в практике сослов- но-представительных собраний во Франции, как избрание чиновников и легистов в качестве депутатов от всех трех сословий королевства. Причем эта тенденция возникает уже в самом начале истории Штатов, с первых же собраний 1302–1308 гг.27 Со време-

24Показательно, что Генрих II созвал в Париже 5 января 1558 г. ассамблею нотаблей по вопросу налогов и займов, и это впервые было собранием «четырех сословий», где парламентарии составляли отдельную, четвертую группу (См.: Ульмар М. Король на сцене: Генрих II и парламенты (1547–1559) // Средние века. М., 2012. Вып. 73 (3–4). С. 243–245).

25Пожалуй, главным и символически значимым исключением из этой практики было самое первое собрание Штатов весной 1302 г., проходившее в соборе Нотр-Дам, но это диктовалось повесткой дня – конфликтом с папой Римским Бонифацием VIII, и Филипп IV Красивый, ища широкую поддержку в обществе и апеллируя к своей миссии наихристианнейшего короля, выбрал адекватное задаче помещение.

26Так, именно в помещении Парламента открылось заседание Штатов Лангедойля (октябрь 1356 г.), давшее старт «Парижскому восстанию» 1356–1358 гг., затем депутаты перебрались в монастырь кордельеров на левом берегу (Delachenal R. Journal des états réunis à Paris au mois d’octobre 1356 // Nouvelle revue historique de droit français et étrangers. 1900. Année 24. P. 437).

27Анализируя социальный облик депутатов первых Штатов, историки констатируют существенный процент лиц с юридическим образованием и легистов среди представителей не только третьего сословия, но также духовенства и дворян. Так, на ассамблее Штатов 1303 г. третье сословие целиком состояло из магистратов; на собрании 1308 г. легисты и депутаты-горожане составляли 1/7 часть депутатов от духовенства (См.: Хачатурян Н.А. Возникновение

«Парламент при своем возникновении был Государственным собранием»… 19

нем она только набирала силу: на Генеральных Штатах в Туре в 1484 г. из 284 депутатов 30% составляли чиновники, среди депутатов от третьего сословия 46,7% были люди с университетскими степенями, 67% – королевскими чиновниками28. Причину такой «популярности» чиновников и юристов Н. Бюльст усматривает в их «независимости в глазах избирателей» от локальных интриг

икланов, не говоря уже о лучшей подготовленности – образовании и опыте – к решению государственных задач. При этом надо учесть, что «нейтральность» по отношению к местным группам влияния чиновников-депутатов не гарантировала их политической беспристрастности, когда на Штатах речь шла о королевской власти и ее прерогативах.

Но если взглянуть на эту тенденцию с точки зрения интересующей нас проблематики, то нельзя отрицать и обратное влияние – риторики и позиции собраний Штатов на позицию и риторику чиновного корпуса, приобретавшего опыт общесословных собраний. Поворотным в институциональном плане стало собрание Штатов 1484 г., когда произошел разрыв сословно-представи- тельного органа с Парламентом, члены которого потеряли право присутствовать на заседаниях ex offi cio. И не случайно именно эта ассамблея впервые получила название Генеральных Штатов. Но чиновники явно не забыли полученного здесь опыта.

Политические притязания парламентариев основывались на не имеющей аналогов в иных странах широте компетенции Парижского Парламента. На вопрос, чем же занимался верховный суд Французского королевства, лучше всех ответил упоминавшийся уже граф де Лаборд: «Всем»29. Важно напомнить в этой связи, что эта «тотальная» компетенция была обусловлена местом права

июстиции в реализации верховной светской власти, позициони-

Генеральных Штатов… С. 90–92; Picot G. Histoire des États Généraux considérés au point de vue de leur influence sur le gouvernement de la France de 1355 à 1614. Paris, 1872 (reéd. Genève, 1979). T. 1. P. 24.

28Хотя подсчеты исследователей разнятся, но эта общая тенденция очевидна. См.: Хачатурян Н.А. Власть и общество… С. 195–196; Bulst N. Vers les états modernes? Le tiers état aux États généraux de Tours en 1484 // Représentation et vouloir politique: Autour des états généraux de 1614. Paris, 1982. P. 11–24; Lassalmonie J.-Fr. Un discours à trois voix sur le pouvoir: Le roi et les états généraux de 1484 // Penser le pouvoir au Moyen Âge, VIIIe–XVe siècle: Études offerts à Françoise Autrand / Éd. D. Boutet et J. Verger. Paris, 2000. P. 127–130.

29Actes du Parlement de Paris. P. VIII; о компетенции Парламента см.: Хачатурян Н.А. Сословная монархия во Франции… С. 44–58; Цатурова С.К. Офицеры власти: Парижский Парламент в первой трети XV в. М., 2002. С. 15–18.

руемой на первом этапе становления централизованного государства как защита справедливости и «прибежище для всех»30. Центральное место права в средневековом социуме и судебной функции в инструментах властвования монарха нашли адекватное отражение в статусе Парижского Парламента как верховной судебной инстанции Французского королевства. Он стоял на вершине складывающейся структуры государственных ведомств и служб. Важно при этом не забывать, что судебная функция не мыслилась в этот период в отрыве от собственно управления31. Напротив, право, закон и суд, внедряемые правоведами (канонистами и легистами), позиционировались как способ установления «идеального правления»32. Именно поэтому Парламент считал себя вправе вмешиваться во все сферы управления, что подпитывало его политические притязания.

Тотальная компетенция и особый статус Парижского Парламента в структуре ведомств и служб короны Франции нашли отражение и в политическом языке. С начала XIV в. в королевском законодательстве появилась максима о Парламенте, «представляющем без посредников персону монарха и его власть». В этой достаточно исследованной теме хочется обратить внимание на два аспекта.

Во-первых, на связь концепта «Парламент представляет персону короля» со становлением принципа представительства как основы деятельности сословно-представительных собраний. Это важнейшее правовое и идейное новшество – представительную систему – каждый со своей стороны развивали оба института. В истоке статус представителя восходил к чисто правовой процедуре прокурации, когда лицо наделялось правом представлять интересы своего доверителя. В судебной практике таким доверен-

30Перетягивание на свою сторону функции выразителя «общей воли» и «гаранта общего интереса» знаменовали усиление публично-правового характера королевской власти (Хачатурян Н.А. Власть и общество… С. 10, 166–168; Она же. Сословная монархия во Франции… С. 26–27).

31Эта идея нашла образное выражение в «Древе Правосудия» юриста XVI в. Шарля Фигона как зримом воплощении системы управления французского государства. См. подробнее: Алтухова Н.И. Продажа должностей во Франции в свете «Инвентаря квитанций должностей» 1578 г. // Средние века. М., 2008. Вып. 69 (2). С. 59–76; Альвацци дель Фрате П. Верховный судья и «Древо правосудия»: Размышления об «удержанном правосудии» при Старом порядке // Средние века. М., 2011. Вып. 72 (3–4). С. 61–72.

32Об «открытии права», аристотелизме XIII в. и становлении «судебной монархии» во Франции см. подробнее: Krynen J. L’État de justice. France XIIIe– XXe siècle. Paris, 2009. T. I: L’idéologie de la magistrature ancienne.

«Парламент при своем возникновении был Государственным собранием»… 21

ным лицом был прокурор, на собраниях Штатов – депутат33. Для осуществления своих функций прокурор в судебном процессе и депутат на Штатах должны были иметь мандат от тех, кого они представляли (так называемые доверенности/прокурации). Нередко знатные лица, приглашенные на собрания Штатов именными письмами короля, по тем или иным причинам отказывались от личного участия и посылали вместо себя прокуроров. Постепенно возникает тенденция, когда один прокурор представлял не одного, а нескольких людей или целую группу34. Со временем принцип представительства охватил все три «сословия» на Штатах. Складывающийся институт представительства пришел на смену более архаичной форме «ответственности» лица за группу, когда глава отвечал за членов (аббат за монастырь, епископ за диоцез, барон за своих вассалов и т.д.). Теперь прокурор и депутат наделялись полномочиями от всей избравшей или делегировавшей их группы. Парламент в целом как орган власти также в истоке своих полномочий опирался на делегированное ему монархом право вершить суд его именем и на регулярной основе замещал (но не отменял!) личный суд короля35.

Характерно, и на этот второй аспект хотелось бы обратить особое внимание, что принцип представительства в обоих учреждениях прошел сходную эволюцию. Депутаты Штатов проделали путь от уполномоченного отдельным лицом прокурора к выборному представителю, действующему «от имен и по поручению» группы лиц, то есть от частного мандата к публичному. А позднее «императивный мандат» депутата, ограничивавший свободу его действий узколокальными или групповыми, сословными интересами, постепенно сменяется территориальным и подлинно политическим представительством, впервые четко продемонстрированным на собрании Генеральных Штатов 1484 г.36 В известной мере тем же путем шла и эволюция статуса Парижского Парламента. Начиная от идеологем «эманации королевской власти» и

33О прокурации как истоке статуса депутата Штатов и о ее связи с развитием судебной процедуры см.: Guenée B. Op. cit. Р. 248.

34О развитии представительной практики и о грамотах-доверенностях (procurations), являющихся важнейшим источником по истории сословно-представи- тельных собраний во Франции см.: Хачатурян Н.А. Возникновение Генеральных Штатов… С. 15, 82–87; о римских истоках мандата прокурора и депутата и об их влиянии на представительную систему см.: Rigaudière A. Op. cit. P. 166–168.

35«Curia Parlamenti representat regem et loquitur rex in factis curie» (Le Coq J. Questiones Johannis Galli / Éd. M. Boulet. Paris, 1944. P. 16).

36Анализ эволюции статуса депутата от прокурора к политическому представителю см.: Хачатурян Н.А. Власть и общество… С. 191–196.

«Парламент при своем возникновении был Государственным собранием»… 23

Уподоблению Парламента собраниям Штатов могли способствовать и чисто формальные, институциональные особенности этого судебного ведомства в структуре французской монархии. Например, численность: Парламент был самым крупным по численному составу учреждением, насчитывая к середине XIV в. сто человек, и это без вспомогательных служб – «армии» адвокатов, прокуроров, приставов и т.д. Эта численность не только диктовалась обширной компетенцией ведомства, но и явно подчеркивала символическую значимость института в структуре королевской администрации. Любопытно, что и внутреннее устройство Парламента, состоявшего из трех палат (Верховной, Следственной и Прошений), – в известной мере походила на трехпалатные Штаты40. Не менее важным для повышения авторитета Парламента была его стабильная периодичность, резко контрастирующая с неудачей Штатов стать постоянно действующим органом. Если в созыве ассамблей трех сословий король был и остался единственным хозяином положения, то функционирование верховного суда уже со второй половины XIII в. не зависело от воли монарха. Парижский Парламент стал регулярным органом довольно быстро: при Людовике Святом он заседал четыре раза в год, затем три раза, с 1299 г. единая сессия суда длилась с 12 ноября до середины июля; а в середине XIV в. работа продлевается и на период вакаций, т.е. Парламент стал действовать круглый год. Немалую роль в общественной значимости Парламента сыграл и тот факт, что двери Дворца Правосудия после реконструкции 1296–1313 гг. были открыты широкой публике, а судебные заседания велись намеренно публично, что превращало залы и коридоры суда в место собраний парижан, особенно в периоды кризисов и общественных брожений искавших здесь «справедливости». Привлечению публики способствовала и продуманная политика Парламента вести заседания суда только на французском языке, дабы сделать их доступными самым широким кругам41.

40Об этой трехчастной структуре Парламента, столь значимой в политическом воображаемом французского Средневековья, писал, в частности, Филипп де Мезьер, уподобляя эту структуру божественной Троице. См.: Mézières Ph. de. Le Songe du viel pèlerin. Т. 1. Р. 474.

41О публичности залов Парламента и, в целом, Дворца в Сите как стратегии завоевания авторитета, в том числе о роли французского языка в самоидентификации парламентариев см.: Цатурова С.К. Формирование института государственной службы… С. 82–83, 457–458. Как пример, собиравшиеся во Дворце Правосудия толпы недовольных парижан немало способствовали началу парламентской Фронды (см.: Малов В.Н. Парламентская Фронда. С. 127–133).

Наконец, собственно компетенция Парламента даже с формальной точки зрения делала его защитником общего интереса. Начать стоит не с права регистрировать и оглашать королевские указы, а с самой судебной функции. Право любого подданного и жителя Французского королевства апеллировать к королю в поисках «справедливости» обеспечивало Парламенту непререкаемый авторитет в обществе. Не вдаваясь в эту обширную тему, отмечу только, что этим правом – апеллировать на приговоры судов всех уровней и принадлежности – обладали даже непривилегированные сословия. И они им активно пользовались, при очевидной сложности и дороговизне процедуры, в жизненно важных обстоятельствах. Н.А. Хачатурян, анализируя роль Парламента в усилении королевской власти и повышении авторитета государства, весьма прозорливо акцентировала внимание на «крестьянском вопросе» в работе верховного суда. В результате ею была обнаружена «известная благожелательность Парламента по отношению к крестьянству» и «откровенная защита крестьянских интересов». И когда депутаты на ассамблеях Штатов использовали лозунг «защиты интересов народа» (читай – крестьян) в качестве риторического приема в борьбе за локальные и групповые привилегии, при том, что крестьяне не имели прямого доступа в общегосударственные органы сословного представительства, то едва ли не с большим основанием к нему мог прибегать и Парламент42.

В отправлении судебной функции важную роль играло знание парламентариями местных обычаев и правовых норм, особенно при рассмотрении апелляций, поступавших из всех частей королевства. В XV в. была даже сделана попытка «институционализировать» это знание: ордонанс января 1401 г. вводил рекомендацию при замещении вакансий в Парламенте предусмотреть представительство выходцев из всех частей королевства43. Хотя этот принцип никогда особенно не соблюдался и Парламент руководствовался чисто корпоративными критериями отбора кандидатур, но знание ситуации «на местах», во всех частях страны и для каждой социальной группы через поступающие апелляции

42С особой яркостью защита «интересов народа» проявилась на Генеральных Штатах 1484 г., когда независимо от сословной принадлежности все депутаты наперегонки оспаривали право выступать от имени народа и для народа (Хачатурян Н.А. Сословная монархия во Франции… С. 58–72, 214).

43«que l’en y mette... de tous les pays de nostre royaume pour ce que les coustumes de lieux sont diverses, afin que de chascun pays ait gens de nostre dicte court qui cognoissent les coustumes des lieux et y sont expers» (Ordonnances des rois de France de la troisième race. 22 vols. Paris, 1723–1849 (далее – ORF). T. VIII. P. 416).