Средние века. Выпуск 75 (3-4)

«Парламент при своем возникновении был Государственным собранием»… 25

подкрепляло претензию парламентариев выступать от имени общества, как в английском Парламенте это делалось на основе получаемых петиций с мест.

Политическую власть Парламенту надежно гарантировала еще одна функция, возложенная на верховную судебную палату самой короной уже на раннем этапе институционального оформления ведомства. Речь, разумеется, идет о функции верификации, регистрации и оглашения королевских указов, которые только после этой процедуры считались вступившими в силу. При обнаружении ошибки (неточности) Парламент обязан был сообщить об этом королю в форме подачи возражения (ремонстрации)44. Не останаваливаясь подробнее на этой важнейшей прерогативе Парламента (Вольтер называл ее «одним из самых прекрасных прав»), изученной с разных точек зрения и в различных контекстах, отмечу лишь основные факторы ее влияния на политическую позицию верховного суда Французского королевства.

Прежде всего право регистрировать королевские указы и корректировать их через ремонстрации наделяло Парламент правом влиять на главную функцию верховной власти – законодательную. Легальное соучастие Парламента в законодательной сфере власти, сводившееся вначале к проверке указов на предмет соответствия предыдущему законодательству, содержало потенциальную возможность заявить и свою политическую позицию в конкретных обстоятельствах. И парламентарии со временем, обретя корпоративную стабильность и политический вес, стали активно использовать эти возможности45. К тому же, ряд королевских указов, касающихся функционирования суда, писались самими членами Парламента, поскольку никто не обладал равными им знаниями в этой специфической сфере, что частично уподобляло его английскому Парламенту. Хотя во Франции только король обладал законодательной инициативой, не следует упускать из виду соучастия различных политических групп, в их числе и парламентариев. Даже такое частичное соучастие в законодательной сфере отличало Парламент от собраний Штатов, не добившихся

44Первая ремонстрация была подана Парламентом 22 декабря 1338 г., и король Филипп VI Валуа прислушался к этим доводам (AN U 508, f. 80).

45Даже регистрируя королевские указы под прямым давлением писем-приказов (lettres de jussion) или во время королевского заседания (lit de justice), Парламент нередко отмечал в регистрах свое несогласие, апеллируя к «защите общего интереса». О соучастии ведомства в законодательстве и начавшихся с XIV в. проблемах при регистрации указов см. подробнее: Цатурова С.К. Формирование института государственной службы… С. 172–195.

юридически закрепленного права законодательной инициативы или иного вмешательства в сферу законов. Французская монархия функционировала только и исключительно на основе королевского законодательства. Это не означает, что Штаты не оказывали косвенного влияния на законодательный процесс, напротив, значительная часть королевских указов издавалась вослед собраниям трех сословий, их жалобам и наказам, в том числе и на недостатки

всфере управления. Важно, что выдвигавшиеся на Штатах проекты реформ усиливали властные прерогативы служителей короны

вчасти контроля над действиями короля (ордонанс от 28 декабря 1355 г., Великий мартовский ордонанс 1357 г., Кабошьенский ордонанс 1413 г., наказы Штатов 1484 г.).

Именно на основе соучастия в важнейшей для власти законодательной сфере Парламент и позиционировался как орган контроля над политикой короны, как «узда» и «преграда» на пути сползания к тирании самовластия. Здесь же лежат истоки уподобления Парижского Парламента римскому Сенату как высшему законодательному органу, не случайно возникшего к середине XIV в. Единственные из всех служителей королевской власти претендуя на столь престижную и древнюю генеалогию, парламентарии подспудно соединили в образе Сената две политические претензии – на статус верховного законодателя и «представителя народа»46. И если впервые аналогия Парламента и римского Сената была заявлена Никола Орезмом в комментированном переводе «Политики» Аристотеля, то на масштабной ассамблее трех сословий в Туре в 1484 г. впервые прозвучало уподобление уже Штатов римскому Сенату47.

Но все эти формальные институциональные свойства Парижского Парламента как учреждения оставались бы «мертвой

46Об истоках и эволюции претензии Парламента на аналогию с римским Сенатом см.: Цатурова С.К. Историческая память в построении самоидентификации парламентариев во Франции XIV–XV вв. // Социальная идентичность средневекового человека / отв. ред. А.А. Сванидзе, П.Ю. Уваров. М., 2007. С. 166–179; Jurmand J.-P. L’évolution du terme de Sénat au XVIe siècle // La monarchie absolutiste et l’histoire en France: Théories du pouvoir, propagandes monarchiques et mythologies nationales: Actes du Colloque, Paris-Sorbonne, 26–27 mai 1986. Paris, 1987. P. 55–76.

47«Государи обладают суверенитетом, но во многих крупных делах они ничего не могут без другого суверена, каковым является Парламент во Франции, а прежде был Сенат в Риме» (Oresme N. Le livre de Politique d’Aristote. Р. 242); уподобление Штатов римскому Сенату прозвучало в программной речи Жана де Рели, депутата от духовенства Парижа и ректора Университета, избранного депутатским корпусом своим глашатаем. См.: Lassalmonie J.-Fr. Op. cit. Р. 147).

«Парламент при своем возникновении был Государственным собранием»… 27

буквой» без активной роли самих парламентариев. Ключевой вклад чиновничества в построение монархического государства во Франции давно признан ее отличительной чертой. Важно при этом, что парламентарии представляли собой не просто самое многочисленное, юридически подкованное, идейно мотивированное и наделенное большими правами собрание людей. К середине XIV в. парламентарии уже представляли собой сплоченную корпорацию, объединенную юридическим образованием и судебным опытом, строгими правилами карьерного роста, получением должности через конкурсный отбор, едиными нормами поведения и этикой службы. Силу корпорации придала и фактическая несменяемость чинов, обозначившаяся уже при воцарении короля Карла V Мудрого (1364 г.) и окончательно закрепленная указом Людовика XI от 21 октября 1467 г. – всё это в благодарность за поддержку ими королевской власти в условиях политического кризиса (Парижского восстания 1356–1358 гг. и Лиги общего блага 1465–1467 гг.).

Парламентская этика поведения стала мощным фактором сплочения этой социальной группы; внутри корпорации действовали жесткие механизмы закрепления и воспроизводства определенных правил и норм. Среди этих механизмов стоит обратить внимание на ритуал ежегодного оглашения «парламентской хартии» (ордонанса от 11 марта 1345 г.), участие в похоронах коллег, завещания и эпитафии. Девиантное поведение парламентариев сразу бросалось в глаза и не приветствовалось. Об эффективности внедрения выработанных норм поведения парламентариев свидетельствует масса примеров. Приведу два, достаточно убедительных, на мой взгляд.

Первый касается Жана Вакери, которого Людовик XI в 1482 г. назначил первым президентом Парламента в обход принятых правил продвижения: будучи четвертым президентом, он благодаря королевской милости перескочил через две ступени. Это назначение было встречено Парламентом в штыки, так что королю пришлось писать письмо, обосновывая свое благоволение «величайшими и похвальными услугами», оказанными Жаном Вакери «королю и королевству». Назначение не утверждалось целых два месяца48. Логично предположить, что это обстоятельство скажет-

48 Указ о назначении датирован 22 февраля 1482 г., утверждение состоялось 13 апреля 1482 г.: «de moult grans et louables services qui touchoient le bien de nous et de nostre royaume» (Lettres de Louis XI, Roi de France / Éd. E. Charavay et J. Vaesen: 11 vols. Paris, 1890–1909. T. 9. P. 170–171, 178–179).

ся на поведении главы Парламента. Либо его личные качества не совсем устраивали парламентский корпус, либо он затаит обиду, но в обоих вариантах будет отстаивать, скорее, сторону короля, чем Парламента в конфликтных ситуациях. Однако ничуть не бывало, Вакери показал себя образцовым председателем верховного суда, о чем свидетельствует следующий эпизод. Однажды, когда Людовик XI в очередной раз угрожал Парламенту карами за отказ утвердить его указ, первый президент Вакери во главе делегации парламентских советников, облачившихся по такому случаю в алые мантии, явился к королю. Когда Людовик XI поинтересовался причиной столь помпезного демарша, Вакери ответил так: «Мы явились, дабы передать свои полномочия в ваши руки, и готовы вынести всё, что вы нам присудите, но не хотим запятнать нашу совесть, верифицируя отправленный вами эдикт». Якобы эта речь так впечатлила короля, что тот отозвал свой указ. Думается, что Вакери даже превзошел парламентские рамки сопротивления неугодным указам, явно желая доказать коллегам, что оказался достоин этой должности, что он «свой» в этой среде49. Не менее знаменательно, что этот казус отложился в корпоративной исторической памяти, которая была мощным фактором групповой консолидации и преемственности парламентских норм службы: он упомянут в труде Бернара де Ла Рош Флавена, представляющем собой гигантский свод корпоративных политических представлений парламентариев XIV–XVI вв.50

Не менее показателен и диаметрально противоположный казус. Речь пойдет о генеральном прокуроре короля в Парламенте Жане де Сен-Ромене. Он занял эту должность в 1461 г., но в 1475 г. король Людовик XI ввел новую эстраординарную должность генерального прокурора для Мишеля де Понса, а в 1479 г. и вовсе передал тому уже ординарную должность, отстранив тем самым Сен-Ромена. Парламент возмутился и отказался утвердить

49Bibliothèque Nationale de France: Collection Clairambault. 43 (823). Mémoire historique et diplomatique, avec pièces, annexes, concernant l’origine et les fonctions du grand Chancelier de France (далее – BNF. Clairambault), f. 31.

50«Во времена Короля Людовика одиннадцатого, государя, как известно, более ревнивого к своей власти, чем кто бы то ни был из его предшественников, Президент Вакери совместно со многими советниками высказал ему большие ремонстрации о неком эдикте, каковой тот желал провести. В ответ Король ответил, что считает их своими верными служителями, поблагодарил и прибавил, что будет им хорошим Королем и никогда не будет их принуждать поступать против их совести» (La Roche-Flavin B. de. Treize livres des Parlements de France. Bordeaux, 1617. P. 8).

«Парламент при своем возникновении был Государственным собранием»… 29

это назначение, так что королю пришлось писать письма-прика- зы, настаивая на своем решении. Парламент в итоге смирился, но по смерти короля тут же вернул Сен-Ромена на его должность51. Столь твердая защита Парламентом интересов Сен-Ромена явно свидетельствовала о его достоинствах, с корпоративной точки зрения. Об этом же говорит и обнаруженный мной эпизод из его образцовой служебной биографии. Однажды во время парламентских каникул королевский указ был передан на утверждение в Шатле (местный орган королевской власти); туда же позвали и Сен-Ромена как генерального прокурора короля. Но он воспротивился утверждению королевского распоряжения, за что подвергся нападкам со стороны Жана Балю, епископа Эврё, который являлся инициатором этого указа. В ответ на угрозу лишиться должности Сен-Ромен якобы ответил так: «Король назначил меня на эту должность, и я буду ее исполнять, пока это угодно Его Величеству, но предпочту лучше потерять должность и даже жизнь, чем совершить что-либо в ущерб своей душе, Королю и… обществу (publicque)»52. Об образцовых достоинствах Жана де Сен-Ромена гласила и его эпитафия, закрепляя в корпоративной исторической памяти образ «правильного парламентария»: «всегда доблестно споспешествовал защите королевских прав и благу государства»53.

Таким образом, в парламентский этос входила особая забота об «общем благе» при регистрации законов. Однако со временем позицию парламентариев стала определять выработанная внутри корпорации интерпретация «общего блага», которое они и защищали54. Было ли это злоупотреблением полученными от короля

51Lettres de Louis XI, Roi de France. T. 9. P. 53–54.

52BNF. Clairambault, f. 31–31v. По свидетельству автора этого трактата XVI в., якобы именно из-за этого Сен-Ромен и был смещен с должности, однако король был весьма доволен таким его поведением и лишь делая вид, будто защищает сторону папы Римского, так поступил, найдя потом возможность отблагодарить преданного чиновника.

53«s’est toujours employé vertueusement à la conservation des droitz royaulx et au bien de la chose publique» (Epitaphier du vieux Paris. Recueil général des inscriptions funéraires des eglises, couvents, collèges, hospices, cimetiers et charniers depuis le Moyen Âge jusqu’à la fin du XVIIe siècle / Éd. E. Raunier, M. Prinet, A. Lesort, H. Verler: 12 vols. Paris, 1890–1918, 1974–1999. T. VII. P. 116–117, N 3248).

54В этой связи стоит отметить, что исследователи зачастую попадают в ловушку, интерпретируя институциональные особенности Парламента на основе трактатов парламентариев, отражающих мнение этой касты, но никак не реальное положение дел. Излюбленным произведением стал трактат Бернара де Ла

прерогативами? Или такова была логика развития бюрократического поля власти, где естественным образом формировался новый «центр силы»? В любом случае, с особой позицией парламентской корпорации короне приходилось считаться. Разумеется, полученные Парламентом прерогативы – верифицировать новые указы, сверяя их на предмет «опасных новшеств» и несоответствия предыдущему законодательству – давали в руки парламентариев инструменты манипуляции. Будучи «хранителями памяти государства», ревностно оберегая парламентские архивы как свой корпоративный капитал от посторонних лиц, каковым мог оказаться и сам король, Парламент использовал это обстоятельство в своих интересах. Вот пример: в 1482 г. король Людовик XI попросил у Парламента копию ордонанса Карла V Мудрого о работе верховного суда, распорядившись попутно строго его соблюдать. В ответ Парламент заявил, что не смог обнаружить такого ордонанса и, следовательно, не может его соблюдать55.

Именно оформление парламентской корпорации и, шире, социальной группы служителей закона способствовало, на мой взгляд, росту политических притязаний Парламента и его авторитетности в обществе56. Для подтверждения этого тезиса стоит задаться вопросом, почему ни на что подобное не претендовала Счетная палата (Палата счетов)? Ведь она тоже была суверенной курией, хоть и малочисленной и с более узкой, но не менее значимой компетенцией. И столь же рьяно и непримиримо, как и Парламент, отстаивала главный «общий интерес» королевства – неприкосновенность и неотчуждаемость домена. Она делала это даже лучше Парламента, поскольку это была ее главная функция. Палата счетов не регистрировала королевские указы, ущемляющие доходы короны и королевский домен; со временем в ее помещении появился даже специальный сундук, куда складыва-

Рош-Флавена «Тринадцать книг о Парламентах Франции», который, кстати, Парижским Парламентом был запрещен, возможно, за излишнюю смелость. Последний пример из этого ряда – исследование Жака Кринена, построенное на трактатах парламентариев: Krynen J. L’État de justice. France XIIIe–XXe siècle. T. I : L’idéologie de la magistrature ancienne.

55Письмо Людовика XI от 11 апреля 1482 г. и ответ в регистре Парламента от 29 апреля того же года (Lettres de Louis XI, Roi de France. Т. 9. Р. 202–203). И действительно, такого ордонанса в архивах Парламента нет, возможно, он не был им зарегистрирован.

56В этом контексте справедливо замечание Б. Гене, что сила английского Парламента частично заключалась в оформлении устойчивой группы депутатов, участвовавших регулярно в сессиях (Guenée B. Op. cit. P. 259).

«Парламент при своем возникновении был Государственным собранием»… 31

лись указы, которые она не собиралась регистрировать57. И хотя в Палате счетов оформился некий корпоративный дух и известное осознание значимости исполняемых функций, но устойчивой социальной группы со своей этикой поведения там не сложилось, и никогда этот важнейший орган не притязал на политические функции, аналогичные Штатам58.

Сложная драматургия взаимоотношений короля и Парламента определялась также эволюцией парламентариев как социальной группы. Получение Парламентом широких властных полномочий было отчасти следствием союза короны с неблагородным сословием горожан, выходцы из которого преобладали в среде служителей закона на первых порах. Возвышение парламентариев и легистов укрепляло этот союз, расширяя социальную опору монархии59. Повышение статуса государственной службы сопровождалось и подкреплялось растущими привилегиями чиновников: возведением во дворянство за службу, налоговыми и иными льготами. Так постепенно служители закона и, в первую очередь, члены Парламента превращаются в «параллельное дворянство» (по выражению Р. Казеля) и в «государственную знать» (по выражению П. Бурдьё)60. Дворянство же по своему статусу единственное могло противостоять авторитарному принципу власти, оно было самым естественным «защитником свободы»

57Впервые этот сундук упоминается при отказе Палаты счетов зарегистрировать указ Карла V от 1372 г. о даровании финансовых привилегий церкви Парижа: «Ista carta non fuit expedita in Camera Compotorum, nec est registrata... sed reposita fuit in quodam scrinio retro hostium magne camere, cum aliis cartis refutatis et non expeditis» (ORF. T. V. P. 598 (a)).

58Констатируя возросший интерес исследователей во Франции к Палатам счетов и подводя их итоги, О. Маттеони весьма осторожен в вопросе об оформлении внутри ведомства устойчивого сообщества со своей особой корпоративной этикой (Mattéoni O. L’Étude des Chambres des comptes en France à la fin du Moyen Âge: bilan, débats et enjeux // Controler les finances sous l’Ancien Régime: regards d’aujourd’hui sur les Chambres des comptes / Sous la dir. D. Le Page. Paris, 2011. P. 63–79).

59На эту тенденцию справедливо указывает Н.А. Хачатурян: «Рост государственного аппарата и оформление прослойки чиновной бюрократии… лишь укрепило союз горожан с монархией» (Хачатурян Н.А. Сословная монархия во Франции… С. 172). Данные о социальной принадлежности юристов и служителей закона к неблагородному сословию см.: Цатурова С.К. Формирование института государственной службы… С. 492.

60О сплаве черт разных сословий при оформлении чиновного дворянства см.: Цатурова С.К. «Сеньоры закона»: К проблеме формирования «параллельного дворянства» во Франции XIV–XV вв. // Средние века. М., 2003. Вып. 63. С. 50–88.

от посягательств короны и могло способствовать созданию ограниченной монархии на английский манер, что определило вектор политических амбиций и парламентариев61. Разумеется, у них была своя особая этика, как и отдельное место в социуме, но все же эволюция их в сторону благородного сословия являлась закономерным следствием социальной природы средневековых элит, сближая позиции. Это «естественное» сближение с дворянством усиливало политические притязания парламентариев, осознающих свою способность контролировать королевскую волю и ограничивать произвол. Процессу сближения позиций парламентариев и знати способствовало и право пэров Франции

ипринцев крови участвовать в работе Парламента – по статусу и праву рождения; наконец, указом от 13 октября 1463 г. судебные дела пэров были переданы в ведение Парламента, который стал именоваться с тех пор «судом пэров»62. Это решение не только повысило статус Парламента как судебной палаты, но и способствовало установлению тесной взаимосвязи парламентариев со знатью в их общем стремлении «защитить свободу от тирании», которая проявится и в Лиге общего блага, и во время Фронды,

ивплоть до Революции 1789 г.63

Но в политической позиции парламентариев заключалось существенное расхождение с целями дворян, которое препятствовало созданию их прочного союза на манер Палаты общин английского Парламента и, скорее, сближало с интенциями Штатов. По сути, позиции Парламента и дворян были даже про-

61Ф. Контамин с некоторым изумлением отмечал этот факт как специфику французской монархии, которая опиралась на прочный союз с городским сословием, а единственной «группой давления» и социальной силой, способной ограничить аппетиты короны, оказалось дворянство. Правда, оно так и не использовало свой шанс (Contamine Ph. De la puissance aux privilèges: doléances de la noblesse française envers la monarchie aux XIVe et XVe siècle // La Noblesse au Moyen Âge, XIe–XVe siècles: Essais à la mémoire de Robert Boutruche / Réunis par Ph. Contamine. Paris, 1976. P. 235–257).

62«cour des peres» (ORF. T. XVI. P. 87–88).

63Широкое движение за реформы в управлении, названное Лигой общего блага, возглавлялось знатью при активной поддержке чиновников (Krynen J. La Rébellion du Bien public (1465) // Ordnung und Aufruhr im Mittelalter: Historische und juristiche Studien zur Rebellion / Dir. M.T. Fögen. Frankfurt-am-Main, 1995. S. 81–97); о сближении позиций дворян и магистратов в «защите свободы» в XVI в. см.: Richet D. De la Réforme à la Révolution. P. 400–407; Д. Рише считал широту внедрения чиновничества во дворянство одной из главных особенностей французской монархии (Ibid. P. 143); о союзе Парламента и пэров Франции в преддверии Революции 1789 г. см.: Пименова Л.А. Указ. соч. С. 203–210.

«Парламент при своем возникновении был Государственным собранием»… 33

тивоположны: дворянство отстаивало старый принцип дисперсии и множественности субъектов власти, что и означало для него «свободу», тогда как парламентарии всегда выступали за абсолютную власть монарха, за неделимость его суверенитета

ив этом видели защиту общего блага всего королевства. Контроль Парламента в сфере законодательства преследовал цели усиления королевской власти, от лица которой он действовал и которую олицетворял. В известной мере, такая линия поведения диктовалась самим монархическим принципом, не предполагавшим разделения властей: король один персонифицировал государство. Во Франции, в особенности, государство всегда мыслилось как власть короля, неделимая и абсолютная. От имени власти и во имя власти действовали чиновники-парламентарии, защищая государственные интересы, с которыми тесно связали свою судьбу.

Однако стоит признать, что, по сути, тем же целям служили и собрания Штатов, созываемые короной для подкрепления

иусиления собственной позиции. Сословно-представительные собрания во Франции были не столько органами защиты «политических свобод всего народа», сколько стратегией укрепления государственности и королевской власти64. Символично, что первым подлинным собранием Штатов считается ассамблея 1302 г., созванная королем Филиппом IV Красивым на пике противостояния с папой Римским Бонифацием VIII с целью получить поддержку всего общества своим смелым и амбициозным планам. И король ее получил. Штаты защитили права и суверенитет короны Франции от папских притязаний. В дальнейшем корона не раз прибегала к помощи Штатов, когда попадала в трудную ситуацию или нуждалась в максимально авторитетной поддержке.

Вспомним лишь самые крупные собрания, сыгравшие важную роль в укреплении французской монархии. Так, король Карл V Мудрый собрал Генеральные Штаты в мае 1369 г. с целью полу-

64Об этом не раз подробно писала Н.А. Хачатурян, напоминая, что Генеральные Штаты осуществляли централизаторские устремления (Хачатурян Н.А. Возникновение Генеральных Штатов… С. 7; Она же. Сословная монархия во Франции… С. 179, 233–236; Она же. Власть и общество… С. 204). О том, что даже Генеральные Штаты в Туре 1484 г. не были «конкурентами» королю, но укрепили его власть см.: Krynen J. Reflexion sur les idées politiques aux états généraux de Tours de 1484 // Revue historique de droit français et etrangers. 1984. N 62. P. 183–204.

чить поддержку в обществе для разрыва договора в Бретиньи и возобновления войны с Англией по отвоеванию оккупированных территорий. Людовик XI всего один раз за свое правление собрал Генеральные Штаты в 1468 г. для пересмотра статуса Нормандии, отданной в апанаж брату короля Карлу Беррийскому – во главе списка тяжелых уступок, вырванных у короля Лигой общего блага. Намереваясь «на законных основаниях» не исполнять условия унизительного для короны договора в Конфлане, Людовик XI точно знал, где найти помощь. Заметим, что среди ораторов на том собрании блистал первый президент Парламента Жан Дове, напомнивший о неотчуждаемости домена и обязательности получить согласие всего королевства для подобных уступок. Наконец, Генеральные Штаты 1484 г. также были тонкой игрой Божё против осмелевшей знати, которую следовало уравновесить обновленным составом Королевского совета, введя туда депутатов (по 12 от каждого Штата)65.

В этом контексте не слишком продуктивно искать в собраниях Штатов лишь форму защиты узкосословных или местнических интересов, например, при раскладке налогов, что как раз ослабляло политическую роль сословных собраний, мешая стать полноценным политическим представительством. Сила Штатов заключалась в поиске компромиссов с властью в ситуации кризиса и во имя общего блага страны, высшая цель – свести воедино волю разных социальных групп ради общего интереса. Эту функцию Штаты исполняли, вотируя налоги – на войну и оборону страны, поддерживая «добрую монету», но, прежде всего, защищая неприкосновенность королевского домена и суверенитет короны, как это делал и Парламент.

По сути, Парламент и Штаты исполняли одинаковую роль в этих «королевских играх», расширяя поле для маневра короля, для отмены невыгодного договора или указа, вырванных под давлением или силой обстоятельств. Выбор всегда оставался за королем – прибегнуть ли к гарантированной помощи Парламента или, если вопрос был более крупным, собрать депутатов Штатов королевства и заручиться поддержкой политического общества.

При этом нельзя не заметить, что была выстроена сложная система влияния общества и его отдельных групп на королевскую

65О Штатах 1369 г. см.: Picot G. Histoire des États Généraux… Р. 203–207; о Штатах 1468 г. и 1484 г. см.: Ibid. P. 342–354; Хачатурян Н.А. Сословная монархия во Франции… С. 191–232; Bulst N. Louis XI et les États Généraux de 1468 // La France de la fin du XVe siècle: Renouveau et apogée. Paris, 1985. P. 91–104.