Шапталов Б.Н. - Деградация и деграданты. История социальной деградации и механизмы её преодоления - 2014

нем все большая доля товарообмена стала осуществляться, минуя обыч­ ные каналы оптовой и розничной торговли, пока магазины не опустели почти полностью. Зато когда в январе 1992 года цены были отпущены, товары сразу вернулись в места своей законной реализации — в магазины.

Механизм советской теневой торговли был прост и основан на пере­ паде цен. Цены в государственной торговли были существенно занижены по сравнению с имеющимся платежным спросом. Изменение цен допус­ калось в централизованном порядке. Выходило постановление Совета министров СССР, по которому объявлялся новый прейскурант на ту или иную группу товаров. Такой порядок объяснялся необходимостью под­ держания равновесия между запланированным объемом выделяемых на­ родному хозяйству ресурсов и объемом плановых денежных средств на их оборот. Но так как динамика экономики значительно опережала решения по изменению цен, то возникал разрыв между реальным спросом и налич­ ным предложением. Так укоренилась основная проблема советского об­ раза жизни: как достать дефицит? Естественно, что работники торговли и распределительных органов (Госснаба, отделов сбыта предприятий) имели существенное преимущество в получении, а значит, и реализации дефици­ та. Но перепродажа в крупных размерах каралась по статьям спекуляция и незаконное предпринимательство как уголовное преступление, поэтому приходилось вступать в особые отношения с представителями МВД и партийных органов. Так возникла системная коррупция, приобретшая при Брежневе всесоюзные масштабы. Можно вспомнить кинофильм «Бере­ гись автомобиля» и подсудимого Деточкина с его криком души: «Ведь воруют, граждане судьи, много воруют». Но показанное в фильме «воров­ ство» было связано именно с реализацией дефицита.

Насколько далеко зашло дело, показала чистка, предпринятая новым руководителем государства Ю. В. Андроповым. Связи арестованных ди­ ректоров торгов и крупных магазинов вели к партийным чиновникам и даже руководству МВД. На номенклатуру вновь дохнуло репрессиями. Лишь быстрая смерть Андропова (он пробыл на посту Генерального сек­ ретаря всего 16 месяцев) частично сняла эту угрозу. Но стала ясна альтер­ натива: или продолжать жить под страхом наказания или заканчивать с социализмом. Правящий класс СССР выбрал последнее, сделав ставку на «рыночную экономику».

Приход рынка означал, что теперь можно торговать дефицитом без­ боязненно и спокойно вкладывать деньги в оборот, а также хранить их в нормальных банках. (Арестованный в 1983 г. первый секретарь Бухарско­ го обкома Каримов хранил деньги и золото на сумму в несколько сот ты­ сяч рублей в трехлитровых банках на заднем дворе дома.) Но сам дефи­ цит, а значит легкий источник дохода, в годы «перестройки» был сохранен «изящным» способом — цена на отпускаемые предприятиями товары ос­

тались твердыми, а их реализацию сделали рыночной. Собственно, вся «перестроечная» экономика была основана на этом узаконенном уголов­ ном преступлении — легальном воровстве государственных ресурсов. Такая практика привела к дезорганизации экономической жизни страны. К 1990 г. доход с каждой сделки достигал 300 %, а в 1991 г. в связи с ин­ фляцией нормой стала прибыль в 500-800 %. Если тонна стального прока­ та на заводе стоила порядка 300 рублей, то на сотнях открывшихся бирже­ вых площадках ее продавали за несколько тысяч. Один вагон металла (64 тоны) приносил не менее 100 тыс. руб. прибыли (при средней заплате рабочего-металлурга в 300-500 руб. в месяц). А если имелась возмож­ ность продавать по десятку вагонов ежемесячно? Точно также обстояло дело с автомобилями. Б. Березовский «заработал» свои первые капиталы, покупая «Жигули» по госцене и продавая по рыночной, имея в среднем двухкратный навар с каждой проданной машины. Люди становились мил­ лионерами за несколько месяцев, а те, кто выходили на внешний рынок, то — миллионерами долларовыми.

Почему-то экономисты и до сих пор вспоминают про пустые полки магазинов времен перестройки, не объясняя, что на самом деле никакого дефицита не было. Он был создан искусственно. Если автомашину стои­ мостью в 20 тыс. долларов продавать по 10 тысяч, эта модель моменталь­ но станет дефицитом. Такие автомашины исчезнут из продажи, а у сало­ нов возникнут длинные очереди. Люди будут с ночи бегать на перекличку и писать номера на ладонях, но товар будет уходить с «заднего крыльца». Лишь цена спроса может ликвидировать дефицит. Товары ныне находятся в свободной продаже не потому, что многократно увеличилось их произ­ водство (как раз наоборот, производство с советских времен сократилось), а потому что их продают по цене платежного спроса. Тогда зачем до сих пор рассказываются байки времен «перестройки» про то, что в 1991 году «муки оставалось на четыре дня и надвигался голод»? Может, дело в не­ компетентности наших экономистов, до сих пор не понимающих законов рынка? Нет, суть в другом (хотя уровень многих «ведущих» экономистов и впрямь был невысок, ибо карьеру сделали на административном попри­ ще). Они прекрасно знали о существовании закона спроса и предложения и сейчас, и тогда. Дело в «политике». Политика разрушения была столь выгодным делом, что тайна перестройки хранится и поныне намного лучше военных секретов, а в качестве завесы конструируются мифы, как это сделано в «культовой» книге российского либерализма «Гибель импе­ рии» Е. Гайдара.

Перед заинтересованными кругами стояла задача как можно дольше тянуть с реформой цен. Декларируемая причина — забота о малоимущих, которые могу пострадать от неизбежного увеличения цен. От такой логики странным образом сникали академики экономических наук, как только

они попадали во власть. В их перечне проведения немедленных пре­ образований реформа ценообразования сразу отодвигалась на второй и третий план. Бывший член Политбюро, экономист по образованию, B. А. Медведев писал в мемуарах: «В правительственных проектах явст­ венно прослеживалась тенденция к затягиванию сроков осуществления ценовой реформы...» {МедведевВ. В команде Горбачева. Взгляд изнут­ ри. — М.: Былина, 1993. С. 50). Медведев встретился с элитой экономиче­ ской науки тех лет, и по его утверждению «я убедился: большинство из них пришло к выводу, что реформу ценообразования в ближайшее время проводить нельзя. Последний разговор состоялся 6 ноября (1987) с уча­ стием Абалкина, Петракова, Шаталина, Куликова и Ожерельева. По сути, я оказался в изоляции... Я без обиняков назвал такое мнение коллег отступ­ ничеством» (там же. С. 55).

Почему прежние руководители государства не отпускали цены, по­ нятно — запрещала идеология строительства коммунизма. Но почему это не сделало руководство, выбравшее рыночный путь, ведь они дефицитом из-под полы не торговали? Тем более этим не занимались академики от политэкономии. Однако чтобы довести «перестройку» до логического конца бюрократии надо было избавиться от социализма. Единственный способ — дискредитировать его, что и было сделано. Помимо мощного идеологического наступления в прессе по методике «чехословацкой весны 1968 года», проводились необходимые экономические мероприятия.

Задним числом многие потом заявляли, что они были за реформу цен, вот только к их мнению (в том числе Медведева) не прислушивались. Зато страницы газет были заполнены статьями тех, кто доказывал, что надо подождать, ибо народ пострадает от роста цен. Позиция Горбачева была также определенной. Его помощник А. С. Черняев записал в дневник вес­ ной 1989 года слова шефа: «Думаю, что, если бы мы на это пошли люди очень быстро отказали бы в доверии политике, которая начинается с того, что залезает к ним в карман..: Все равно с реформой ценообразования мы опоздали на двадцать лет. Так что два-три года погоды не сделают» (Чер­ няев А. С. Шесть лет с Горбачевым. — М.: Прогресс-Культура, 1993. C. 294). Вопрос: что будет через два-три года Горбачевым не задавался...

Всесокрушающая забота о народе захватила и председателя Совета министров СССР Н. И. Рыжкова. В начале своего премьерства, в 1986 г., он выступал за изменение системы цен. «4 декабря 1986 г., — вспоминал А. С. Черняев, — ... Совмин представил свои выкладки, обосновывая по­ вышение цен. Горбачев согласился: другого выхода нет... Но яростно про­ тив, с открыто популистских позиций, "в защиту бедных", выступил Лига­ чев, которого поддержали Воротников и Шеварднадзе» (ЧерняевА. С. Шесть лет с Горбачевым. — М.: Прогресс-Культура, 1993. С. 122). А спустя пару лет, Рыжков и Горбачев уже совершенно иначе смотрели на

проблему цен, также считая, что с этим делом торопиться не следует. Эту же позицию — годить с ценами — поддерживали многие депутаты перво­ го перестроечного съезда Советов и Верховного Совета СССР (1989 г.). На них как на тормоз, в частности, затем в своих воспоминаниях ссылался и сам Рыжков. В общем, создалась удобная ситуация — никто ни в чем не был виноват, ибо все блокировали друг друга, в то время как шло интен­ сивное непроизводительное обогащение антигосударственного образца определенных групп населения.

Демагогическая забота о народе выглядела убойно-оправданной. Если не считать того, что не было никакой необходимости начинать с повыше­ ния цен на хлеб и другие на товары первой необходимости, как это пода­ валось в прессе, а с автомашин, стройматериалов для индивидуальных потребителей, ковров, посуды из хрусталя, икры и десятков других подоб­ ных товаров «второй» необходимости повышенного спроса, чтобы люди увидели их в свободной продаже и могли убедиться, что это лучше, чем доставать товары по блату и стоять в очередях.

Неудачей закончилось в СССР и строительство общества социальной справедливости. Уже спустя два десятилетия после революции, в сталин­ ские времена, деятели искусства могли получать доход в десятки раз пре­ вышающие заработки рабочих. В их семьях официально появилась при­ слуга. Затем в стране возникли легальные миллионеры — писатели и ком­ позиторы, получавшие гигантские авторские отчисления. Причем, в отли­ чие от западных стран, прогрессивного налогообложения не существова­ ло, все заработки ограничивались подоходным налогом в 13 процентов. Но, разрешив такие доходы, государство не позаботилось о способах их расходования. Квартиры не продавались, приобретение домов в сельской местности регламентировалось пропиской. Даже автомобили продавались «одна штука на семью». Капитану сборной СССР по хоккею, многократ­ ному чемпиону и победителю всех престижных турниров Борису Михай­ лову отказали в покупке второй машины (жене) на том основании, что это выделит их семью из общей массы советских граждан. Отказали в приоб­ ретении дачи члену французской компартии и миллионерше Марине Вла­ ди, супруги В. Высоцкого, также получавшего немалые деньги. Но товар­ но-денежные отношения развивались. Деньги напирали. Уравнительная регламентация превращалась в анахронизм. Объективно требовались ли­ берализация цен и денежный доступ к материальным благам. Это можно было сделать по югославскому или венгерскому образцам, где отказались от догматического следования «трудовой теории стоимости» и признали, пусть и частично, наличие рыночного характера ценообразования. Однако власти уперлись в сохранение отжившей системы по идеологическим со­ ображениям. Причем в дурацкой форме — десятки и сотни тысяч рублей получать было можно, а тратить их было не на что (Певец и композитор

Ю. Антонов вспоминал, что вынужден был в ресторанах спускать боль­ шие суммы, ибо тратить ему — легальному миллионеру — все равно было не на что).

Когда глупость возводится в принцип — это верный признак кризиса управленческой системы. Суть кризиса заключалась в том, что разви­ вающаяся социальная система стремилась к логической упорядоченности своих элементов, а идеалы уравнительного социума должны были или восторжествовать (что означало замораживание товарно-денежных от­ ношений и сохранение тотального дефицита, а значит, жесткой диктату­ ры бюрократии, как в КНДР), или отказываться от «классического» со­ циализма.

Партноменклатура еще звала народ к строительству коммунизма, но сама уже не верила в эту перспективу. При Брежневе двоемыслие стало нормой. После гибели социализма косяком пошли воспоминания, где вы­ яснилось, что дети элиты в большинстве своем были настроены антисо­ ветски. Хотя пропаганда призывала верить в коммунизм, но некоторые из них предпочитали бежать на Запад, как, например, дочь Сталина Светлана и сын члена Политбюро ЦК КПСС Кириленко. Сын генерального секре­ таря КПСС Сергей Хрущев, принял американское гражданство, правда, уже в 1990-е годы, но все равно шаг показательный. И хотя партийная бю­ рократия теоретически стояла за отмирание товарно-денежных отноше­ ний, но со все большей силой тянулась к материальным благам и солид­ ным доходам. В такой атмосфере шло вызревание вопроса о путях демон­ тажа социализма. Показательно, что многие бывшие первые секретари ЦК партии (в Литве, Закавказье, Средней Азии), а также секретарь по идеоло­ гии ЦК Украины, после распада СССР стали президентами капиталисти­ ческих государств. Простота метаморфозы свидетельствовала о том, что процессы перерождения шли давно и привели к закономерному концу. Но дело не столько в том, что люди поменяли свои убеждения, а как это было сделано.

Смену идеологических убеждений понять можно (все-таки критерием истины является практика, а не тексты классиков марксизма), но не то, как они поступили с экономикой и государством. В КНР тоже произошел идео­ логический поворот, и Дэн Сяопин получил карт-бланш на проведение ры­ ночных реформ. Но это не стало причиной крушения государства и эконо­ мики. КНР обрела нормальную капиталистическую систему, и страна каче­ ственно усилились. Это означает, что, в отличие от СССР, в Китае, несмот­ ря на все катаклизмы маоизма, не было процессов деградации элиты.

Создание условий для появления деградантов начинается с накопле­ ния в государстве некачества.

Некачество — это все то, что не способствует развитию общества, его социального здоровья. В СССР накопление некачества наиболее явно свя­

зано с периодом правления JI. И. Брежнева. Все негативное, что досталось от прежних правителей, получило нарастающе разрушительный характер. Это пороки хозяйственной системы, всевластие комбюрократии, подмяв­ шей конституционные органы власти (Советы, суд, профсоюзы). Это на­ зойливая пропаганда, все более ориентированная на «дураков». Это разо­ рительная гонка вооружения и неэкономическая интернациональная по­ мощь десяткам государств. В итоге, бремя лидерства для Советского Сою­ за стало неподъемной ношей. Сырьевой характер экспорта и растущая зависимость от импорта сельхозпродукции завершали безрадостную кар­ тину. Объективно выхода было два: либо изменить политическую и эко­ номическую систему с прагматических позиций (в то время это означало переход к политике конвергенции — сочетание сильных сторон социализ­ ма и рыночных регуляторов), либо признание ошибочности коммунисти­ ческого эксперимента и капитуляция перед Западом. Последний вариант считался нереалистичным даже в среде диссидентов. Однако руководство КПСС выбрало именно второй вариант, пойдя почти один в один по сто­ пам Чехословакии образца 1968 года. Но если чехов на Западе ждали с распростертыми объятиями, то Россия, как оказалось, западными держа­ вами рассматривается как опасный конкурент даже в нынешнем усечен­ ном варианте.

Можно предположить, что за решением сдаться стоял трезвый, взве­ шенный расчет: социализм в тупике, коммунизм — иллюзия, надо воз­ вращаться в русло доказавшей свою жизнеспособность цивилизации. К такому решению в свое время пришли правящие классы Японии, Герма­ нии, Италии, Испании, пытавшиеся было строить «самобытные» полити­ ческие режимы, а также комбюрократия КНР. За таким возвращением по­ следовал расцвет этих стран, что доказывало правомерность данного ис­ торического поворота. И только в СССР новый курс привел к полному краху и государства, и экономики с потерей большей части достигнутых передовых позиций в науке и культуре. Лишь ценой огромных усилий удалось остановить цепную реакцию распада и отстоять целостность Рос­ сии (надолго ли?). Очевидно: что-то было сделано не так и не то. Пред­ ставляется, что колоссальная разница между странами, обратившимися к опыту западной цивилизации, и СССР объясняется в первую очередь тем, что в отличие от Советского Союза, правящий класс Японии, Южной Ко­ реи, Тайваня, Китая, европейских государств не был затронут ржавчиной деградации. Наоборот, несмотря на тяжелое положения своих стран пра­ вящие элиты имели солидный запас «пассионарных» сил, тогда как комбюрократия СССР вошла в стадию угасания своей энергии.

Октябрьская революция 1917 года была революцией маргиналов, чтобы те, кто был ничем, могли стать всем. Такой передел не мог не быть кровавым и социально разрушительным. Через несколько десятилетий все

устоялось, и в 60-е гады, казалось, тон в духовной жизни стали задавать те, кто вырос в новое время, не отягощенных злом социальной зависти и «идейных» междоусобиц. Движущей социальной энергией стала не клас­ совая ненависть, а сугубо позитивный заряд. Это особенно четко прояви­ лось во взлете культуры, особенно кино и театра. Однако позитив 60-х был недолговечным и уже в 70-е годы сменился деградационным трендом, завершившимся знаменитой «перестройкой».

3.4.3. Операция «Перестройка» (как убивали «империю»)

М. С. Горбачева хвалят: «Он дал свободу!» Да, но какую? Свободу ходить по минному полю и бросаться в воду, не зная броду? Дэн Сяопин в это же время двигался вперед с истинно государственной мудростью. Он шаг за шагом обезвреживал «мины» под зданием государственности. Об­ щество сначала шло, а побежало, когда это стало безопасно. Советское же, наоборот, побежало сразу и тут же споткнувшись, полетело головой вниз, переломав себе кости. В чем состоит качественная разница обоих подхо­ дов — немалая часть нашего интеллектуального сообщества понять не может до сих пор (характерен, например, ответ Б. Немцова, одного из по­ литиков ельцинской поры, на обвинение в плохо проведенных реформах: «Мы — не китайцы»!). Это также видно из спора о том, явился ли распад Советского Союза закономерным или рукотворным явлением?

Раз это событие произошло, то естественно его отнести к разряду за­ кономерных, ибо следствие имеет причину, а значит, объективную связь. В этом случае распад Китая после свержения Цинской династии (1911 г.) был закономерен. Но в 1949 году коммунисты во главе с Мао Цзэдуном объединили Китай. И это событие также надо отнести к закономерному процессу. В 1989 году волнения молодежи в Пекине едва не опрокинули режим, что было бы закономерно — аналогичные процессы шли во мно­ гих других социалистических государствах. Однако развала власти не произошло и государство, в отличие от рассыпавшихся СССР, Чехослова­ кии и Югославии, устояло. Более того, КНР совершила мощный рывок в рамках старой идеологии и политического режима. И раз нынешний Ки­ тай состоялся как сильная, перспективная, уверенно смотрящая в будущее держава, то логично это также отнести к объективному ходу вещей. Полу­ чается, нечто по Гегелю: все действительное разумно, все разумное — действительно.

Или в этой череде «объективности» кроется какой-то подвох? Прежде всего видно, что История (все равно, что понимать под ней —

социально-экономические процессы или волю Мирового Духа) не любит однозначности. Существуют разные варианты выбора судьбы страны, и все они вполне «объективны». Это видно хотя бы по таким наглядным

примерам, как Северная и Южная Корея, Восточная и Западная Германия (ГДР и ФРГ). «Объективность» же проявляет себя через субъективные действия людей, а применительно к государству — политику правящего класса. Поэтому, если императорский Китай потерпел в 1911 году круше­ ние, как итог политики предыдущих десятилетий, то соседняя и находив­ шаяся на одном уровне развития императорская Япония, наоборот интен­ сивно развивалась. Оказывается, оба варианта — крушения или рывка вперед — объективно реализуемы через субъективные действия, что под­ тверждается историей многих государств.

УМосковского княжества, зажатого между Ордой и другими русски­ ми княжествами-соперниками, не было никаких объективных условий для будущего превращения в могучую Империю.

Уруководителей восстания маленьких провинций на берегу Северно­ го моря против могучей Испании, как будто бы не было серьезных воз­ можностей через несколько десятилетий превратить этот очаг свободы в великую торгово-колониальную Голландию.

13 колоний на побережье Атлантики, объединившихся в рыхлую кон­ федерацию — США, имели те же исторические шансы, что и у появив­ шейся спустя три десятилетия Бразилии.

Не было, казалось, у разоренной после гражданской войны и эмигра­ ции немалой части образованных классов Советской России объективных условий превратиться через 25 лет в сверхдержаву.

Но одни государства почему-то вырастали в страны, обогащавшие мировую цивилизацию множеством научно-технических открытий и куль­ турных достижений, а другие остались средненькими государствами. Вы­ вод: «объективные условия» создаются трудом и энергией управляющих и стимулируемой ими нации. Или наоборот, управляющий класс растрачи­ вает «субъективные» у них возможности, создавая вместо них «объектив­ ные» трудности.

Все, в конечном счете, решает высокий профессионализм (или не­ профессионализм) правителей и воля (или безволие) правящего класса.

Взависимости от качества субъективного фактора получается объектив­ ный исторический вариант императорских Японии и Китая, социалисти­ ческих КНР и СССР и т. д..Так насколько «объективны» были последствия горбачевских реформ?

Анализировать «перестройку» с позиций экономической науки прак­ тически бессмысленно. Прийти к иным выводам, кроме эмоциональных («глупость», «непрофессионализм» и т. д.) — трудно. Намного лучше по­ лучается, если анализировать «перестройку» как политическую комбина­ цию, проведенную советской обуржуазившейся бюрократией. Тогда все, вроде бы, встает на свои места: в действиях верховной власти появляется логика целей и смыслов. Оттого широкое распространение получила трак­

товка событий как процесс «конвертации комбюрократией своей власти в собственность». Однако эта объясняющая теория плохо подтверждается фактами. Большую часть собственности получили люди, далекие от пар­ тийно-государственного аппарата. Алекперов, Усманов стали миллиарде­ рами, хотя и работали в прежней системе, но на сугубо административнохозяйственных должностях. Лишь Ходорковский был комсомольским функционером, но отношения к выработке и проведению политики, есте­ ственно, не имел. Поэтому не очень понятно, что конкретно получили партийные функционеры высшего ранга, потеряв власть. Член политбюро Гришин, например, умер в очереди в собесе. Не заимели больших состоя­ ний ни Горбачев, ни Рыжков, ни другие творцы перестройки. Поэтому личные мотивы перестройщиков относятся к разряду иррациональных, логически непознаваемых. Конечно, можно объяснить действия руково­ дства СССР желанием привести страну к демократии, что и делается. Но зачем государство было рушить? В оправдание случившегося в ходу вы­ ражения типа: «распад СССР был обусловлен объективными тенденция­ ми». Спорить с этим утверждением сложно по той причине, что в истории нет правила повторного хода, как в компьютерной игре. Невозможно вер­ нуться к начальному старту и попробовать иной вариант. Есть лишь одна «малость», которую отрицают сторонники неизбежного распада СССР, и на что обращают внимание сомневающиеся в неизбежности краха Совет­ ского Союза. Это Китай, который тоже имел черты идеологической «им­ перии». Там рыночные реформы прошли без обрушения государства и политической системы. Получились два кардинально различных варианта развития событий. Первый был определен некомпетентностью руково­ дства, второй, наоборот, государственной расчетливостью.

Что такое государственная компетентность для современного россий­ ского общества — вещь малопонятная. Это, в частности, проявилось в судьбе обанкротившихся политиков. Сразу после краха государства Н. И. Рыжков и Е. К. Лигачев были избраны в Государственную Думу Рос­ сии. То есть их опыт (крайне негативный) был признан избирателями по­ лезным для нового государства. Показательно, что и сами кандидаты не испытывали стыда за развал государства.

Самопогромные «реформы», проведенные при их участии, есть пока­ затель уровня государственного мышления правящего класса. Бывший госсекретарь США Г. Киссенджер отозвался о Горбачеве так: «Он был некомпетентен в вопросах коммунистического управления, но заслужива­ ет уважение за прекращение "холодной войны"». Это точная формула: некомпетентность деградантов в управлении должна была компенсиро­ ваться благостью их помыслов. Источником же государственной некомпе­ тентности являлась уверенность, что «свободы» и «рынок» сами по себе приведут к райским кущам. Под этой завесой с конца 1980-х годов в СССР

198 Часть 3. Социальная деградация на примерах мировой истории

были открыты все шлюзы для проникновения массы негативных факторов — экономических, культурных, идеологических, ухудшающих состояние страны. И получилось следующее.

Любые шальные деньги привлекают криминал. Началась невиданная со времен гражданской войны уголовная волна, в том числе появился практически неизвестный ранее рэкет. Одновременно происходила кри­ минализация бизнеса. Криминальные отношения становились «систем­ ным» элементом нарождающегося социума. Начался первый этап «перво­ начального накопления», перешедший затем в этап «первоначального раз­ грабления страны» — этап приватизации.

Логика приватизации была далека от экономической эффективности. Идеолог приватизации А. Чубайс позже открыто признал: главным было достижение «точки невозврата». Для этого заводы отдавались (фактически разбазаривались) по символическим ценам.

Из 500 крупнейших предприятий России около 80 % продано на аук­ ционах по цене менее 8 млн долларов каждое. Из них цена 324 заводов составила менее 4 млн долларов США. Уралмаш (34 тысячи рабочих) был продан за 3,72 млн долларов, Челябинский металлургический комбинат (35 тысяч рабочих) — за 3,73 млн долларов, Ковровский механический завод, обеспечивающий стрелковым оружием армию, МВД и спецслужбы (10,6 тысяч рабочих), продан за 2,7 млн долларов; Челябинский трактор­ ный завод (54,3 тыс. рабочих) — за 2,2 млн долларов и т. д.

«Результатом... приватизации, естественно, стало не повышение ува­ жения к правам собственности, а их дискредитация в глазах общества...

Подрыв обеспеченности прав собственности, доверия к ним... и стал ско­ рее всего главным фактором, препятствующим потоку инвестиций (отече­ ственных и зарубежных) в большинство производственных отраслей», — посчитал экономист В. А. Волконский. И если сравнить ситуацию с КНР, куда ринулся иностранный капитал, то Волконский прав. Узаконенное воровство все-таки остается воровством по факту.

Бросая предприятия «в толпу» по дешевке и на драку, либералы исхо­ дили из того, что плохие собственники не удержат предприятия и в ходе перераспределения придут нормальные управленцы. Возможность того, что плохие собственники могут сначала «убить» предприятия, выкачав оборотные средства и разграбив основные фонды — не принималось в расчет. В итоге, страна потеряла тысячи заводов и фабрик.

Большевики начали свою позитивную деятельность с электрифика­ ции страны (ГОЭЛРО), индустриализации, ликвидации неграмотности, развития науки, то есть, с курса на максимальное развитие страны и наро­ да. В либерализованной России стали делать ровно наоборот — с редук­ ции: со сброса «лишних» территорий, производств, конструкторских КБ и т. д. Их аргумент: наше будущее — экономика услуг. И вправду: индуст­