Иллюстрация:

Иллюстрация к роману Вэнь Кана «Повесть о героях и героинях»

Конец XIX в.

В ином ключе написана «Повесть о героях и героинях» (1850) Вэнь Кана, также относимая к авантюрно-героическому жанру, хотя китайская критика находит в ней влияние не только «Речных заводей», но и «Сна в красном тереме». Это одно из самых удачных произведений китайской прозы середины века. В центре романа — девушка-рыцарь Хэ Юй-фэн, которая берется за оружие и дает клятву отомстить за отца, в гибели которого повинен влиятельный сановник Цзи Сянь-тан. Под именем Тринадцатой

618

сестры она пускается в путь, чтобы найти и покарать злодея, а дорогой вступается за обиженных, подобно «рыцарям зеленых лесов». В образе Хэ Юй-фэн соединены черты, присущие преданной дочери, с достоинствами, свойственными благородной разбойнице: целомудрие и отцепочитание сочетаются с решительным и деятельным характером, с владением оружием и большой физической силой. Смелой и энергичной Хэ Юй-фэн противостоит робкий, изнеженный и непрактичный юноша Ань Цзи, погруженный в мир конфуцианской премудрости, но совершенно не умеющий постоять за себя, а тем более за других. Его отец Ань Сюэ-хай, как и отец Хэ Юй-фэн, становится жертвой интриг и произвола Цзи Сянь-тана. Ань Цзи, воспитанный в духе сыновней почтительности, решает спасти отца, но полагается при этом не на меч, а на деньги. Оказавшись на постоялом дворе и в буддийском монастыре, он из-за своей трусости и непрактичности попадает в беду: носильщик и монах готовы любым путем завладеть его деньгами.

Дело могло кончиться плохо, не подоспей вовремя Хэ Юй-фэн. Она спасает юношу, а вместе с ним приглянувшуюся ему деревенскую девушку. Тринадцатая сестра соединяет спасенных узами брака. А тут еще по счастливому стечению обстоятельств появляется Ань Сюэ-хай. С него сняты все обвинения, и теперь он возвращается из столицы домой. Из его рассказа молодые люди узнают, что отец Хэ Юй-фэн посмертно оправдан, а негодяй Цзи Сянь-тан разоблачен и казнен, так что мстить уже некому, и, следовательно, оставаться в разбойниках не имеет смысла. Хэ Юй-фэн, потерявшая к тому времени мать, намеревается постричься в монахини, но с этим не желает примириться Ань Сюэ-хай, и Хэ Юй-фэн становится второй женой Ань Цзи. Семейная идиллия венчает роман: Ань Цзи отличается на экзаменах, успешно служит, обе жены, живя в мире и согласии, рожают ему сыновей. «Повесть о героях и героинях» содержит элементы социальной критики — в романе осуждаются несправедливость и произвол, подлость и посягательство на чужую жизнь. Но в целом критика заслонена пропагандой конфуцианских добродетелей — преданности государю, сыновней и дочерней почтительности, чувства долга и т. п. Налицо также идеализация императорской власти. Вэнь Кан отталкивается в развертывании сюжета от острого социального конфликта, но в конечном счете разрешает его не силами благородной мстительницы, а властью Сына неба, от которого, как явствует из романа, никогда и ни при каких обстоятельствах не может укрыться несправедливость. С этой точки зрения «Повесть о героях и героинях» — произведение явно ортодоксальное.

К авантюрным романам близки по содержанию и составу персонажей романы судебного жанра. Это произведения о «честных чиновниках», у которых чувство долга и справедливости сочетается с проницательностью при решении запутанных судебных дел. Способ ведения следствия по таким делам содержал в себе элементы детектива, что способствовало популярности этих романов. Одно из самых известных произведений судебного жанра того времени — анонимный роман «Дела судьи Ши» (1838). Существует предположение, что основной текст романа сформировался не позднее 1798 г., но известным произведение стало в начале XIX в. «Дела судьи Ши» — большое по объему (97 глав) повествование о чиновнике Ши Ши-луне, жившем при императоре Кан-си (1662—1722) и прославившемся своей мудростью и принципиальностью наравне с легендарным Бао-гуном (XI в.). Ши Ши-лунь — преданный защитник трона, готовый бороться за справедливость, если она не противоречит интересам государя. Успехи Ши Ши-луня в делах также связываются с его верноподданническими взглядами. Это несомненно положительный герой, если оценивать его с конфуцианских позиций. Автора ничуть не смущает, что его герой, разбирая судебные дела, считает естественным и необходимым применять страшные средневековые пытки и наказания. Весьма круто, забывая о принципах гуманности, он может обходиться и с подчиненными. Словом, Ши Ши-лунь, его убеждения, судебная практика, отношение к людям — явление типичное для феодального Китая.

В судебном романе существенную роль также играли «рыцари зеленых лесов». Они выступали как враги законной власти или находились с нею в конфликте, но побуждаемые разного рода обстоятельствами, порывали с разбойничьей вольницей, являлись с повинной и привлекались властями на службу. В «Делах судьи Ши» такое быстрое перерождение из разбойника в послушного слугу трона происходит с Хуан Тянь-ба. Попав в плен, этот жестокий и коварный человек пасует перед силой убеждения Ши Ши-луня и переходит на сторону властей, предавая и свои принципы, и своих товарищей. В 66-й главе он выручает попавшего в плен к разбойникам Ши Ши-луня и при этом зверски расправляется со своими побратимами и их женами. Примечательно, что переметнувшись к Ши Ши-луню, Хуан Тянь-ба в знак верности ему берет себе новое имя — Ши Чжун, что значит Ши Преданный. Анонимный автор усиленно создает Хуан Тянь-ба ореол удальца и старается

619

убедить читателя в том, что он человек благородный и даже достойный восхищения, а предводитель восставших крестьян Доу Эр-дунь представлен отрицательным персонажем.

Существовало еще одно важное направление в повествовательной прозе — роман сатирический. К этому жанру относятся «Нефритовая жаба» (1827) Цуй Сян-чуаня и «Цветы в зеркале» (1828) Ли Жу-чжэня (1763?—1830?). «Цветы в зеркале» — самое выдающееся произведение китайской прозы первой половины века. Собственно вряд ли правильно квалифицировать «Цветы в зеркале» только как роман сатирический. Это очень большое и сложное произведение, в котором переплетаются элементы и фантастического, и бытового, и ученого романа, и романа-путешествия. Исследователи этого произведения часто не без основания сравнивают его с «Путешествием Гулливера» Свифта. Ли Жу-чжэнь затрагивает большой круг проблем, центральная среди которых — судьба женщины. Он выступает за предоставление женщинам прав, равных с мужчинами. Путь к женскому равноправию лежит, в его представлении, через проведение при дворе специальных женских экзаменов, подобных тем, которые должны были держать мужчины для поступления на государственную службу. Утверждение идеи женского равноправия, сатира на господствовавшие в Китае консервативные порядки, общественные нравы и отжившие обычаи, критика таких пороков, как лень, двуличие, обжорство, скупость, — все это созвучно взглядам просветителей. При этом отрицательным явлениям, подвергаемым в романе критике и осмеянию, противопоставлялись утопические идеалы писателя, излагаемые в ходе описания страны Благородных и царства Женщин.

События, о которых рассказано в романе, происходят во времена правления знаменитой императрицы У Цзэ-тянь (684—705). Ученый Тан Ао, став жертвой наветов, оставляет Поднебесную и в сопровождении купца Линь Чжи-яна и кормчего До Цзю-гуна отправляется путешествовать по морям. Он посещает государства Чернозубых, Двуликих, Вислоухих, Свинорылых и другие вымышленные страны, где с ним и его спутниками происходят самые невероятные приключения. В этой первой половине романа фантастика не менее существенна, чем сатира. Тан Ао остается на острове бессмертных, куда некоторое время спустя тем же путем добирается его дочь Тан Сяо-шань, которая находит нефритовую плиту с высеченными на ней ста женскими именами. Во второй половине книги на первый план выдвигается фигура Тан Сяо-шань. По наказу отца, она отправляется в столицу Поднебесной сдавать женские экзамены, посещает по пути те самые страны, где побывал ее отец, и к ней присоединяются остальные героини романа. Одаренные девушки добиваются успеха на экзаменах и занимают места, которые были предопределены им в перечне на нефритовой плите. После экзаменов пути героинь расходятся. Завершают роман главы, повествующие о том, как верные императору военачальники поднимают мятеж против У Цзе-тянь и как их ученые жены участвуют в захвате четырех символических колдовских лагерей и в восстановлении на троне законного монарха.

В художественном отношении «Цветы в зеркале» традиционны. Некоторые ведущие образы романа — как женские, так и мужские — отмечены индивидуальными особенностями внешности, характера, мышления, поведения, хотя и в этих персонажах, которые разработаны глубже и разностороннее других, Ли Жу-чжэнь стремился раскрыть прежде всего черты, присущие определенным социальным типам. Остальные образы созданы с помощью стандартного набора достоинств: юные героини красивы, талантливы, начитаны, наделены женскими добродетелями, почтительны к родителям. Такое описание — скорее дань средневековой традиции, чем свидетельство ограниченности творческих возможностей автора, который мастерски владел различными художественными приемами. Характеризуя, например, правительницу царства Женщин, он отказался от штампа и использовал выразительную и новую для китайской прозы метафору: «хрупкое, изящное ее тело было опасней острого ножа».

Но в романе действуют сто героинь, и дать индивидуальный портрет каждой из них — задача трудно выполнимая, поэтому автор охотно прибегал к групповым портретам. Например, о дочерях Дун Дуаня он пишет: «Нежная красота девушек напоминает чарующую красоту сверкающего снега, а их тонкий ум можно было уподобить блеску редчайших жемчужин». А в главе 66-й дается общий портрет всех ста красавиц. Вообще героини то и дело выступают группами — не только сдают экзамены, ведут ученые разговоры, пируют, но даже кончают жизнь самоубийством. Групповые описания, как правило, составлены из вычурных сочетаний общих слов и витиеватых определений к ним, в расчете на достижение эффекта красивости. В романе заметно влияние исторической прозы — перенасыщенность пространными перечислениями (поименный список ста героинь, перечисление названий пятидесяти пяти вин и т. п.). Эти особенности сближают стиль романа со стилем исторических сочинений, демонстрируя

620

приверженность автора законам средневекового художественного мышления.

Выше уже отмечалось, что в повествовательной прозе господствовал традиционализм. Чрезмерная приверженность традициям неизбежно порождала эпигонские тенденции. Подражательность очень сильно ощущалась, например, в произведениях исторического и фантастического жанров — в таких романах, как «Поездка императора Великой Мин, правившего под девизом Чжэн-дэ, в Цзяннань» (1821) Хэ Мэн-мэя, «История Яо Хуа» (1824) Дин Бин-жэня, «Полная история неудачника» (1843) Цзоу Би-сяня, в вариациях «Путешествия на запад». То же можно сказать и о сюжетной прозе малых форм. Новеллисты состязались друг с другом в подражании Пу Сун-лину, Цзи Юню, Юань Мэю (см. т. IV и V наст. изд.). Примеры такого рода нетрудно найти в «Старинных рассказах о виденном и слышанном» Сюй Цю-чжа (1846) и «Заметках с Террасы Следы на снегу» (1847) Юй Хун-цзяня.

Мировоззренческие позиции авторов повествовательной прозы были в целом консервативными в духе ортодоксального неоконфуцианства и легитимизма. Почти у всех романистов, писавших о крестьянских восстаниях, без труда просматривалась враждебность к ним, как к незаконным бунтам против власти, приносившим одни бедствия. Идеалы неоконфуцианства уживались с буддийскими и даосскими идеями (предопределенность человеческой судьбы, карма). Некоторые герои романов обретали, например, бессмертие, трактуемое в даосском духе, — как компенсацию за пережитые на земле страдания или как воздаяния за добрые дела и высоконравственное поведение.

Волшебные перевоплощения персонажей, их свободное общение с божествами и духами, вмешательство последних в судьбы людей — все это приходило в повествовательную прозу из даосских и буддийских верований, из фольклора и воспринималось как естественный компонент повествования. Увлечение необычайным, волшебным служило своего рода отдушиной в условиях засилия конфуцианского рационализма. Конечно, в некоторых романах содержались идеи родственные и даже тождественные просветительским (призыв к запрету опиума в «Драгоценном зерцале прелестей любовных», защита женского равноправия в «Цветах в зеркале»), но и это не означало еще существенного отхода от господствовавших в повествовательной прозе консервативных мировоззренческих позиций.

Драматургия этого периода не отмечена художественно яркими явлениями. Ведущую роль в ней играли традиционные жанры цзацзюй и чуаньци (см. т. III наст. изд.). Канонизированные формы, присущие этим жанрам, выдерживались строго, но случалось и смешение формальных признаков чуаньци и цзацзюй. Драматурги предпочитали искать сюжеты не в современной им действительности, а в предшествующей литературе — исторической или художественной. Трансформация традиционных сюжетов, хорошо знакомых и читателям и зрителям, не вносила, как правило, ничего существенно нового ни в характеристику главных персонажей, ни в изложение основной канвы событий. Конечно, происходила коррекция сюжета, вызываемая как условностями канонизированных драматургических форм, так и идейными соображениями, когда драматурги давали возможность почувствовать перекличку изображенного в их произведениях прошлого с настоящим. Авторы пьес избегали новаций; стереотипные определения, принятые для заранее заданных амплуа, оттесняли на второй план индивидуальные особенности героя. Создание типажей, как и в прозе, оказывалось важнее раскрытия индивидуальных характеров. Особое, неповторимое отступало перед повторяющимся, стереотипным. Для театра писали литераторы, преуспевающие в поэзии и прозе древнего стиля, что можно расценивать как симптом сближения двух потоков китайской литературы — ортодоксального и демократического.

В начале века не только прозаики, но и драматурги охотно обращались к «Сну в красном тереме» и сочиняли пьесы по мотивам этого романа, иногда без лишних затей излагая содержание в драматургических формах, как, например, Чэнь Чжун-линь в пьесе из 80 картин «Сон в красном тереме» (1837) — произведении рыхлом и затянутом. Но предлагались и творческие решения. У Хао, подписавшийся псевдонимом Цзинши шаньжэнь — Житель гор Цзинши, выбрал наиболее выигрышные для сценического воплощения эпизоды и уложил их в 16 картин. Аналогичным образом поступил Ши Юнь-юй, автор пьесы «Сон в красном тереме» (1819) в 10 картинах. Ши Юнь-юй (1796—1837) принадлежал к учено-бюрократической элите. Его пьесы в жанре цзацзюй составили цикл «Девять мелодий среди цветов». В пьесах о наложнице танского императора Сюань-цзуна, ревновавшей его к фаворитке Ян-гуйфэй («Мэй -фэй сочиняет оду»), и о наложнице знаменитого каллиграфа Ван Сянь-чжи прекрасной и поэтически одаренной Тао-е («Переправа Тао-е») главенствует любовная тема. Пять пьес цикла посвящены прославленным литераторам Средневековья — Тао Юань-мину («Рыбак из Персикового

621