Сверлов B.C. Пространственная ориентировка слепых. Пособие для учителей и воспитателей школ слепых. - М.: Учпедгиз, 1951

Начало формы Стр    из 150 Конец формы Начало формы Конец формы

Так, было «установлено», что с помощью одного только слуха нельзя локализовать источник звука в пространстве, что возможно лишь с той или иной степенью точности определить направление на него. Отсюда логически вытекало, что звук сам по себе имеет весьма ограниченное значение для слепых как в обучении их ориентировке, так и в процессе формирования пространственных представлений вообще. Была установлена, таким образом, имеющая исключительно важное значение «истина» о том, что расстояние до источника звука определяется слепыми по степени интенсивности звука, что ослабление силы звука для них равносильно удалению, а усиление звука приближению предмета, его издающего. Отсюда: представление слепых о пространстве, отделяющем от них источник звука, совершенно лишено того конкретного элемента пространственности, который характерен для соответствующего представления зрячих.

Нам известно «классическое» утверждение главы современных тифлопедагогов Америки психолога д-ра Хайес, который говорит, что при помощи одного только слуха мы не в состоянии отличить отдалённого гудения самолёта от гудения, производимого мухой на оконном стекле.

Встречались, конечно, более наблюдательные, более широко мыслящие психологи, обращавшие внимание и на качественную сторону явления. Так, русский профессор А. А. Крогиус писал: «К различию звуковых раздражений обоих ушей по интенсивности присоединяется различие этих раздражений по качеству;

создаётся, таким образом, добавочный и, по-видимому, в высшей степени важный фактор локализации» .

В другом месте проф. Крогиус пишет: «Способность локализации у слепых более развита, чем у зрячих, другими словами, различия в интенсивности и в качестве звуков, на основании которых происходит локализация, воспринимаются слепыми лучше, чем зрячими» ".

Но эти вскользь брошенные и не вскрывшие существа явления замечания не смогли изменить положения. Старое заблуждение настолько укоренилось в умах тифлопедагогов, что от него не вполне свободны даже и новейшие руководства. Имеется в виду учебник по методике географии в школе слепых детей Д. И. Зоричева, который, говоря об ориентировке слепых на слух, строит её главным образом на изменении интенсивности звука. Мы находим у этого автора между прочим следующее заключение: «Ученики поняли, что звук сам по себе не может служить определителем пространственной величины, что всё зависит от интенсивности звукового сигнала и от той связи, которая должна быть установлена между звуковым восприятием и осязанием»

В действительности слепой в процессе своей практической, всегда целенаправленной деятельности никогда не наблюдает отвлечённых звуков. В действительности он наблюдает не звуки, а предметы или явления, производящие разнообразные звуки, причём звуки эти всегда, почти без исключения, имеют характер сложных шумов. Эти сложные шумы всегда резко и характерно, (для данного источника звука) изменяют свой состав, а следовательно, свою окраску свой тембр, в строгой зависимости от изменения положения в пространстве предмета, производящего звук. К тому же и слепой, использующий звук для целей ориентировки, вовсе не представляет собою какого-то неведомого существа, обладающего одним только слухом: он наблюдает явление и анализирует звук вне отрыва от разнообразных данных, доставляемых в настоящем и доставленных ему в прошлом другими органами чувств, другими рецепторами. Он наблюдает и анализирует звук вне отрыва от своего прежнего опыта. Таким образом, звук, как физическое явление, не имеет элементов пространственности, но он приобретает их, как только становится внешним раздражителем, воспринимаемым человеком. Звук в восприятии человека становится и вестником пространства и надёжным его зондом, на базе показаний которого слепой, как это мы увидим в дальнейшем, способен строить достаточно определённые и достаточно точные представления протяжённости, формы и движения. Но понять это возможно лишь рассматривая явление в животворном свете учения И. М. Сеченова и И. П. Павлова, которые, по словам самого Ивана Петровича, «... приобрели для могучей власти физиологического исследования вместо половинчатого весь нераздельно животный организм. И в этом, говорит И. П. Павлов, - целиком наша русская неоспоримая заслуга в мировой науке, в общей человеческой мысли».

Каждый учитель или воспитатель, приступающий к обучению слепого пространственной ориентировке, должен отчётливо представлять и всегда помнить о том, что перед ним человек, который не только слушает в один промежуток времени, осязает в другой, ощущает изменения температуры в третий, но что человек этот способен на нечто несравненно большее.

Человек в процессе ориентировки не остаётся в рамках даже самого сложного акта разнородной и одновременной рецепции.

Такая ориентировка свойственна только животным, которые, по определению И. М. Сеченова, ограничены пределами «чувственно-автоматического» мышления. Человек обладает второй (СНОСКА: А. А. К рогиу с, Психология слепых логии, 1926, стр. 97.) сигнальной системой; он обладает могучим средством пространственной ориентировки: пространственным мышлением. Это даёт ему возможность широко использовать свой прошлый опыт, воспроизводя в представлении чувственные восприятия прошлого, относя их к обстановке настоящего и проверяя адекватность представления по многочисленным, хотя бы самым слабым и отрывочным, сигналам, приходящим извне, или даже по словесным описаниям.

Учитель должен отчётливо сознавать и помнить о том, что его слепой ученик воспринимает окружающее его пространство, все совершающиеся в нём явления всей совокупностью имеющихся в его распоряжении органов как внешних, так и внутренних; что он стремится при этом истолковать и оценить всякий приходящий к нему из внешнего мира сигнал. Учитель должен стремиться к тому, чтобы его ученик осознал как можно больше восприятий (и это будет основной целью обучения ориентировке) и чтобы толкования и оценка этих восприятий были бы как можно более правильны и точны. Только на базе полученных таким путём и правильно истолкованных сведений об окружающем пространстве может возникнуть в сознании слепого образ этого пространства, правильное представление о нём.

Из сказанного ясно, что успех пространственной ориентировки слепых зависит главным образом от точности их пространственных представлений. Вопрос же о пространственных представлениях слепых является основным вопросом тифлопсихологий), но, к сожалению, до настоящего времени остаётся не решенным окончательно; сущность пространственных представлений слепых разными тифлопедагогами понимается по-разному, что заметно даже и в том случае, когда словесная трактовка их совпадает. Это обстоятельство вынуждает нас, в самых общих чертах, не вдаваясь в рассмотрение отдельных теорий, обрисовать современное состояние этого вопроса, от правильности решения которого зависят вся организация работы по обучению слепых пространственной ориентировке и успех последней.

Долгое время в психологии господствовало мнение о том, что только глаз способен воспринимать пространство, на основании чего слепым вовсе отказывали в возможности иметь какие-либо пространственные представления. Позднее было установлено, что не только глаз, но и рука способны к восприятию пространства. Однако, рассматривая этот вопрос с субъективно-. идеалистических позиций, решили, что если слепые и могут иметь представление о пространстве, то между их представлениями и соответствующими представлениями зрячих существует настолько глубокое и принципиальное различие, что ни слепые, ни зрячие никогда не смогут понять друг друга.

Наконец, и этот этап был пройден. Теперь большинство, видимо, сходится на том, что и в вопросе представления пространства между слепыми и зрячими существует полное взаимопонимание.

Профессор А. А. Крогиус по этому поводу пишет:

«... зрячий не может непосредственно пережить, конкретно воспроизвести тех пространственных представлений, которые переживает слепой. Он может только понять их, искусственно воссоздав их путём психологического анализа и синтеза» .

Проф. Крогиус при этом считает, что базой такого понимания является наличие в зрительных и осязательных восприятиях пространства однородных формальных (количественных) элементов, качественно же восприятия пространства у слепых и зрячих, а, следовательно, и их пространственные представления, совершенно различны.

Проф. Крогиус в цитируемой книге вскрывает одно чрезвычайно важное расхождение во взглядах психологов на особенности пространственных представлений слепых. Согласно теории немецких тифлопедагогов, наиболее полно и последовательно разработанной проф. Штейнбергом, стоящим на крайне реакционных позициях, симультанно (одновременно) может быть представлено только то, что было симультанно же воспринято. Отсюда: одновременному, целостному представлению слепых доступно только то пространство, которое доступно одновременному их восприятию, т. е. пространство, которое можно охватить осязающими поверхностями двух рук поверхностями ладоней и пальцев «узкое осязательное пространство». Если же предмет выходит за пределы такого «узкого осязательного пространства», то обследование его происходит последовательно, по частям, и представления при этом получаются последовательные, частичные, и слепой, усматривая в них части целого, не помещает их «в симультанный образ общего пространства». Самое большее, что допускает Штейнберг, это то, что слепой способен симультанно представить и более значительный по размерам предмет при том, однако, условии, если он не слишком сложен, если он не выходит за пределы так называемого «широкого осязательного пространства» и если он вполне подобен предмету, не выходящему за пределы узкого осязательного пространства. Под «широким осязательным пространством» понимается пространство, которое доступно одновременному охвату обеими руками при покоящемся корпусе. Пространство же, выходящее за пределы широкого осязательного, вообще не может быть наглядно представленным и является объектом «ненаглядного знания».

Профессор Крогиус не соглашается с основным положением Штейнберга о симультанности восприятия и считает, что различия между слепыми и зрячими, «которые с большой тонкостью были установлены Штейнбергом», имеют только относительное значение. Он допускает, что мы можем симультанно представить и некоторый промежуток времени, и ряд последовательных моментов, и ряд последовательно произведённых движений. Однако он считает, что «...такое симультанное представление не может пониматься как реальное воспроизведение чувственных восприятий. Оно скорее является известного рода ненаглядным, но в то же время вполне определённым симультанным знанием. И мы должны допустить, что не только узкое и широкое осязательное пространство, но и пространство вообще является для слепого предметом такого симультанного ненаглядного знания» .

«В это ненаглядное знание, говорит проф. Крогиус, всегда вплетаются в большей или меньшей степени элементы чувственных впечатлений, но они имеют случайный и вспомогательный характер». И далее: «Именно это ненаглядное знание имеет решающее значение для понимания слепым пространственных отношений». (СНОСКА: Там же)

Это симультанное знание пространства, это сознание пространства всегда составляет общий фон для восприятия отдельных пространственных форм.

Но и эти суждения профессора Крогиуса о пространственных представлениях слепых несомненно ошибочны. Они ошибочны, во-первых, потому, что проф. Крогиус в данном случае рассматривает слепого как существо только осязающее. Он игнорирует другие восприятия, составляющие материал представления о данном пространстве или способствующие формированию этого представления. Они ошибочны, во-вторых, потому, что профессор Крогиус игнорирует и прошлый опыт слепого, на базе которого возникают представления, вызываемые любым раздражителем, включая слово. Они ошибочны, в-третьих, потому, что проф. Крогиус представление понимает примитивно, как какое-то зеркальное отражение непосредственно воспринятого, забывая, что представление способно отражать не только прошлое, но и будущее, в целом не бывшее в восприятии.

Так, в сознании конструктора возникает представление о машине, которой ещё не было в природе, или в сознании художника картина, которую в целом он никогда не наблюдал, не созерцал и даже не мог созерцать. Подобно этому и слепой на базе своего прошлого опыта может представить себе пространство, которое непосредственно не обследовал, пользуясь, скажем, только описанием. При соблюдении определённых условий такое представление может быть вполне конкретным и практически адэкватным данному реальному пространству. Приведённые суждения проф. Крогиуса ошибочны, наконец, потому, что он, говоря о познании, игнорирует логическое мышление и его роль в процессе познания. Своё «ненаглядное знание», явно отвлечённое, лишённое чувственной основы, он противопоставляет представлению, чувственным впечатлениям, которые, по его словам, «имеют случайный и вспомогательный характер». Не представление, а понимание, не образ, а идея. Но мы не можем логическое мышление противопоставлять чувственному восприятию; мы должны рассматривать их как целостный процесс познания, истинность которого проверяется практикой. Именно этому нас учит В. И. Ленин: «От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности». (СНОСКА: В. И. Ленин, Философские тетради, стр. 166)

Неудивительно, что в связи с теорией, развиваемой проф. Крогиусом, и самая ориентировка слепых в пространстве представлялась ему в виде непомерно длительного и непомерно сложного процесса.

«Стоит представить себе, какого громадного труда стоит для слепого ориентироваться в каком-нибудь помещении. Относительное положение двух предметов определяется прежде всего . на основании ближайшего между ними расстояния. Нужно отмерить это расстояние шагами, нужно не уклоняться при этом от принятого направления. Затем, какие трудные определения требуется сделать, чтобы по отношению к двум предметам определить положение третьего. Нужно точно запомнить расстояние третьего от первого и второго или от какой-нибудь промежуточной точки на линии их кратчайшего расстояния, нужно запомнить направление линии, соединяющей, например, первый предмет с третьим по отношению к линии, соединяющей первый предмет со вторым. Чтобы узнать расположение вообще всех предметов в комнате, нужно исколесить её во всех направлениях; необходимо запомнить основное направление, отношение к нему других направлений, расстояние в различных направлениях.

Затем, в случае неожиданной задержки, внимание, конечно, прежде всего направляется на неё. Необходимо не терять при этом из виду ни размеров, ни направлений уже произведённых движений» . (СНОСКА: А. А. Крогиус, Психология слепых и её значение для общей психологии, 1926, стр. 100.)

Никто, конечно, не станет отрицать трудностей, которые возникают перед слепым в процессе ориентировки. Но возникают они вовсе не потому, что он не способен представить себе данного пространства и должен запоминать направления и размеры произведённых движений, как это старается показать автор только что приведённой цитаты, но потому, что он либо не располагает средствами освоения пространства, либо потому, и в этом главное, что не обладает уменьями и навыками пространственной ориентировки, которые должны были привить ему семья и школа.

Концепцию проф. Крогиуса о пространственных представлениях слепых и тем более концепцию Штейнберга мы должны рассматривать как пройденный этап в тифлопсихологии, однако не отвечающие нашему мировоззрению взгляды эти имеют своё отражение и в современной тифлопедагогической литературе.

Перед нами книга Д. И. Зоричева, на которую мы уже имели случай ссылаться. Говоря о значении геоморфологической модели для развития пространственного воображения слепых, этот автор пишет: «Прежде всего модель по своим размерам должна отвечать закону (подчёркнуто мною. В. С.) симультанности восприятия на осязание, т. е. величина её не должна выходить за пределы осязающих кистей рук, что даёт возможность при осязании одновременного восприятия всей модели в целом» (СНОСКА: Д. И. 3 ориче в. Особенности обучения слепых детей географии,. Учпедгиз, 1950, стр. 34).

Ту же мысль автор развивает и в других местах своего учебника. Таким образом, в новейшем советском учебнике возводится в ранг закона положение, давно опровергнутое материалистической теорией и повседневной практикой слепых.

Другой советский тифлопедагог, проф. Б. И. Коваленко, в своём руководстве «Основы предметных методик в работе со слепыми детьми» пишет: «В пространственных представлениях слепых значительную роль играет мышечно-мускульное чувство (видимо, имеется в виду мышечно-двигательное чувство. В. С.); сомографирование, построенное на такой основе, соответствует характеру самих представлений слепых. Тело, особенно рука, представляет для слепого максимальную пространственную конкретность, поэтому сомографическое воспроизведение, использующее мышечно-мускульное чувство как материал, несмотря на значительную упрощённость является достаточно конкретным» . (СНОСКА: Б. И. Коваленко, Основы предметных методик, Учпедгиз, 1936, стр. 78.)

«Сомографическими воспроизведениями, по словам автора, называются такие воспроизведения, при которых ученики пользуются своим телом как материалом для воспроизведений» (СНОСКА: Там же, стр. 75).

В этом высказывании проф. Коваленко для нас в данном случае важны два положения: во-первых, мышечно-двигательное чувство «значительную роль играет» именно в пространственных представлениях слепых, а не в их формировании, что было бы правильно; построенное на такой основе сомографирование «соответствует характеру самих (подчёркнуто мною, В. С.) представлений слепых». Таким образом, по мнению проф. Коваленко, пространственные представления слепых отражают не объективный мир, а субъективные переживания состояние чувствующих органов, мышечно-двигательное чувство.

Во-вторых, проф. Коваленко дважды подчёркивает, что мышечно-двигательное чувство свойственно пространственным представлениям именно слепых, противопоставляя пространственные представления последних соответствующим представлениям зрячих. В действительности же пространственный образ как слепого, так и зрячего, как правило, свободен от элементов мышечно-двигательных. В то же время мышечно-двигательные восприятия играют существенную и даже решающую роль в формировании пространственных представлений как слепого, так и зрячего.

Широкая практика слепых доказывает, что в результате обследования большого и сложного предмета с помощью осязания слепой вовсе не представляет отдельные, последовательно воспринятые части этого предмета, как «отдельные элементы и не помещая их в симультанный образ общего пространства», как полагают Штейнберг и те, кто за ним следует; но уже в самом процессе обследования в сознании слепого возникает и закрепляется целостный образ воспринятого по частям, как о том учит И. М. Сеченов, который подчёркивает значение памяти в этом процессе. Практика слепых доказывает, что целостный образ этот совершенно свободен от каких бы то ни было сопутствующих представлений, отражающих состояние чувствующего органа, от представлений, отражающих мышечно-двигательные, суставно-мышечные и другие восприятия. Восприятия эти слепой, конечно, может воспроизвести, вызвать в своём сознании, подобно тому, как и зрячий может вызвать в своём сознании мышечно-двигательные восприятия, отражающие работу мышц рассматривающего глаза, от которых свободен зрительный образ.

Практика слепых давно доказала справедливость учения И. М. Сеченова о той важнейшей роли, которую играет мышечно»s двигательное чувство в формировании пространственных представлений человека, всё равно слепой он или зрячий.") Он посвятил этому вопросу много страниц своего исследования «Физиологические очерки».

В своём анализе восприятия пространства глазом и рукой И. М. Сеченов подчеркнул отсутствие принципиальных различий этого процесса в том и другом случае. Без участия в акте рассматривания мышечных ощущений, вызываемых движениями глаз и головы, восприятие пространства было бы невозможным.

Без движения мышц глаза и головы отображение предметов на сетчатке было бы плоскостным; восприятие пространства зрением обусловлено мышечным чувством.

Подвижную во всех направлениях руку, с осязающей поверхностью кисти, И. М. Сеченов уподобляет такому же подвижному глазу со световоспринимающей сетчаткой. Мышцы руки в актах пространственного осязания, по его словам, играют ту же роль, что и мышцы глаз, направляющие зрительные оси.

«Идёт ли речь о контурах и величине или об удалении и относительном расположении предметов, двигательные реакции глаз при смотрении и рук при ощупывании совершенно равнозначны по смыслу» , говорит И. М. Сеченов,(прямо указывая -этим. на единую основу восприятия пространства слепым и « зрячим. "~" (СНОСКА: И. М. Сеченов, Физиологические очерки, 1923, ч. 2, стр. 269.)

Широкая практика в нашей стране трудового устройства слепых, в том числе прирождённых и потерявших зрение в раннем детстве, практика передовиков производства, его рационализаторов и изобретателей даёт нам обильный и разнообразный материал, доказывающий полноценность пространственных представлений слепых, в том, конечно, случае, когда семья и школа обеспечили им нормальные условия развития. Здесь не место входить в анализ этого материала, и мы ограничимся только несколькими замечаниями людей, отдавших много труда и времени изучению вопросов трудового обучения и трудового устройства слепых.

В работе, посвященной ориентировке слепых в пространстве, М. И. Земцова пишет: «Трудно сказать, каким образом у слепого возникают пространственные представления и образы, но совершенно ясно, что независимо от того, каким органом чувств воспринимаются в пространстве объекты, это восприятие всегда в той или иной степени целостно и симультанно». И далее: «Как: для зрительных, так и для осязательно-двигательных пространственных представлений характерны общие особенности, а именно: целостность восприятия предмета, формообразование, взаимосвязь частей и целого».

Автор объясняет это гностической деятельностью полушарий большого мозга и пишет: «Процессы восприятия различны, но.. представления и понятия о пространственных соотношениях одинаковы у слепых и у зрячих». (СНОСКА: М. И. Земцова, О пространственной ориентировке слепых. «Восстановление трудоспособности и приспособление к труду инвалидов Отечественной войны», ЦИЭТИН, 1946, стр. 57-58.)

А вот как характеризует процесс освоения металлорежущих станков слепыми Г. Н. Роганов: «Только широко развитое пространственное мышление и позволяет слепым изучать сложные станки и понять работу составных частей их механизмов, как необходимое условие безошибочного и безопасного управления ими при выполнении на них производственных работ. Это пространственное мышление разрешает и вопрос ориентировки слепых в окружающей производственной обстановке, на рабочем месте, зоне и в цехе. Оно позволяет переходить слепым с одного станка на другие (родственные по типу) с быстрым овладением ими». (СНОСКА: Г. Н. Роганов, Методика обучения слепых работе на металлорежущих станках, ЦИЭТИН, 1941, стр. 52.)

Всякий, кто наблюдал слепых в обстановке их повседневной деятельности, знает, (что умение ориентироваться у каждого из них развито далеко не в равной мере. Одни из них свободно и легко передвигаются, редко обращаясь к посторонней помощи, непринуждённо держатся в обществе, ничем не отличаясь от окружающих их зрячих по внешнему виду и общему поведению. Другие, наоборот, резко отличаются от окружающих, что заметно с первого взгляда: их поза неестественна, у некоторых наблюдаются бессмысленные стереотипные движения. На улицах населённых пунктов одни ориентируются исключительно хорошо, хотя и продолжают сохранять ряд особенностей позы и движений, несвойственных зрячему, тогда как другие ходят медленно, все движения их обнаруживают определённую скованность, иногда они проявляют полную беспомощность и целиком зависят от окружающих. Всё это объясняется разнообразными причинами биологического и социального порядка.

Из сказанного необходимо сделать следующие выводы: во-первых, всякие, иногда далеко идущие обобщения, к которым в отношении слепых склонны многие зрячие, совершенно неуместны, и, во-вторых, человек, занимающийся работой со слепыми, особенно их воспитанием и трудовым их устройством, должен самым внимательным образом изучить особенности каждого из слепых, с которым он имеет дело, выяснить причины, затрудняющие его ориентировку, либо принять меры, устраняющие эти причины, либо, если они не устранимы, облегчить условия самой ориентировки. Наконец, в-третьих, поскольку нормально развитые слепые обладают умением ориентироваться, развитым в высокой степени, необходимо стремиться к тому, чтобы хорошо ориентирующихся слепых было как можно больше, чтобы такими были все слепые, которым не мешают неустранимые нарушения их здоровья. К этой цели должны быть направлены усилия воспитателей слепых, их учителей, врачей, работников Всероссийского общества слепых и вообще всех тех, кто достаточно тесно соприкасается со слепыми в семье, школе, обществе и кто способен, в той или иной мере, повлиять на их положение.

Интенсивно работая в указанном направлении, мы никогда не должны забывать о том, что в области пространственной ориентировки, в широком смысле этого понятия, как бы высоко ни были развиты способности и умения слепого, его возможности всегда останутся чрезвычайно ограниченными, а во многом и не соизмеримыми с возможностями зрячего. При пространственной ориентировке приходится оценивать величину пространства, величину отдельных предметов или отдельных частей предмета, их форму, цвет, положение, размещение их в пространстве и расстояние между ними. Зрячий всё это производит исключительно при помощи зрения. Как бы ни была сложна обстановка, в которой необходимо разобраться для общей ориентировки (здесь не имеется в виду изучение ситуации), зрячий делает это без всякого труда, мгновенно, с первого взгляда. При этом поведение человека, в основном, регулируется автоматически, без видимого участия сознания. На пути человека встретилось несложное препятствие, например, лужа или выбоины в панели. Зрячий обходит это препятствие или шагает через него, не фиксируя на нём своего внимания, не думая о нём, и, как это часто случается, забывает о нём, как только его минует. Зрячий человек едет на автобусе, скажем, к месту своей работы. Ему не нужно ежесекундно следить за тем, где он едет. Человек поглощён своими мыслями и вовсе не замечает окружающего. Но вот он очнулся и, бросив беглый взгляд в окно машины, мгновенно определяет, где он находится, разумеется, если местность, по которой он едет, ему знакома. Автобус остановился у конечного пункта маршрута. Зрячий выходит из машины и, не думая о том, что он делает, идёт к подъезду направо или налево от остановки. Совершенно иначе ведёт себя слепой. Неожиданное появление препятствия на пути слепого грозит ему серьёзными неприятностями. Ввиду этого он не может миновать препятствия, почти не замечая его, как это делает зрячий. Наоборот, он должен мобилизовать своё внимание и память для того, чтобы определить место, где препятствие находится. Осторожно подойдя к нему, он должен произвести настоящее маленькое исследование, чтобы убедиться в наличии препятствия, найти наиболее удобный для его преодоления пункт и преодолеть его, контролируя свои действия.

В примере поездки на автобусе, аналогичном только что описанному, слепой пассажир, желающий знать, где он в данный момент проезжает, вынужден с величайшим напряжением памяти, внимания и воображения непрерывно, на протяжении всего пути, с момента отправления до конечной остановки, неослабно следить за движением машины, за всеми её поворотами, остановками на перекрёстках бойких улиц и т. п. Безукоризненное знание маршрута при--этом абсолютно обязательно. Но, несмотря на такое знание и на неослабное наблюдение за маршрутом, нет никакой гарантии в том, что слепой не ошибётся в своих определениях. Достаточно водителю лишь слегка изменить свой маршрут или самому пассажиру пропустить какую-нибудь одну деталь, чтобы все его наблюдения пошли насмарку, если на дальнейшем пути нет какой-нибудь особенно заметной приметы, например, переезда через мост, переезда через полотно железной дороги, отчётливо выраженного подъёма или спуска. Но вот и конец маршрута. Слепой, потеряв ориентировку в пути, не знает, с какой стороны он подъехал к хорошо известному ему зданию: с боковой стороны или со стороны фасада, в каком направлении от него находится дверь, в которую он должен войти. Слепой должен некоторое время постоять и послушать. Только по знакомым звуковым ориентирам он может оценить ситуацию, в которую он попал, и определить направление, в котором ему надлежит идти. Таким ориентиром, в данном случае, может послужить звук, издаваемый дверью при её открывании и закрывании. Такой звук всегда обладает весьма характерными индивидуальными особенностями, присущими каждой двери, как бы похожи ни были эти двери одна на другую.

Сравнивая таким образом приёмы ориентировки в пространстве, которыми пользуются зрячие и слепые, нетрудно установить, что в ориентировке зрячих главенствующую роль играет зрение, а все прочие органы чувств не могут идти ни в какое сравнение с ним. Правда, бывают случаи, когда и зрячие вынуждены ориентироваться на звук. Однако случаи такие исключительно редки и встречаются тогда, когда зрячий не может воспользоваться для ориентировки зрением. Так, например, лоцман в очень густом тумане подводит свой корабль к пристани, ориентируясь на звук сирены или колокола; человек, идущий по густому лесу, иногда также ориентируется по доносящимся до него звукам. Чаще же звук только помогает ориентировке зрячих, действуя в качестве сигнала, мобилизующего внимание. Зрячий окидывает взглядом окружающее его пространство, мгновенно оценивает обстановку, и сложные регуляции, определяющие его движения, совершаются у него автоматически, без видимого участия сознания. Совершенно иначе протекает акт ориентировки в пространстве у слепого. Главенствующую роль для него в этом случае играет слух. Звуковые ориентиры оказываются ведущими, тогда как все другие, Бездействующие на обоняние, осязание, в широком понимании, и на температурную чувствительность, играют подчинённую, вспомогательную роль до тех пор, пока ориентировка совершается в большом пространстве. В то же время роль этих второстепенных ориентиров, несмотря на их вспомогательный характер, продолжает оставаться существенной и иногда неотделимой от роли звукового ориентира.

Элементы мгновенности и автоматизма в ориентировке слепых отодвигаются на второй план. Их место занимают наблюдения, иногда весьма длительные, сопоставления и умозаключения. Маршрут, который у зрячего не вызовет ни малейших затруднений, от слепого потребует мобилизации и напряжения всех жизненных сил. Он может потребовать затраты огромного количества нервной энергии и значительного времени. Хотя эти затраты чаще всего не поддаются учёту в каждый данный момент, но в общей сложности в течение значительного срока деятельности слепого являются настолько значительными, что могут оказаться фактором, определяющим поведение слепого и весь его жизненный уклад. Для того, чтобы глубже почувствовать различия в существе ориентировки зрячего и слепого, приведу только один пример, который покажет, что в деятельности слепого встречаются положения, когда он, несмотря на большие способности и высокое уменье ориентироваться, несмотря ни на какую затрату энергии и времени, может оказаться в состоянии полной беспомощности, выйти из которого самостоятельно не сможет без риска тяжёлых для себя последствий. Проходя в условиях большого города, даже по знакомому маршруту, слепой попадает на участок, где производится реконструкция улицы. Асфальт и прочие привычные покровы грунта сняты. С каждым новым шагом ноги наталкиваются на груды щебня и другого строительного материала. Трость обнаруживает лежащие на поверхности трубы, рельсы, края траншей канализации и других подземных проводок, вскрытых ремонтом. Не только идти по такой улице долго, но даже перейти её слепой самостоятельно не сможет без риска свалиться в грязную канаву или даже сломать себе руку или ногу. Здесь взят крайний случай, но менее острые положения могут встретиться и встречаются на пути слепого в любом месте и в любое время, оставаясь для него достаточно сложными и неприятными, тем более, что обнаруживает он их нередко только тогда, когда входит в непосредственное соприкосновение с неожиданным препятствием и должен думать не о том, как бы избеИз сказанного не следует, конечно, делать вывода о том, что слепые, действуя в малом или большом пространстве, непрерывно думают о том, какая ситуация их окружает, что они должны сделать для того, чтобы движения их были правильными и целесообразными. Не следует думать, что при ориентировке слепые вынуждены, не ослабляя внимания к окружающему, обдумывать и рассчитывать каждое своё движение, каждый свой шаг. В ориентировке слепых, как и в ориентировке зрячих, имеется некоторая часть действий, сенсомоторные регуляции которых вследствие частой повторяемости становятся привычными и совершаются без видимого участия сознания, автоматически. При совершении этих действий слепой, как и зрячий, думает не о них, а о чём угодно, не относящемся к данным действиям. Например, рабочий, посылающий под штамп автоматического пресса однородные детали, или совершающий иные стереотипные рабочие движения, так же, как человек, спокойно идущий по хорошо знакомой местности, способен вести беседу с другим человеком на самые серьёзные темы или обдумывать сложные вопросы, требующие сосредоточенного внимания и напряжённой работы мысли. Другая группа действий, как при ориентировке на рабочем месте, так и при ходьбе в большом пространстве, требует и от зрячего, и от слепого сознательно обращенного на эти действия внимания, обдумывания их. В этих случаях человек прекращает начатый разговор, обрывая его иногда на полуслове, выходит из состояния задумчивости и начинает наблюдать и умозаключать. Само собой разумеется, что нет никакой возможности сколько-нибудь четко очертить круг тех и других действий, как невозможно определить границу перехода от подсознательного к сознательному; однако можно утверждать, что количественное соотношение действий той и другой группы у зрячих и у слепых, частота их встречаемости в практике тех и других несоизмеримы. Уже на рабочем месте слепого или в обстановке его быта достаточно произвести самое ничтожное нарушение установленного порядка вещей, способного вызвать нарушение привычных и ставших автоматическими движений, чтобы заставить слепого перейти от непроизвольной, спонтанной ориентировки к наблюдениям и умозаключениям. Для зрячего подобные нарушения порядка могут остаться и вообще незамеченными. Это в ещё большей мере сказывается при ориентировке в большом пространстве. Простое появление под ногой на чистом асфальте заводского двора строительной пыли, предупреждающей о возможности нарушения нормальной обстановки пути, повторение совершенно однородных ориентиров или полное их отсутствие на ответственном участке, возникновение звуков, говорящих об осложнении ситуации, всё это, оставаясь вне поля внимания зрячего, заставляет слепого мобилизовать сознательное внимание, память, воображение, переключая его ориентировку из области подсознательного в область контролируемого сознанием, в область наблюдения и умозаключений, Чтобы сказанное было более понятным и наглядным, приведу описание конкретного маршрута, сделанное со слов одного слепого. Возвращаясь с места работы домой, он должен пройти один квартал по очень шумной, мощенной диабазом улице, перейти её, пройти ещё длинный квартал вдоль широкой асфальтированной улицы, тоже с очень бойким движением. Существенное отличие движения по этой улице от предыдущей заключается в том, что по ней движется поток пассажирского транспорта (легковые автомобили и троллейбусы), тогда как первая предназначена в основном для грузового транспорта. На этом участке слепой должен перейти улицу, повернуть на третью, по которой идёт трамвай, перейти к остановке последнего и, дождавшись своего номера трамвая, сесть в него.жать его, а о том, как бы выпутаться из создавшегося положения. Выйдя из подъезда, я пересекаю наискось довольно широкую панель, прислушиваясь к шагам прохожих, чтобы избежать столкновения. Когда мимо проезжают грузовики, что случается почти всегда, приходится напрягать внимание, так как за грохотом машин шаги становятся слышимыми только в непосредственной близости. Достигнув края панели, что я устанавливаю прикосновением трости, я иду вдоль неё спокойно, развивая хорошую скорость, так как асфальтовая панель ровна и совершенно свободна на значительном участке пути. Правда, случается изредка, что на краю панели останавливается по непонятным причинам какой-нибудь прохожий, и тогда происходит столкновение. Дело в том, что человека при помощи ощущения препятствия можно обнаружить только в том случае, если ожидаешь этого или идёшь в спокойной обстановке, в условиях тишины и не очень быстро. В данном случае таких условий почти никогда не бывает. Пройдя некоторый участок пути относительно спокойно, я замедляю шаги и, приподняв слегка трость, так, чтобы её конец находился перед носком шагающей ноги, прислушиваюсь. Дело в том, что на этом отрезке пути на панели возвышается чугунный столб с очень широким квадратным основанием. В шуме улицы и при относительно быстрой ходьбе обнаружить его во-время трудно, гем более, что никаких дополнительных ориентиров, способных предупредить о наличии столба, нет. Прислушиваясь к столбу, я в то же время прислушиваюсь и к тому, что делается на полотне улицы. На небольшом расстоянии отсюда находится перекрёсток. На обеих улицах бойкое движение, и переход с угла на угол представляет значительные трудности. Приходится выбирать подходящий для перехода момент в некотором удалении от перекрёстка. Воспользовавшись секундами затишья, когда улица на значительном пространстве остаётся свободной от автомобилей, я быстро перехожу её. Повернув за угол, я некоторое время иду спокойно, вслед за тем снова начинаю прислушиваться, выбирая момент для перехода. Сделать это и легче и труднее, чем на предыдущей улице: легче потому, что это магистраль пассажирского движения, машины производят значительно меньше шума, почему обстановка улицы ясна на большом пространстве; труднее потому, что автомобили и троллейбус движутся с большой скоростью, улица широка и времени для размышления остаётся мало. Ходьба по противоположной стороне улицы менее удобна. На панели уже в двух местах, определить которые не представляется возможным, возвышаются чугунные столбы. Это обстоятельство вынуждает идти ближе к середине панели. А идти здесь, в довольно густом потоке прохожих, очень неприятно, так как приходится постоянно напрягать внимание, чтобы идти прямо, не наступать на пятки впереди идущих и не сталкиваться со встречными. Для перехода к трамвайной остановке чаще всего приходится прибегать к посторонней помощи. Перейти на остановку и выбрать там место для ожидания, встав не слишком близко и не слишком далеко от рельсов, можно только тогда, когда на остановке стоит вагон трамвая. Однако перейти к нему именно в это время далеко не всегда возможно из-за неблагоприятной звуковой ситуации. Я говорю звуковой, так как состояние движения на той половине улицы, которую надлежит перейти, хотя и благоприятствует переходу в данный момент, но шум встречного потока транспорта мешает установить это.

Здесь описан маршрут, среди слепых слывущий простым и удобным для их самостоятельного передвижения. Однако и на этом примере всякий зрячий сможет уяснить себе то глубокое различие, которое лежит между ориентировкой слепого и ориентировкой зрячего, если последний сравнит своё поведение с поведением слепого в аналогичных условиях.

Из всего сказанного ясно, что основным фактором ориентировки в большом пространстве является зрение, а при отсутствии его слух. Но мы рассматриваем ориентировку не только как ориентировку в большом пространстве, но и как ориентировку в любом, как угодно большом и как угодно малом, лишь бы оно поддавалось ориентировке без зрительного контроля, лишь бы оно было доступным анализу слепых. При этом создаются уело, вия, когда значение слуха постепенно уменьшается, становится подчинённым, а на его место выдвигается осязание. И остаточное зрение, и слух, и осязание в известной обстановке действуют в сопровождении обоняния и даже вкуса, которые, как правило, являются вспомогательными анализаторами и только в редких случаях оказываются ведущими.

Рассматривая пространство с позиций участия в его познавании отдельных органов чувств и их групп, мы должны разделить его на ряд категорий. В очень большом пространстве действует только слух. При некотором сужении его в ориентировку включаются последовательно .обоняние, достаточное зрение и температурная чувствительность. Температурная чувствительность и остаточное зрение принимают участие и при ориентировке в большом пространстве, но участие их в этом случае ограничивается только моментами, когда учитывается воздействие солнечных лучей.

При дальнейшем уменьшении пространства в ориентировку включается осязание; сначала в виде осязания опосредствованного, при помощи трости или иного подобного ей инструмента, а затем и непосредственного. В зависимости от этого в осязательном акте сначала участвует суставно-мышечная чувствительность, относимая к разряду так называемой проприоцепции, затем непосредственно осязание, в виде ощущений прикосновения и давления, действие которых усиливается элементами движения. При ориентировке в этом пространстве, доступном осязанию, принимает участие всё тело человека с использованием и того, чем оно вооружено: трости, одежды, обуви и т. п. Звук при ориентировке в таком пространстве продолжает играть определённую и весьма важную роль; однако он теряет значение доминанты и становится равноправным сочленом комплекса, и значение его, как и других членов этого комплекса, зависит от обстоятельств.

Иногда в ориентировке принимает участие и вибрационная чувствительность. Для слепоглухих в ряде случаев она оказывается стоящей на первом месте, но для людей, обладающих нормальным слухом, всё равно слепых или зрячих, роль этого фактора ничтожна. По мере дальнейшего уменьшения пространства сокращается и площадь поверхности тела, принимающая участие в ориентировке.

От охвата обеими руками человек переходит к приёму обследования при помощи кисти одной руки, затем к обследованию при помощи осязающей поверхности нескольких или одного пальца. В тех же случаях, когда пространство, подвергающееся обследованию, очень мало и особенно когда оно требует проникающего осязания для изучения неровностей, в которые палец проникнуть не может, вступают в действие губа, язык и зубы, иногда ноготь, в некоторых же случаях, например, при обследовании узких отверстий, и опосредствованное осязание при помощи иглы, щетинки и т. п.

Для иллюстрации сказанного приведу несколько примеров, взятых из практики слепых. Каждому учителю и воспитателю, работающим в школе слепых, хорошо известен приём, которым пользуются слепые для того, чтобы обследовать очень маленький цветок, лепестки и тычинки которого не поддаются обследованию пальцами, например, цветок ландыша. Слепой подносит такой цветок к губам и мягкими, лёгкими прикосновениями обследует общую форму цветка, общее соотношение его морфологических элементов. Осторожно проникая кончиком языка внутрь венчика и ощущая множественное прикосновение тычинок, он составляет себе представление об их расположении в венчике и о находящемся в центре его пестике. Действуя кончиком языка и верхней губой, слепой обрывает лепесток, обследует его и, оборвав таким же образом все лепестки, обнажает цветоложе с тычинками и пестиком и подвергает их более детальному обследованию. При этом слепой получает представление об общем внешнем виде тычинок и об упругости их нитей, а оборвав тычинки, и о пестике. Для подобного обследования требуются осторожность, терпение и некоторый навык. Нередко слепому приходится уничтожить несколько цветков данного растения, прежде чем ему удастся достаточно хорошо познакомиться со строением цветка. Повышенная осязательная чувствительность языка и губ дала повод Л. А. Шифману назвать эти органы «лупой слепых». В данном случае в ориентировке в предмете участвует главным образом осязание, иногда обоняние и до некоторой степени вкус.

Возьмём другой пример ориентировки в столь же малом, даже в ещё меньшем пространстве. Слепой приобрёл карманный брайлевский прибор с очень мелким шрифтом, и подгоняет к нему свой грифель, слишком толстый для данного прибора. С этой целью слепой обрабатывает стальной штифт грифеля грубым подпилком, доводя его до желаемой толщины. После этой первичной обработки грифель стал тоньше, но поверхность его шероховата, покрыта царапинами, конец неровен и слишком остёр. Для того, чтобы сделать грифель пригодным к употреблению и чтобы он был высокого качества, необходимо соответствующим образом заточить его конец, сгладить на всей его поверхности всякие неровности, отшлифовать его, особенно рабочую часть конец. Слепой вооружается подпилком с очень тонкой шабровкой и терпеливо шлифует стальной штифт грифеля. После некоторой обработки штифт кажется совершенно гладким, если его ощупывать пальцами, однако обследованием при помощи ногтя нетрудно обнаружить на нём некоторые шероховатости, которые и устраняются повторной обработкой. Дефекты в форме затачиваемого конца не удаётся определить даже и языком, но зуб определяет их достаточно хорошо. Во время шлифовки временами изменяется звук, производимый трением подпилка о штифт. Звук этот особенно характерен при обработке острого конца грифеля. Слепой, имеющий опыт в такой работе, при помощи оттенков звука хорошо определяет присутствие мельчайших зазубринок и граней. Рука, производящая движения подпилка, непрерывно, при помощи суставно-мышечной чувствительности, даже на тщательно отшлифованной поверхности ощущает самые ничтожные, исчезающе малые неровности, по которым подпилок скользит то без всякого сопротивления, то как бы цепляется за них и преодолевает их с некоторым ничтожно малым напряжением. В данном случае суставно-мышечная чувствительность реагирует на проявление особенностей, повидимому, самой зернистой структуры металла. Наконец, грифель отшлифован настолько тщательно, что ни палец, ни язык, ни зуб не обнаруживают никаких дефектов на его поверхности. Тогда слепой прибегает к последнему способу проверки качества своей работы.

Он кладет перед собой гладкую бумагу, например тетрадь, и делает по ней несколько чертящих движений грифелем, ставя его под разными углами. Если конец грифеля обработан безукоризненно, он скользит по бумаге, «как по маслу», если же на нём осталась самая ничтожная зазубринка, в движении его по бумаге имеется элемент некоторого царапания, что не может ускользнуть от проприоцепции мышц руки. В примере этом, характеризующем предметопознавательную ориентировку, столь часто имеющую место в бытовой и особенно в производственной деятельности слепых, достаточно отчётливо выступает значение разнообразных видов чувствительности, принимающей участие в ориентировке.

Слепой знакомится с бюстом человека, изображение которого он встречает впервые. Прежде чем изучать детали отдельные черты, слепой знакомится с общим обликом изображения. Он охватывает голову бюста кистями обеих рук. Под пальцами и ладонями он чувствует выпуклость лба, овал щёк и общее соотношение носа, губ, подбородка. Затем, действуя группами пальцев, он изучает рельеф лба и бровей; противопоставляя первый палец другим, определяет толщину и конфигурацию носа; вкладывая мякоть пальца в углубления глаз, губ и т. д., исследует черты лица, стараясь составить представление об их выразительности, о всём том, что отражает индивидуальность данного человека. Попутно с этим слепой определяет характер поверхности бюста; по температурным ощущениям, вызываемым степенью теплопроводности, а также и по звуку, издаваемому бюстом при трении или постукивании по нему ногтями, он определяет и материал, из которого бюст сделан.

Так протекает ориентировка в пространстве, которое иногда называют узким осязательным. Однако при ориентировке и в этом пространстве принимают участие, наряду с осязанием, как только что было показано, и температурная и мышечная чувствительность, и слух, а в случае, если обследовать приходится, скажем, букет цветов, и обоняние.

Слепой приобретает какой-нибудь предмет домашнего обихода, скажем, письменный стол. Определяя размеры вещи, он раскидывает руки, пытаясь достать до краев стола. Касаясь ногой нижней его части, он определяет, доходят ли ящики стола до самого пола или покоятся на ножках и какую форму имеют эти ножки: прямые они или точёные. Проводя рукой по краю стола и его ящикам, он определяет характер обработки поверхности стола и его отделки. Тем же способом определяется качество материала, которым обтянута крышка стола. Налегая на стол всей своей тяжестью и пытаясь сдвинуть его, слепой определяет степень его устойчивости и т. д. Если приходится обследовать не стол, а предмет значительно больших размеров, например, танк на выставке трофейного вооружения, то органов тела человека недостаточно для того, чтобы познакомиться с особенностями этой машины одновременно. Слепой проходит вдоль борта танка, чтобы определить его размеры. Тростью своей он касается башни, до которой рукой ему не достать.

Тростью же проводит вдоль ствола орудия. Просовывая ту же трость в пробоину, проделанную в борту танка снарядом, слепой судит о толщине брони. При этом не проходят бесследно для слепого ни запах бензина и масла, ни ощущения прикосновений к разным частям машины, ни звуки, возникающие при этом.

Стол целиком умещается в пространстве, которое иногда называют широким осязательным, танк же выходит за пределы последнего, но как в том, так и в другом случае в ориентировке принимают участие все виды чувствительности, какие только могут оказаться полезными.

Слепой получил корреспонденцию в сельском почтовом отделении и возвращается в другое село, в котором живёт. Спустившись с высокого крыльца, он уверенно шагает по хорошо знакомой ему дороге. Некоторое время он идёт вдоль крестьянских домов. Он хорошо чувствует их присутствие, когда проходит мимо, и хорошо воспринимает разделяющее их пространство, огражденное лишь лёгкой изгородью, В этом помогает ему трудно объяснимое ощущение, мало знакомое зрячим, но очень развитое у большинства слепых, которое называют ощущением препятствия, и целый ряд других ощущений: слуховых, температурных и обонятельных, вместе образующих восприятие пространства, то более ограниченного, то более широкого. Справа от нашего слепого проезжая дорога, отделённая от него неглубокой канавой. Край этой канавы легко прослеживается тростью. Вот ощущение изгороди слева кончилось. Слепой почувствовал открывшееся пространство проезда, и трость в ту же секунду ударилась о настил мостика через канаву. Слепой уверенно повернул в проезд. Теперь он идёт вдоль огородов. Он безошибочно определил бы это даже и в том случае, если б не знал этого заранее. Он определил бы присутствие огорода по тому характерному крепкому запаху, который издают нагретые солнцем листья многих овощей.

Но вот кончились и огороды. Теперь, насколько хватает слух, вокруг слепого простираются поля. Грудь с удовольствием вдыхает горячий воздух, напоённый ароматом цветущей ржи. Теперь в полях тихо; ещё не настало время стрекота жатвенной машины и многосложного рокота комбайна. В густом неподвижном воздухе стоит лишь немолчное жужжание и стрекотание насекомых, откуда-то издалека доносятся весёлые детские голоса, да из постепенно удаляющейся деревни, тоже притихшей в это время дня, раздаются привычные звуки скрипит журавль над колодцем, перекликаются петухи, протяжно и как-то жалобно мычит на выгоне телёнок. Только эти звуки позволяют теперь слепому определить меру окружающего его простора. Но вот подул лёгкий ветерок, и его освежающее дыхание донесло до нашего путника смягчённый расстоянием, но всё-таки явственно различимый шум леса. Ещё несколько минут ходьбы и он принял слепого в свою бодрящую, немолчным шелестом наполненную тень.

Под густым навесом ветвей почти не заметно солнца; его лучи только изредка скупыми струйками просачиваются через лиственный полог. Нога всё время чувствует твёрдую, хорошо наезженную колею, которая ведёт слепого, как рельс колесо вагона. По временам колея исчезает в беспорядочном сплетении борозд и комьев сухой, рассыпающейся под ногами грязи. По временам местность понижается, дорога становится мягкой, колеи глубокими, нога ощущает увеличивающуюся влажность. Слепой в этих местах отходит к краю дороги или даже поднимается на его уступ, когда опасность попасть в невысохшую грязь становится реальной.

Здесь по краю дороги идти приходится осторожнее. Слепой усиливает контроль трости. Его лицо готово уклониться от свесившейся над дорогой ветки. Резко чувствуется клубящаяся поросль придорожного кустарника и молодых деревьев. Она то наступает, ветвями цепляясь за одежду, то отступает, оставаясь доступной только ощущению препятствия. Отчётливо чувствуются колонны древесных стволов, и слепой непроизвольно ударяет по ним тростью, когда они возникают особенно близко. Но вот дорога заметно идёт в гору. Как ни мал подъём пути, но суставно-мышечное чувство прекрасно регистрирует его. Ландшафт постепенно, но заметно меняется.

Солнце чаще обливает слепого потоками тепла. Смолк трепетный, плещущий шум листвы; его сменил протяжный, ровный шум хвои. Воздух напоён ни с чем не сравнимым ароматом соснового леса. Дорога расширилась; грунт стал мягким. Местами ноги ступают по рыхлому песку.

Вот справа от дороги лес поредел и прекратился вовсе. Ощущение простора усилили издалека нахлынувшие звуки. Слепой свернул с дороги и пошёл по мягкой поросли низкорослой травы. Вот он почувствовал резкий, с каждым шагом увеличивающийся уклон. Впереди крутой, высокий берег реки. Наш путник садится на траву отдохнуть перед последним переходом и глубоко втягивает воздух, пытаясь уловить прохладное дыхание реки. Но солнце ещё высоко, и знойные потоки воздуха оттесняют речную прохладу, прижимают её к самому зеркалу воды.

Слепой погружается в созерцание окружающего его пейзажа. Впереди, под противоположным берегом, в реке плещутся дети, и весёлые голоса их, всплески и возня говорят слепому и о высоте берега, на котором он сидит, и о ширине реки. Поодаль, слева, раздаётся ритмичный рокот, заканчивающийся всякий раз гулким грохотом и своеобразно музыкальным стоном падающего бревна. Это грузят строевой лес. Бревно с рокотом скатывается по жердям, как по рельсам, с высокого берега на палубу баржи, железный корпус которой звонким гулом отзывается на его падение. Иногда бревно срывается и с шумным всплеском падает в воду. Тогда раздаются досадливые возгласы рабочих, многообразные звуки, рассказывающие слепому о процессе водворения неудачно спущенного бревна на место. Издали, оттуда, где по берегу раскинулось село, доносится взвизгивание пилы, стук топоров и монотонный, какой-то булькающий стук работающего дизеля. Вот далеко-далеко возникает неясный шум. Он постепенно нарастает, хотя и продолжает оставаться очень далёким. Это за несколько километров за рекой проходит поезд. Он далеко, но шум его позволяет слепому следить за его движением. Вот поезд зашёл за какое-то препятствие, вероятно за холм, и шум его сделался приглушённым. Вот он снова вырвался на открытое место. Вот стремительный бег его замедлился и, в следующий момент дробный стук его колёс перешёл в низкий, глубокий рокот. Поезд втянулся на мост. Вот он прошёл мост и, приближаясь к станции, подал протяжный гудок. Мощный свисток паровоза породил многоголосое эхо. Звук, многократно отразившись от крутых склонов тальвега реки, унёсся далеко на запад, как бы по коридору, дав слепому возможность проследить общее направление речной долины, общее направление течения реки.

Мы не будем приводить других примеров пространственной ориентировки слепых в иных условиях и в иной обстановке, разнообразие которой не поддаётся учёту. Мы не будем делать этого тем более, что всё дальнейшее изложение будет неизменно иллюстрироваться такими, взятыми из практики слепых примерами для того, чтоб избежать всякой надуманности, и на повседневном опыте слепых в быту и труде показать практическую действенность нашей системы воспитания навыков ориентировки. Приведённых же фактов достаточно для того, чтобы вскрыть психологическую сущность ориентировки.

Из сказанного видно, что ориентировка слепого, как и всякого человека вообще, есть сложный психологический акт, в котором участвуют самые разнообразные ощущения, образующие весьма сложные восприятия, в составе которых подчас весьма трудно разобраться.

Иногда можно слышать мнение, что среди слепых якобы встречаются различные типы: одни из них ориентируются главным образом на остаточное зрение, другие на слух, третьи на осязание. В действительности же не столько тип человека, сколько особенности пространства определяют характер ориентировки и преобладающее значение для неё того или иного анализатора. Правда, в природе известны случаи, когда то или иное животное ориентируется при помощи одного какого-либо из имеющихся в его распоряжении чувств. Так, например, летучие мыши изумляют нас своей способностью ориентироваться при помощи звуковой локации, или собака, бегущая по следу зверя, своей способностью ориентироваться при помощи обоняния, нижнего чутья, в данном случае. Но человека, само собой разумеется, нельзя сравнивать даже с самым высокоорганизованным животным. У человека имеется вторая сигнальная система; у него имеется разум. Многообразные сведения, доставляемые ему его органами чувств, а их, кстати сказать, много больше тех пяти, о которых обычно принято говорить, не только автоматически, подсознательно, соединяются, синтезируются в сложные восприятия, но и учитываются сознанием, перерабатываются им. В результате этого представления пространства образуются даже и тогда, когда действуют не собственно предметы или явления, характеризующие это пространство, а их символы, что, например, имеет место при ориентировке по плану или по словесным указаниям и во многих других случаях. Из многообразных и сложных восприятий этих либо тоже подсознательно, либо совершенно сознательно вычленяются восприятия более простые, основанные на группе однородных ощущений, или даже отдельные ощущения, в соответствии с которыми и совершаются действия, определяющие ориентировку.

Здесь необходимо отметить ещё одно свойство человеческого сознания, которое хотя и имеет место в ориентировке зрячих, но в ориентировке слепых, особенно в их предметопознавательной ориентировке, выступает особенно ярко и для слепых имеет особенно важное значение. Я имею в виду явление стереогноза. Слепому иногда, и даже очень часто, достаточно осмотреть только часть предмета или даже только прикоснуться к нему, чтобы в его сознании возникло представление предмета в целом. Это свойство сознания, сочетающее в себе элементы воображения и памяти, особенно помогает слепому при ориентировке в предмете или в пространстве, когда они или знакомы слепому, или последний уверен в их симметрии. Слепому достаточно прикоснуться к углу знакомого стола или станка, чтоб спокойно и уверенно обойти его, не прибегая к дальнейшему обследованию. Ему достаточно встретить на пути своём какой-нибудь хорошо знакомый ориентир, чтобы спокойно и уверенно взять направление на другой и подойти к нему без дополнительных наблюдений. Происходит это потому, что всякий сигнал, всякое ощущение или восприятие, действующее как сигнал, вызывает представление воспринятого не как части целого, изолированно пребывающей в пустоте, но представление целого предмета или пространства более или менее ограниченного, наполненного предметами, расположенными в определённом порядке. И представление это будет тем правильнее, тем точнее, чем обширнее и богаче опыт слепого.

Однако здесь уместно предостеречь начинающего педагога и неопытного слепого от переоценки значения стереогноза в предметопознавательной ориентировке. Чтобы познать предмет, необходимо его детально обследовать, иначе вместо конкретного представления о данном предмете может получиться лишь суррогатное или даже отвлечённое родовое понятие.

Для удобства изучения ориентировки элементы её следует классифицировать. Классификация эта, как и всякая другая классификация, может быть основана на различных признаках.. При этом в любом случае она будет весьма условна, так как одни существенные признаки тесно взаимодействуют и переплетаются с другими, не менее существенными признаками, никаких резко выраженных границ между принятыми разделами не существует и каждый из этих разделов постепенно и иногда совершенно неуловимо переходит в соседний, связанный с ним зоной, в которой равноценно действуют признаки, характеризующие каждый из этих разделов. Я приведу здесь две из возможных классификаций. Одна из них основана на роде пространства, в котором происходит ориентировка, другая на органах чувств, которые принимают в ней участие.

По роду пространства, в котором происходит ориентировка, её можно разделить на:

1) ориентировку в предметопознавательном пространстве,

2) ориентировку в рабочем пространстве,

3) ориентировку в большом пространстве.

В первый раздел (предметопознавательного пространства) входят:

а) Малое пространство, в котором невозможно ориентироваться при помощи осязающей мякоти даже одного пальца. При ориентировке в этом пространстве ведущую роль играет тонкая проприоцептивная чувствительность суставно-мышечная и мышечно-двигательная. Этот вид ориентировки чаще имеет место в быту (вдевание нитки в иглу, чистка иглой отверстия нипеля примуса, определение остроты лезвия ножа или бритвы) и реже в обучении и на производстве (обследование очень маленького растения, установка ногтем насечки измерительного прибора, проба острия резца),

б) Ориентировка в пространстве, умещающемся под осязающей мякотью одного или группы пальцев. Этот наиболее часто встречающийся вид осязательной ориентировки как элемент входит в любой раздел ориентировки на осязание,

в) Ориентировка в пространстве, ограниченном одновременным охватом кистей обеих рук. Предмет при этом воспринимается целостно, одновременно, симультанно. Этот вид ориентировки встречается одинаково часто в быту, обучении и в труде на производстве.

Во второй раздел ориентировки (рабочее пространство) входят:

а) Ориентировка в пространстве, не умещающемся в одновременном охвате кистей обеих рук, но и не выходящем за пределы, в которых действуют только руки, без участия тела к целом. Этот вид ориентировки чрезвычайно распространён как в быту, так и в обучении и на производстве (приготовление пищи, письмо на пишущей машинке, обследование учебного пособия, работа на станке). Если в предыдущих двух подразделах ведущую роль играет осязание (при участии и других видов чувствительности), как это было показано ранее, то в данном ведущая роль очень часто, особенно в рабочих движениях в быту и на производстве, переходит к суставно-мышечной и мышечно-двигательной чувствительности, а иногда и к слуху (регулировка механизма),

б) Ориентировка в пространстве, выходящем за пределы только что рассмотренного, но ограниченном одновременным охватом обеих рук, разведённых до отказа. Этот подраздел ориентировки может быть назван ориентировкой на рабочем месте (стол в быту, парта в школе, рабочее место-верстак на производстве). При ориентировке в этом пространстве принимает участие всё тело человека, весь комплекс его чувствительности, и ведущая роль может принадлежать любой из них в зависимости от рода работы или иных обстоятельств,

в) Ориентировка в пространстве, несколько превышающем пространство рабочего места. Она связана со стереотипным перемещением тела, обычно в пределах нескольких шагов, и характерна как ориентировка в рабочей зоне на производстве или в быту, например, при домоводстве и самообслуживании. Этот вид ориентировки является переходом к ориентировке в большом пространстве.

В третий раздел ориентировки (ориентировка в большом пространстве) входят:

а) Ориентировка в пространстве, ограниченном пределами небольшой комнаты, вагона и т. п. Ведущей здесь часто остаётся суставно-мышечная и двигательная чувствительность, но чаще и отчётливее сказывается усиление значения слуха,

б) Ориентировка в закрытом помещении типа зала, цеха, завода. Сюда же можно отнести и ориентировку в открытом, но резко ограниченном пространстве, например, пространстве двора. Здесь суставно-мышечное чувство и слух всё ещё продолжают оставаться равноценными, но в незнакомой обстановке, а если глубже вдуматься, то и в знакомой примат слуха становится очевидным,

в) Ориентировка в большом открытом пространстве, которую можно назвать путевой ориентировкой, ориентировка на местности, в полном смысле слова. Слух здесь явно становится основным анализатором пространства, а звук не только основным, но единственным его зондом.

Вторая классификация понятнее и проще. В неё входят следующие разделы: ориентировка при помощи остаточного зрения, ориентировка при помощи слуха, ориентировка при помощи осязания, ориентировка при помощи обоняния, ориентировка при помощи других видов чувствительности.

В дальнейшем изложении мы воспользуемся именно этой второй классификацией, закончив рассмотрение пространственной ориентировки анализом примеров комплексной ориентировки, взятых в разрезе первой классификации по типу пространства. Пространственная ориентировка слепых всегда сопряжена со многими неудобствами, неприятностями, а иногда и опасностями. Люди издавна заботились об облегчении, упрощении ориентировки и о повышении безопасности передвижения слепых. В особом разделе я расскажу обо всех этих попытках.

Я упомяну о проектах изоляции слепых в особые поселения и города, о непривившихся и принятых в разных местах и проектируемых технических приспособлениях (мерах ограждения, отличительных знаках, о различных локаторах и о трости); упомяну и о собаках-вожатых и о способах и приёмах хождения со зрячим спутником, о пользовании транспортом и правилами уличного движения.

Значение остаточного зрения для ориентировки

Основным анализатором пространства является зрение, и зрительная функция играет главенствующую роль в пространственной ориентировке. Эта главенствующая роль зрительной функции в пространственной ориентировке обеспечивается не только наличием полноценного зрения, но сохраняется и при значительном понижении его остроты. Значительное понижение остроты зрения существенно снижает трудовые возможности человека. При дальнейшем падении остроты зрения наступает момент, когда работа на зрение становится, в основном, невозможной, и человеку определяется обычно вторая группа инвалидности. Такой инвалид по зрению называется слабовидящим. Верхней границей слабовидения принято считать 10 процентов нормального зрения (V-0,1). Граница эта, само собой разумеется, является условной, так как зрение, хотя и весьма ослабленное, продолжает играть в жизни человека ту же роль, какую играет оно в жизни человека, обладающего нормальным зрением. Слабовидящий продолжает считать себя зрячим. Оно так и есть на самом деле, так как человек этот всегда действует, опираясь на зрение. Он даже учится в школе слабовидящих, где всё обучение основано на зрении и где чтение происходит тоже глазами, хотя книги, предназначенные для слабовидящих, печатаются особым увеличенным шрифтом. Вполне понятно, что пространственная ориентировка такими людьми в нормальных условиях осуществляется целиком на зрение. Нижняя граница слабовидения пять процентов остроты нормального зрения (V 0,05). Человек, обладающий зрением в четыре сотых и ниже, считается практически слепым и для обучения помещается в школу слепых, где чтение производится при помощи осязания по специальному, выпуклому шрифту Брайля.

В отношении определения первой группы инвалидности существуют несколько иные признаки. Инвалидом первой группы по зрению считается человек, имеющий 0,04 нормального зрения, если оно сохранилось на одном глазу, и 0,02 на каждом глазу, если остатки его сохранились на обоих глазах (разъяснение Министерства Социального обеспечения от 15 июля 1948 г.). Но и при таком незначительном остаточном зрении, в 3-2 процента и даже ниже, человек, являющийся практически слепым, многое продолжает делать на зрение и ориентироваться продолжает в основном на зрение, разумеется, когда условия, в частности условия освещения, позволяют делать это.

Лиц абсолютно слепых, т. е. совершенно не реагирующих на свет, неспособных отличить света от тьмы, очень мало. Точное число их установить трудно, так как при опросе абсолютно слепыми себя называли многие из тех, которые утратили практическое светоощущение, помогавшее им при ориентировке. Принято считать, что таких слепых среди практически слепых не более одной трети. Медицинское обследование школьников показывает, что число абсолютно слепых среди них значительно меньше указанного соотношения. Так, в Иркутской школе в 1943 г. число абсолютно слепых не превышало 20 процентов, тогда как 40 процентов имели настолько значительные остатки зрения, что с ними можно было работать по картинкам обычных учебников.

Было сделано немало попыток, более или менее удачных, дать таблицу числового выражения остаточного зрения, однако большое расхождение в определениях разных авторов красноречиво говорит о том, что все они весьма относительны. Мы не станем входить в рассмотрение и оценку этих таблиц. С нас достаточно и того, что если даже к абсолютно слепым отнести некоторое количество лиц, остаточное зрение которых мало чем отличается от полной слепоты, то и в этом случае можно считать, что более половины тех, кого мы называем слепыми, притом совершенно справедливо, в той или иной мере пользуются своим остаточным зрением и в первую очередь для целей ориентировки.

Некоторые из таких слепых, зрение которых приближается к нижней границе слабовидения, хорошо и на значительном расстоянии узнают предметы, правильно определяют расстояния и цвета. Другие определяют только наиболее яркие цвета или даже вовсе не различают их, так как зрение их является ахроматическим, но знакомые предметы узнают уверенно по их силуэтам. Третьи способны различать очертания предметов только на контрастном фоне; наконец, иные видят только движение предметов, тёмные пятна неопределённой формы на светлом фоне или, наоборот, различают чередование света и тени. Но даже и эти ничтожнейшие остатки зрения, измеряемые тысячными долями, совершенно, как говорят, непостижимым образом, но столь же определенно помогают этим слепым ориентироваться в пространстве. Постараемся на живых примерах, взятых из практики слепых, разъяснить эту кажущуюся непостижимость. Сделать это совершенно необходимо для того, чтобы зрячие, близко соприкасающиеся со слепыми, правильно понимали, правильно оценивали зрительные возможности таких слепых и при обучении их ориентировке останавливали бы их внимание именно на том, что может помочь им, и не требовали бы от них того, различение чего им не под силу, или того, что не может принести им никакой пользы. Примеры эти мы возьмём из практики только таких слепых, остаточное зрение которых определяется тысячными долями или как качественное светоощущение.

Один из военноослепших, зрение которого определено как светоощущение (он не различает предметов по очертаниям, но отличает тёмное от светлого), уверенно ориентируется на улицах большого города и очень быстро ходит по хорошо знакомым улицам. Свою способность ориентироваться он объясняет тем, что хорошо научился использовать своё остаточное зрение.

Я не вижу предметов и не различаю цветов. Всё вокруг меня мне кажется серым, но это серое имеет много оттенков. Одни предметы или части кажутся мне более тёмными, другие более светлыми. Когда я иду по улице, то при благоприятном освещении я вижу на несколько метров перед собой панель в виде однообразной серой полосы. Полоса эта ограничена более тёмной полосой со стороны забора и тоже серой, но иного характера, какой-то неровной серой полосой полотна улицы. Я иду уверенно и быстро по этой светлосерой полосе до тех пор, пока на ней не встретится что-то, что окрашено в более густой серый или даже чёрный цвет; тогда я принимаю меры предосторожности. Вот на моём пути тёмное пятно неопределённой формы. Это может быть и лежащим на панели предметом, и ямой, и просто тенью, отброшенной каким-нибудь другим предметом, или даже следом от не совсем просохшей лужи. Если такое пятно присуще данному месту и встречается здесь постоянно, а я хорошо знаю данный участок пути, то пятно это не только не мешает мне, но даже служит мне некоторым ориентиром. Такова, например, неглубокая, но довольно большая выбоина на асфальтовой панели, находящаяся вблизи подъезда дома, который я часто посещаю. Иногда эти тёмные пятна меня сильно подводят. Так, однажды, проходя по мало знакомой мне улице, я упал, запнувшись о ступеньку, которую принял за тень столба, и шагнул, не подняв ноги. Если на дорогу падает сплошная тень, например, тень от строений, сопровождающих панель, то я уже совершенно не различаю пути и вынужден идти очень осторожно. Хуже всего, если мне приходится идти по пространству, где свет и тени постоянно чередуются.

Другой слепой, житель сельской местности, предпочитает ходить подальше от домов серединой улицы. Тогда он легко и безошибочно находит нужный ему дом, в то время как при ходьбе вдоль домов, в непосредственной от них близости, он должен, как он говорит, «цепляться за разные приметы» или даже прибегать к посторонней помощи для того, чтобы найти тот же дом. Оказывается, проходя срединой улицы, он видит на светлом фоне неба тёмные силуэты. Он не в состоянии узнать в этих силуэтах предметов, которым они принадлежат, но научился находить нужные ему по некоторым характерным особенностям их очертаний. Так, например, рядом с одним домом растет высокая липа. Проходя по противоположной стороне улицы, по однообразному песчаному грунту, где нет никаких осязательных ориентиров примет, он ориентируется именно на эту липу. На светлом фоне неба он видит силуэт дома неопределённых очертаний и более резко очерченный, возвышающийся над ним, силуэт дерева. Взяв направление на этот высокий силуэт, слепой переходит улицу и точно попадает к воротам дома.

Одна слепая студентка рассказывала мне о том, как она ориентируется в институте, в котором она учится. Совершенно одинаковые двери кабинетов и аудиторий выходили в длинный коридор, и не было никакой возможности отыскать среди них нужную. Сделать это было тем более трудно, что в коридоре во время перемен постоянно царили сутолока и шум. Ориентирами в этом случае служили окна в противоположной стене коридора. Отыскивая свою аудиторию, наша студентка медленно шла по коридору, совершенно не обращая внимания на двери, но стараясь не пропустить окна. Она замечала посветление, когда проходила мимо окон, и потемнение, когда шла вдоль стены. Отсчитав определённое количество окон, она находила нужную ей дверь. Интересно заметить, что роговица обоих глаз этой студентки покрыта обезображивающими рубцами и на обоих глазах она носит протезы. Обследовавший её врач заявил ей, что она не может видеть никакого света. Однако она видит его не только через помутневшую и изъязвленную роговицу, но вдобавок ещё и через протезы. Пример этот наглядно показывает, до каких пределов доходит приспособляемость организма; он объясняет также и то, почему слепые так дорожат самыми ничтожными и, казалось бы, совершенно бесполезными для них остатками зрения, отказываясь иногда от операции, которая обещает им повышение остроты их зрения в одних случаях или должна облегчить их страдания в других.

Приведённые примеры, конечно, не исчерпывают всех случаев, когда остаточное зрение служит слепым для целей ориентировки. Приёмов же пользования им, вероятно, так же много, как много и лиц, обладающих таким остаточным зрением. Даже при самых ничтожных, исчезающе малых остатках зрения одни слепые пользуются как вехами на пути не только смутно воспринимаемыми предметами, не только их неясными силуэтами, но даже и простым ощущением света, слабым посветлением поля зрения, если только вообще возможно говорить в данном случае о поле зрения. При этом необходимо помнить о том, что и самое слабое ощущение света, не говоря уже о более сложных восприятиях, не появляется изолированно от других ощущений и восприятий. Ориентировке на зрение помогают и другие раздражители, выступающие в роли вспомогательных ориентиров, которые расширяют ориентировку на зрение и уточняют её. Так, слепой, обладающий такими ничтожными остатками зрения, видит перед собой некий бесформенный силуэт. Какой-то неведомый предмет преграждает ему дорогу. Но вслед за возникновением перед глазами этого предмета слепой начинает ощущать запах перегоревшего бензина и масла, и он понимает, что перед ним автомобиль. Определив же характер препятствия, слепому не трудно избежать или преодолеть его. Арка ворот или подъезда воспринимается таким слепым как неясное изменение светотени и по одним только зрительным признакам не может быть узнана; но одновременно со зрительными восприятиями действуют и слуховые, и звуки, доносящиеся со двора или отражённые звуки улицы, взаимодействуя с сочетанием светотени, вызывают комплексное восприятие арки. Возникающее в сознании, на базе этого восприятия, представление об арке делает её надёжным ориентиром, вполне обеспечивающим точность ориентировки. Всё это должно учитываться при воспитании навыков ориентировки, особенно при работе с ослепшими в зрелом возрасте, в частности с военноослепшими. Эти люди, привыкшие ориентироваться на зрение, обычно фиксируют своё внимание на тех световых изменениях, которые происходят в их поле зрения. Эта концентрация внимания на одном каком-либо раздражителе особенно проявляется у некоторых недавно ослепших в первые недели их самостоятельной деятельности в условиях слепоты. При этом все другие раздражители, сопутствующие световому, выпадают из поля внимания и проходят не замеченными и не учтенными сознанием и даже подсознательно.

Для многих людей вообще характерно концентрированное внимание. Занявшись чем-нибудь одним, такие люди не замечают ничего другого. Внимание их целиком поглощено одним только созерцаемым в данный момент предметом или явлением, и всё, совершающееся вокруг, может пройти бесследно. Для слепого такое концентрированное внимание ничего, кроме вреда, не принесёт. Чтобы ориентировка его была точна и уверенна, а следовательно, были точны и уверенны его действия, он должен замечать и учитывать всё, что происходит вокруг него. Его внимание должно быть распределённым. Такое состояние внимания в конце концов вырабатывается у каждого слепого, и все сложные сенсомоторные регуляции, связанные с таким психическим состоянием, с течением времени становятся автоматическими, протекают без видимого участия сознания субсенсорно. Но это приходит в процессе длительной практики, иногда ценой большого напряжения и многих неприятностей. Необходимо сделать всё для того, чтобы сократить до минимума срок формирования необходимых установок и связей и облегчить и ускорить приобретение соответствующих навыков. Само собой разумеется, что подобное воспитание внимания должно быть отнесено ко всем случаям ориентировки любого слепого, но об этом мы ещё будем иметь случай говорить в дальнейшем. Из всего сказанного становится ясно, как велика для пространственной ориентировки слепых роль остаточного зрения, даже и такого, которое обычно не учитывается, как практически бесполезное или даже не поддающееся учёту.

Но наряду с этим мы вынуждены считаться и с парадоксальным на первый взгляд фактом отрицательного влияния остаточного зрения на способность ориентироваться в пространстве. Остановимся на некоторых таких случаях, с которыми приходится считаться при обучении слепых ориентировке и вообще при работе с ними. Среди лиц, потерявших зрение в зрелом и особенно в преклонном возрасте, не так уже редко встречаются такие, которые очень плохо ориентируются, боятся самостоятельно ходить по улицам и даже совершенно не могут обойтись без посторонней помощи. Причины этого могут быть разные и среди них, в частности, хотя и косвенно, остаточное зрение. Опишу здесь два очень сходных и очень характерных случая. Две женщины, встреченные мною в разное время, теряли зрение довольно медленно, но неуклонно. Стоя перед неизбежной слепотой и отказываясь верить этому, каждая из них старалась сохранить своё угасающее зрение. Одна из них упорно и настойчиво обращалась за помощью к врачам, другая тоже упорно лечила свои глаза каким-то домашним средством. Обе они усвоили мысль о том, что если они не будут напрягать зрения, если глаза их будут получать минимум нагрузки, то зрение их укрепится и перестанет падать. Не будучи в состоянии отказаться от привычки всё делать на зрение и перейти к работе без его участия, они упорно отказывались от всякой работы, которую предлагали им работники Общества слепых. Они обе воздерживались выходить из дому из боязни утомить зрение в условиях ходьбы по улицам с бойким движением. Они покидали свои комнаты только в силу необходимости, с каждым разом замечая, что ориентироваться на улице им всё труднее и труднее. Вместо того, чтобы переключаться на работу без зрения и по мере его утраты приобретать новые навыки ориентировки в пространстве, они продолжали вести затворническую жизнь, испытывая большие материальные и бытовые затруднения, и постепенно превратились в беспомощных «сидней», совершенно выпавших из общественной жизни. В обоих этих случаях остаточное зрение играло, несомненно, косвенно неблагоприятную роль. Основная причина поведения этих женщин лежала вероятно, в нездоровом психическом состоянии, и охрана зрения была лишь удобным самооправданием. Но, с другой стороны, причиной такого поведения могло быть и непосредственно состояние их остаточного зрения, что они не могли или боялись установить.

Среди болезней глаз, приводящих к полной утрате зрения, распространёнными являются различные поражения сетчатки ретиниты. Бывают заболевания, при которых человек, ещё удовлетворительно видящий при нормальном освещении, становится совершенно слепым, едва попадает в освещение сумеречное. Обладая таким зрением, человек в нормальной обстановке не только хорошо ориентируется, но даже и совершает на зрение многие профессиональные работы. Поэтому понятно, что многочисленные навыки, которыми обладают слепые, ему чужды. Такой человек продолжает считать себя зрячим даже и при очень резком снижении остроты зрения, несмотря на то, что оно уже давно стало ахроматическим и он не в состоянии различать цветов. Попав в обстановку неблагоприятного освещения, такой «зрячий» внезапно превращается в настоящего слепого и, ослепнув внезапно, хотя и на время, он теряется и становится совершенно беспомощным; ориентировка его расстраивается полностью. Такого человека трудно отличить от окружающих, когда он идёт по хорошо освещенной стороне улицы. Но вот па пути его бульвар. Тень деревьев неправильными пятнами ложится на землю, чередуясь с такими же неправильными пятнами света. Теперь наш «зрячий» попадает в условия быстрого чередования света и тени, и это настолько дезориентирует его, что он идёт медленно, едва переставляя ноги, почти не отрывая их от земли. Как уже было показано в примере, приведённом выше, влажное пятно на панели, тень, упавшую от столба, ступеньку вверх и глубокую яму такой человек воспринимает совершенно одинаково; и если для одних людей или в некоторых условиях такие восприятия могут служить ориентирами, то для других людей или в других условиях они полностью их дезориентируют. Далеко не все люди способны переносить подобное положение одинаково спокойно и мужественно. Некоторых оно сильно травмирует и даже ввергает в глубокую депрессию, что, может быть, и послужило причиной поведения тех двух женщин, о которых речь была выше.

При некоторых заболеваниях сетчатки поле зрения подвергается резкой деформации. В одних случаях оно постоянно сужается от периферии к центру, дохода до точки фиксации, в других перерождение идёт от центра к периферии. В этом случае поле зрения имеет форму кольца, которое постепенно распадается на отдельные участки, так что больной может видеть только небольшие кусочки пространства либо у самых ног, либо сбоку, либо вверху. В случае центрального зрения такой человек смотрит на мир как бы через тоненькую трубочку, и чтобы осмотреть какой-нибудь крупный предмет или вообще более или менее значительное пространство, он должен как бы обшарить его взглядом, рассматривая по частям. При периферическом зрении больной видит тоже очень небольшие участки пространства, причём расположены эти участки иногда крайне невыгодно для целей ориентировки. Иногда в этом случае слепой видит лишь очень небольшой кусочек дороги непосредственно у себя под ногами. И это может даже помогать ему, если он освоился со слепотой и перешёл к приёмам ориентировки без зрения. Часто же бывает совсем иначе. Иногда человек видит клочок неба да верхние этажи домов. Переходя улицу, он слышит вокруг себя шум движущегося транспорта гудки автомобилей, звонки трамвая, но не видит ничего. Он способен разглядеть трамвайные провода у себя над головой, но в то же время не может увидать самого трамвая, который угрожает ему своим движением. При таких условиях ориентировка до крайности затруднена. Затруднения эти чрезвычайно усиливаются тем обстоятельством, что, как уже подчёркивалось, многие из слепнущих, имея подобные остатки зрения, боятся наступления полной слепоты и, вместо того, чтобы готовить себя к ней, упорно считают себя зрячими, стараясь использовать своё остаточное зрение даже и там, где оно явно мешает им. Таких людей, как правило, трудоустроить значительно сложнее, чем слепых, и ориентируются они обычно значительно хуже последних.

Заметим кстати, что такая деформация поля зрения, если она наступила в раннем детстве, ведёт иногда к уродливым деформациям скелета. Ребёнок, обладающий нижним участком поля зрения, далеко назад откидывает голову и даже корпус, силясь рассмотреть совершающееся впереди. Другой ребёнок, у которого уцелел верхний участок поля зрения, нагибает голову вперёд так, что подбородок его касается груди. С течением времени поза эта становится привычной и сохраняется даже и тогда, когда зрение угасло полностью.