khrolenko_a_t_bondaletov_v_d_teoriya_yazyka

Каждый ли из зрячих красоту опишет, Улыбнется ль ясно яркому лучу?

Не имею слуха, не имею зренья, Но имею больше — чувств живых простор:

Гибким и послушным, жгучим вдохновеньем

Я соткала жизни красочный узор.

О.И. Скороходова

Популярна точка зрения на язык и мышление, сформули рованная К. МарксомиФ.Энгельсом.Ониутверждали,чтоязык

имышлениенаходятсявдиалектическойвзаимосвязиичтоязык по отношению к мышлению (сознанию) выполняет орудийную функцию: «Язык так же древен, как и сознание; язык есть прак тическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное созна ние...» [Маркс: 3: 29]. «...Идеи не существуют оторванно от язы ка» [Маркс: 3: 488]. Мышление и язык между собой гибко связа ны, они соотносительны, но не тождественны. Подобная точка зрения лежит в основе концепции Л.С. Выготского: «Мысль не выражается, но совершается в слове» [Выготский 1956: 332]. Эта концепция берёт своё начало в XIX столетии: «...Сло во есть не только слуга мысли, не только форма, в которую выливается мысль, — а слово так могуче, что оно вызывает, рождает, творит самую мысль» [Савинов 1889: 55].

Эпиграфом к главе «Мысль и слово» в работе «Мышление

иречь» Выготский взял поэтические строки: «Я слово поза был, что я хотел сказать, и мысль бесплотная в чертог теней вернется». «Мысль — осмысленное предложение» [Витген штейн 1994: 18]. А.Ф. Лосев полагал, что слово есть и форма, и материал будущего рождения мысли, не заслоняющие вне шнюю действительность предметов. Поскольку слово всегда уже есть значение, мы ищем верное слово, т.е. такое, которое принадлежит самой вещи, и в результате сама вещь обретает голос в этом слове, — так другому философу представлялась связь языка и мысли [Гадамер 1988: 484]. Эта вторая точка зрения поддерживается большинством современных иссле дователей. Она подтверждается наблюдениями над слепог лухонемыми и заиками, экспериментальными данными ней рохирургии, зоопсихологии и т.п.

191

Неоднородность мышления, обладающего и чувственно наглядным, и абстрактным содержанием, объясняет гибкость связи языка и мышления. Как показывают наблюдения над патологией речи, чувственно наглядное содержание мышле ния принципиально возможно и без использования языка или других знаковых систем. Абстрактное же содержание в обя зательном порядке связано с языком. «...Естественное обра зование понятий постоянно осуществляется самим языком» [Гадамер 1988: 501].

Отвечая на вопрос, всё ли в мышлении связано с языком, исследователи приходят к выводу, что хотя в познавательном мышлении участие языка и обязательно, тем не менее мысль — или отдельный её элемент — словесно может быть и не выраже на, т.е. оставаться в имплицитной (специально не выраженной) форме. Поскольку нет абсолютно чистого мышления, возмож ны и развернутые, и сокращенные (эллиптические) способы передачи одного и того же содержания. Не случайно, что пись менный текст часто сопровождается рисунками, графиками, чертежами, формулами, а устный текст — жестами и мими кой. Этим обстоятельством объясняются такие факты, как поиск адекватного выражения поэтической мысли, накопле ние нового в мышлении, припоминание имени человека, об раз которого стоит перед нашим внутренним взором, знание полиглота, на каком языке он в данный момент думает и т.п.

Полагают, что мысль человека, возникшая на базе языка, никогда до конца не может быть выражена словом, и, чтобы в этом случае понять говорящего, слушающему необходимо иметь так называемые фоновые знания. Примером может служить «Американа» — англо русский лингвострановедчес кий словарь, в котором описываются имплицитные (специ ально не выделенные) смыслы слов, чаще всего ключевых.

Дополнительная литература

Абрамова Н.Т. Являются ли несловесные акты мышлением? // Вопросы философии. 2001. № 6. С. 68—82.

Кривоносов А.Т. Мышление — без языка? Экономия языковой материи — закон процесса мышления // Вопросы языкознания. 1992. № 2. С. 69—83.

192

4.4. Внутренняя речь

По мнению большинства современных исследователей, важнейшим элементом системы «мышление—язык» являет ся внутренняя речь. Это основное и универсальное средство умственной деятельности и сознания человека, в ней мысль

иязык объединяются в целостный комплекс, действующий как речевой механизм мышления. «...Внутренняя речь явля ется весьма важным фактором человеческого сознания, ре чевого по своему генезису, структуре и функционированию» [Соколов 1968: 232]. Во внутренней речи складывается значе ние, которое есть единство слова и мысли.

Внутренняя речь стала объектом пристального экспери ментального обследования. Опыты психолога Н.И. Жинкина показали, что механизм человеческого мышления реализует ся в двух противостоящих динамических звеньях — предмет но изобразительном (предметно схемном, универсально предметном) коде и коде речедвигательном. Мысль задаётся в первом звене, передаётся во второе и снова задаётся для первого звена. Двуступенчатость мышления обусловлена органической связью первосигнальных и второсигнальных образований и отличает механизм человеческого мышления от формально логических устройств для переработки инфор мации [Жинкин 1964: 36]. Две ступени внутренней речи со ответствуют двум функциям языка и потому представляют собой два принципиально разных, но органически связанных внутренних языка. Взаимодействие двух кодов — образного

изнакового — делает мышление человека универсальным. Мысль, возникшая на уровне предметно схемного кода,

ещё не может считаться готовой, это только подступы к ней, замысел, интенция, намерение. Именно здесь существует то, что «на языке вертится, а сказать не могу». «Неясный образ шевелится в душе — и не может определиться мыслью» (Анд реев Д. Изнанка мира). В этом коде звучит «музыка мечты, еще не знавшей слова» (Инн. Анненский. Мучительный со нет). Зачаточная, еще не расчлененная мысль опирается на своеобразные индивидуальные схемы, образы. Информация о действительности здесь кодируется в виде пространствен

193

но временных представлений. Они составляют тот универ сальный язык мышления, с которого возможны переводы на все другие языки. И.А. Соколянский и А.И. Мещеряков доби лись успеха в научении слепоглухонемых речи только пото му, что нашли способ накопления и организации в мозговых структурах элементов универсально предметного кода, без которого нет ни мышления, ни языка.

Неповторимый характер предметно схемного кода приво дит к тому, что определенная часть мысли настолько индиви дуальна, что даже не может быть выражена словом. «...Во вся кой гениальной или новой человеческой мысли, или просто во всякой серьёзной человеческой мысли, зарождающейся в чьей нибудь голове, всегда остаётся нечто такое, чего никак нельзя передать другим людям, хотя бы вы исписали целые томы и растолковывали вашу мысль тридцать пять лет; всегда останется нечто, что ни за что не захочет выйти из под ваше го черепа и останется при вас навеки; с тем вы и умрете, не передав никому, может быть, самого то главного из вашей идеи» (Достоевский Ф.М. Идиот. Ч. III. Гл. V). Однако часто высказывается и прямо противоположное мнение: «...Такова моя вера в могущество слов, что временами я верю в возмож ность словесного воплощения этих неуловимых грёз» (По Э. Могущество слов). «Я не обладаю воображением, которое было неязыковым, нелингвистическим, несловесным вообра жением. Всё, что я написал, не было переводом каких то кар тин, каких то видений на слова и фразы, но строилось исклю чительно внутри самого языка. Из фраз, которые я заношу на бумагу, построены все созданные мною миры» (Лем Ст.). Столь же оптимистичен В. Набоков: «Часто повторяемые по этами жалобы на то, что их, слов, нет, слова бледный тлен, слова никак не могут выразить наших каких то там чувств...

ему казались столь же бессмысленным, как степенное убеж дение старейшего в горной деревушке жителя, что вон на ту гору никогда никто не взбирался; в одно прекрасное, холод ное утро появляется длинный, лёгкий англичанин — и жиз нерадостно вскарабкивается на вершину» (Набоков В. Дар). Между двумя кодами наличествует переходная зона: «Слова еще нет, но все же в каком то смысле оно уже здесь, — или

194

имеется нечто, что может вырасти лишь в данное слово» [Вит генштейн 1994: 307].

Думается, что противоречивость писательских мнений кажущаяся. Всё зависит от того, что имеется в виду, когда гово рятовыразимости/невыразимости.Еслииндивидуальныйпред метно схемный код, тогда следует согласиться с Достоевским, но на уровне этого кода мысли ещё нет, есть желание, есть на мёки,есть«строительныйматериал»;еслижеречедвигательный, то здесь можно говорить о принципиальной выразимости, реа лизация которой зависит только от степени таланта говоряще го. Известно, что самые глубокие и оригинальные субъектив ные переживания художников слова и мыслителей, выражен ные посредством обыденного языка без участия неязыковых средств общения, становятся достоянием других людей.

Бывает так: какая то истома; В ушах не умолкает бой часов;

Вдали раскат стихающего грома. Неузнанных и пленных голосов Мне чудятся и жалобы и стоны; Сужается какой то тайный круг, Но в этой бездне шепотов и звонов Встаёт один, всё победивший звук.

.............................................................

Но вот уже послышались слова

Илёгких рифм сигнальные звоночки,— Тогда я начинаю понимать,

Ипросто продиктованные строчки Ложатся в белоснежную тетрадь.

(А. Ахматова. Творчество)

Еще одно профессиональное свидетельство о чуде превра щения поэтической мысли в Слово:

Сначала в груди возникает надежда. Неведомый гул посреди тишины. Хоть строки еще существуют отдельно,

они еще только наитьем слышны. Есть эхо.

Предчувствие притяженья.

Почти что смертельное баловство.

195

И— точка.

Ине было стихотворенья.

Была лишь попытка. Желанье его.

(Р. Рождественский)

Одним из частных вопросов многоаспектной проблемы «Язык и мышление» является вопрос о связи языка и бессоз нательного. На первый взгляд, эта связь кажется парадоксаль ной: язык, по определению, призван рационализировать всё, что лежит вне поля сознания. «Лишь слова обращают теку щее чувство в мысль» (Платонов А. Чевенгур). И тем не ме нее уже Н.К. Крушевский и И.А. Бодуэн де Куртенэ размыш ляли над «бессознательно психическими явлениями», кото рые предопределяют способность человека обобщать, формировать грамматические категории, усваивать язык и в раннем возрасте приобретать языковое чутьё. Р.О. Якобсон предположил, что «в нашем речевом обиходе глубочайшие основы словесной структуры остаются неприступны языко вому сознанию; внутренние соотношения всей системы ка тегорий — как фонологических, так и грамматических — бес спорно действуют вне рассудочного осознания и осмысления со стороны участников речевого общения» [Якобсон 1978: 165]. Тему Р.О. Якобсона, как и его предшественников, мож но обозначить как «система языка и бессознательное».

Важен и такой вопрос, как «процесс коммуникации и бес! сознательное», при этом будем учитывать, что само «бессоз нательное» неоднородно. Есть предсознание, подсознание и сверхсознание. До сих пор в поле внимания теоретиков язы ка была связь предсознания и языка — предрасположенность человека к бессознательным отношениям с языком и бессозна тельная саморегуляция языковой системы. Связь подсознания сязыком—этовопрособособой,фреймовой,организацииязы ка как орудия мысли, вопрос о так называемых «семантичес ких комплексах», которые предопределяют специфику мыш ления. Вопрос о языке и сверхсознании — самый трудный, ибо относится к области творчества с помощью языка; ему посвящена статья Э. Сепира «Бессознательные стереотипы поведения в обществе» [Сепир 1993: 594—610].

196

Психолог А.Е. Широзия утверждал, что слово всегда со держит в себе больше информации, нежели наше сознание способно извлечь из него, ибо в основе слова лежат бессоз нательные языковые установки. Писательское наблюдение подтверждает мнение психолога: «...Бежавшие за нами... улич ные мальчишки только то и дело, что вполголоса повторяли: — Ишь, задаются на макароны!.. Объяснить, что значит зада ваться на макароны ни один Грот, ни Даль, вероятно, не смог ли бы, но что в этой исключительно южной формуле заклю чалась несомненная меткость определения, отрицать было нельзя» [Дон Аминадо 1991: 33—34].

Естественный язык обладает уникальной способностью передавать информацию не только словами, но и «межсловес ным пространством». Истина постигается в молчании, считают японцы. Потому что в момент паузы между словами рождается то,чтоневыразимовслове.Поэтомукритериюотрывокизрома на М. Булгакова «Мастер и Маргарита» безукоризнен даже по японским канонам идеального искусства: «Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, неся на себе непосиль ный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожеле ния покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна <ус покоит его>« [Булгаков 1987: 374]. «Музыка — это промежу ток между нотами» (Клод Дебюсси).

Появилось понятие, названное пресуппозицией, под нею понимают семантику, в языковых формах не выраженную, но с достаточной степенью определенности сопровождаю щую их. Это разновидность скрытого содержания, которое формирует подтекст. Теория риторики оперирует понятием затекст. Это то, что говорящий держит, образно говоря, за пазухой и что определенным образом окрашивает поведение. Подчас невысказанное влияет на реакцию слушателей силь нее, чем сказанное вслух. В США провели эксперимент. Два студента получили задание выступить перед незнакомыми студентами. Предварительно договорились, что первый в кон це сообщит, что занятия отменяются, а второй — что будут дополнительные занятия. Однако выступающих сознательно

197

прервали. Опрос слушателей показал, что второй студент по нравился больше. Сделан вывод, что оценка связана не толь ко с тем, что говорят, но и о чем молчат [Знание — сила. 1996: 6: 9]. Прогресс в создании систем искусственного интеллекта прямо зависит от того, в какой мере удастся смоделировать это свойство естественного языка, столь заметно усиливаю щее возможности мышления.

Если бы всё можно было выразить словом, то отпала бы не обходимость в выразительных движениях, пластическом искус стве, живописи и музыке [Спиркин 1972: 224]. Уже наличие ин тонации свидетельствует о смысловой недостаточности знака, обретающего смысл только в процессе речевого общения.

По мере того как мысль складывается, формируется, креп нет, всё заметней становится её зависимость от языковых средств, осуществляется переход к речедвигательному коду. Мысль окончательно формируется, расчленяется, подготав ливается к речевому воспроизведению. Взаимодействие мыс ли и речи тонко почувствовал Ф. де Соссюр, назвавший один из параграфов своей знаменитой книги «Язык как мысль, организованная в звучащей материи». По мнению учёного, и мышление, и речь первоначально представляют собой амор фную сущность. С одной стороны, «само по себе мышление похоже на туманность, где ничто чётко не разграничено» [Соссюр 1977: 144], с другой стороны, «звуковая субстанция не является ни более определенной, ни более устоявшейся, нежели мышление. Это — не готовая форма, в которую по слушно отливается мысль, но пластичная масса, которая сама делится на отдельные части, способные служить необходимы ми для мысли означающими» [Соссюр 1977: 144].

Мысль и речь становятся таковыми только в едином про цессе мышления. Слово формирует не только мысль, но и са моё самосознающую личность. «В слове, — писал философ А.Ф. Лосев, — сознание достигает степени самосознания. В слове смысл выражается как орган самосознания и, следо вательно, противопоставления себя самого иному. Слово есть не только понятая, но и понявшая себя саму природа, разуме ваемая и разумевающая природа. Слово, значит, есть орган самоорганизации личности, форма исторического бытия лич

198

ности» [Лосев 1991: 534]. На уровне речедвигательного кода роль языка в формировании мысли становится максимальной. Экспериментальные исследования А.Н. Соколова показали, что процесс мышления сопровождается беззвучным движе нием мышц языка и губ, как будто произносятся слова быст рым и сокращенным образом. Эксперименты подтвердили то, что внимательные люди знали из самонаблюдений. Знамени тый русский физиолог И.М. Сеченов утверждал: «...Я никог да не думаю прямо словами, а всегда мышечными ощущения ми, сопровождающими мою мысль в форме разговора» [Се ченов 1952: 87]. Русский писатель и мыслитель В.В. Розанов не раз признавался, что всякое движение души у него сопро вождается выговариванием. Фотограмма, полученная при мысленном счёте, одинакова с фотограммой произносимого счёта, разница только в силе. А.Н. Соколов отмечает, что при решении трудных задач речедвигательная импульсация уве личивается, при решении лёгких — уменьшается. При зри тельном предъявлении задач она меньше, чем при слуховом, у детей выше, чем у взрослых.

Экспериментами установлено, что исключение речедви жений затрудняет запоминание речи [Соколов 1968: 229]. Вы яснили, что люди легче запоминают текст, если мысленно его повторяют про себя. Люди с неподвижными органами речи (травмы) быстро забывают речь, которую они слушали. Колеба ния и напряжение языка, губ, гортани, голосовых связок в свою очередь воздействуют на активность мозга, стимулируя мыс лительный процесс. В итоге оказывается, что человек мыслит не только мозгом [Наука и жизнь. 1996. № 9. С. 15—16].

Установлено, что наше мышление по природе диалогич но, и речедвигательная импульсация в процессе мышления — явление закономерное. Замечено, что словесные обобщения формы, величины и цвета предметов у ребенка появляются только после овладения речью, причём пик языковой способ ности его приходится на четырёх пятилетний возраст и к это му же времени формируется до 50% интеллекта человека. Плохие результаты развития детей «маугли» свидетельству ют, что без овладения речью мозг человека не приобретает способности разумного мышления. «Вне объективации, вне

199

воплощения в определенном материале (материале жеста, внутреннего слова) сознание — фикция», — даже шрифтом подчеркнул эту мысль М.М. Бахтин [Волошинов 1928: 107].

Эксперименты А.Н. Соколова и Н.И. Жинкина доказыва ют, что обязательная связь языка и мышления не является жёсткой, она гибка, подвижна, динамична. Нельзя отождеств лять язык и мышление, так как мышление содержит в себе не только речевую, но и неречевую фазу действия, связанную с накоплением сенсорной (чувственной) информации [Соко лов 1968: 230]. Видимо, неречевую фазу (память чувства) имел в виду Л.Н. Толстой: «Между бесчисленным количеством мыслей и мечтаний, без всякого следа проходящих в уме и воображении, есть такие, которые оставляют в них глубокую чувствительную борозду; так что часто, не помня уже сущно сти мысли, помнишь, что было что то хорошее в голове, чув ствуешь след мысли и стараешься снова воспроизвести её» (Толстой Л. Отрочество. Гл. XVIII).

Внутренняя речь на уровне речедвигательного кода весь ма специфична. «Внутренний монолог каждого из нас, вклю чая и преподавателей грамматики, гораздо менее строен, он хаотичен, полон неожиданных поворотов, алогизмов, причуд ливых ассоциаций, незаконченных предложений, пауз, откло нений, повторов — в общем, это монолог, который не в ладах с правилами синтаксиса, а иногда и с элементарной логикой» (Райнов Б. Странное это ремесло). Внутренняя речь крайне отрывочна, фрагментарна, сокращенна по сравнению с внеш ней речью, в ней резко усилена предикативность за счёт опус кания подлежащего и связанных с ним частей предложения. Семантика слов внутренней речи более контрастна и идиома тична.Расширяетсясмыслслов,происходит«слипание»словдля выражения сложных понятий, налицо высокая «нагружен ность» слов смыслом. Возможна фонетическая редукция внут ренней речи — выпадение фонем, преимущественно гласных. Словарь внутренней речи предельно индивидуален, субъек тивен и обычно дополняется наглядными образами.

А.Н. Соколов отмечает факт расширения значения слов и предложений, которыми мы пользуемся во внутренней речи. Слово семантически более емко, а границы его менее четки.

200