khrolenko_a_t_bondaletov_v_d_teoriya_yazyka

общества предопределили возможность интерпретации дей ствительности» (Цит: [Вопросы языкознания 1992. № 1: 110]).

Язык эвристичен, утверждал Э. Сепир, поскольку его фор мы предопределяют для нас определенные способы наблю дения и истолкования действительности. Независимо от ис кусности наших способов интерпретации действительности мы никогда не будем в состоянии выйти за пределы форм от ражения и способа передачи отношений, предопределенных формами нашей речи. Всякий опыт, реальный или потенци альный, пропитан вербализмом. Это результат взаимопроник новения языкового символа и элемента опыта. Американский лингвист приводит пример с любителями природы, которые не чувствуют реального контакта с ней до тех пор, пока не овладеют названиями многочисленных цветов и деревьев, как будто, замечает Э. Сепир, «первичным миром реальности яв ляется словесный мир» и к природе нельзя приблизиться, не овладев терминологией, «каким то магическим образом вы ражающей её» [Сепир 1993: 228]. Отсюда делается важный лингвокультурологический вывод: «Язык в одно и то же вре мя и помогает, и мешает нам исследовать эмпирический опыт,

идетали этих процессов содействия и противодействия от кладываются в тончайших оттенках значений, формируемых различными культурами» [Сепир 1993: 227]. Только с увели чением нашего научного опыта, считает Э. Сепир, мы научим ся бороться с воздействием языка.

Б.Л. Уорф (1897—1941), инженер химик по образованию

илингвист по призванию, в 1932—1935 гг. изучал язык и со циальное поведение индейцев хопи в штате Аризона. В ре зультате он пришёл к признанию полного сходства структу ры языка и структуры окружающей действительности и лин гвистической обусловленности мировоззрения и поведения людей. Он сравнивает европейские языки с языком хопи и обнаруживает значительные расхождения, делая из этого вывод, что понятия пространства, времени и материи не яв ляются реально существующими, а даны культурой и языком. «Категории и типы, которые мы выделяем из мира явлений, обнаруживаются нами не потому, что они в готовом виде пред стают перед каждым исследователем; напротив, мир пред

211

ставляется нам калейдоскопическим потоком впечатлений, который наше сознание организует — в основном при помо щи заложенных в него языковых систем» (Цит. по: [Вопросы языкознания. 1992. № 1: С. 111]). Будь Ньютон индейцем хопи, считает Уорф, он открыл бы совершенно другие физические законы, обусловленные другим языком. «Мы сталкиваемся, — писал он, — таким образом с новым принципом относитель ности, который гласит, что сходные физические явления по зволяют создать сходную картину Вселенной только при сход стве или по крайней мере при соотносительности языковых систем» [Новое в лингвистике 1960: 175].

Гипотеза Сепира—Уорфа привлекла внимание многих лингвистов, философов, психологов и этнографов. Мнения их резко разделились. Были опубликованы результаты экспери ментов, как будто подтверждающие гипотезу, однако почти все они были подвергнуты сомнению противниками гипоте зы [Коул, Скрибнер 1977]. Описан эксперимент с тремя оди наковыми звуками, которые тем не менее по разному воспри нимаются чехом, поляком и французом: первый полагает, что сильнее звучит первый из серии звуковых сигналов, второй — соответственно указывает на средний как наиболее акценти рованный, а для француза ярче звучит последний сигнал. Та кое восприятие объясняют фиксированностью ударения в чешском, польском и французском языках. Однако в музы кальных произведениях поляка Шопена, чеха Сметаны и француза Дебюсси музыкальные акценты распределены сво бодно и никаких особых пристрастий не обнаруживают.

Молодой вьетнамский учёный Буй дин Ми под руковод ством А.А. Леонтьева провёл экспериментальную проверку выводов из опытов Э. Леннеберга и Дж. Робертса — как цве тообозначение взаимоотносится с процессами восприятия и запоминания цвета. Исследование строилось на сравнении материала русского и вьетнамского языков.

Результаты эксперимента показали, что действительно цветовой континуум (вся область цвета) русскими и вьетнам скими испытуемыми расчленяется по разному в зависимос ти от системы цветообозначения в соответствующем языке. Казалось бы, и эти эксперименты говорят в пользу гипотезы

212

Сепира—Уорфа. На самом деле и русские, и вьетнамцы оди наково видят и запоминают цвета, но по разному использу ют язык в процессе расчленения и запоминания цветовых оттенков. Возможны две так называемые стратегии запоми нания: «чисто языковая», когда опираются на языковое ко дирование оттенков, и «предметно языковая», когда оттенки запоминаются путём соотнесения с цветом конкретного пред мета (цвета спелой ржи, например). И русские, и вьетнамцы могут пользоваться обеими стратегиями, но русские предпо читают первую, а вьетнамцы — вторую, и это объясняется тем, что во вьетнамском языке легко образуются производные «предметные» цветообозначения. Обе стратегии в равной мере хороши, но обладают и недостатками: «чисто языковая» страте гия сокращает время реакции, но уменьшает точность, «пред метно языковая» требует больше времени, но увеличивает точ ность. Нет стратегии «лучше» или «хуже», выбор её зависит от свойств языка и от естественно природных и общественно ис торических особенностей жизни народа. «...Не язык диктует тот или иной способ протекания психических процессов, а, на против, человек использует язык в своей психической дея тельности лишь так или в той мере, как и в какой мере это необходимо в данной ситуации» [Буй дин Ми 1973: 25].

Гипотезу Сепира—Уорфа следует признать ошибочной в принципе, так как её сторонники не различают две разные вещи — содержание мышления и технику мышления. Язык влияет лишь на технику мышления, а не на его содержание.

Сторонники гипотезы Сепира—Уорфа обычно прибегают к такому аргументу: в одном языке есть слово, обозначающее то или иное понятие, а в другом нет, или одно и то же понятие по разному представлено в разных языках. Так, в английском языке есть два слова для понятия, обозначаемого в русском язы ке одним словом: stairs «лестница внутри» и ladder «лестница наружная», или butter «масло сливочное» и oil «масло техничес кое». Наоборот, в русском языке земляника и клубника — англ. strawberry; приносить, привозить, приводить равно единствен ному английскому слову bring. Особенно часто прибегают к сло вам, обозначающим цвета спектра. В ряде языков нет отдель ных слов для голубого или синего цвета, синего или зеленого.

213

Отсюда делается вывод, что носители данных языков не вос принимают соответствующего цвета. Например, древние гре ки называли море «фиалковым», вследствие чего некоторые исследователи предположили, что голубого луча греки в сол нечном свете не видели [Трубецкой 1990: 212].

Даже в диалектах одного и того же языка по разному может члениться цветовой или пространственный континуум. В рус ском литературном языке есть четыре слова, обозначающие четыре периода времени, на которые делится астрономический год: весна, лето, осень, зима. В рязанских же говорах понятие, соответствующее слову год, делится на три периода, называе мые словами весна, осень и зима; слово весна в говоре имеет зна чение «тёплое время года» [Оссовецкий 1982: 136].

Всё дело в том, что понятия могут обозначаться не одним словом, но и словосочетанием, а также метафорически. В ан глийском языке палец на руке или ноге обозначается разны ми словами: finger и toe. В русском языке только одно слово палец, но это не значит, что русские не различают пальцы рук или ног. Просто, они дифференцируют их при помощи сло восочетаний палец руки (=finger) и палец ноги (= toe).

Наличие специальных слов или их отсутствие обусловле но особенностями и условиями жизни народа. И.А. Гончаров в книге «Фрегат «Паллада» отметил, что «у якутов нет слова плод, потому что не существует понятия. Под здешним небом не ро дится ни одного плода, даже дикого яблока: нечего было и на зватьэтимименем».Вязыкенедавнооткрытогомаленькогопле менитасадайманубенетслов«война»,«борьба»,«враг»,«убить». В языке басса (страна Либерия в Африке) всего два слова, обо значающих цвета, — «фиолетовый, синий и зелёный» и «жёл тый, оранжевый и красный». Это объясняется тем, что преоб ладающими в данном регионе являются цвет морского побере жьяицветпустыни.Переводчиксяпонскогозамечает,какмного в этом языке слов, которые означают «тщетные усилия», «бес плодные усилия», потому что вся Япония на 30% своих островов (остальные — скалы) веками пыталась что то вырастить, выст роить, борясь с тайфунами, землетрясениями и цунами [Дм. Коваленин. Из интервью. Книжное обозрение. 2000. № 9: С. 3].

Цветовое зрение всех людей не зависит от языка. Нет так же связи между степенью различения цветов и уровнем куль

214

туры. Когда русские говорят: солнце встаёт или солнце са! дится, это не значит, что говорящие незнакомы с открытием Коперника и не знают, что Земля вращается вокруг Солнца. В тюркских языках нет грамматического рода, но это не означает, что тюрки не различают пола. В бирманском языке нет обозна чения лица, но носители этого языка отлично разбираются в субъектах и объектах общения. Язык, как заметил лингвист Э. Коссериу, является инструментом для преодоления самого себя. «...Нам, людям, по сути дела, не остаётся ничего, кроме как плу товать с языком, дурачить язык. Это спасительное плутовство, эту хитрость, этот блистательный обман, позволяющий расслы шать звучание безвластного языка, во всём великолепии воп лощающего идею перманентной революции слова, — я, со своей стороны, называю литературой» [Барт 1989: 550].

В современной философской литературе утверждается мнение о том, что в человеческом сознании, помимо логичес кой модели действительности, существует так называемая языковая модель мира, к которой относятся «внутренняя фор ма слова, языковая специфика взаимоотношения слова и по нятия, предложения и суждения, изменения смысловой сто роны слова, переносные употребления его, эмоциональная нагрузка слова, нюансы индивидуального использования его и т.д.» [Брутян 1973].

Логическая и языковая картины мира диалектически свя заны. В этом единстве определяющую роль играет логичес кая картина мира, а лингвистическая находится с ней в отно шении дополнительности. Согласно принципу дополнитель ности, «вне зависимости от того, на каком языке люди выражают свои мысли, в их сознании возникает одинаковая логическая модель действительности. Однако эта модель не единственная, исчерпывающая наше познание об окружаю щем мире. Благодаря языковым факторам мы получаем до полнительную информацию, уточняющую логическую мо дель и даже иногда вступающую в противоречие с этой моде лью. Эта дополнительная информация и зависит от природы и структуры языка, поэтому люди иногда могут по разному воспринимать действительность, и лишь постольку, посколь ку языковое восприятие может иметь воздействие на позна ние окружающего мира» [Авакян 1972].

215

Логическая картина мира у всех живущих на Земле при мерно одинакова, языковая же — национальна и в известной мере индивидуальна. А. Белый писал о том, что у Пушкина, Тютчева и Баратынского небо разное: пушкинский «небос вод» (синий, дальний), тютчевская «благосклонная твердь», у Баратынского небо «родное», «живое», «облачное». Пушкин скажет: «Небосвод дальний блещет»; Тютчев: «Пламенно твердь глядит»; Баратынский — «облачно небо родное» [Бе лый 1983]. Поскольку определяющей является логическая картина мира, и она лежит в основе языковой, постольку воз можен более или менее адекватный перевод с одного языка на другой [Гачев 1988].

Положительная сторона гипотезы в том, что она привлек ла внимание к «языковому восприятию мира», познанию мира через арсенал языковых средств и влиянию такого по нимания окружающей действительности на другие формы по знания людей и их деятельности [Брутян 1969: 61]. Интерес ны мысли о влиянии языка на поведение человека, а также поиски в области прагматики языка. Гипотеза Сепира—Уор фа неожиданно получила поддержку со стороны антропони мии. Профессор Б. Хигир и его предшественники обратили внимание на то, что имя, даваемое человеку от рождения, в значительной степени определяют его будущий характер и судьбу. Например: [Хигир 1999].

Теория лингвистической относительности стимулирова ла появление такой интересной и перспективной области зна ния, как этнопсихолингвистика, которая изучает влияние различных языков на познавательную деятельность их носи телей, неидентичность «членения» действительности в раз личных языках, влияние языка на поведение людей через об разцы деятельности, категоризованные в вербальной форме и существующие в виде мыслительных операций. Об оценке гипотезы в конце XX веке см.: [Кронгауз 1995].

Фундаментальная теоретическая проблема взаимосвязи языка и мышления исключительно важна в практике работы учителя словесника. Уроки по развитию речи — это одновре менно уроки и по развитию мышления. Опыт говорит одно значно: хорошо развитая речь — свидетельство ясной и точ

216

ной мысли. «Если слова не находятся, неверна сама мысль. В отличие от чувств мысли всегда должны иметь словесный эк вивалент. Точное слово — награда за точность мысли» (Вл. Крупин). Культура речи поддерживает культуру мышления. Более того, культура речи поддерживает и культуру чувства. «Хорошо делаете, различая особенности выражений. Имен но в этом заключается музыка духа. Не случайны все оттенки речи! Сколько психического пламени пробегает по нервам, окрашивая речь!» (Агни Йога. Сердце).

Учителю русского языка и литературы следует вниматель но изучить статью Н.И. Жинкина «Психологические основы развития мышления и речи» [Русский язык в школе. 1985. № 1], так как в ней представлена теоретическая база методи ки школьных уроков по развитию речи учащихся.

Дополнительная литература

Берестнев Г.И. Самосознание личности в аспекте языка // Вопросы языкознания. 2001. № 3. С. 60—84.

Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. — М., 1982.

Жинкин Н.И. Психологические основы развития мышления и речи // Русский язык в школе. 1985. № 1.

Потебня А.А. Слово и миф. — М., 1989. Фрумкина Р.М. Психолингвистика. — М., 2001.

Чернухина И.Я. Поэтическое речевое мышление. — Воронеж. 1993. Этнопсихолингвистика. — М., 1988.

• І•

5.ЯЗЫК И РЕЧЬ

В.Гумбольдт первым высказал догадку, что язык и речь — нечто разное, и в речевой деятельности человека разграни чил процесс (энергейю) и продукт (эргон). Вполне возможно, что это представление у Гумбольдта возникло под влиянием философских воззрений Г. Гегеля, достаточно определенно разграничившего то, что стали называть языком и речью: «Звук, получающий для определенных представлений даль нейшее расчленение, — речь и её система, язык — даёт

217

ощущениям, созерцаниям, представлениям второе существова ние,болеевысокое,чемихнепосредственноеналичноебытие...» [Гегель 1956: 266]. Высшее и тончайшее в языке, полагал В. Гум больдт, постигается и улавливается только в связной речи, и это лишний раз доказывает, что каждый язык заключается в акте его реального порождения [Гумбольдт 1984: 70].

Младограмматики с их индивидуалистическим психоло гизмом, по существу, сняли эту проблему, сосредоточив всё внимание на речи (языке индивида), и объявили язык коллек тива, язык нации научной абстракцией, фикцией. Для них язык представлял собой сумму речи индивидов.

Мысль о том, что целое, именуемое языком, на самом деле представляет собой единство по меньшей мере двух явлений — языка и речи, была высказана в работе И.А. Бодуэна де Кур тенэ «Некоторые общие замечания о языковедении и языке». К сожалению, мысль эта в дальнейшем не получила у Бодуэ на развития и не выросла в лингвистическую концепцию.

Ф. де Соссюр разграничил понятия языка и речи, объеди ненные общим и почти не объясненным им понятием рече вой деятельности. «...Изучение речевой деятельности распа дается на две части; одна из них, основная, имеет своим пред метом язык, т.е. нечто социальное по существу и независимое от индивида; эта наука чисто психическая; другая, второсте пенная, имеет предметом индивидуальную сторону речевой деятельности, т.е. речь, включая фонацию; она психофизич на» [Соссюр 1977: 57].

По Соссюру, речь отличается от языка целым рядом основ ных свойств: 1) речь — это реализация, язык — установление; 2) речь индивидуальна, язык социален; 3) речь свободна, язык фиксирован; 4) речь случайна, язык существен. В речевой дея тельности как бы два уровня информации: осознаваемое (речь, смысл сказанного) и неосознаваемое (язык, структура).

Разграничение языка и речи у Соссюра усилиями его пос ледователей превратилось, по существу, в их противопостав ление и привело к представлению о том, что это два автоном ных объекта. Так, А. Гардинер в работе «Различие между ре чью и языком» интерпретирует язык как «основной капитал лингвистического материала, которым владеет каждый, ког

218

да осуществляется деятельность речи» (Цит: [Звегинцев 1965: 15]). Речевая деятельность, по Гардинеру, представляет сово купность «языка» и «речи». При этом речь сводится к «остат ку» речевой деятельности. «Когда я говорю, что определен ные явления в данном тексте принадлежат «речи», но не «язы ку», я разумею, что, если вы исключите из текста все те традиционные элементы, которые следует называть элемен тами языка, получится остаток, за который говорящий несёт полную ответственность, и этот остаток и является тем, что я понимаю под «фактами речи» [Звегинцев 1965:17]. Такое ре шение проблемы вызвало жестокую критику со стороны учё ных разных направлений и школ.

Академик Л.В. Щерба предложил говорить о трёх аспек тах одного и того же явления. Первый аспект — речевая дея тельность, включающая процессы говорения и понимания; второй аспект — языковые системы (словари и грамматики языков); третий аспект — языковой материал (совокупность всего говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни данной обществен ной группы). Щерба указывал, что это несколько искусствен ное разграничение, поскольку «языковая система и языковой материал — это лишь разные аспекты единственно данной в опыте речевой деятельности» [Щерба 1974: 26].

Всех исследователей данной проблемы интересовало, что же связывает язык и речь, исподволь складывалась мысль о каком то промежуточном явлении между языком и речью.

Известный лингвист Э. Косериу предложил схему, кото рая была использована в учебном пособии Ю.С. Степанова «Основы языкознания». Выделяются три уровня: 1) уровень индивидуальной речи — реальный акт речи, включающий говорящего и слушающего с их индивидуальными чертами произношения и понимания и акустические процессы, акт, доступный восприятию наших органов чувств, записи на маг нитофонную пленку; 2) уровень нормы — язык, рассмотрен ный «с несколько большей высоты абстракции». Понятие нор мы включает лишь те явления индивидуальной речи, которые являются повторением существующих образцов, принятых в данном человеческом коллективе. Норма обладает уже не

219

только материальным, но и идеальным аспектом; 3) структур ный уровень — язык, рассмотренный «с ещё большей абст ракцией». Структуру нельзя непосредственно видеть, слы шать, вообще воспринимать [Степанов 1966: 5].

Исследователь Д.Г. Богушевич предлагает применять не три, а четыре термина для описания того, что называют язы ком: а) система языка—система средств коммуникации; б) система употребления—система, определяющая уместность использования средств коммуникации; в) речь—актуализация средств коммуникации; г) язык—триединый комплекс систе мы языка, системы употребления и речи, используемый как орудие общения [Богушевич 1985: 33]. Образно говоря, язык — это совокупность инвентаря, инструкции его использования и результатов реализации инвентаря и инструкции.

Проблему «язык—речь» рассматривают в трёх плоскостях — система, норма и узус. Система — это то, что «в принципе воз можно» в языке, норма — это то, что «правильно», а узус — это то, «как говорят». Система и норма в сумме соответствуют язы ку, а узус — речи. Как взаимодействуют система, норма и узус можно показать на следующем примере [Мустайоки 1988].

Условные обозначения: — S (система), N (норма), U (узус); «+» — соответствует, «—» — не соответствует.

1)много заводов = S + N + U +;

2)много солдат = S — N + U + (вопреки системе, но пра вильно и употребительно);

3)много тортов = S + N — U + (употребительно и соглас но с системой, но против нормы);

4)много апельсинов = S + N + U (согласно с системой и нор мой, но неупотребительно);

5)много солдатов = S + N — U — (правильно с точки зре ния системы, но не нормативно и неупотребительно);

6)много граммов = S — N + U (эта форма, правда, образова на согласно общей системе русского языка, но против оп ределенной подсистемы, словоформа правильна, но не употребительна);

7)много апельсин = S — N — U+ (вопреки системе и норме, но употребительно);

220