4. Концепция модернизации и ее применение

В ИЗУЧЕНИИ ИСТОРИИ РОССИИ

Слово «модернизация» в современной России, как говорится, постоянно на слуху. Оно часто раздается из уст первых лиц российской власти, звучит в радио- и телевизионных передачах, во всех падежах склоняется на страницах газет и сайтах в интернете. Когда вдумываешься в контекст употребления этого слова, становиться очевидно, что разные люди вкладывают в него неодинаковый смысл. Это допустимо в обыденной речи, тем более, когда собеседник может сразу же спросить говорящего, что он имеет ввиду, когда употребляет слово «модернизация», и удовлетвориться пояснением. Иное дело – научные публикации, официальные политические выступления или юридические акты. Здесь требуется точность, определенность, однозначность употребляемых понятий. Важность однозначного толкования понятий подчеркивается многовековым опытом науки и ее современными требованиями. Достаточно сослаться, например, на многолетние острые дискуссии о таких понятиях как «цивилизация», «власть», «государство», «политический строй», «политический режим», «класс», «интеллигенция», «культура» и т.п. При этом большинство серьезных ученых начинает свои публикации с пояснения того, какое содержание они вкладывают в ключевые для их исследования понятия.

И данная книга, посвященная проблемам модернизации России, не будет исключением. В качестве своеобразного предисловия к раскрываемым в ней историческим сюжетам мы предлагаем обзор опыта толкования понятия «модернизация» и применения его в исследовании экономической, социальной и политической истории России.

Для начала поступим так, как делает любой образованный человек – заглянем в словари, толковые и энциклопедические. В лингвистических, толковых словарях 1980-х годов давалось пояснение, что модернизировать (от существительного «модернизация») - это, вводя усовершенствования, сделать (делать) отвечающим современным требованиям И приводились примеры – модернизировать технику, самолет (Ожегов С.И. Словарь русского языка. – М., 1981. С. 315-316). В «Словаре иностранных слов и выражений» (Состав. Е.С. Зенович. – М., 2002. С. 392) указано, примерно, такое же значение этого слова: «Модернизация (фр. modernizer modern современный) – изменять, усовершенствовать в соответствии с современными требованиями, вкусами». Энциклопедические словари предлагали близкие к приведенному толкования. Например, «Большой энциклопедический словарь» (гл. ред. А.М. Прохоров. – СПб., 1998. С.744) указывал: «Модернизация, изменение, усовершенствование, отвечающее современным требованиям, вкусам. Например, модернизация оборудования». Такая традиция прослеживается в толковых словарях до последующего времени, например в Толковом словаре современного русского языка» (М., 2011), составленном В.В. Лопатиным и Л.Е. Лопатиной. Кажется даже странным, что такое же определение понятию «модернизация» дано в «Словаре исторических терминов» (М., 2008, составитель В.С. Симаков), хотя можно было бы ожидать приложение «модернизации» к истории общества. Такое же удивление вызывает 30-й том «Большой энциклопедии в шестидесяти двух томах» (М., 2000), в котором поясняется, что «модернизация – улучшение функциональных свойств и внешнего вида промышленных изделий, повышение их эксплуатационной надежности без принципиальных преобразований конструкции и принципа действия.¹ И это написано было, когда в социологии и политологии были достигнуты существенные результаты в исследовании модернизации как социального явления, предложены классификации модернизаций по разным основаниям (первичная и вторичная; полная, частичная, кризисная (регрессирующая), рецидивирующая, тупиковая; социальная, политическая). Как видим, и «Словарь исторических терминов», и «Большая энциклопедия» (добавим еще «Экономический словарь» под редакцией А.Н. Азилияна, книгу В.В. Князевой «Педагогика. Словарь научных терминов») дают лингвистическое толкование слову «модернизация»: обновление, усовершенствование чего-либо в соответствии с современными требованиями.

Конечно, исследователь, изучающий модернизацию общества, приведенным выше определением модернизации не ограничится, он обратится к специальной литературе, а на первом этапе работы с нею к специальным энциклопедиям и словарям: философским, социологическим, политологическим, поскольку они сравнительно оперативно фиксируют новейшие достижения науки. При ознакомлении с ними можно установить, какими теоретическим знаниями мог руководствоваться историк, изучающий прошлое России с позиций концепции модернизации. Достижения философской мысли отразили энциклопедический словарь «Философия» (М., 2006, под ред. А.А. Ивина) и «Новая философская энциклопедия» (том 2, М., 2006). В энциклопедическом словаре «Философия» дано принятое в современной философии и социологии определение «модернизации»: «Модернизация – процесс перехода от традиционного общества, которое отождествляется, главным образом, с социальными отношениями патриархально-феодального типа, к современному обществу индустриального капиталистического типа».² Для историка в данном определении важны два указания: о содержании модернизации и ее хронологических рамках: от начала становления капитализма до развитого капиталистического общества (в странах Запада до начала XX в.). В этом же словаре в общем плане указаны черты (признаки) модернизации: рост возможностей использования современных технологий в ключевых отраслях материального производства, расширение форм потребления, создание социальных, политических и культурных условий для развития нового производства. «Модернизация вместе тем не только захватывает производственную деятельность, но выражается также в новых типах духовности».³ В словаре названы две основные модели модернизации: вестернизация и догоняющая модель. Заметим, что другие авторы называют типы модернизации по-иному: «первичная» - Западная Европа, США, Канада; «вторичная» (в вдогонку) – Россия, Бразилия, Турция и др. В «Новой философской энциклопедии» модернизации посвящены две статьи: «модернизация политическая» и «модернизация социальная», но при этом сделана оговорка, что модернизация политическая является одним из аспектов модернизации социальной. Определение последней сходно с определением в энциклопедическом словаре «Философия». Обе статьи написаны Л.В. Поляковым, в 1988 г. опубликовавшим книгу «Путь России в современность: модернизация как деархаизация». Л.В. Поляков делает два важных замечания, которые несколько противоречат друг другу. Первое сводится к тому, что концепция модернизации (это больше относится к модернизации догоняющего типа – В.В.) появилась как противопоставление социалистическому пути развития и в большей мере была адресована странам, освободившимся от колониального гнета в 1940–1960-х годах, где ее попытались применить на практике. Когда же обнаружилось, что такая модернизация не освободила эти страны от «триады социальных бедствий» (голод, болезни, неграмотность), то, по мнению Л.В. Полякова, «теория социальной модернизации оказалась дискредитированной как в западном научном сообществе, так и в странах, которым она адресовывалась как стратегия развития».⁴ Второе замечание представляется еще более дискуссионным. Л.В. Поляков утверждает: «Базовые понятия теории социальной модернизации могут продуктивно использоваться для описания и анализа процесса посткоммунистической трансформации на постсоветском пространстве, а так же для реконструкции модернизационного процесса в России».⁵

К наиболее удачным энциклопедическим справкам о модернизации можно отнести статьи, посвященные ей в словаре-справочнике «Политология» (М., 2001). В первой, самой общей, статье сказано, что модернизация – это процесс перехода от традиционного общества к индустриальному (современному). Правда, здесь говорится об индустриальном обществе вообще, без указания на его капиталистический способ производства. Но ведь и советское, явно небуржуазное, общество к 1970–1980 гг. стало индустриальным. В словаре указаны основные элементы (названные факторами) процесса модернизации. В экономике – это индустриальные технологии, рынок товаров, капиталов и труда. Названы также проявления модернизации в социальной сфере (разрушение старых корпоративных структур, социальная мобильность и др.), в политической сфере (образование централизованных национальных государств с демократическими режимам. В отличие от других справочных изданий в названном словаре-справочнике более полно раскрыты изменения в духовной сфере – «дифференциация духовных систем и ценностных ориентаций, секуляризация и плюрализация общественного сознания и образования, распространение грамотности, формирование национальных культур и языка, многообразие идеологических течений, развитие средств массовой коммуникации».⁶ В словаре выделены 2 типа модернизации – «первичная» и «вторичная». Большой практический интерес для историков представляют в данном словаре-справочнике статьи «модернизация частичная» и «модернизация имитационная». Под последнее составители словаря понимают «разновидность модернизации, характеризующаяся несогласованным, дисгармоничным, внутренне противоречивым сочетанием трех компонентов: 1) современных черт в отдельных областях общественной жизни; 2) традиционных-домодернистских характеристик в многих других областях; 3) всего того, что облачали в изысканнее одежды, призванные имитировать современную западную действительность».⁷ Это очень полезное разъяснение завершается странным суждением: «Термин «модернизация имитационная применяется для характеристики процесса модернизации в СССР (30–80-е гг.)».⁸ Конечно, он применяется в публикациях, пронизанных антисоветизмом, но лидеры и идеологи СССР никогда не имитировали советское общество под современное западное (модернизированное по сравнению с традиционным), напротив, подчеркивали его коренное отличие и считали (что желающий может оспаривать) именно его, а не западное капиталистическое общество новейшим обществом, вершиной прогресса человечество. А вот к характеристике процессов в постсоветских государствах во многих случаях понятие «имитационная модернизация» вполне применимо. В словаре-справочнике «Политология» в соответствии с его специализацией имеется статья «модернизация политическая».

В исторической науке понятие «модернизация» в сочетании с понятием «история» употребляется иногда в специфическом, профессиональном смысле для обозначения одного из принципов исследования. Как разъясняла в свое время советская историческая энциклопедия, «модернизация истории (от франц. moderne – новый, современный) – перенесение понятий и оценок, применимых к явлениям и событиям более поздних эпох и периодов истории, на качественно отличные от них явления и события прошлого, ведущее к искажению исторической действительности. Модернизация истории связана с игнорированием или непоследовательным проведением принципа историзма».⁹ Это – один из примеров частного значения понятия «модернизация», стоящий, правда, не в одном ряду с терминами «модернизация техники, образования» и т.п. Нас же в данной статье интересует модернизация общества в целом.

Появление социологического толкования понятия «модернизация» в словарях и энциклопедиях отразило важные явления в российском обществоведении, прежде всего кризис советской официальной науки и официального обществоведения. А он заключался в том, что превратившийся в набор догм комплекс идей, официально именуемых в СССР «марксизмом-ленинизмом», «историческим материализмом», стал тормозом в объективном изучении нашего общества и его истории. После 1991 г. сработал и политический фактор – желание новой, «демократической» власти отторгнуть, отбросить все советское, в том числе и подходы к изучению истории. Начались поиски иных концепций освещения истории России. Некоторые исследователи пытались вернуться к традициям дореволюционной историографии, началось бурное увлечение методологией авторов сборника «Вехи» (1909 г.), иные историки, привыкшие сводить «методологию» своих изысканий к нескольким цитатам из произведений В.И. Ленина, в источник «основополагающих» цитат превратили сочинения Н.А. Бердяева или И.А. Ильина, многие обратились к опыту зарубежной историографии, для которой характерно многообразие научных школ и подходов. Стали предприниматься попытки «прочтения» российской истории при помощи цивилизационного подхода, теории факторов и др. Однако более плодотворной оказалась концепция модернизации, которая и противопоставлялась принятой в советской историографии формационной концепции истории человечества, и в то же время позволяла сохранить некоторую преемственность в освещении истории страны. Она привлекла к себе исследователей тем, что позволяла выявить ключевые процессы, определявшие ход отечественной истории с конца XVII до конца XX в. (и далее), показать доминирующий вектор развития страны, раскрыть роль разных социальных и политических сил в историческом процессе. Содержание понятия «модернизация» становилось в известной мере эталоном, моделью, которую путем сопоставления с реальным ходом российской истории можно было использовать как инструмент для измерения сдвигов в технологическом, социально-экономическом, политическом и духовном развитии страны. В своем заимствованном из западной общественной мысли виде эта концепция не могла в полной мере противостоять формационной концепции, претендовавшей на универсальность, но она оказалась удобной для описания истории России XVIII – начала XX века, в особенности тем, при поверхностном, обзорном, особенно в пособиях для школ и вузов, освещении этого периода истории позволяла уклониться от ответа на неприятный вопрос «Была ли закономерной Октябрьская революция?» О предназначении концепции модернизации в решении политических и идеологических задач демократической власти суверенной России после распада СССР свидетельствует тот факт, что первые крупные работы, в которых предпринимались попытки применить концепцию модернизации к истории России в целом, были выполнены в жанре учебников и учебных пособий, имевших целью внедрить в сознание молодежи либеральные идеи (приправленные немалой долей антисоветизма), а наиболее значимые их них были профинансированы международным фондом «Культурная инициатива», более известном как Фонд Д. Сороса. Таковы книги Л.И. Семенниковой «Россия в мировом сообществе цивилизаций», И.Н. Ионова «Российская цивилизация. IX – начало XX в.» и других авторов.

В последующем концепция модернизации стала широко использоваться и в работах исследовательского характера, в том числе и по локальным (по хронологическим и географическим рамкам) темам. Многие историки увидели в ней достоинство, прежде всего в том, что она жестко не ограничивала мысль исследователя, как, например, формационная или теологическая (применительно к России православная) концепции. Именно такие ее достоинства отмечали некоторые участники дискуссии «Российская история: теория, изучение и методы преподавания». Например, профессор Московского государственного университета Н.Л. Рогалина утверждала: «Цивилизационный подход объясняет механизмы превращения традиционного (аграрного) общества в современное, индустриальное, и далее в постиндустриальное. Этот процесс и есть процесс модернизации, имеющий экономический, демографический, социальный, культурный и другие аспекты. Теория модернизации выступает как наиболее универсальная, идеологически нейтральная… Опыт показал, что это работающая теория, прочно вышедшая в наш научный менталитет».¹⁰ Конечно, марксист, чей исследовательский метод включает в себя классовый подход к общественным явлениям, не согласиться с тем, что эта концепция «идеологически нейтральная», указав, что она внушает мысль о вечном существовании капитализма как способа производства. Н.Л. Рогалина права в том, что концепция модернизация была охотно принята на вооружение многими историками. Последовательное изучение публикаций 1990-х – 2012 годов позволяет обнаружить несколько тенденций в реализации концепции модернизации в исследовании российской истории. Это, во-первых, расширение, обогащение понятия «модернизация» новыми идеями, придание ей комплексного характера, охватывающего все сферы общественной жизни; во-вторых, стремление придать ей универсальное значение, что выразилось в попытках приложить концепцию модернизации к трактовке истории не только императорской, но и советской (даже постсоветской) России, для чего приходилось «модернизировать» и саму концепцию модернизации; в-третьих, своеобразное повторение судьбы формационной концепции в СССР, а именно, воздействие политической коньюктуры на практику применения концепции модернизации, что особенно наглядно выразилось в чрезмерном, не соответствующем реальности, преувеличении достижений модернизации к моменту крушения царизма(новейший приступ «лакировки» действительности в связи со 150-летием со дня рождения П.А. Столыпина); в четвертых (эта тенденция обозначилась в последние годы), широкое, с подачи первых лиц Российского государства, использование понятия «модернизация» в размытом, четко не очерченном значении как синониме слова «обновление» или более узком, институциональном значении (модернизация экономики, модернизация политической системы и т.п.). Подобное применение термина «модернизация» создало целый ряд помех в применении понятия «модернизация» в классическом, так сказать, значении, о чем будет сказано ниже.

Рассмотрим теперь более подробно, как уточнялась трактовка содержания понятия «модернизация» и изменялась практика его применения в исследовании истории России. Характерно, что в публикациях начала 1990-х годов на исторические темы авторы, как правило, ссылались на мнение западных социологов и историков или употребляли его как нечто, всем известное. Так поступили, например, авторы книги «Вехи российской истории» (СПб., 1994), где в предисловии, написанном В.В. Приваловым и М.Н. Барышниковым вводилось без основательных пояснений понятие «модернизация». В нем было сказано: «Проблема модернизации, то есть коренного обновления важнейших сфер жизни от хозяйствования и быта до государственного строительства, в данной работе являются центральной темой».¹¹ Но авторы все-таки ощущали необходимость раскрыть тот смысл, который они вкладывали в это понятие и уже в четвертом разделе книги, его автор А.В. Гоголевский (раздел озаглавлен «Поиски путей модернизации социально-экономического уклада и политического строя России во второй половине XIX века»), все-таки нашел нужным привести изложение взглядов одного из создателей концепции модернизации С. Блэка, указав, что тот «понимает под ней систему взглядов, поясняющую переход от традиционного (аграрного) общества к новому (индустриальному) или модернизированному. Процесс модернизации включает пять аспектов. Они таковы: интеллектуальный, политический, экономический, социальный, психологический. Экономико-производственные характеристики модернизации следующие: рыночный тип хозяйства; повышение роли денег, вытесняющих бартерные сделки; увеличение дохода на душу населения; расчет прибылей от каждой экономической акции; прогноз сферы приложения капитала. Ее социальное содержание подразумевает: рациональный принцип распределения социальных ролей; соревновательный выбор; равенство всех перед законом; обязанность правительства соблюдать закон и укреплять общественный порядок, обязанность государства защищать национальное предпринимательство, заботиться о голодных и больных».¹² Такое пояснение содержало в себе уже некоторые конкретные указания, к каким явлениям прошлого следует применять концепцию модернизации. Некоторое сходство с описанным выше опытом использования концепции модернизации в изучении истории России мы найдем и в двухтомнике «Наше Отечество» (М., 1991), имевшем резонанс в кругах историков как одна из первых попыток по-новому взглянуть на историю страны. Применительно к истории России XVIII – начала XX веков авторы книги с позиций концепции модернизации рассматривают преимущественно изменения в политическом строе и органах управления. Они ставят знак равенства между понятиями «модернизация» и «европеизация», поэтому для них было логичным рассматривать преобразования в России как проявления «догоняющего пути развития».¹³

Для историков-исследователей, знакомых с трудами западных приверженцев концепции модернизации, до поры до времени было достаточно идей их западных коллег и особых дискуссий она не вызывала. Другое дело – историки-популяризаторы, авторы учебников и учебных пособий. Создавая свои пособия, они исходили из того, что для молодого читателя, изучающего историю, необходимо четкое, доступное разъяснение основных понятий. Вследствие этого именно учебная литература более наглядно отразила поиск более точного и адекватного истолкования понятия «модернизация». Одной из первых среди авторов популярных изданий по истории технологически удачную, то есть легко применимую в исследовании и преподавании истории, характеристику модернизации предложила В.М. Хачатурян. Она достаточно четко, что было особенно важно для учителя и школьников, перечислила важнейшие черты (проявления) модернизации:

урбанизацию – небывалый рост городов; город впервые в истории получает экономическое преобладание, оттесняя на второй план деревню;

индустриализацию – постоянно нарастающее использование машин в производстве, начало которому положил промышленный переворот в Англии во второй половине XVIII в.;

демократизацию политических структур, закладывающую предпосылки для становления гражданского общества и правового государства;

невероятно быстрый по сравнению с прошлыми эпохами рост знаний о природе и обществе;

секуляризацию – обмирщение сознания и развитие атеизма.¹⁴

К сожалению, В.М. Хачатурян не продолжила данный, довольно четкий перечень, но, чувствуя его неполноту, она в повествовательно-разъяснительной форме указала и другие проявления модернизации: изменения идейно-нравственного облика человека, формирование у него новой системы ценностей, прежде всего представлений о своем месте и роли в жизни как о преобразователе природы и общества. С этими представлениями В.М. Хачатурян связывала использование в эпоху модернизации революций как способа переустроить мир.

Другие авторы в перечень проявлений модернизации в числе важнейших включают утверждение капиталистического способа производства. Конечно, В.М. Хачатурян этого не игнорировала, но в ее представлении модернизация и капитализм – это два процесса, которые «неразрывно связаны, как бы подпитывают друг друга».¹⁵ Если быть более точным, то нужно иметь в виду один общий процесс – модернизацию, частью которого является становление капиталистических производственных отношений. В анализе содержания модернизации В.М. Хачатурян упустила (вернее, она сказала об этом невнятно, глухо) указание на отмену сословного строя, провозглашение равноправия, ликвидацию старых классов-сословий (дворян-феодалов и крепостных крестьян) и утверждение новой социальной структуры, костяком которой стали буржуазия (капиталисты) и рабочий класс, а также на превращение в массовый слой работников умственного труда. Будучи включенным Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в федеральный комплект учебников и потому изданным (и переиздававшимся!) массовым тиражом, пособие В.М. Хачатурян способствовало внедрению понятия «модернизация» в массовое историческое сознание.

Примерно в таком же плане раскрывал содержание понятия «модернизация» И.Н. Ионов, автор учебных книг по истории российской цивилизации, рекомендованных в 1990-х годах Министерством образования для средней школы. В предисловии к изданию 1995 г. он писал: «Ключевым понятием, в котором воплощается либеральный идеал в данном пособии является понятие модернизация, т.е. обновление, означающее в широком смысле переход от корпоративно-общинного общества средневековья к буржуазному обществу нового времени, а в более узком и точном смысле – двуединый процесс создания машинной промышленности и либеральных преобразований в обществе».¹⁶ В книге И.Н. Ионова концепция модернизации применялась весьма своеобразно, если не сказать, антинаучно, в связи с идеологической и политической целью издания книги, заданной фондом «Культурная инициатива» (фонд Д. Сороса), финансировавшим ее издание. В аннотации к своему учебному пособию И.Н. Ионов писал, что оно представляет собой «альтернативность господствующей патриотической позиции» в освещении истории России, а свою задачу видел в том, чтобы разрушить привычку россиян (возникшую в советское время) «считать себя авангардом человечества» и «помочь учащимся достичь адекватной (по крайней мере непредвзятой и продуманной) национальной самооценки».¹⁷ Ионов произвольно жонглировал понятиями и фактами истории, в частности, подменяет понятия «мировая цивилизация» и «западноевропейская цивилизация», вернее выдает западноевропейскую цивилизацию за мировую. Не случайно, его повествование об истории России обрывается 1917 годом, когда наша страна, по его мнению, выпала из «мировой цивилизации».

В те же самые 1990-е годы концепция модернизации стала применяться и историками-исследователями, часто в сочетании с цивилизационным подходом к изучению прошлого. В отношении истории России чаще всего применялась концепция локальных цивилизаций. Широкий резонанс вызывали книги А.С. Ахиезера, выдержанные в духе либерализма.¹⁸ Но в тоже время исследователи «почвеннического» направления выступили с рядом работ, в том числе, посвященных советскому периоду истории нашей страны. Особенно значимыми оказались книги С.Г. Кара-Мурзы.¹⁹ Они стали объектом критики не только со стороны либералов, но и некоторых авторов, придерживающихся марксистских взглядов.

Можно утверждать, что использование концепции модернизации, в том понимании, которое изложено выше, в изучении истории России приносило позитивные результаты, но только применительно к периоду XVIII – начала XX века, когда она в действительности разворачивалась. Большинство историков придерживалось убеждения в том, что модернизация российского общества относится ко второму типу, т.е это модернизация вторичная (повторяющая западноевропейские образцы), модернизация, догоняющая лидирующие страны. Модернизацию историки начали рассматривать как ведущую тенденцию в российском историческом процессе, для исследователей она стала стержнем, вокруг которого группировались все факты. Отвергнув формационный подход, который так же упорядывачивал факты истории, они благодаря воспринятой ими концепции модернизации догоняющего типа стали видеть логику исторического процесса, его поступательный характер. Понятие «модернизация» стало использоваться как мерило прогресса, с позиции концепции модернизации стала оцениваться деятельность государства, роль основных социальных сил (дворянства, российских предпринимателей, интеллигенции и т.д.), исторических личностей, будь то реформаторы Петр I, Александр II, С.Ю. Витте, П.А. Столыпин или те деятели, которые «притормаживали» модернизацию по некоторым направлениям (Николай I, Александр III, Николай II, К.П. Победоносцев и др.).

Концепция модернизации нашла применение в уточнении периодизации России. Годы правления Петра I стали именовать «началом модернизации России», Александра II – «периодом ускорения модернизации» и т.п. Специалисты по методике преподавания истории, школьные учителя стали использовать такие возможности концепции модернизации как «мерило» прогресса, основа периодизации истории России для разработки и проведения обобщающих уроков, на которых побуждали школьников подвести итоги развития страны за определенный период (к конце правления Петра I, к концу XVIII в., к началу реформ Александра II и т.д.).

Если социологи рассматривают модернизацию общества как мировое явление в теоретическом плане, то историки России изучают конкретный ход истории своей страны. Поэтому в их трудах уделяется много внимания ее особенностям. Ими довольно остро был поставлен вопрос о движущих силах модернизации российского общества и выявлено, что в отличие от передовых стран Западной Европы буржуазия (российские предприниматели, купечество) не выступала главной движущей силой процесса модернизации, а его главным действующим лицом была государственная власть. На основе признания этого факта строилось и объяснение того, почему в России так медленно, с откатами назад происходила модернизация политической сферы. Во многих публикациях историков исследовалось соотношение европеизации российского общества и его традиционных ценностей, анализировались последствия цивилизационного раскола населения страны, начало которому положили преобразования Петра I. Можно сказать, что в 1990-х годах – начале XXI века российские историки освоили концепцию модернизации, стали широко использовать ее, а некоторые из них нашли способы совмещения ее с формационным подходом к изучению истории России.

Министерство образования и науки, высшая аттестационная комиссия Российской Федерации своей поддержкой придали концепции модернизации официальный, государственный характер. Слово «модернизация», включенное в формулировку темы научного исследования или заглавие книги стало рассматриваться как главный аргумент в обосновании актуальности работы, особенно диссертационной. Появилось немало диссертаций, посвященных отдельным процессам, преобразованиям в России, где слову «модернизация» предназначалась роль «пароля» при прохождении их в диссертационных советах и ВАКе РФ, а внутренняя связь изучаемых явлений с процессом модернизации раскрывалась декларативно. Наметилась тенденция к фальсификации истории страны, поскольку официальное исходящее от государственных органов, одобрение концепции модернизации в сочетании с антисоветизмом требовало от историков демонстрировать успешный поступательный ход модернизации в России, особенно во второй половине XIX – начале XX века. Ориентацией на позиции руководителей Российской Федерации объясняются прогностическими заявления некоторых маститых историков и, особенно, публицистов о неизбежном триумфе модернизации в России в первой половине XX века, если бы не помешала Октябрьская революция. В такой атмосфере логично было появление новых исторических мифов: о том, что революционные народники (народовольцы) погубили «конституцию» М.Т. Лорис-Меликова, что Основные Законы Российской империи, утвержденные Николаем II в апреле 1906 г. – первая российская конституция, и многие другие. Сомнение в эффективности избранной императорской властью России модели модернизации стало восприниматься как покушение на безусловную истину, утвержденную «в вышестоящих инстанциях». Именно поэтому критическая оценка хода и результатов модернизации до февраля 1917 г. была вытеснена из учебников российской истории, включаемых в так называемый федеральный список (т.е. одобренный министерством образования и науки).

Еще большая противоречивось обнаруживается в исторических исследованиях, когда концепция модернизации применяется в изучении советского периода отечественной истории. В известной мере это можно рассматривать как негативную реакцию на советскую официальную историографию, в которой период после Октябрьской революции именовался периодом построения и совершенствования социализма, что породило мифологизацию советской истории. Стремясь преодолеть эту мифологию, многие историки стали освещать события с объективистских позиций и избегать указаний на стратегическую направленность преобразований в СССР, т.е. на построение и развитие социалистического общества. Например, в советские годы издавались работы с названиями, типа, «Первые социалистические преобразования в конце 1917 – перовой половине 1918 г.», Социалистические преобразования в деревне в конце 1920-х – 1930-е годы» и т.п. После 1991 г. слово «социалистические» перестает использоваться для характеристики направленности преобразований или используются иные обозначения: Октябрьский переворот (вместо «социалистическая революция»), утопия у власти, Россия в условиях тоталитаризма, сталинская «революция сверху» и т.п.

Порой попытки автоматически, формально перенести концепцию модернизации на историю советского общества приводили к курьезным последствиям. Примером может служить (подчеркнем, по многим показателям, один из лучших) учебник «История России» для XI класса общеобразовательной школы, написанный В.С. Измозиком и С.Н. Рудником. Учебник охватывает период с 1860-х годов до наших дней. Вполне естественно для 2010 года, когда учебник был опубликован, что в освещении истории России указанного периода положена концепция модернизации. В начале 1-ой главы авторы сочли необходимым напомнить учащимся (обычно в школьных учебниках по истории России общее представление о модернизации дается при изучении реформ Петра I), что модернизация есть переход от традиционного аграрного средневекового общества к новому, индустриальному капиталистическому обществу. «Это комплексный процесс, - подчеркнули они, - который охватывает все стороны общественной жизни: экономическую, социальную, правовую, политическую, культурную. Стержнем модернизации является индустриализация».²⁰ Оценка конкретных преобразований 1860–1917 гг. осуществляется с позиции данного понимания модернизации, что не вызывает сомнений. Однако нельзя признать обоснованным безоговорочное применение его к истории советского общества. Забавно, что §19 – «Сталинская модернизация страны и ее особенности « (глава 4) авторы учебника начинают с обращения к школьникам: «Вспомните! Как вы понимаете термин «модернизация»?». И школьники вспомнят, что на странице 7-ой учебника написано, что это содержание перехода от средневекового общества к капиталистическому. Таким путем шла Россия до 1917 г. Но какое отношение это имеет к преобразованиям в СССР в 1930-е годы? Кстати сказать, что слова «социализм», «социалистический» в этом параграфе не используются. А глава в целом завершается итоговым выводом: «Таким образом, тоталитарное государство, построенное сталинским руководством, захватило монополию не только на материальные, но и на духовные ценности своего народа».²¹ А по логике, в конце главы должна была присутствовать обобщающая фраза о модернизации. Как известно, идеологи ВКП(б) преобразования в СССР называли «социалистическая реконструкция страны» и резко осуждали тех пропагандистов, которые опускали слово «социалистическая», поскольку именно оно указывало цель реконструкции. Вероятно, не следует реанимировать терминологию ушедшей в историю эпохи, но термин «модернизация» в социологическом значении, о котором сказано в энциклопедиях, цитированных выше, для обозначения преобразований в СССР не приемлем, так как вводит в заблуждение. Поскольку руководство СССР целью преобразований считало создание социалистического общества, то логично рассматривать их в соотношении представлений марксизма, идеологов ВКП(б) о социализме, практики «социалистических» преобразований и их результатов. Можно предположить, не обижая уважаемых научным сообществом В.С. Измозика и С.Н. Рудника, что авторов упомянутого учебника захлестнула волна увлечения концепцией модернизации. Большого внимания заслуживают те ученые, которые пытаются явно или неявно обосновать возможность применения концепции модернизации к изучению истории советского общества.

Можно выделить три позиции в таком подходе. Первая исходит из значения понятия «модернизация» как обновление, осовременнивание. В таком значении понятие «модернизация» применимо к истории России от Рюрика до наших дней, оно пересекается с понятием «прогресс» и для историка существенного эвристического значения не имеет. Другие же две позиции заслуживают большого внимания: одна из них неафишированно сводит «модернизацию» к «индустриализации», другая базируется на утверждении, что советское общество не было социалистическим.

Позиция «модернизация равна индустриализации» корректно, хотя и с «фигурами умолчания», воплощена, например, в учебнике для вузов «История России с древнейших времен до наших дней» (М., 2009, под. ред. Н.Д. Козлова). Восьмая глава книги названа «Особенности мирового развития и советский вариант модернизации (20–30-е гг. XX в.). В параграфе 6 «Индустриализация в годы первых пятилеток» – этой главы сформулировано ключевое для авторов положение: «В СССР речь шла о возобновлении модернизации, начатой еще в дореволюционное время и прерванной событиями 1917 г.».²² В параграфе об индустриализации оно худо-бедно работает, поскольку процесс превращения России из аграрной в индустриальную страну продолжался. В параграфе «Коллективизация сельского хозяйства» без натяжек концепцию модернизации применить уже не удалось. Это обнаруживается уже в первых строчках параграфа: «В сталинской стратегии форсированной модернизации, при которой все отрасли народного хозяйства и сферы общественной жизни подчинялись нуждам промышленного развития, общий рост сельскохозяйственного производства в целом не требовался».²³ В последующем тексте все социальные аспекты коллективизации фактически сведены к перечислению репрессий против крестьян. Рассуждение о коллективизации как части модернизации плохо стыкуются с оценкой аграрной реформы П.А. Столыпина, которая была частью модернизации императорской России. Подобная же позиция просматривается в четвертом параграфе первой главы коллективной монографии «Социальная структура современного российского общества» (СПб., 2007), написанная С.А. Емельяновым, – «Советский этап модернизации России и роль бюрократического сословия в социальной структуре российского общества». Для иллюстрации позиции С.А. Емельянова приведем две цитаты из его сочинения: «К началу XX века все реформаторские возможности осуществления социальных преобразований в России были исчерпаны и вставал вопрос о модернизации страны не реформистским, а революционным путем…»²⁴ и «Так называемый ленинский план строительства социализма, сформулированный сталинским руководством, является, по сути, планом модернизации страны и превращения ее в индустриальную державу. Он предусматривал внедрение в нерыночную, жестко централизованную общественную систему организационно-технологических и производственных структур индустриального общества».²⁵ В этих декларациях удивляет то, что автор, безусловно знакомый с социологической литературой, в том числе и философскими и социологическим словарями, не счел нужным указать, в каком смысле он употребляет понятие «модернизация». Думается, что применение понятия «модернизация» к преобразованиям в СССР методологически мотивировано плохо.

Более логичным представляется стремление рассматривать с позиций концепции модернизации историю советского общества тех авторов, которые отрицают социалистический (или преимущественно социалистический) характер советского общества и оценивают сложившийся в СССР социально-экономический строй как одну из разновидностей государственного капитализма. Такую позицию занимает, например, известный петербургский историк А.В. Островский (не путать с историком-аграрником В.Б. Островским и «раскрученным» петербургским публицистом В.П. Островским!), изложивший ее в ряде своих публикаций: «О времени завершения индустриализации и промышленного переворота в России»,²⁶ «Октябрьская революция: Случайность? Исторический зигзаг? Или закономерность?»,²⁷ «Существовал ли социализм в СССР?».²⁸ А.В. Островский отталкивается от, как он его называет, хрестоматийного представления о социализме, указывая его важнейшие признаки: а) отсутствие частной собственности, а значит, эксплуататорских классов и эксплуатации; б) народовластие, т.е. демократия; в) распределение по принципу от каждого по способностям, каждому по труду. Сопоставив признаки социализма с реальным состоянием советского общества, А.В. Островский утверждает, что оно не было социалистическим, а в нем преобладали черты государственно-феодального уклада и государственного капитализма. Он разделяет идею Б.П. Селецкого²⁹ о процессе повторного образования классов, в соответствии с которым в СССР к 1980-м годам образовалась «теневая экономика» и соответствующий ей класс новой буржуазии, что и привело в 1990-е к реставрации капитализма. Важное методологическое значение для А.В. Островского имеет его понимание главной тенденции развития человечества в последние столетия. «Основная тенденция развития общества заключается в переходе от частного капитализма к монополистическому, от монополистического к государственно-монополистическому, от государственно-монополистического к государственному и далее, если человечество к тому времени не погибнет, к социализму».³⁰ Подобным же образом оценивают советский аграрный строй историк М.А. Безин и Т.М. Димони. В своей совместной работе, опубликованной в порядке дискуссии, они писали: «На наш взгляд, советское социально-экономическое устройство являлось огосударствленной формой модернизации, которая имеет «западный», «восточный» и, как оказалось, российский варианты, т.е. перехода от аграрного общества к индустриально-капиталистической модели. В России его специфическими чертами стали социальные завоевания народа наряду с социалистической идеологией. В рамках данной модели сформировался капитализированный тип хозяйствования, произошло раскрестьянивание, пролетаризация и вызревание протобуржуазного слоя в деревне».³¹ Близкую к этой занимает позицию известный экономист марксистской ориентации А.И. Колганов, считающий, что в СССР была осуществлена «буржуазная модернизация в социалистической оболочке». В одной из последних своих публикаций «СССР как [не] социализм» он утверждает: «Бюрократия в социальной структуре общества, осуществлявшего программу «строительства социализма» (а фактически – буржуазной модернизации в социалистической оболочке), была своеобразным субститутом буржуазии».³² С такими утверждениями, конечно, можно вести научный спор, но в них, повторяем, есть логика: если и после Октябрьской революции в России происходило движение в сторону одной из разновидностей капитализма, то это движение соответствует концепции модернизации как перехода от аграрно-ремесленного традиционного средневекового общества к новому – индустриальному капиталистическому обществу. Еще более дискуссионной представляется попытка определить преобразования в СССР как «консервативную модернизацию».³³

Таким образом, в российской историографии в 1990-е – начале 2000-х годов утвердилась концепция модернизации, в более-менее однозначном понимании, а практика ее применения в изучении истории России имела свои плюсы и минусы.

Однако в период президентства В.В. Путина и Д.А. Медведева ситуация в обществоведении и исторической науке изменилась, в том числе и судьба концепции модернизации и значение самого термина. Принципиально новым в сравнении с установившимся благодаря усилиям социологов, историков и других специалистов более-менее однозначным толкованием понятия «модернизация» (применительно к обществу в целом) стало широкое употребление слова «модернизация» с разным смысловым содержанием. Так, в программной статье Д.А. Медведева «Россия, вперед!» (Известия, 2009, 11 декабря) словом «модернизация» назван рывок вперед по сравнению с тем состоянием российского общества, в котором оно находилось в тот период. В контексте статьи выявлялось, что слово «модернизация» означает обновление, осовременивание вообще. Это не согласовывалось с вроде бы устоявшимся представлением о том, что модернизация – это процесс перехода от традиционного средневекового общества к новейшему, индустриально-капиталистическому, который в странах Запада давно завершился. В выступлениях Д.А. Медведева, В.В. Путина стала повторяться слово модернизация для обозначения технологического перевооружения экономики. В последние месяцы своего президентства Д.А. Медведев стал широко рекламировать модернизацию политической системы, а речь шла не о системе далекого средневековья или хотя бы Советского союза, а той самой, которая создана при Б.Н. Ельцине, «модернизирована» В.В. Путинам во время его президентства в 2000-2008 годах. Лидер КПРФ Г.А. Зюганов, обосновывая курс на новую индустриализацию России, заявил, что если в результате выборов будет создано «правительство народного доверия», оно будет руководствоваться принципом «модернизация без остановок». Педагоги заговорили о необходимости модернизации образования, медики – здравоохранения. Таким образом, речь пошла об институциональных и инструментальных аспектах современной, новой модернизации. Сами первые лица государства стали пользоваться термином «модернизация» непоследовательно. Их критики стали обнаруживать противоречия в их заявлениях. Например, Д. А. Медведев провозглашает модернизацию главной задачей государства и тут же объявляет о необходимости завершения ухода государства из экономики. Кто же тогда будет осуществлять модернизацию? Ему из тюремной камеры ответил опальный олигарх М. Ходорковский, убежденный в том, что «для осуществления модернизации необходим целый социальный слой – полноценный модернизационный класс».³⁴ Но в ходе предвыборной кампании в начале 2012 года тогда еще не победитель президентской гонки В.В. Путин приводил такие характеристики российских предпринимателей, что становилось ясно: в России модернизационного класса нет.

Разноплановость и противоречивость использования термина «модернизация» вызывали обеспокоенность в научном сообществе, которое в академических дискуссиях пытается вновь разобраться, что же такое модернизация, каковы исторические рамки и этапы ее осуществления, условия ее успеха и т.д. В 2010 г. М.К. Горшков в статье «Социальные факторы модернизации российского общества»³⁵ рассмотрел разные точки зрения на существо предлагаемых России преобразованиях, именуемых одинаково – модернизацией. Тревогой о недостаточной теоретической разработке проблем новой, предстоящей модернизации России, пронизана статья старшего научного сотрудника института экономики РАН Н.М. Плискевич «Тупики институциональной модернизации».³⁶ «Нет сомнений, что от того, удастся ли нам провести подлинную модернизацию зависит будущее России…, – пишет она. – Однако то, как трактуется модернизация в большинстве выступлений и текстах первых лиц государства и идеологов, их обслуживающих, внушает серьезные опасения: как и прежде, насущные потребности страны осмысливаются исключительно с инструментальных позиций. А такой подход и ранее на нашей памяти (например, с такими лозунгами как «ускорение», «перестройка» и т.п.) обычно кончался ничем».³⁷ Слушая выступления политиков, читая сочинения идеологов и обществоведов, историк испытывает чувство растерянности: если всякое нововведение – модернизация, но нельзя ли назвать модернизацией введение княгиней Ольгой повоза вместо ненормированного полюдья и поименовать модернизационным проектом введение Иваном Грозным опричнины?

В нашу задачу не входит анализ современных проектов дальнейших преобразований в России, ответ на вопрос, в какой мере обоснованно называть их модернизацией и т.д. Из написанного выше вытекает вывод – пожелание исследователям: готовя к печати свою работу, в которой будет использовать слово «модернизация», четко разъясните, какое содержание Вы в него вкладываете. В этом случае Вы можете рассчитывать на адекватность восприятия Ваших идей.