Тема 15. Конституционно-правовой статус личности в системах договорного и органического правопонимания. Проблемы взаимоотношений личности, общества и государства в современном конституционном праве.

Идея прав человека – одна из исторических форм выражения справедливости и свободы. Мировая интеллектуальная мысль выработала значительное количество теорий, объясняющих природу, прав человека и особенности отдельных прав, механизмы их реализации. При всем их многообразии можно об их единой ключевой особенности: речь не идет о реализации в системе права некоего «распределительного принципа», то есть «наделении» человека неким более или менее обширным перечнем индивидуальных прав, обязанностей и свобод. Правосубъектность личности формируется как статус участника сообщества, а следовательно ее основой является определенная взаимосвязь индивидуальной и коллективной правосубъектности. Характер этой взаимосвязи и соотношение двух ее компонентов обуславливает наличие двух ярко выраженных моделей, одна из которых определяется как договорное, а вторая как органическое правопонимание.

Договорное правопонимание основано на представлении об естественных правах человека как ключевом факторе формирования всей системы правоотношений. Оно легло в основу либерально-демократической модели правового статуса личности. В соответствии с договорным правопониманием основу не только дееспособности, но и правоспособности личности составляет категория свободы. Это предполагает несколько ключевых постулатов, определяющих основы всей системы правоотношений:

• все люди свободны от рождения и никто не вправе отчуждать их естественное право на выбор собственной судьбы, мировоззрения, образа жизни. Равенство всех людей в естественном праве на свободное самоопределение – основа общества;

• свобода состоит в возможности делать все, что не приносит вреда другому и общему благу. Свобода человека, следовательно, не может быть абсолютной, она ограничена правами и свободами других людей, принципами морали и нравственности, интересами всеобщего благосостояния.

• границы свободы могут быть определены только законом, который по своей природе основан на общественном договоре и базируется на конституционных нормах и принципах. Следовательно, все, что не запрещено, то дозволено;

• часть дозволенного определяется через права человека. Закрепление прав необходимо для того, чтобы помочь человеку осознать свои возможности, но ни один набор прав не исчерпывает содержания свободы. Ограничение прав возможно только на основании закона, способствующего защите прав самого человека

Такой подход к определению правового статуса личности принято ассоциировать с либеральной доктриной. Причем характерно, что либеральный конституционализм рождался в русле революционной идеологии. Он отражал протест против социально-правового порядка, сочетающего элементы монархического авторитаризма и обычного права с характерным для традиционного общества представлением о человеке как неотъемлемой части социальной группы. В качестве альтернативы им и возникла идея прирожденных «естественных» прав и свобод человека, объединяющих всех людей вне зависимости от их сословного происхождения, но индивидуальных по своей сути. С этой точки зрения, человек является полноценной личностью уже в силу своего физического рождения и обладает правом полностью распоряжаться собственной судьбой, самостоятельно избирать ориентиры жизнедеятельности, пути реализации своих желаний и стремлений. Свобода личности как выражение такого естественного права и равенство людей в этой свободе составили основу либеральной конституционной доктрины. Но перечень закрепленных в либеральных конституциях конкретных прав и свобод человека оказывался невелик. Их исчерпывающее изложение трактовалось именно как косвенное ограничение социального творчества личности, возможностей ее самореализации. Гарантируя те или иные права и свободы, либеральные конституции не столько создавали индивидуальный правовой статус, сколько обеспечивали общие принципы правовой защищенности личности. Человек тем самым не ставился в жесткую систему правоотношений, предполагающую сочетание обоюдных прав и обязанностей субъектов. Для реальных правоотношений основным правилом оставался принцип: гражданин может предпринять любые действия при условии, что он не нарушает запретов права других лиц («можно делать все, что прямо не запрещено законом»). Таким образом, права и свободы частных лиц фактически рассматривались как источник, а не следствие законов. Поэтому наиболее эффективной мерой обеспечения прав личности рассматривалась судебная защита интересов отдельного человека в контексте конкретного правонарушения, а не создание закона, предписывающего универсальные рамки поведения.

В составе правового статуса личности, который закреплялся в либеральных конституциях, преобладали личные и политические права. Категория свобод при этом являлась при этом преобладающей, поскольку именно понятие свободы предполагает наличие такого права, которое обращено ко всему кругу участников правоотношений, не связано с конкретной юридической ситуацией и не предусматривает чьей-то персональной ответственности. Гарантом комплекса свобод выступает все государство в целом. Из комплекса личных прав и свобод, закрепленных в либеральных конституционно-правовой системе, основное значение имели право на жизнь, свободу и личную неприкосновенность, равноправие и отсутствие дискриминации, свобода передвижения. С личными правами тесно смыкался комплекс политических прав и свобод, в том числе свобода слова, ассоциаций, собраний. Постановка вопроса о наличии реальных прав и интересов коллективных субъектов правоотношений – народа, нации – для либеральной конституционной модели не была свойственна.

Ограниченность классической либеральной модели правового статуса личности стала очевидна уже к ХХ в. Во первых, само понятие свободы предполагает принцип плюрализма, следовательно имеют право на существование разные трактовки понятия свободы, в том числе и не соответствующие классической либеральной концепции. Во вторых, если рассматривать свободу не в качестве личной привилегии, а как базовый социально-правовой принцип, то необходима постановка вопроса и об обязанностях личности перед обществом, то есть о степени и целях ограничения свободы и личных прав. Эта проблема имеет два аспекта: обозначение ограничивающей роли государства в отношениях его с индивидуумом, во вторых – признание комплекса социально-экономических прав личности (т.н. «права-поручения»), что означает установление определенного порядка взаимоограничения личных прав и свобод в рамках общественных отношений. Все эти задачи оказались с большим или меньшим успехом решены в рамках либерально-этатистской конституционной модели.

В либерально-этатистских конституциях на смену безусловному приоритету естественных прав человека приходит признание сложной диалектики прав и обязанностей гражданина, соотношения прав человека и гражданина, комплексный подход к содержанию политических, социальных, экономических и других прав личности. Меняется сам подход к пониманию правосубъектности человека и гражданина. Человек начинает восприниматься не только как индивид с естественной правосубъектностью, реализуемой в рамках свободного поведения, но и как член разнообразных сообществ – этнических, конфессиональных, культурных, языковых, возрастных, половых. Эта принадлежность не может быть урегулирована в рамках гражданских отношений, поскольку не предполагает обязательных взаимоотношений с государством. Но она оказывает реальное влияние на правовой статус личности и предполагает не столько свободное поведение, сколько комплекс соответствующих прав и обязанностей.

В становлении либерально-этатистской модели правового статуса личности достаточно четко прослеживаются три «волны», три поколения или, как сейчас принято говорить в зарубежном праве, – три генерации прав и свобод. Как указывалось выше, первоначально сформировалось естественно-правовое ядро конституционно-правового статуса личности: в конституциях «первой волны» фиксировались главным образом личные права, связанные с обеспечением «пространства свободы» (неприкосновенность личности, жилища, тайна переписки, свобода вероисповедания). Закреплялись и так называемые судебные права и свободы (запрет неоднократного преследования за одно и то же преступление, запрещение обратной силы закона), а также избирательное право граждан как членов «политической нации» (гражданского общества, образовавшего нацию путем общественного договора). Важно отметить, что это «либеральное», то есть естественно-правовое своей природе ядро правового статуса личности, сохранило свою значимость и в дальнейшем. Но по мере перехода к либерально-этатистской конституционной модели оно существенно дополнено социально-экономическими правами (право на труд, отдых, образование, страхование и др.). В дальнейшем произошло заметное расширение прав и свобод за счет солидарных, или коллективных – право на мир, здоровую окружающую среду, охрану исторического наследия, сохранение языковой культуры и т.п. В большинстве конституций второй половины ХХ в. стали закрепляться профсоюзные права и свободы, право на забастовку; все чаще появлялись нормы, легализирующие предпринимательские союзы и выделяющие их из общего понятия союзов. Свобода создания политических партий стала специально оговариваться в конституционном законодательстве. Это право, таким образом, было вычленено из свободы «общего» характера – из свободы создания союзов и ассоциаций, что нельзя не признать позитивным, поскольку оно говорит о признании роли таких объединений в государственном механизме. Развитие технического прогресса повлекло включение прав и свобод, связанных с информатизацией (право на информацию, право на пользование средствами массовой информации и др.).

Примечательная черта «социализации» конституционно-правого статуса личности – это расширение взаимных обязанностей граждан и государства Либерально-этатистские конституции широко трактуют обязанности государства по гарантированию конституционных прав граждан и наделяют государство широкими полномочиями в этой сфере, переходящими в комплексное регулирование общественных отношений (например, гарантии права на образование требуют создания государственных образовательных стандартов, гарантии права на здравоохранение предполагают нормирование медицинского обслуживания). Достаточно распространенной практикой стало указание на обязанности родителей по отношению к своим детям. Прослеживается и «патриотическая» новелла в отношении обязанностей граждан (защита родины как о священный долг гражданина), о верности Республике и обязанности соблюдать конституцию и законы, об обязанности выполнять «честно и дисциплинированно» свой долг теми гражданами, которым вверены «государственные функции». Обязанность платить налоги – еще одна константа всех большинства конституционных законов.

И все же, несмотря на существеннейшие отличия либерального и либерально-этатистского подходов к моделированию правового статуса личности, оба они базируются на договорном правопонимании. Так, например, приоритет естественных прав человека четко прослеживается в международном праве. В национальных конституциях естественные права признаются неотчуждаемыми, но по сути включены в диалектику отношений «человек – общество – государство». Это явно усиливает «социализацию» правового статуса личности, но не меняет договорной характер самой системы правоотношений, которая обеспечивает правосубъектность личности. Показательно, что вся система гарантий конституционных прав опирается прежде всего на судебные процедуры: конституционно-судебный механизм (конституционный суд); су­дебная защита (суды общей юрисдикции); международно-правовой механизм (международное правосудие). Роль законной самозащиты человеком своих прав предельно ограничена (в пользу судебных процедур), а административные действия органов исполнительной власти по обеспечению конституционных прав фактически переросли в ранг текущей политики государства (к тому же этот механизм дополнен административной и трудовой юстицией). Таким образом, реализуя и защищая свои права индивид либо вступает в договорные отношения и в случае конфликта апеллирует к судебным инстанциям, либо требует необходимых действий от государственных органов. В любом случае доминирует его индивидуальная правосубъектность, а закрепление конституционно-правового статуса личности неизбежно приобретает формально-юридический характер – то есть «усредняет», «универсализирует» принятые в обществе модели поведения. Показательная и с сущности достаточно неудачная попытка преодолеть такой формально-юридический подход – это ввод института омбудсмена, то есть должностных лиц, уполномоченных осуществлять контроль за соблюдением законных прав и интересов граждан в деятельности органов исполнительной власти и должностных лиц. Омбудсман призван оценивать правоприменительную практику с точки зрения не только соответствия закону, но и целесообразности, справедливости, совести. Тем самым, делается попытка преодолеть границы формально-юридического подхода и не только более тщательно отнестись к той или иной конкретной ситуации, но и привнести в конституционное регулирование прав человека нечто большее, чем «буква закона» или логика договорных отношений. Однако, как показывает практика, подобная практика с огромным трудом инкорпорируется в сложившуюся систему правоотношений. Причиной тому является не функциональная слабость института омбудсмена, а отсутствие легитимной основы его действий – признавая договорной характер правоотношений и используя формально-юридический подход для их регулирования невозможно апеллировать к таким органическим понятиям как «совесть», «традиция», «устои» и т.п.

Альтернативная система правопонимания трактуется как органическая. Она связана с представление о праве, как системе взаимоотношений, сложившейся в рамках народа как органического сообщества – исторически сложившегося, обладающего «душой», «землей», «кровью», историей, языком, уникальной культурой. Народ рассматривается как «нравственное, религиозное и общественное единение», как единый образ жизни. «Право народа» – это взаимная поддержка и взаимопомощь, освященные правом. Т.о. право не носит формального характера (народ как духовное единство не способен к преследованию формальной истины и соблюдению юридического обряда). Разделяя понятия «право» и «закон», носители органического правопонимания считают источником права национальный дух, рожденные коллективным сознанием представления о справедливости, истине, достоинстве, чести. Предполагается, что нравственный закон заложен в природе каждого отдельного индивида, но проявиться он может только в сообществе людей, ибо понятие о том, что нравственно или справедливо, может определиться только в отношениях. Судить справедливо – значит решать не только «по делу», но и «по человеку» (т.е. с учетом личного положения сторон) и вынести решение, «чтобы никому не было обидно». Таким образом, право следует рассматривать как «органическое целое, образовавшееся историческим путем и состоящее в самой близкой связи с духовной жизнью народа и его обычаями».

Истоки органической модели правового статуса личности можно искать в системе обычного права. Обычное право – это система правового регулирования поведения человека на основе традиций и обычаев. В основе системы обычного права лежит особая правовая культура, связанная со спецификой традиционного общества. В рамках ее человек воспринимался как часть естественного и, в конечном счете, простого и справедливого порядка вещей. Основными ценностями традиционного мировосприятия являлись ощущение стабильности, защищенности, уверенности. Это придавало исключительную важность таким началам сознания, как религия, корпоративно-групповая психология, система упрощенных мировоззренческих стереотипов по типу «добро – зло», «друг – враг». Традиционный общественный уклад опирался на консерватизм мышления, восприятие традиции как хранилища истины, сакральное, религиозное обоснование законности, легитимности существующего порядка. Конкретный набор поведенческих стереотипов, мотивация социальных поступков человека, равно как и сам правовой статус личности, всецело зависели от статусных особенностей той социальной группы, в составе которой существовал индивид. Правоотношения носили предельно упрощенный характер и основывались на тесной связи индивида с его родом, общиной, племенем. Нарушение прав человека рассматривалось как проступок, совершенный в отношении всего рода (отсюда чрезвычайно развитая практика кровной, родовой мести). Род мог оказать поддержку правонарушителю – для этого существовало правило поручительства. Род нес и ответственность, выплачивая штрафы за преступления. Самым же страшным наказанием являлось изгнание человека из родовой общины. Подобные обычаи не оставляли места индивидуальному правовому статусу (индивидуальной «правосубъектности»). Установление индивидуальной провосубъектности могло осуществляться лишь в «казуистическом» порядке (от «casus» – случай), то есть в контексте конкретной правой ситуации. Процессуально это происходило, главным образом, в ходе судебного разбирательства. В ходе судебного процесса требовалось прежде всего доказать виновность или невиновность ответчика. Как правило, решающей инстанцией выступало народное собрание или совет старейшин. При неимении каких-либо специальных органов или процедур установления факта преступления система судебных доказательств чаще всего сводилась к поединкам истца и ответчика (или их представителей), судебным испытаниям обвиняемых (раскаленным железом, водой, ядом и т.п.), исход которых рассматривался как «божий суд». Так же применялась практика клятв и поручительств.

Традиционная модель правого статуса личности не может быть напрямую интегрирована в систему конституционного права по причине полной «несовместимости» самого традиционного правового сознания и той правовой культуры, в лоне которой формировался конституционализм. Однако логика органического правопонимания была реализована в этатистской конституционной модели (в условиях фашистского, национал-социалистического, коммунистического правового строительства). Особенности этатистской модели правового статуса личности связаны не со стремлением «подчинить» личность государству, а с представлением человека как неотъемлемой части определенного социального коллектива, с органическим правопониманием.

В фашисткой конституционной системе базовым идейно-политическим и правовым понятием становится «народ» – как некая надклассовая органическая общность. Система идентификации (самоосознания) строится через понятия-символы «единая родина», «единая историческая судьба», «вождь народа». Отрицается индивидуальная природа личности, ее противопоставление обществу. Личность рассматривается как органическая, неотъемлемая часть народа (нации), а ее правовой статус – как производный от статуса народа (нации). Правовой статус в равной степени распространяется на всех членов народа (нации), но сохранение его зависит от степени лояльности человека высшим интересам народа (нации). «Враг народа» – тот, кто ставит выше «народного интереса» свой собственный интерес и свои права («преступное деяние» поэтому не обязательно в составе преступления «врага народа», достаточно и преступного «антинародного» образа мысли, «антинародных» убеждений). Индивид не призывается к отрешению от личных интересов, но должен стремиться к сочетанию их с преобладающими интересами народа. Понятие «свобода» как состав правового статуса личности значительно меняется. Предусматривается «свобода народа», а не свобода отдельного человека, свобода, которая призвана объединять людей, а не противопоставлять их друг другу.

Спецификой партократических тоталитарных (национал-социалистической и коммунистической) доктрин по сравнению с обычными фашистскими концепциями государственного строительства являлось сужение правового понятия «народ» до отдельной социальной группы. Эта группа объявлялась высшим субъектом правоотношений и подлинным носителем властного суверенитета. В такой роли в Рейхе представлялась арийская раса как особый этнокультурный вид, в Советской России – пролетариат (трудовой народ). Реальный правовой статус личности определялся уже не только степенью общественной лояльности, но непосредственной принадлежностью человека к высшему носителю суверенитета. Например основой правового статуса личности в Третьем Рейхе стала «расовая чистота» в Рейха. Тем самым, возникал определенный дуализм правовой доктрины, обосновывающей существование немецкого национального государства и, одновременно, создание арийского Рейха. Эта проблема была окончательно решена Нюрнбергским законодательством 1935 г. («Закон о гражданстве» и «Закон об охране немецкой крови и немецкой чести»), в соответствии с которым жители государства разделялись на категории граждан и подданных. Вся полнота политических и социальных прав признавалась только за гражданами – лицами немецкой или немецко-родственной национальности («фольксдойче»). При этом правовой статус граждан имел определенную внутреннюю дифференциацию. Важным критерием полноты правового статуса, особенно в области политических прав, была степень расовой чистоты.

На первый взгляд, в современных условиях возрождение органической модели конституционно-правового статуса личности невозможно. Однако в обществе наблюдается рост интереса к этой проблематике. Примерами являются дискуссии о биоэтике, в том числе по вопросам права на жизнь (от правовой и медицинской оценки смертной казни до проблемы абортов и правового статуса эмбрионов), права на смерть и свободу умереть (эвтаназия, проблемы медицинской ответственности, права родственников). Близки по смыслу дискуссии понятии родства (искусственное зарождение жизни и отсутствие понятия родителей), изменении пола, конфликте традиционного права собственности и законодательства о торговле человеческими органами, проблемах стерилизации умалишенных. Острейшую полемику вызывает развитие ювенальной юстиции, проблемы трансформации института семьи (в том числе контексте прав гендерных меньшинств). Наконец, особый срез дискуссий составляет проблема межконфессиональных отношений, все в большей степени затрагивающая сферу этики, поведенческих стереотипов, внешнего вида. За всей этой полемикой скрывается одна глубинная проблема – ощущение недостаточности формально-юридических основ регулирования прав человека в современных условиях и представление о том, что договорной характер общественных отношений более не является надежным основанием для сохранения коллективной идентичности. В качестве альтернативы происходит возрождение органического правопонимания. Показательным примером может служить позиция Русской Православной Церкви, которая едва ли не впервые за 10 веков оказалась союзником Католической церкви в общественной полемике.

В августе 2000 г. юбилейный Архиерейский собор утвердил текст «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви». Исходя из факта сосуществования светского (государственного) права и конфессиональных этических норм, «Основы…», тем не менее, утверждают особый христианский взгляд на сущность права. С одной стороны, подчеркивается изначальная ограниченность права: «Всякая система права, создаваемая человеческим сообществом, являясь продуктом исторического развития, несет на себе печать ограниченности и несовершенства. Право – особая сфера, отличная от смежной с ней этической сферы: оно не определяет внутренних состояний человеческого сердца, поскольку Сердцеведцем является лишь Бог». С другой стороны, утверждается, что право является непременным основанием любого человеческого сообщества и поэтому «содержит в себе некоторый минимум нравственных норм, обязательных для всех членов общества». Универсальным принципом правоотношений называется отказ человека от нанесения вреда другим людям («не делай другому того, чего не желаешь себе»). Соответственно, христианская социально-государственная этика предполагает сохранение для человека некой автономной сферы, где «его совесть остается “самовластным” хозяином». Но эта духовная независимость индивида не может стать причиной его противопоставления обществу, разрыва идей свободы и служения. «Основы…» подчеркивают, что по мере секуляризации общества «высокие принципы неотчуждаемых прав человека превратились в понятие о правах индивидуума вне его связи с Богом, а охрана свободы личности трансформировалась в защиту своеволия». Указывается, что ключевым компонентом конституционной доктрины стала теория естественного права, которая «в своих построениях не учитывает падшести человеческой природы». Но еще более критически в «Основах…» оцениваются принципы позитивного права: «В соответствии с ними право есть человеческое изобретение, конструкция, которую общество создает для своей пользы, для решения задач, определяемых им самим. Следовательно, любые изменения права, если они приняты обществом, законны. За писаным кодексом нет никакой абсолютной правовой основы. Для данного взгляда … законно полное отрицание нравственной нормы, если такое отрицание одобряется обществом».

На первый взгляд, попытка соединить идею естественных прав человека с его нравственным долгом перед обществом вполне согласуется с базовыми принципами современного конституционализма. Однако нельзя отрицать и возникающее напряжение между этими принципами. В февраля 2006 г. на слушаниях по теме «Права человека и достоинство личности» в рамках Всемирного Русского Народного Собора эта проблема была заявлена очень жестко: «Вступает ли признание концепции прав человека и следование вытекающим из нее нормам в том виде, в котором они воплощаются в международном и национальном законодательствах, в противоречие с замыслом Бога о человеке?… Концепция прав человека родилась и развилась в западных странах с их особой исторической и культурной судьбой. Означает ли это, что западные стандарты устроения общественного и индивидуального бытия равным образом будут подходить для всех стран, народов и культур нашего мира?». Участники слушаний заявили, что правовые нормы не могут стать должным основанием для различия добра и зла, а потому «с точки зрения традиционных религий не могут быть признаваемы в качестве нормы глумление над святынями, аборты, гомосексуализм, азартные игры, эвтаназия и иное, что сегодня активно отстаивается и пропагандируется с позиции защиты прав человека».

В выступлении митрополита Кирилла на Соборе было заявлено о том, что проблема прав человека является ключевой в отношениях российского народа с Западом, а от решения этой проблемы зависит «развитие всей русской цивилизации». «Мы становимся свидетелями того, как концепцией прав человека прикрываются ложь, неправда, оскорбление религиозных и национальных ценностей, – утверждал митрополит Кирилл, – В комплекс прав и свобод человека постепенно интегрируются идеи, противоречащие не только христианским, но и вообще традиционным моральным представлениям о человеке». Аргументируя эту позицию, митрополит Кирилл и другие иерархи РПЦ обращались к одной из наиболее важных и неоднозначных для христианства проблем – роли свободы человека в выборе между добром и злом. Подчеркивается, что именно Бог наделил человека полной автономией в принятии или непринятии тех или иных правил. Таким образом, сам факт человеческого свободного выбора не может быть оспариваем христианством – оспаривается утверждение о том, что свобода совести означает способность человека «автономно делать выбор, неизменно соответствующий его настоящему благу». Подчеркивается, что лишь религиозная традиция, отражающая Откровение Божье, содержит в себе критерий различения добра и зла, а потому нравственный антропоцентризм (как выражение принципа свободы совести) не может быть признан универсальной общественной нормой. «Сегодня, – утверждал митрополит Кирилл, – на смену абсолютизации государства, характерной для нового времени, приходит абсолютизация суверенитета отдельной личности и ее прав вне нравственной ответственности. Такая абсолютизация может разрушить основы современной цивилизации и привести ее к гибели».

В качестве альтернативы конституционно-правовому законодательству, основанному на «абсолютизации» принципов естественного и позитивного права, РПЦ выдвигает идею сочетания свободы личности с общественной солидарностью: «Общество должно исходить из понимания того, что каждый человек по природе своей обладает непреходящей ценностью, и в то же время из того, что каждый человек призван возрастать в достоинстве и нести ответственность как перед законом, так и нравственную ответственность за свои поступки». Это означает не только признание того факта, что права человека не могут преобладать над интересами общества, но и необходимости «заполнить вакуум нравственного воспитания в обществе». «Свобода и права – это большое достижение человеческой цивилизации, но необходимо подготавливать граждан пользоваться этими правами с учетом нравственных норм, – делает вывод митрополит Кирилл, – Такой подготовкой должно заниматься государство в тесном сотрудничестве с общественными институтами нравственного воспитания, включая школу и, конечно, религиозные общины страны. Последнее означает, что государство должно озаботиться разработкой законодательных актов, регулирующих доступ религиозных организаций в общественные структуры образования, социального служения, здравоохранения, армии».

«Права человека имеют основанием ценность личности и должны быть направлены на реализацию ее достоинства, – заявляется в итоговой «Декларации о правах и достоинстве человека» X Всемирного Русского Народного Собора, – Именно поэтому содержание прав человека не может не быть связано с нравственностью. Отрыв этих прав от нравственности означает их профанацию, ибо безнравственного достоинства не бывает… Права и свободы неразрывно связаны с обязанностями и ответственностью человека. Личность, реализуя свои интересы, призвана соотносить их с интересами ближнего, семьи, местной общины, народа, всего человечества. Существуют ценности, которые стоят не ниже прав человека. Это такие ценности как вера, нравственность, святыни, Отечество».

Позиция РПЦ по проблеме прав человека остро ставит вопрос о современной трактовке принципа светского государства, о сбалансированности религиозного вектора общественной жизни в многоконфессиональной стране и, главное, – о самой возможности тем или иным образом ограничивать принцип свободы совести. Именно эта последняя проблема является ключевой. Оценивая результаты X Всемирного Русского Народного Собора, митрополит Кирилл в особой степени акцентировал стремление Церкви не противопоставить себя современному опыту мирового развития, а гармонизировать идеи прав человека и его нравственного долга и, тем самым, завершить исторический спор между «почвенниками» и «либералами». Однако на какой основе возможен такой компромисс? В позиции иерархов РПЦ прослеживается вполне определенное противоречие. С одном стороны, подчеркивается, что универсальная трактовка прав человека выхолащивает духовный опыт народов и порождает нравственную анархию. Соответственно заявляется о недопустимости насильственного внедрения извне в «историческую жизнь» различных народов «нормативного представления о правах и свободах человека вне связи с тем или иным конкретным культурно-религиозным контекстом». Но, тем самым, подразумевается необходимость пересмотра нормативной базы с точки зрения «культурно-религиозного контекста» («Взять корпус прав и свобод, как он представлены в Декларации прав человека, в Хельсинском акте, во многих аналогичных документах, и соединить провозглашаемые в них принципы с духовно-нравственной традицией различных наций и народов…» ). Иными словами, конституционное право должно получить очевидную культурно-конфессиональную направленность – то есть вернуться в русло истории «и русской цивилизации, и мусульманской, и иных цивилизаций». Отрицая при этом любые проявления этического релятивизма («нравственность едина, неделима и абсолютна – либо ее не существует вовсе»), сторонники подобной позиции вольно или невольно утверждают необходимость не только выработки жесткого морально-этического стандарта, но и соотнесение с ним основного законодательства. Само по себе такое движение в значительной степени выхолащивает принципы свободы совести и светского государства, но, что не менее важно, остро ставит вопрос о нормативной совместимости нравственного императива «русской цивилизации» с этическими категориями и поведенческим моделями «исламской и иных цивилизаций» в пределах единого Российского государства.