40. Гештальт рабочего как основа переустройства европейской политики в трактовке э. Юнгера. («Рабочий. Господство и гештальт», «Тотальная мобилизация»).

«Свобода и порядок соотносятся не с обществом, а с государством, и образцом организации является организация войска, а не общественный договор». Рабочий, находясь в отношениях к стихийным силам, наличия которых бюргер не ощущал, способен на совершенно иную свободу, нежели бюргерская свобода, и притязания его более обширны и значительны. Бюргеру известна лишь оборонительная война, а значит война ему не известна вообще.

Общество у Юнгера это совокупное население земного шара, которое в результате ошибки было разделено на государства и нации. Смерть бюргерского общества наступает с того времени, когда рабочий осознает себя реальной опорой общества, и в этом состоит высшее притязание, какое только может проявить рабочий. Только в этот момент рабочий провозглашает борьбу не на жизнь, а на смерть, только теперь единичный человек превращается в воина, масса – в войско.  Рабочему остается только разрушить легенду об экономическом качестве как основном своем качестве. «Экономика – не та власть, которая может предоставить свободу…» Юнгер вовсе не отрицает существование экономики, он протестует против ее статуса. Рабочему нудно отклонить объяснение, что он – некий вид промышленного продукта; он должен провозгласить независимость от экономического мира. Сутью рабочего восстания должна стать не экономическая власть, а власть вообще. Рабочий должен преодолеть свой бюргерский статус в качестве опоры в обществе и основы хозяйствования, он должен избавиться от бюргерского сознания и постичь свое собственное.

«Гештальт – некое множество; иерархия в царстве гештальта определяется не законом причины и следствия, а законом печати и оттиска. В гештальте заключено целое, которое включает больше, чем сумму своих частей». Гештальт представлен в единичном человеке, каждый его ноготь – гештальт. Часть не может быть гештальтом, также как и сумма частей. Множество человек не создают гештальта и никакое деление гештальта не ведет обратно к единичному человеку. История есть гештальт в той мере, в какое она заключает в себе судьбы множества гештальтов.  Гештальт не подвержен стихиям огня и земли, следовательно, человек как гештальт принадлежит вечности.

Революцию начала 20 века можно постичь только как революцию гештальта. Бюргер не принадлежит к гештальтам. Несостоятельность бюргера в войне состоит в том, что он не способен вести войну по-настоящему, в духе тотальной мобилизации. Поле первой мировой войны Германия стала колонией Европы, колонией мира. Именно избавиться от этого рабочий может только, осознав себя гештальтом. Гештальт рабочего более глубок, чем конституция и учреждения, чем люди и их общности и т.д. все, что мы ощущаем в наше время как чудо принадлежит гештальту рабочего.

В бюргерском обществе стихийное всегда оборачивается бессмысленным, победа техники здесь – победа комфорта. Безопасность – основа всего. Опасное представляется как бессмысленное, неразумное. Человек по своей природе существо стихийное; стихийность заключается в тоске сердца по играм и приключениям, по любви и т.д. мировая война разыгралась между двумя эпохами. Теперь всякое опасное господствует в настоящем; кто-то оценивает это как возврат к варварству, кто-то – как очищение сталью. Возникла необходимость не на исключение опасного, а на сочетание жизни с опасностью, и в таких условиях рабочий, бесспорно, занимает главенствующую роль.

В той мере, в какой единичные человек чувствует свою принадлежность к миру работы, его героическое восприятие действительности сказывается в том, что он постигает себя как представителя гештальта рабочего. Этот гештальт очеркивается как глубочайшая опора нашего мира. В мире, где имя рабочего обладает значением рангового отличия, где работа является собственной внутренней необходимостью, свобода представляет собой выражение именно этой необходимости, следовательно всякое притязание на свободу здесь выступает как притязание на работу. Рабочий- представитель гештальта рабочего. В эпоху рабочего нет ничего, что не было бы постигнуто как работа. Мера свободы единичного человека определяется в той мере, в какой он является рабочим. В мире работы власть не может быть ничем иным как репрезентацией гештальта рабочего.

С помощью средств разрушения гештальт рабочего окружит себя зоной уничтожения, сам не будучи ему подвержен. Нет техники самой по себе, машинная техника должна быть понята как символ гештальта рабочего. Эпоха масс и машин представляет собой огромную кузницу поднимающейся империи, в аспекте которой любой упадок является желанным, неким приготовлением.

В отношении гештальта необходимо освободиться от идеи развития. Гештальт есть и никакое развитие не увеличивает и не уменьшает. Развитию ведомы начало и конец, гештальт освобожден от них. История не порождает гештальта, она изменяется вместе с ним.

Процесс, в ходе которого гештальт рабочего воплощается в особом человечестве есть работа. Рабочий – субъект изменения мира. Если рабочий – представитель нового человечества, то и работа – новый способ жизни. Работа здесь не есть механическая деятельность, она не есть экономическая мера как было принято в 19 веке. Работа есть не деятельность как таковая, а выражение особого бытия. Пространство работы неограниченно, подобно и тому как рабочий день занимает все 24 часа. Нет ни одного состояния, которое не постигалось бы как работа.

В новую эпоху выступает массовый человек. Масса становится подобна муравейнику, подчиненному автоматической дисциплине. Люди уже не собираются вместе, они выступают маршем. Униформа, единый характер чувств и мыслей и т.д. тотальный характер работы  нарушает как коллективные, так и индивидуальные границы; здесь уже нельзя говорить об отношениях между индивидами.

Мировая война и мировая революция, пишет Юнгер, были сплетены между собой. он вводит понятие тотальной мобилизации, чтобы показать характер такой ситуации. Частичная мобилизация вытекает из сущности монархии. Одновременно со стиранием классовых различий исчезает и каста воинов, защита родины теперь ложится на плечи рядовых граждан. Увеличение расходов делает невозможной создание единой казны, мобилизуются все средства. Возникают новые транспортные армии, армии продовольственного снабжения. Вооружение до мозга костей требует необходимое осуществление тотальной мобилизации – акта, посредством которого одним широко разветвленная и сплетенная из многочисленных артерий сеть современной жизни одним движением рубильника подключается к обильному потоку воинственной энергии. Техническая сторона мобилизации является не решающей, решающей Юнгер называет готовность к мобилизации.

В заключении Юнгер пишет, что капитализм и социализм станут двумя жерновами, между которых прогресс размалывает остатки старого мира.