Гольдман Л. - Лукач и Хайдеггер. - 2009

ми истории, только их деятельность ускользает от позитивистской науки, которая может вклю­ чать в себя как область естественных наук, так и социологию или психологию масс, которые жи­ вут в модусе неподлинности. У Лукача, наоборот, история является результатом деятельности всех людей, а граница между позитивистскими нау­ ками и науками философскими проходит не ме­ жду постижением замыслов и деяний творцов и познанием всего остального в природном и соци­ альном универсуме, но между физико-химиче­ скими науками и науками гуманитарными, при­ чем последние не могут науками, не будучи основанными на философии. Наконец, историче­ ская деятельность элит может быть, у Хайдеггера, лишь спорадическим повторением возвратов к подлинности от неподлинности существования «всех» (Das Man), повторением, неизбежно огра­ ниченным сроками жизни индивидов-творцов, и поэтому неизбежно завершающимся забвением и падением в существование «всех» до следующего повторения. Для Лукача, наоборот, история есть деятельность всех людей, которая, преодолевая противоречия, частные интересы, эгоизм соци­ альных групп и особенно общественных классов, ориентируется на рост сознания и свободы, по отношению к которым она приобретает статус прогресса или регресса.

Прежде, чем приступить к анализу мышления двух философов, необходимо сказать еще не­ сколько слов о проблеме языка. Если родство ме­ жду мышлением Лукача и мышлением Хайдеггера не замечалось историками философии более пят-

80

Из этого следует, что с целью выразить сход­ ные, иногда почти тождественные идеи, Лукач будет говорить о «тотальности» там, где Хайдеггер будет использовать слово «Бытие»; о «чело­ веке» там, где Хайдеггер создаст термин «Бы- тие-здесь»; о «практике» там, где Хайдеггер будет использовать термин Zuhandenheit (что-то близкое «подручности»), что он будет использо­ вать мало меняющиеся перифразы, чтобы обо­ значить пассивное восприятие реальности, либо в повседневном восприятии, либо с претензией на чисто объективное теоретизирование там, где Хайдеггер будет использовать Vorhandenheit, что значит здесь, под рукой, и что предстает, следо­ вательно, как нечто не зависимое от любой прак­ тики. Само собой разумеется, что использование слов Zuhandenheit и Vorhandenheit является весь­ ма внушительным, если необходимо указать об­ щий элемент их сопоставления и противопостав­ ления, и что эта вербальная выразительность, тем не менее, непригодна для марксистского труда; так как если слово Vorhanden в немецком ис­ пользуется весьма часто и может быть всем по­ нятно, то слово Zuhanden, наоборот, — в том значении, которое ему сообщает Хайдеггер — является искусственно созданным, и ни один серьезный марксист не смог бы его заменить об­ щепринятым термином «практика», который вы­ полнял бы его функцию. Так же нельзя пред­ ставить и марксистскую книгу, где «человек», «субъект» были бы заменены на Dasein, бы- тие-здесь.

Еще следует добавить, что это терминологиче­ ское различие, которое можно преодолеть, пере-

82

водя последовательно изложение идей одного мыслителя в терминологию другого, иногда дает повод для такого теоретического анализа, о ко­ тором меньше всего можно было бы сказать, что он рискует создать путаницу. Таким, например, является случай с извечной проблемой отноше­ ний субъекта и объекта.

Я уже говорил, что как диалектическое мыш­ ление Гегеля и Маркса, так, впоследствии, и фи­ лософский поворот 1920-1930 гг. в немецких юго-западных университетских кругах, были большей частью рождены требованием преодо­ леть противоположность субъекта и объекта дея­ тельности, бывшую фундаментом западной фи­ лософии начиная с развития рационализма и эмпиризма, то есть — в зависимости от места, где располагают разрыв — начиная с греческой ан­ тичности, после Платона и Аристотеля, или начиная со святого Фомы Аквинского, или, во всяком случае, начиная с Декарта. Чтобы под­ твердить теоретически неприемлемый характер этой противоположности, Гегель, Маркс и Лукач приняли формулу — которая мне кажется доста­ точно ясной — «тождества субъекта и объекта». Тем не менее, если критиковать эту противопо­ ложность, то следует заметить, что формула в то же самое время использует два различных и, в их обычном значении, противоположных термина. Заменяя «тотальность» на Sein (Бытие), а «субъ­ ект» на Dasein (Бытие-здесь), Хайдеггер исполь­ зует терминологию, которая, несомненно, имеет преимущество в том, что в структуре формулы выражает одновременно и тождество и относи­ тельной различие двух понятий; он, следователь-

83

но, сможет критиковать — и, видимо, вполне обоснованно — любую философию, которая еще использует термины «субъект» и «объект», как оставшиеся от традиционной онтологии, с ко­ торой его собственное мышление в корне поры­ вает связь. На самом же деле нет большого раз­ личия между утверждением, что «бытие-здесь» ставит вопрос о смысле «бытия» и что для того, чтобы его поставить, необходимо задать вопрос о его собственном «бытии» — «бытии» «бы- тия-здесь» — и утверждением, что субъект ста­ вит вопрос о смысле истории и что этот вопрос предполагает вопрос о его существовании в каче­ стве исторического существа и части той истори­ ческой реальности, которая образует объект во­ проса. Еще следует добавить, что если вопрос о смысле «бытия» или смысле истории предпола­ гает вопрос о смысле жизни и человеческой деятельности, то не менее истинно и обратное, и нет никакого абсолютного приоритета субъекта, «бытия-здесь» по отношению к объекту, к то­ тальности, к «бытию», как и наоборот.

Еще одно слово о двух главных понятиях у обоих философов: понятии овеществления и по­ нятии ложного сознания в терминологии Лукача; понятии Vorhandenheit и понятии Das Man и не­ подлинности в терминологии Хайдеггера.

Исходя из знаменитого анализа товарного фе­ тишизма, изложенного Марксом в первой главе Капитала, Лукач, заменяя словом «овеществле­ ние» термин Маркса, развивает общую теорию ложного сознания, которой он посвящает поло­ вину своего труда и в которой он показывает, как это овеществление, связанное с производ-

84

ством для рынка, приводит в конце концов к различным формам ложного сознания и к вос­ приятию внешнего мира как чистого объекта, ко­ торый можно только познавать и изменять, к тому, что Хайдеггер будет называть Vorhanden­ heit и что обнаруживается в основе любой объек­ тивистской интерпретации и, главным образом, в основе метафизики как теории бытия.

Хайдеггер, который, разумеется, не интере­ суется различными исторически и социально локализованными аспектами изменений форм сознания и знает лишь радикальные противопо­ ложности (подлинность и неподлинность, наука и онтология, Zuhandenheit и Vorhandenheit и

т. д.), говорит нам только то, что у спонтанного сознания есть тенденция понимать «бытиездесь» (человека), исходя из мира как Vorhanden, и в этом нет ничего, чего не было бы в анализе Маркса и Лукача, которые говорят нам, что при овеществлении человеческая действительность и социальные факты понимаются как вещи. Не сто­ ит и говорить, что Хайдеггер не ищет никакого исторического основания этой иллюзии. Исходя из этого, понятен одновременно и искренний в рамках этого мышления и, несмотря ни на что, слабо обоснованный характер утверждения, ко­ торое он располагает и в начале и в конце Бытия и времени, как что-то вроде оправы, которая подтверждала бы его претензию на оригиналь­ ность, утверждения, в котором, не упоминая Лу­ кача, он критикует его анализ овеществления, го­ воря нам, что оно имеет социально-исторический статус, нуждающийся в онтологическом обосно­ вании, тогда как утверждение Лукача в том и за-

85

ключается, что онтологическое обоснование не­ возможно за пределами познания общества и истории.

Принимаем мы это положение, или нет, но сам факт существования этих двух отрывков, ме­ сто, где они располагаются в книге (в начале и в конце анализа), использование в 1927 году тер­ мина «овеществление сознания» с заключением его в кавычки, тогда как в труде Лукача это по­ нятие выдвигалось как центральный элемент его философии уже в 1923 г., — все это, несомненно, указывает на интеллектуальный контекст, в кото­ ром размещается Бытие и время, на того собе­ седника, с кем эта книга дискутировала, и на ме­ сто, которое она желала по отношению к нему занять.

Еще необходимо добавить, что тот факт, что Лукач не упоминается по имени в тот момент, ко­ гда он оставил всякую публичную интеллектуаль­ ную деятельность в силу партийной дисциплины, когда он отвергал свое творчество и не мог отве­ тить, а Гуссерль, Шелер и Бергсон упоминаются, создает определенную путаницу, которая со сто­ роны Хайдеггера могла быть совершенно непро­ извольной.

Если теперь мы начнем анализ философской системы, представленной в Бытии и времени, то нам следует констатировать, что первый вопрос, который, согласно Хайдеггеру, необходимо ста­ вить в философии — это вопрос о смысле бытия, и что этот вопрос может исходить только от осо­ бого сущего, от того, которое ставит вопрос, от человека, от бытия-здесь. Затем Хайдеггер сооб-

86

щает нам, что ответ, который в конечном счете последует из его анализа, заключается в том, что природа бытия — это его историчность, что при­ рода бытия-здесь — это темпоральность, обра­ зуемая возможностью жить двумя различными способами: способом подлинности и способом не­ подлинности, которые предстают не как свойства бытия-здесь, а как его возможности. Наконец, по­ нимание этой проблематики в целом предполагает феноменологическую онтологию, которая ради­ кально разрывает связь с естественным и спонтан­ ным сознанием, так как бытие-здесь имеет спон­ танную склонность понимать окружающую действительность как объективную реальность, как Vorhanden, а себя понимать, исходя не из сво­ их собственных возможностей, но из этой объек­ тивной реальности, как объект, подобный многим другим. В конечном счете, что особенно важно, онтологическая позиция проблемы смысла бытия и бытия-здесь, как определяемого из своих воз­ можностей, приводит к пониманию этого послед­ него как существующего в мире, а не как бытия, которое обладает миром или которое имеет мир перед собой, что было бы пережитком традицион­ ной онтологии.

Если теперь мы попытаемся более вниматель­ но проанализировать предисловие Истории и классового сознания Лукача, у нас возникнет представление одновременно и о близком сход­ стве, и о радикальном различии между двумя мыслителями.

Как и Хайдеггер, Лукач заявляет в этом пре­ дисловии о тотальном разрыве с наукой и тради­ ционной метафизикой. Тем не менее он, конечно

87

же, называет пригодный для использования ме­ тод не онтологическим и метафизическим, но диалектическим. Он видит проблему терминоло­ гии и, с помощью одной цитаты из Гегеля, зара­ нее отвечает на возражение Хайдеггера, высту­ пая против тех, кто еще использует понятия субъекта и объекта:

«Говоря о недостатках, следует указать не­ твердым в диалектике читателям еще на такую, впрочем, неизбежно вытекающую из сути диа­ лектического метода, трудность. Я имею в виду вопрос об определении понятий и терминологии. К сущности диалектического метода принадле­ жит то, что им снимаются понятия, которые яв­ ляются ложными в своей абстрактной односто­ ронности. Этот процесс снятия, однако, делает одновременно необходимым, чтобы мы, тем не менее, все время оперировали этими односторон­ ними, абстрактными и ложными понятиями; что­ бы эти понятия получали свое правильное значе­ ние в меньшей степени с помощью определения, а в большей, — с помощью той методологической функции, какую они приобретают как снятые мо­ менты в некоей тотальности. Но это изменение значения еще меньше можно терминологически зафиксировать в исправленной Марксом гегелев­ ской диалектике, чем в самой гегелевской диа­ лектике. Ибо, коль скоро понятия суть лишь мыслительные образы исторической действитель­ ности, то их односторонний, абстрактный и лож­ ный образ принадлежит, как момент истинного единства, именно к этому истинному единству. Рассуждения Гегеля об этой терминологической трудности в предисловии к «Феноменологии

88

духа», стало быть, являются еще более справед­ ливыми, чем полагает сам Гегель, когда он гово­ рит: «Так же как выражения: единство субъекта и объекта, конечного и бесконечного, бытия и мышления и т. д., — нескладны потому, что объ­ ект и субъект и т. д. означают то, что представля­ ют они собой вне своего единства, и, следова­ тельно, в единстве под ними подразумевается не то, что говорится в их выражении, — точно так же и ложное составляет момент истины уже не в качестве ложного». При радикальной историзации диалектики эта констатация становится вдвойне диалектичной. «Ложное» является мо­ ментом «истинного» одновременно в качестве «ложного» и в качестве «неложного». И если, стало быть, профессиональные «критики» Мар­ кса говорят о его «недостаточной понятийной остроте», о простых «образах», подменяющих «дефиниции» и т. д., то они являют нам ту же са­ мую неутешительную картину, что и критика Ге­ геля Шопенгауэром, попытка последнего пока­ зать «логические промахи» Гегеля: она показала совершенную неспособность Шопенгауэра по­ нять даже азбучные истины диалектического ме­ тода».1

В том же предисловии, касаясь диалектиче­ ского характера мышления Маркса, Лукач, вы­ ступая против позитивистского марксизма и, в частности, неокантианского марксизма Форландера, подчеркнет центральное значение того раз­ деления, которое Маркс постоянно проводит

1Цит. по: Лукач Г. История и классовое сознание.

С.103.

89