его политическим и экономическим теоретиком, Троцкий политическим представителем, а Лукач и Корш — философским выражением.

Роза Люксембург, автор Введения в политиче­ скую экономию и Накопления капитала, помимо прочего, была крупнейшим теоретиком револю­ ционного пролетариата. Никогда, в сущности, ни Маркс, ни, еще меньше, Ленин не ставили в центр своих теорий столь радикальным образом по­ нятие революционного пролетариата. Согласно Розе Люксембург, другие классы желают рево­ люции и присоединяются к пролетариату лишь при отсутствии окончательного кризиса; они идут против него, как только этот кризис вспы­ хивает. Никакой иной класс не может достичь революционного сознания, тогда как пролетари­ ат, в силу своей революционной сущности, не­ произвольно предрасположен к такому созна­ нию. Революция не может быть следствием только этого спонтанного революционного осоз­ нания: несомненно, ей благоприятствуют дейст­ вия отдельных активистов, организаций и пар­ тий, но эти активисты и эти организации сами являются лишь выражением спонтанной эволю­ ции пролетариата. В конце концов, именно эта эволюция и это спонтанное сознание пролета­ риата противопоставят его всем иным социаль­ ным группам и породят конфликт, который при­ ведет к захвату власти.

Действительность не подтвердила этот про­ гноз Розы Люксембург: нигде не было такой про­ летарской революции, нигде пролетариат не ори­ ентировался спонтанно^ на конфликт со всемиостальными общественными группами, которые

Г60

мократия все больше и больше ориентировалась на интеграцию и реформизм, тогда как Ленин ор­ ганизовал партию большевиков, в конечном сче­ те, более важную, чем пролетариат, чтобы ввести в его сознание революционные идеи и чтобы управлять революцией. Кроме того, Ленин не стеснялся искать и практиковать союзы с други­ ми социальными группами, например, с крестьян­ ством, обещая ему распределение земель, или со средними националистическими слоями, призна­ вая право народов на самоопределение.

Такие уступки спровоцировали критику со стороны Розы Люксембург. Вначале, критику немецкой социал-демократии и большевиков, ко­ торую она направила на бюрократию и бюрокра­ тизацию пролетариата, партии и революции, по­ скольку, согласно ее мнению, наоборот, именно революционный пролетариат должен контроли­ ровать партию, интеллектуалов и активистов. За­ тем, критикуя Ленина, Роза Люксембург утвер­ ждала, что национализм в принципе является реакционным и что, как следствие, допускать право на самоопределение народов России, даже на полное отделение — значит, быть реакцио­ нером. Ленин считал, что возможное сознание русского крестьянства не может пойти дальше частного присвоения земель: поэтому, чтобы выиграть революцию, он обещал крестьянству раздел крупной земельной собственности. Роза Люксембург активно этому сопротивлялась, по­ тому что она считала необходимой обобществле­ ние земли: она требовала непосредственного создания крупных сельскохозяйственных пред­ приятий. Ее критики исходили из существенного

162

различия между пролетариатом — единствен­ ным, по ее мнению, радикально революционным классом — и другими классами, противостоящи­ ми капитализму: она считала, что в конечном счете, в критический момент, средние национали­ стические слои, мелкая буржуазия и крестьяне, привязанные к statu quo, несмотря на свое недо­ вольство, окажутся в лагере врагов пролетариата и революции.

Лукач и Корш, как мы подчеркивали, пред­ ставляли эту линию Розы Люксембург в фило­ софском мышлении. Тем не менее после 1917 г. и вследствие провала спартаковского движения в Германии, Лукачу пришлось смягчить позицию Розы Люксембург и свойственный ей радикализм

ипойти на уступки идеям Ленина. Так, продол­ жая настаивать на значении спонтанности, Лукач подчеркивает опасность, которую представляет собой слишком большое значение партии и отказ от превращения пролетариата во что-то вроде ее помощника. Тем не менее на уровне основопола­ гающего выбора, книга Лукача, в сущности, оста­ ется в русле линии, идущей от Розы Люксембург,

иЛукач постоянно обращается к ее экономиче­ ским и отчасти политическим сочинениям, в ко­ торых он отмечает точность анализа.

Эти концепции Розы Люксембург и историче­ ская ситуация в начале двадцатых годов сделали возможным существование Истории и классово­ го сознания, но эти же концепции и эта же ситуа­ ция сориентировали книгу на тот ошибочный подход, который дает о себе знать на каждой странице и который следует отбросить, если мы все еще желаем использовать важное методоло-

163

гическое ядро книги. Этот методологический ас­ пект мышления Лукача частично проник в уни­ верситеты через Мангейма и Франкфуртсткую школу, и в наши дни важный вклад Истории и классового сознания еще сохраняет свое значе­ ние. Независимо от своего политического подхо­ да — имеющего значение лишь для истории рабо­ чего движения, но мало интересного для истории философии — книга Лукача остается важным со­ бытием и, как и Душа и форма и Теория романа,

но уже на фундаментальном уровне, представля­ ет собой поворот в западной мысли начала XX столетия.

4. Субъект, объект и функция

Использование в Истории и классовом созна­ нии понятий субъекта и объекта не предполагает со стороны Лукача сохранения их традиционной оппозиции. Он, как мы уже отмечали, в своем введении долго объясняется и по поводу причин, в силу которых он продолжает использовать эти понятия, и по поводу созданной им и отличаю­ щейся от традиционной концепции отношений между субъектом и объектом. Лукач не отвергает существование субъекта и объекта, но он также и не противопоставляет их в застывшем различии: наоборот, при каждом обращении к ним он под­ тверждает их тождество. Но применение этих понятий всегда интерпретируется другими мыс­ лителями так, как если бы речь шла о падении на позиции традиционной философии и онтологии. В этом суть возражений Хайдеггера против Лу-

164

кача, возражений, о которых выше мы уже гово­ рили; это также источник возражений нового мыслителя, Жака Деррида, который во многих отношениях продолжает Хайдеггера и распола­ гает марксизм в области метафизики, так как, считает он, идея производства держится на тра­ диционных понятиях субъекта и объекта.

В то время, как структуралисты устранили развитие, практику и субъекта, Деррида пытает­ ся осмыслить и развитие и, определенным обра­ зом, практику. Для этого он создает новое поня­ тие, «la Différance », которое он производит от глагола «различать» (différer) и которое он ин­ терпретирует — помимо прочего — в значении: идти в обход ради получения наслаждения в дальнейшем. Это Différance согласно Деррида — который продолжает противопоставление онто­ логического и онтического у Хайдеггера — онто­ логически более фундаментально, чем различие (difference), от которого оно происходит. По­ следнее — различие, согласно вошедшему в оби­ ход использованию термина — является основой философии и любой теории вообще, которая, вступая в определенные отношения с тем, что имеется в наличии, всегда знает различия. В этом Деррида возобновляет идею Хайдеггера о Vor­ handenheit, производном от более изначального Zuhandenheit; идею, которую в ином обличий можно обнаружить как в Тезисах о Фейербахе, так и у Лукача, но без той оппозиции, которую вводят Хайдеггер и Деррида. Кроме того, Лукач особо выделяет исторические феномены товар­ ного фетишизма и овеществления, а также тот факт, что сознание и объект определяются этими

165

феноменами. То, что теория соотносится с раз­ личиями и с чувственными данными, Лукач также допускает, но он показывает, что то, что образу­ ет лишь момент во всей человеческой практике, в капиталистическом обществе, вместе с вытесне­ нием практики и распространением овеществле­ ния, начинает застывать и преобладать.

Что касается Différance, то это у Деррида способ письма: он порождает следы, и эти следы преобразуются или стираются. Так, практика тоже прибегает к письму и оставляет следы: очки, находящиеся здесь, — это одни следы, французская революция, русская революция — это другие; также верно, что следы стираются и что более поздние преобразования сохраняются, и в то же время стирают прежние следы и созда­ ют новый для нас мир. Положения Деррида близки до некоторой степени положениям Лукача, и мы можем их частично принять; тем не ме­ нее, его попытка устранить любого субъекта ис­ тории полностью противоположна мышлению Лукача. В этом устранении субъекта Деррида для диалектического мышления столь же односторонен, как и прежний идеализм — от Декарта до неокантианства — с его противоположностью субъекта и объекта и его однозначной концепци­ ей преобладания субъекта, отождествляемого с предоставленным самому себе сознанием, над объектом, который в той или иной мере устраня­ ется.

УЛукача речь идет не об отрицании субъекта

ине об отрицании объекта, но об их противопос­ тавлении. Любой социальный феномен — это всегда феномен практики, сознания, деятельно-

166

сти и мышления, связанных между собой. Субъ­ ект такой практики — это коллективный субъект, который действует в связи с действиями других коллективных субъектов, и этот субъект является частью общества, объектом его деятельности, а само общество оказывается частью субъекта и образует его ментальные категории, через кото­ рые осуществляется его мышление и его деятель­ ность. Таким образом, субъект находится в объекте, объект в субъекте, и их нельзя ни разде­ лить, ни, тем более, противопоставить. Это тож­ дество субъекта и объекта, так же, как и катего­ рия тотальности, образует для Лукача самое важное в мышлении Маркса, даже независимо от правомерности или неправомерности всех част­ ных эмпирических исследований Маркса. Соглас­ но Лукачу, марксизм — это прежде всего метод, который позволяет обращаться к социальным фактам, метод постижения этих фактов и метод деятельности, которую необходимо по отноше­ нию к ним осуществлять.

Первая проблема, встающая перед нами, когда мы желаем использовать метод Лукача для пони­ мания и объяснения действий и произведений, — это проблема объекта. Чем же является объект исследования?

Такие объекты, как скандал, демократия, ре­ волюция или диктатура не существуют, потому что это общие фразы, не имеющие значения. По­ зитивная социология всегда сможет сослаться на то, что есть вечная проблема исследования — ос­ таться либо на эмпирическом уровне, не подни­ маясь до уровня закона, либо, наоборот, на уров­ не общих положений; но что, несмотря на это,

167

всегда можно исходить из общего закона и по­ степенно приближаться к индивидуальному. По­ вторим, что градации такого рода, исходящей из крайней всеобщности — скажем, из какого-то типа скандала или из типа диктатуры — и дохо­ дящей до такой-то особенной диктатуры и до такого-то частного скандала, попросту не суще­ ствует. Исследования, направленные на индиви­ дуальное или на общее были и остаются неэф­ фективными и неудовлетворительными. Речь не идет также и о том, чтобы отталкиваться от обоих полюсов и искать средний путь, но о том, чтобы сразу же направляться к тому, что имеет значение. Например: послереволюционная бона­ партистская диктатура, которая могла бы вклю­ чать, скажем, Сталина, Кромвеля, Наполеона и т. д., диктатуры, которые имеют общие социоло­ гические признаки. Устойчивое значение этих форм диктатуры — которое марксистская лите­ ратура разработала и выделила — это не значе­ ние некого этапа между общей и воображаемой теорией всех диктатур — от Цезаря и до мелких латиноамериканских диктаторов и Гитлера — и частным случаем той диктатуры, которую изуча­ ет историк; как мы уже подчеркивали, Лукач много критикует ту концепцию истории, ко­ торая колеблется между формализмом обще­ го закона и иррациональностью индивидуаль­ ного случая. Критерий правомерности исследо­ вания — это возможность преодолеть такую антиномию, возможность создать объект, имею­ щий значение, иначе говоря, возможность рас­ крыть его функцию в практике коллективных субъектов.

168

Заранее данный объект, факт, который дан и должен быть установлен, — это предрассудок по­ зитивизма. Объекты существуют лишь в соответ­ ствии с субъектом и по отношению к практике этого субъекта. Лукач, ссылающийся на иссле­ дования Маркса, приводит пример открытия пере­ менного капитала, отличающегося от постоянного капитала, — то есть, разницы, при капиталистиче­ ском способе производства, между заработной платой и остатком капитала предприятия, — то­ гда как классическая экономическая наука знала только основной капитал и капитал оборотный. Классическая экономическая теория, превращав­ шая науку в точку зрения отдельного капитали­ ста, отличала лишь оборотный капитал, обновляв­ шийся в каждом цикле производства, и противопоставляла его основному капиталу — мастерской, машинам и т. д., — которому для амортизации было необходимо некоторое количе­ ство циклов производства. Таким образом, в бур­ жуазной экономической науке заработная плата и первичное сырье вновь включались в ту же самую категорию оборотного капитала. С точки зрения капиталиста, различие между первичным сырьем и заработной платой могло быть и не замечено, или во всяком случае не имело никакого смысла. Это различие ставит проблему происхождения прибавочной стоимости, знание о которой имеет фундаментальное значение для пролетариата; оно ставит вопрос о преодолении и преобразовании капитализма, все те вопросы, которых с точки зрения буржуазных экономистов следует избе­ гать. Но когда Маркс рассматривает капитализм с исторической точки зрения, как определенный

169