Гольдман Л. - Лукач и Хайдеггер. - 2009

тории в обоих значениях слова «субъект» — требуется понимание его исторического проис­ хождения, тождества генезиса мыслительных оп­ ределений и развития реальности. Примененная к человеку и обществу историческая диалектика позволяет дать полное описание объективной экономической структуры социального бытия. Таким образом, диалектика впервые становится эффективной, потому что методологическая двойственность философии и частной науки ока­ зывается преодоленной, и потому что открывает­ ся путь к единству бытия и мышления в тождест­ ве процесса. У Лукача философия и наука, возможность и объективность связаны. Возмож­ ное не рассчитывается на основе непосредствен­ но данного и не оценивает непосредственное из­ вне. Наоборот, непосредственное раскрывается в своей подлинной объективности на основе воз­ можного, но, в то же самое время, возможное раскрывается как истинное измерение объектив­ ности. Под страхом полного уничтожения проле­ тариат должен действовать, но его действие предполагает его собственное исчезновение как социального класса, поскольку это действие на­ целено на общество без классов. Таким образом, пролетариат — это единственный класс в исто­ рии, способный достичь истины, основы своей практики и своего появления в истории, потому что он единственный класс, способный осмыс­ лить и желать своего собственного уничтожения.

Концепция овеществления Лукача, которую мы только что бегло представили, не перестает вызы­ вать новые проблемы. Лукач, начиная с 1923 года, ставит акцент на овеществлении в ущерб обнища-

40

нию, он настаивает не на бесконечном развитии производительных сил, но, в перспективе Тезисов о Фейербахе, на извечной исторической необходи­ мости практики отождествления субъекта и объ­ екта и преобразования общественных отношений. Он связывал истину и исторический материализм как науку с существованием и действием избран­ ного историей социального класса, универсально­ го класса, вышедшего за пределы ложного идео­ логического сознания. Заходя еще дальше, в главе

Изменение функций исторического материализма

Лукач утверждал, что исторический материализм образует самосознание буржуазного общества, что его категории удостаиваются овеществления в этом обществе и что они не должны, без полного их преобразования, использоваться для понима­ ния других обществ за пределами индустриальных капиталистических стран Запада. Все эти идеи, добавленные к критике «диалектики» Энгельса и ленинской теории «отражения», стоили Лукачу обвинений в идеализме и соответствующих осуж­ дений. Но даже те, кто продолжали — как Франк­ фуртская школа, Гольдман, Маркузе — придавать значимость феноменам овеществления, не всегда принимали все импликации теории Лукача.

Люсьен Гольдман уже не принимал идею об исключительном характере пролетариата и о его избранности: о его уникальной возможности доступа к истине и его сознательной практике, включающей необходимость его собственного упразднения, как условия свершения истории. Он также не настаивал на том факте, что доступ к истине и к подлинной исторической «субъектив­ ности» предполагает в Истории и классовом соз-

41

нании — как для раннего Лукача и Хайдеггера — интеграцию границы. Действительно, у этой ин­ теграции различное значение в воззрениях Лука­ ча на пролетариат и в индивидуальном Dasein Хайдеггера, и это различие касается глубины их расхождений. Историческая диалектика преоб­ ладает у Лукача, и если открытое свершение ис­ тории — под страхом бессознательного повторе­ ния одних и тех же противоречий — зависит от актуального решения и от практики пролетариа­ та, то такое решение имеет источник в самой истории. Всякое иное решение — индивидуальное экстатическое открытие или божественный зов — преодолевает, согласно Лукачу, овеществление лишь в видимости и, интерпретируя его мифологически, оно допускает овеществленное социальное бытие в его непосредственной фактичности и мистифицирует его. Наоборот, в Бытии и времени, которое завершается субъек­ тивностью, решение и выбор остаются фундамен­ тальным событием, связанным с конечностью Dasein. В воззрениях Хайдеггера эта конечность должна быть точкой отсчета онтологического ис­ следования, без которой оно привело бы к восста­ новлению метафизики абсолютного, что как раз и означало бы разрушение. Онтологически конеч­ ность образует «бытие-здесь», это возможность своей открытости Бытию, возможность быть сво­ им «здесь», как говорит Хайдеггер; это основание внутримирности Dasein, его бытия-в и бытия-с.

Эта новая интерпретация бытия-в-мире и бы­ тия-с имеет ясно выраженный характер полеми­ ки с марксизмом. Действительно, пишет Хайдег­ гер, «титул выбран не потому что, скажем,

42

присутствие прежде всего и в большой мере эко­ номично и „практично", но потому что само бы­ тие присутствия предстоит увидеть как заботу»,1 то есть, как конечность, так как в заботе (Sorge) бытие-здесь испытывает свою конечность. Хайдеггер переворачивает таким образом первичный тезис исторического материализма, который ста­ вит бытие-в-мире и бытие-с — практику и эконо­ мику, то есть, единство отношения к природе и производственного отношения — в само основа­ ние человека. Для Лукача это единство — обще­ ственный труд — является условием истории и делает возможной практику, которая может рас­ крыть сущность истории. У Хайдеггера забота располагается как у истоков повседневной прак­ тики — которая недооценивает ее зов и убегает в беспокойство — так и истории — когда, наобо­ рот, Dasein испытывает свою конечность и от­ важивается на решение. Согласно Лукачу, в практике двойственности уже нет, потому что решение и ее содержание имеют одно и то же происхождение. Но двойственность встречается в Бытии и времени в решающий, можно сказать, момент перехода от индивидуальной судьбы Dasein к судьбе народа.

В 1927 году народ появляется у Хайдеггера лишь эпизодически; но он окажется в центре ре­ чей и заявлений 1933-1934 гг.2 Впоследствии про-

politiques de Heidegger. L'Herne, 1968.

43

блематичное отношение между судьбой и пред­ назначением, намеченное в Бытии и времени, будет полностью тематизировано во Введении в Метафизику, где Хайдеггер отходит на некото­ рое расстояние от национал-социализма после его твердой поддержки.

В Бытии и времени судьба народа подчинена судьбе Dasein, одна только решимость имеет зна­ чение, а также проекция на смерть как на осно­ вание подлинности. «На что присутствие всякий раз фактично решается, экзистенциальный ана­ лиз в принципе не может установить».1 «Для ре­ шимости отчетливо знать о происхождении воз­ можностей, на которые она себя бросает, не необходимо».2 Тогда как в Истории и классовом сознании тождество происхождения — содержа­ ния и решения — предполагает ясное осознание их происхождения. Хайдеггер хотел бы преодо­ леть двойственность между решением и его со­ держанием, обращаясь к онтологической консти­ туции Dasein, к его бытию-в-мире и бытию-с. Возможность обнаруживает в Dasein, что оно в своей покинутости находится в мире и существу­ ет фактически с другими, что, следовательно, то, что свершается для него, свершается и для дру­ гих, и что у него имеется общая с его поколением судьба. Это обращение к понятию поколения, заимствованному у Дильтея — которое предпо­ лагает общее существование во времени — у Хайдеггера вводит обратно «вульгарное» поня­ тие времени, которое он желал отбросить. В сво-

44

ей покинутости Dasein обнаруживает, что оно всегда является уже имеющимся. «Сверхмогуще­ ство» решения встречается с этим бессилием, но также позволяет Dasein выбрать в подлинности наследие, которое оно передает самому себе. Тем не менее так же, как и бытие-с поколением, это наследие, которое подлинное Dasein желает по­ вторить, еще не означает судьбы народа. Эта судьба имеет другое происхождение, о котором в Бытии и времени ничего неизвестно, за исключе­ нием того, что она раскрывается в борьбе и в общности судеб. Для Dasein имеет значение именно выбор судьбы, даже если она никогда не становится судьбой народа.

В речах периода ректорства в университете Фрейбурга, которые являются составной частью философского творчества Хайдеггера и его про­ должением, часто упоминается о народе и о его судьбе. Между народами существуют противо­ речия и борьба, но их нет внутри немецкого народа, судьба которого отождествляется с лич­ ностью Фюрера.1 Народ в этих текстах рассмат­ ривается как Dasein, имеющее судьбу и способ­ ность решать в соответствии с возможностью, которую ему предоставляет Фюрер.2 Если народ

1 «Не тезисы и не «идеи» должны быть правилами ва­ шего существования. Сам Фюрер и только он один есть будущая и настоящая немецкая действительность и ее за­ кон». Речи и Заявления.

2 «Фюрер призывает немецкий народ голосовать. Но это не просьба, с которой Фюрер обращается к народу. Наоборот, он предоставляет народу возможность наибо­ лее свободного решения: узнать, желает или не желает он сам — народ в целом — своего самостоятельного сущест­ вования». Там же.

45

и решает, то это не касается происхождения его собственных возможностей.

Расхождение между народом и творцом, стирающееся на время в эйфории национал-социа­ листической «революции», становится фунда­ ментальным и трагическим во Введении в метафи­ зику, где Хайдеггер вновь подтверждает внутреннее «величие» этого движения, отходя в сторону от его претворения в реальность. Хайдег­ гер сразу же заявляет, что философия касается лишь немногих избранных: «Тех, кто преобразует, творя, тех, кто производит изменения», поэтов, мыслителей и государственных деятелей. Именно они, бросая вызов смерти, удаляясь от толпы, ухо­ дя в одиночество, рождают в бою нечто неслыхан­ ное. Только они лишены «места», потому что явля­ ются основателями любого «места». Они обречены на забвение, потому что их творения станут повсе­ дневной банальностью для большинства — которое не следует смешивать с такой мифической сущно­ стью как народ, существующий лишь благодаря творцам. Творцы же, с их силой — которая являет­ ся силой Бытия — как раз и дали Бытию возмож­ ность расцвести в его присутствии, а планетарному разуму — возможность себя проявить.

Вместе с этим вселенским разумом, связанным с судьбой народов, у Хайдеггера появляется со­ вершенно иной аспект гегельянства, избавившего­ ся от тяжести своей субстанции. Уже у Гегеля были и творцы, исполняющие обязанности миро­ вого разума, и связь «тотального» действия со страхом перед абсолютным Господином, смер­ тью. Но у Гегеля было содержание, имевшее существенное значение, и это содержание претво-

46

рялось в реальность через деятельность твор­ цов — даже независимо от условий их решения и их действия — посредством «хитрости разума». Более того, если и были великие люди, способные на отделение, то это было в другие времена, еще до возвращения абсолютного духа к самому себе и до завершения истории. В »подлинном» повто­ рении немецкого идеализма речь идет о том, что­ бы вернуть подвижность этому гегелевскому со­ звездию — творцам, смерти, судьбе народов и мировому разуму — и переосмыслить, за предела­ ми гегелевской системы и порожденного ею пози­ тивизма, условия возможности иных событий, свободных от преобладания содержания и на­ правленных к мифической открытости к Бытию. Тем более, что та буржуазная революция, относи­ тельно которой Гегель создал теорию завершения истории, никогда не имела места в Германии; она всегда знала лишь последствия: реставрацию, «обуржуазивание» и унификацию сверху.

Согласно Хайдеггеру, «обессиление духа» на­ чалось в Германии в первой половине XIX века вместе с тем, что называют крушением немецкого идеализма, или, скорее, вместе с той эпохой, которая «была недостаточно сильной, чтобы и впредь соответствовать величию, широте и изначальности присущего ему духовного мира».1 С тех пор «господствующей мерой стала мера протяженности и числа... эта количественность перешла в некое собственное качество».2 Этот

1Цит. по: Хайдеггер М. Введение в метафизику. СПб., 2001. С. 56.

2Там же. С. 57.

47

новый феномен количества непосредственно ощущается после крушения гегелевской системы, причем, теми же самыми людьми, которые, желая видеть себя творцами, могли отличать себя от большинства — за неимением эффективной дея­ тельности — только благодаря своей презритель­ ной критике «обывателей», «толпы» и «массы». Вопрос о возможности истории после заверше­ ния системы был также одним из первых вопро­ сов, которые волновали Маркса уже в 1840 году, в его размышлениях о «философии» учеников Гегеля. У Маркса этот вопрос быстро превраща­ ется в вопрос о самой истории, и он, между прочим> старается объяснить основание преоблада­ ния количественности в Новое время как особое и единственное в своем роде качество.1 Но для Хайдеггера эта попытка остается еще поверхно­ стной и сохраняет свою зависимость от безду­ ховного позитивизма. Он располагает марксизм рядом с реальным национал-социализмом, кото­ рый, недооценивая судьбу Германии — с которой связана судьба планеты, — пытается организо­ вать народ в единую массу по признаку расы. Со­ гласно Хайдеггеру истина национал-социализма,

1 Перед тем, как начать анализ рынка и фетишизма, Маркс цитирует Данте: «А у входа в науку, как и у входа в ад, должно быть выставлено требование: «Здесь нужно, чтоб душа была тверда; Здесь страх не должен подавать совета». Маркс К. Критика политической экономии. Маркс К. и Энгельс. Ф. Сочинения. Т. 13. М., 1959. С. 11. У Данте Вергилий дает определение Ада в следующих трех стихах, непосредственно идущих вслед за цитируе­ мыми Марксом: «Я обещал, что мы придем туда, Где ты увидишь, как томятся тени, Свет разума утратив на­ всегда».

48