Гольдман Л. - Лукач и Хайдеггер. - 2009

фундаментально, это попытка вернуть ценность Труду, характерная для мелкой буржуазии, утра­ чивающей свою почетную «миссию» и свои «цен­ ности» и загнанной в угол быстрым развитием монополистического капитализма в начале сто­ летия, а также пролетаризацией и безработицей, которую это развитие за собой влечет. Таким об­ разом, «труд» уже является не только участью «низших классов», которые, между прочим, не считают, что это средство эксплуатации превра­ щает их в святых. «Труд» оказывается духовным и созидательным, и повиновение в нем учит дос­ тигать повелевания. Вместе с развитием техники на горизонте вырисовывается возможность ор­ ганизованного капитализма, средство превраще­ ния разнорабочих в техников и появления слоя технократов. Но эта возможность далека от ус­ ловий экономического кризиса, который свиреп­ ствует в Германии. Как и другие общественные классы, немецкая мелкая буржуазия ищет выход из кризиса и из скрытой гражданской войны, которая последовала за провалом революции 1917-1923 гг. Она полагает себя стоящей выше классов, способной преодолеть конфликт клас­ сов на новом уровне: для некоторых это про-

нее всего там, где он был наиболее силен.» Это отсутст­ вие буржуазии в Германии сопровождалось глубочайшим одиночеством творцов: «никогда носители той непосред­ ственной ответственности, которую называют гением, не были более одиноки, никогда их труд не стоял под боль­ шей угрозой, чем здесь, и никогда не была более скудной пища для свободного развития героя.» Уже Шпенглер го­ ворил, что немец — не буржуа, что любой немец — «ра­ бочий», хранитель техники.

50

изойдет с появлением «рабочего», для других — с возрождением расы.1 Известно, что Хайдеггер организовал по книге своего друга Юнгера се­ минары, которые были запрещены.2 Позже он также просил Юнгера переиздать свою книгу. Между прочим, в своих суждениях о нацио­ нал-социализме Юнгер повторяет критиков Хайдеггера. Для Юнгера это движение также откло-

1 «Рабочий» не является, как желает того марксизм, только объектом эксплуатации. Рабочий класс — это не класс обездоленных, которые мобилизуются для всеоб­ щей классовой борьбы. Труд также не является только производством благ для других. Труд не является всего лишь поводом и средством получения заработной платы. Наоборот: «Труд» для нас — это название для любого дела и любого разумного действия, ответственность за которое несут его участники, группы людей и государст­ ва, и поэтому труд является служением народу. Труд есть там и, главным образом, там, где свободная сила решения и терпеливость людей предполагает, ради свершения, волю и задачу. Тем самым всякий труд как таковой явля­ ется духовным...» Хайдеггер М. Речь в университете Фрайбурга 1 февраля 1934 г.

Как раз потому, что Маркс не хотел, чтобы труд и рабочие были объектом и средством эксплуатации, он и пытался понять процесс, посредством которого они тако­ выми стали. Он упрекал Гегеля за то, что тот любой труд, независимо от условий, отождествлял с созидательным трудом и видел в нем путь освобождения даже для раба.

«Забвение» этого привело Хайдеггера в опасную компанию, в компанию Геринга, который в своей речи в Эссене перед рабочими Крупа, мог вполне серьезно вос­ кликнуть, что «Крупп и есть никто иной, как сам тип Ра­ бочего-Труженика». Faye J.-P. Théorie du récit. Hermann,

1972. P. 127.

2 Faye f.-P. Heidegger et la «Révolution», Médiations. N 3. P. 157.

51

нилось от своего пути. Отделяя «власть» от «духа», оно совершало ошибку, особенно в отно­ шении расизма и чисто технической организации техники.1 Согласно Юнгеру, ошибки были след­ ствием исключения крайних тенденций нацио­ нальной революции, более близких истинному духу движения. Фактически речь идет об уничто­ жении «левым» гитлеровским нацизмом немец­ кого крайне правого движения, с которым Юнгер и Хайдеггер себя связывали. Эти мнимые крайне правые якобинцы в решающие годы нема­ ло постарались над уничтожением оппозиции в Германии, прежде чем сами были, в свою оче­ редь, уничтожены или отстранены. Первые ме­ сяцы 1934 были временем ожесточенной борьбы между этими мнимыми приверженцами «рево­ люции» и консерваторами. В июне 1934 и эти «левые» были окончательно укрощены, когда, в рамках союза крупного капитала и мелкой бур­ жуазии — который и привел Фюрера к власти — крупный капитал подтвердил свои преимущества. Теперь для мелкой буржуазии речь пойдет не о духовной «революции» «труженика» и не о лож­ ных якобинских понятиях, заимствованных из немецкого идеализма, а о «ценностях» и о наро­ де, рассматриваемом как раса. Таким образом, несмотря на долю своей ответственности за ут­ верждение Гитлера во власти, политически Хай­ деггер располагался на другом крыле нацизма, крыле Штрассера, Юнгера и т. д.

Лукач считал, что, в отличие от «идеоло­ гии» — функциональной «надстройки» над

1 Faye f.-P. Langages totalitaires. Hermann, 1972. P. 125.

52

собственно социальными отношениями произ­ водства, интегрированной в их развитие — философия, как и искусство, и религия, хотя и рождаются на исторической территории этих от­ ношений, но не ограничиваются ею. Философия превращает общественные отношения и истори­ ческие условия — которые она интерпретирует в горизонте одной из тех групп, которые эти усло­ вия образуют — в постоянные онтологические отношения; она также исследует отношение че­ ловека к природе, которая существует и в нем, и вне его. Таким образом, философию можно рас­ сматривать тем же способом, что и чисто функ­ циональную идеологию, лишенную смысла за пределами тех общественных отношений, кото­ рые ее породили.

Философия Мартина Хайдеггера менялась вместе с его политическим опытом. Хайдеггер начал отстраняться от политики несколько рань­ ше полного триумфа новой линии в Германии. Возможно, его «Они» (Das Man) отстраняются вместе с ним, но в силу тех же самых «идеологи­ ческих» причин; на самом деле, нацистские писа­ тели упрекали его за то, что не был достаточно близок к Völkisch (к народу, понимаемому как раса). Хайдеггер отказался переехать в Берлин. Мы, сказал он, предпочитаем оставаться в про­ винции, потому что, как считает его старый друг крестьянин, в Берлине ничего не происходит! Следовательно, необходимо, согласно Хайдеггеру, подражать крестьянину и, на закате дня, ку­ рить трубку возле очага. Когда во мраке зимней ночи вокруг хижины бушует снежная буря с ее свирепыми порывами ветра, когда все окрест

53

застилает снежная пелена, все скрывая от глаз, вот тогда наступает время торжествовать фило­ софии.

В таких размышлениях начинается возвраще­ ние Хайдеггера к Фюзису: к эпифании того, что расцветает само собой. Подлинное Dasein уже не то, которое совершает насилие и принимает ре­ шение, но то, которое «предлагает», которое мо­ жет удерживать себя в «открытом». Теперь ре­ шение принимается Историей Бытия, которая становится преобладающей, и Фюреры больше не фигурируют среди тех хранителей Бытия, какими являются мыслители и поэты. Начиная с этих но­ вых размышление о Фюзисе и языке, Хайдеггер смог вновь обратиться к Гельдерлину, также пе­ режившему революцию, которая в его времена обладала иной подлинностью и фундаменталь­ ностью.

Во Введении в метафизику техника — даже та, что является сущностью национал-социализ­ ма — осмысливалась исходя из греческого техне как деятельного знания, позволяющего Бытию являться в присутствии. В более поздних текстах современная техника будет отделяться от антич­ ного техне и связываться Хайдеггером с пред­ ставлением, с субъективностью, с нигилизмом и метафизикой: с различными названиями судьбы Запада в Новое время. Эта эпоха, не занимавшая господствующего положения в Бытии и времени, становится центральным вопросом для Хайдег­ гера.

Новое время, согласно Хайдеггеру, связано с физико-математической наукой, а Декарт распо­ лагается в нем в качестве ведущей фигуры. Бы-

54

mue и время рассматривало Декарта как филосо­ фа, распространившего на Dasein традиционную онтологию и утвердившего противоположность субъекта и объекта. Он отождествил Dasein с по­ знавательной способностью рассудка, связанной с математикой как познанием сущего. Впоследст­ вии Декарт становится для Хайдеггера филосо­ фом субъективности и представления. Он открыл Новое время, и оно раскрыло свою сущность: ни­ гилизм, через Лейбница, Шеллинга — где свобо­ да постигается как воля — и, главным образом, как воля к власти у Ницше, как воля к воле, со­ гласно Хайдеггеру, и как завершение платонов­ ской метафизики. Действительно, чтобы обнару­ жить истоки представления, Хайдеггер вновь возвращается к Платону, который, вместо того, чтобы, как его предшественники, уже бывшие на пути к онтологии, обратить внимание на Фюзис, стремится к познанию «идей». Согласно интер­ претации Хайдеггера, «идея» означает аспект, видимость. Вместо того, чтобы в области видимо­ го воспринимать то, что появляется в видимости, теперь обращаются к видимому независимо от его основы. Несмотря на попытку Аристотеля переосмыслить Фюзис в его изначальном значе­ нии, исходя из «форм» — ближе к тому, что само собой произрастает — судьба представле­ ния уже решена, даже если «идея» еще не явля­ ется представлением. Редукция уже началась, так как представление — это, для Хайдеггера, сама сущность математики. Она же, в свою очередь, связана с субъективной достоверностью и не мо­ жет без нее развиваться. Субъективная достовер­ ность имеет иное историческое происхождение и

55

является результатом секуляризации христиан­ ской веры в спасение.

Можно было бы спросить, почему эта встреча, которая, согласно Хайдеггеру, позволила совре­ менной науке появиться на свет, а Декарту — от­ крыть Новое время, дожидалась этого момента. «Что философская разработка фундаментального математического признака Dasein завершается определенным образом во Франции, в Англии и в Голландии, это неслучайно», пишет Хайдеггер, но больше он об этом не говорит. Известно, несмот­ ря на молчание Хайдеггера, что именно эти стра­ ны и породили современный капитализм. Хайдег­ гер, впрочем, по поводу принципа движения и закона инерции, сам ставит «вопрос о том, не подчинен ли он еще более универсальному прин­ ципу, закону сохранения силы, который, со своей стороны, теперь определяется с точки зрения по­ требления, издержек и труда. Эти слова означа­ ют новые фундаментальные представления, кото­ рые теперь вводятся в размышления о природе и указывают на поразительный резонанс экономи­ ки, «расчета доходов». Но Хайдеггер быстро ухо­ дит от «поразительного» и решает проблему: «Все это происходит внутри фундаментального мате­ матического отношения, то есть, представления и в соответствии с ним». Значение христианства и математики при рождении капитализма не следу­ ет отрицать, но не следует также забывать и о развитии производительных сил и производствен­ ных отношений, иного определяющего фактора; так как вера в спасение и математика существова­ ли и до этого развития, которое как раз и допус­ тило их преобразование и их господство.

56

Хайдеггер пытался также интегрировать и этот аспект проблемы в свое видение. Любая эпоха, говорит он, берет начало в двойственном основании: во-первых, в опыте труда, во-вто­ рых, в проекте человеческого бытия, которые взаимно дополняют друг друга и всегда встреча­ ются в фундаментальном признаке Dasein. В эпоху Нового времени это двойное основание образовано, с одной стороны, трудом как сред­ ством господства над сущим и его использова­ ния, с другой стороны, метафизикой, для кото­ рой сущее создается только на уровне знания. Субъективность — воля — это фундаменталь­ ный признак Dasein, общий и для опыта труда и для метафизики. Таким образом, очевидно, что в труде нет никакой потребности, он определя­ ется одним лишь Dasein. Dasein же на самом деле уже не решает свою судьбу, как в Бытии и времени. Забвение бытия, которое определяет Dasein и технику, берет начало, как необходи­ мый момент, в истории бытия, а эта история дает о себе знать в самом этом забвении. Неиз­ вестно почему, но Хайдеггер считает, что гос­ подство метафизики близится к своему концу. Но прежде, чем ее царство завершится, еще предстоит период блужданий разумного живот­ ного, трудящейся скотины по опустошенной земле. О капитализме, который сделал возмож­ ным сам образ этого мира, речь уже не идет, как и о его происхождении и о возможности его конца: имеется в виду развитие производитель­ ных сил, в которых «субъект» и «объект», «че­ ловек» и «природа», «дух» и «материя» неотде­ лимы друг от друга.

57

«Повторение» Хайдеггером немецкого идеа­ лизма обнаруживает эти двойственности, когда ставится фундаментальный вопрос: об истории. Уже в Бытии и времени его решение и его содер­ жание остаются во внешнем отношении. В прин­ ципе Dasein не может знать, станет ли его судьба судьбой народа, также имеющего свои нетематизированные требования. Таким образом, у Хайдеггера можно даже обнаружить тот же кон­ фликт между судьбой и Историей, что и в

Метафизике трагедии, и Бытие и время могло бы претворить в жизнь ту систему, о которой эс­ сеист Лукач только заявлял, если бы у Хайдеггера не было попытки найти выход из трагедии вместе с отношением между Бытием и Временем. Размышления Хайдеггера о времени, исследую­ щие связь между Seinku,nnen, бытием-возможно­ стью, и Gewesenheit, бытием бывшего, а также «повторения» сближаются с гегелевскими пред­ положениями по поводу сущности, Wesen, и того, что было, Gewesen. Хайдеггер, желавший найти Бытие исходя из темпорализации Dasein и его конечности, не смог, тем не менее, продви­ нуться вперед в редакции второй части Бытия и времени, как позже Сартр потерпит неудачу в своей попытке прийти к истории исходя из инди­ вида. Очевидно, что, несмотря на свою субъек­ тивную позицию, Бытие и время отличается от мышления Сартра в той мере, в какой Хайдеггер с самого начала обращает свои вопросы к Бытию; позже это позволит ему утверждать, что измене­ ние видения внутри его мышления является лишь простым смещением точки зрения. В Бытии и времени, тем не менее, существует двойствен-

58

ность — как между этой книгой и последующим мышлением Хайдеггера, так и внутри самого это­ го мышления. История бытия, кажется, продол­ жает свой путь даже независимо от Dasein, функция которого сводится к функции исполни­ теля. Самое большее Dasein может «предло­ жить»; но откуда берется не возможное вообще, а такая-то и такая-то возможность? И почему Бытие соглашается, скорее, с этой возможно­ стью, чем с той? Почему мы обнаруживаем себя в такой эпохе, где воспоминание и возвращение возможны? Именно эти вопросы и образуют за­ гадку Бытия. Если в начале Dasein могло прини­ мать решения и стремиться к ответственности, то теперь любое решение зависит от истории Бытия, и, следовательно, некоторые серьезные решения могут быть приписаны истории Бытия и судьбе Запада. Настаивая поочередно на одной из этих сторон отношения между «человеком» и «исто­ рией», Хайдеггер не смог преодолеть его двойст­ венность, которая с его точки зрения, как и в не­ мецком идеализме, остается эффективной.

Такого рода вопрос, касающийся отношений между «человеком» и «историей», причастен, со­ гласно Хайдеггеру, метафизике. Он связывает историю с человеком, то есть, с волей, и понято­ го таким образом человека он превращает в не­ что абсолютное. В этом смысле «марксизм», со­ гласно Хайдеггеру, был одной из законченных форм западного нигилизма, и он стремился сде­ лать человека господином сущего. Кажется, что Хайдеггер отождествляет критику капитализма у Маркса — как способа производства, основанно­ го на господстве над природой и над человеком,

59