Гольдман Л. - Лукач и Хайдеггер. - 2009

Революции во Франции почему-то заканчива­ лись провалом, и это заставляло потерпевших поражение на практике говорить о ней в теории. Революция 1968 г., часто называемая «сексуаль­ ной», сделалась знаковым событием благодаря символическому производству. Марксисты при­ шли к выводу о его компенсационном характере. Но серьезных мыслителей, не оставивших на­ дежд на изменение существующего строя, провал революции, как известно, стимулирует на поиск «других путей».

«Все на продажу»

Феномен товара обнаруживается у Маркса не как проблема политической экономии как част­ ной науки, а как центральная, структурная про­ блема капиталистического общества, затрагиваю­ щая все формы жизни. Товарные отношения преобразуют все формы объективности и соот­ ветствующие им формы субъективности в буржу­ азном обществе. Почему Маркс столь тесно свя­ зывал капитализм с товарным производством. Разве не всегда люди что-то производили и про­ давали, чтобы обменять плоды, изделия и проч. на другие необходимые продукты или вещи? Те или иные формы обмена находят в самых прими­ тивных обществах. При капитализме товарооб­ мен происходит по-иному, чем в традиционных обществах. Дело не в том, что продается то, что раньше ни при каких условиях не продавали. На­ пример землю, которую в аграрных обществах можно было лишь завоевать силой. Номады,

240

кстати, не дорожили землей и не строили укреп­ ленных городов, а тем не менее не встречали не­ проницаемых стен. Открытие капитализма состо­ ит в том, что товаром становится рабочая сила. Прежде никому не приходило в голову добро­ вольно продавать себя в рабство.

Как оценивать господство товарных отно­ шений. По Марксу, это ведет к отчуждению. Но еще А. Смит в отличие от христианских авторов считал рынок демократической формой обмена. Если раньше обмен имел явно неэквивалентный характер, то теперь вещи оцениваются по коли­ честву вложенного труда. Раньше брали подати, при капитализме продают по цене, которая уста­ навливается рынком. Маркс подходил к оценке капитализма не как обыватель, с подозрением во всеобщем обмане. Вряд ли общество стало бы долго мириться с насилием. В конце концов те, кого обманывают и эксплуатируют, находят спо­ соб к освобождению. Колонии добились незави­ симости, пролетарии поднялись с колен и борют­ ся за свои права. Так или иначе возможность увеличения капитала обманом и насилием посто­ янно уменьшается. Очевидно, если буржуазия живет обманом и эксплуатацией остальных, то рано или поздно она окажется низвергнутой. Поскольку Маркс настаивал на неизбежности революции, постольку он не был чужд христиан­ скому взгляду на историю, как угнетение. Но все-таки было бы преувеличением понимать его на манер левых гегельянцев, которые и в своем атеизме оставались фанатиками. Маркс не от­ рицает, что буржуазное общество основано на эквивалентном обмене, исключающем обман и

241

нечистоплотность в делах. Суть рынка не в воз­ можности обмануть покупателя, а, наоборот, в возможности справедливого обмена.

Хотя во всяком обществе есть обман и кор­ рупция, однако, если брать буржуазное общест­ во, так сказать, в идеале, то оно является по-сво­ ему справедливым. Это реализуется в формулах обращения товаров Т - Д - Т и денег Д - Т - Д . Со­ гласно им, расход и доход должны сходиться и, таким образом, если эти формулы справедливого обмена работают, то нет никакой возможности обмана или «эксплуатации», если понимать их как некое насильственное принуждение к неоп­ лачиваемому труду. Моральные и социальные формулы рынка жесткие, но по-своему справед­ ливые: «кто не работает, тот не ест», «как ты мне, так и я тебе». История показывает, что они могут применяться по-разному, в зависимости от того, как понимается «паразитический» класс. На заре буржуазного общества изоляции и пере­ воспитанию подлежали нищие, бродяги, сироты, юродивые и т.п. После революции в России тру­ довая повинность была наложена на «бывших», т. е. на остатки не эмигрировавшего «праздного» класса. Но речь не шла о том, чтобы превратить их в новых рабов или крепостных. Ни буржуа, ни тем более пролетарии не мечтали стать новыми рабовладельцами или помещиками. Они боролись за то, чтобы источником богатства был труд, и за справедливое распределение продуктов.

Но откуда же берется «нетрудовое» в буржу­ азном обществе? По Марксу, его источником яв­ ляется специфический товар, в качестве которого выступает рабочая сила. Она покупается по «по-

242

требительской» стоимости, а в процессе труда производит товар, который продается уже по другой цене. Сегодня ясно, что в качестве таким образом «эксплуатируемой» рабочей силы вы­ ступает не только пролетарий, но, вообще гово­ ря, всякий, получающий за свой труд заработную плату. Вычеты, на нее налагаемые, часто невоз­ можно контролировать и тем более трудно оп­ равдать, ибо в нее входят, кроме кажущихся ра­ зумными, множество таких налогов, которые направлены нередко против самого работающего, например, на содержание бюрократических и даже репрессивных органов, ограничивающих свободу работника. Они, скорее, составляют не источник прибыли предпринимателя, а остаются следом насильственного принуждения к труду со стороны господина, которым сегодня в основном выступает «Левиафан» — государство, берущее свою дань в виде налогов.

Проблема рабочей силы состоит не в ее не­ справедливом использовании. В конце концов, никогда и никто не будет получать столько, сколько он заработал собственным трудом, ибо сама оценка труда и его результатов оказывается принципиально относительной. Даже такой дос­ тойный и почти священный труд, как обработка земли и производство самых необходимых про­ дуктов сопряжен с экологическими последствия­ ми и поэтому может расцениваться как излиш­ ний. Двойственная оценка труда становится еще более яркой, если речь заходит о производстве вооружения, предметов роскоши и иных ненуж­ ных вещей. По большому счету этот труд, скорее, вреден, чем полезен. Не меньше проблем возни-

243

кает и с экономической оценкой интеллектуаль­ ного и творческого труда. Однако главным аргу­ ментом Маркса против буржуазного общества является не обман и эксплуатация рабочего, а всеобщее отчуждение, от которого может изба­ вить только пролетарская революция, ибо, осво­ бодив себя, рабочий освободит все общество. Ведь именно он своим трудом — тем, что ходит на работу, а потом за покупками — воспроизво­ дит и поддерживает существующий порядок от­ чуждения. Человек превращен не просто в рабо­ чую силу, а в товар, который продается и покупается. Так люди становятся функционера­ ми системы. Они не могут представлять себя, их представляют другие. Речь идет не просто о службе в обмен на пенсию. Например, экономика не только работает на удовлетворение потребно­ стей, но является не чем иным, как способом производства желаний. И опасность состоит в том, что они становятся все более оторванными от естественных потребностей. Таким образом, анализ товарного фетишизма в «Капитале» Мар­ кса оказывается актуальным и для критики со­ временности. В Предисловии к книге «История и классовое сознание» Лукач отмечал, что фено­ мен отчуждения стал центральным в философии культуры XX столетия

История духовного развития современного экономического человека была описана В. Зомбартом в его известной работе «Буржуа». Вопрос в том, одинаков ли всегда и везде хозяйственный дух или отличается в разных профессиях и тем более в разных культурах? По мнению Зомбарта, дух хозяйственной жизни не обязательно являет-

244

ся капиталистическим. Он может проявляться по-разному. Так, докапиталистический чело­ век — это естественный человек. Хозяйство слу­ жит ему, а не наоборот: он производит столько благ, сколько потребляет. Доходы определены расходами. Потребность в благах зависит от об­ щественного положения и санкционирована мо­ ралью и правом. Отсюда резкое различие бога­ тых и бедных. Господин живет полной жизнью. Его расходы превышают доходы, деньги сущест­ вуют, чтобы их тратить, а не копить. Дворянская аристократия, собственно, исчезла в результате неэкономного образа жизни. Для бедных главной проблемой является пропитание, они должны были иметь столько земли, сколько было необхо­ димо для пропитания. Также и ремесло должно было прокормить работника и его семью. Труд настоящего крестьянина, так же как и настояще­ го ремесленника, есть одинокое творчество. Они живут в своем творении и не отдали бы его на рынок, если бы не нужда.

Но откуда брались нетрудовые доходы? В рам­ ках докапиталистического хозяйства имела место жажда наживы, но не она определяла хозяйст­ венную деятельность. Большинство хозяйствую­ щих субъектов руководствовались инстинктом. Отсюда слабо развитая бухгалтерия, которая в средние века сводилась к записи покупок и про­ даж. Другая черта докапиталистического хозяй­ ства — медленный темп, скорее лень, чем трудо­ любие. Как же этот покой трансформировался в беспокойство? Собственно, ответу на этот вопрос и посвящена работа Зомбарта. Капитализм это переплетение нитей предпринимательского и ме-

245

щанского духа. Предпринимательский дух — это синтез жажды денег, страсти к приключениям, изобретательности. Мещанский дух — это благо­ разумие, склонность к расчету и предусмотри­ тельность.

Маркс признавал элементы товарно-денежных отношений в традиционных обществах. Он отме­ чал, что они долгое время действовали на уровне межродовых отношений и не проникали внутрь общины и только постепенно охватили все фор­ мы жизни. Количественный рост стал причиной качественных изменений.

Лукач верно усмотрел ядро теории Маркса. «Капитал» начинается с анализа товара потому, что в нем корень зла, называемого овеществле­ нием, или отчуждением. При капитализме продукты труда становятся товарами, вещами чувственно-сверхчувственными. Маркс раскрыл таинственность товарной формы: является зерка­ лом, которое отражает людям общественный ха­ рактер их собственного труда как общественные свойства данных вещей, присущие им от приро­ ды; она есть определенное общественное отноше­ ние самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношения между ве­ щами.

Итак, феномен овеществления — это главная претензия, предъявляемая Лукачем капитализму, и именно он составляет основу его идеологиче­ ской критики, которая впоследствии была взята на вооружение представителями франкфуртской школы и составила ядро социально-философ­ ской программы западного марксизма. Собствен­ но, эта позиция и стала основанием сравнивать

246

Лукача с Хайдеггером, который также был оза­ бочен преодолением таких форм отчуждения, как забвение бытия, бездомность, безродность, научно-техническое покорение природы.

Однако хайдеггеровское прочтение Маркса поднимает ряд вопросов. Во-первых, проблема­ тичной становится классовая борьба и револю­ ция. Например, Хайдеггер критиковал отчужде­ ние, но не считал, что его можно преодолеть революционным способом. Его поворот к «воле­ вой решимости» является ретроактивным: Гитлер уже пришел к власти, а Хайдеггер принял его ис­ терические речи за голос самого бытия. Позже он пришел к выводу, что Россия и Америка, а также фашистская Германия едины в своем оши­ бочном выборе техники как воли к власти. Хай­ деггер призывал немцев отстраниться от борьбы сверхдержав и заняться поисками путей возвра­ щения к бытию. Только так можно спасти и себя и мир. Прежде всего, необходимо возвращение к языку. Хайдеггер, и это сближает его с Витген­ штейном, осознавал основополагающее значение описания мира. Мы понимаем его благодаря язы­ ку. Если искажен и заражен язык, то никакое «непосредственное знание» не сможет дать нам адекватного представления о бытии. Интуиция и откровение тоже предполагают концептуализа­ цию, и, таким образом, именно язык задает раз­ личия истинного и ложного, плохого и хорошего, прекрасного и безобразного.

По Марксу, язык и формы концептуализа­ ции — это надстройка, соответствующая тому или иному экономическому базису. Язык, конеч­ но, надо менять, но это происходит не автоном-

247

но, а в тесной взаимосвязи с практическим изме­ нением мира. Не отрицая роли лингвистических революций, марксисты отдавали приоритет борь­ бе классов. Вместе с тем во времена Сталина как теория языкознания, так и практическая работа по созданию письменности стали предметом ост­ рых дискуссий и жестких оргвыводов. В этой сфере теоретические ошибки превращались в по­ литические. Данный пример подтверждает тезис Витгенштейна о том, что язык — это форма жиз­ ни. По сравнению с ним Хайдеггер выглядит ре­ волюционером, так как создает новый язык. Но поскольку он полагал, что его язык поймут лет через двести, то вряд ли можно считать его фи­ лософию «алгеброй революции».

Теория и практика. Проблема фактов

Если мир есть объект, то и сам субъект есть объект, а объект есть субъект. Весь исторический мир, по Лукачу, материально и интеллектуально конституируется коллективными субъектами, ко­ торые доступны лишь диалектическому понима­ нию. Субъект является частью мира и привносит в него смысл, но и этот мир является частью субъекта и его конституирует. Логический круг, порочный для классической философии, не явля­ ется проблемой для диалектической науки об ис­ тории. В «Тезисах о Фейербахе» Маркс писал, что обстоятельства создают людей, но что при данных обстоятельствах люди создают новые об­ стоятельства и что в своей практике они преоб-

248