Гольдман Л. - Лукач и Хайдеггер. - 2009

между непосредственным и опосредствованным (разделение, которое в работе будет представле­ но как различие между частным — непосредст­ венным — и тотальным — опосредствованным). Наконец, пункт, делающий очевидным его отли­ чие от Хайдеггера: Лукач извиняется, что изло­ жил свою работу на абстрактном и философском уровне, уточняя, тем не менее, что сам факт на­ хождения или обнаружения диалектического метода подразумевает тотальную историзацию сознания и деятельности, а также требование применять этот метод к мышлению и деятельно­ сти субъекта, историзация которого непосредст­ венно приводит к самым актуальным проблемам.

Очевидно, что в двух этих подходах есть не­ что общее и нечто противоположное. Бытие и история Хайдеггера размещаются на онтологи­ ческом уровне, философ многократно нам гово­ рит, что причастность к этой онтологии необхо­ дима, чтобы теоретически и практически ориен­ тироваться в повседневной жизни, чтобы понять себя и свои возможности как бытие-здесь, в мире; но все это, то есть, наука и политика, не относится к области философии и онтологии, даже если эта онтология позволяет философу как индивиду занять в своей повседневной жиз­ ни позицию мудреца или политика. Хайдеггер, устраняющийся от науки, напротив, не отстра­ нился от политики: ссылаясь на эту онтологию, он стал одним из главных глашатаев нацио­ нал-социализма. Лукач же не принимает ника­ кого принципиального разделения между онтическим и онтологическим, между непосредст­ венными проблемами и философией, и, если бы

90

это было возможно, то он отдал бы приоритет именно этим проблемам; но дело как раз в том, что нельзя ориентироваться на уровне науки или на уровне политики, не включая непосредст­ венное в опосредствованное, часть в целое, ин­ дивида в класс, класс в общество, общество в историю. Следовательно, именно исходя из не­ обходимости найти приемлемые решения непо­ средственных проблем, он и обязан взяться за проблемы философские, и поскольку эти проб­ лемы — в тот момент, когда он пишет, необходи­ мо, главным образом, порвать с долгой позити­ вистской и дуалистической традицией рациона­ лизма, эмпиризма и даже мышления Канта — особенно сложны, он станет философом и в кон­ це концов напишет, поскольку Маркс этого не сделал, первый большой, собственно философ­ ский труд о диалектике.

Я добавлю, что помимо сходств и противопос­ тавлений, которые являются объектом настоящей работы, существуют аналогичные сходства и про­ тивопоставления в политических позициях двух мыслителей, то есть в отношении Хайдеггера к национал-социализму и отношении Лукача к ста­ линизму. Как известно, и тот и другой связали себя с политической диктатурой, исходя из своих соответствующих глобальных анализов смысла истории. И эта приверженность двум различным и даже противоположным диктатурам имела, в обоих случаях, аналогичную структуру: для Хай­ деггера как и для Лукача смысл тотальности (или Бытия) проявляется на трех эквивалентных уров­ нях политики, философии и искусства. Поэтому их ангажированность нельзя свести к рабской

91

приверженности программе, требованиям и при­ казам политических вождей.

При таком историческом подходе Хайдеггер располагается на том же уровне, что и Гитлер, а Лукач — на том же, что и Сталин, и поскольку они выражали одну и ту же тотальность на уровне познания, постольку они считали, что лучше понимают природу политических фактов, чем сами политические вожди. Для Хайдеггера антисемитизм мог быть только глубоким и досадным заблуждением, а биологическое не имело места в онтологии и не могло ничем ни препятствовать, ни благоприятствовать возмож­ ностям бытия-здесь, выбору между подлинно­ стью и неподлинностью. С другой стороны, Гит­ лер мог быть только харизматическим вождем, одним из тех исключительных людей, которые обнаруживали подлинность в политическом из­ мерении истории и которые должны были, как и всякое «повторение», закончить возвращением к Das Man, к забвению подлинности, а это означа­ ет — политически — катастрофу. Для Лукача Сталин и сталинизм были лишь необходимой, но преходящей фазой Революции, бонапартистской фазой, функция и смысл которой состоит в том, чтобы защитить весьма важный опыт от угро­ жающих внешних, могущественных и реакцион­ ных врагов.

Не стоит и говорить, что ни Гитлер, ни Сталин не могли принять такую позицию: для первого антисемитизм составлял существенный элемент его политики, который возвещал его привержен­ цам о прочной победе и тысячелетнем царстве; что касается сталинцев, то они, вместо того, что-

92

бы воспринимать себя как деятелей переходной фазы, намерены были построить социализм в от­ дельной стране и стать главной революционной силой в мире; более того, определение стали­ низма как бонапартистского, сформулированное Троцким, у которого это была одна из самых важных идей, рассматривалось почти как самое тяжкое оскорбление в сталинских кругах.

Понятно, что у обоих философов были поч­ ти идентичные трудности в отношениях с теми двумя диктатурами, с которыми они себя свя­ зывали, и что, напротив, после падения гитле­ ризма и сталинизма, они оказываются среди тех редких интеллектуалов, которые сохраняли и защищали свои прежние позиции, утверждая, что именно они понимали функцию этих дикта­ тур лучше, чем большинство их сторонников, лучше, чем их вожди (разве в действительности не погрузился гитлеризм в пучину катастрофы? Разве в действительности не позволил стали­ низм одержать победу над непосредственной опасностью гитлеризма и даже опасностью, бо­ лее потенциальной, но тем не менее существо­ вавшей, исходящей от окружения СССР и от антикоммунистического фронта крупных капи­ талистических держав?).

Если мы теперь обратимся к первому очерку книги Лукача «Что такое ортодоксальный мар­ ксизм?», мы установим, что он начинается с ут­ верждения, что ортодоксальный марксизм не имеет отношению ни к одному из конкретных ис­ следований учителя; что он имеет отношение только к методу, он представляет собой «науч­ ное убеждение, что диалектическим материализ-

93

мом был найден правильный метод исследования, что этот метод можно разрабатывать, следовать ему и развивать лишь в духе его основоположни­ ков, что все попытки преодолеть или „улучшить" его вели и должны были приводить лишь к его опошлению, к тривиальности, к эклектике».1

Такую позицию Лукач занимает вопреки тем, кто противопоставляет марксизму требование «объективного» изучения фактов, и, чтобы укре­ пить эту позицию, он помещает в начало своего очерка последний тезис Маркса о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Во всем этом очерке Лукач будет представ­ лять диалектический марксистский метод как ра­ дикальный разрыв с той, по его мнению, не науч­ ной теорией, которая стремится осуществить объективное изучение действительности, подчи­ няясь в первую очередь эмпирическим данным. Не стоит и говорить (это, впрочем, будет стано­ виться все более и более очевидным), что любое такое исследование является — по крайней мере, с некоторых сторон — аналогией тому, как Хайдеггер будет представлять феноменологический метод и основанную на нем онтологию, которая постигает мир как «наличное настоящее» (Vor­ handen), как данность, а познающего субъекта — как того, кто должен просто эту данность понять и воздействовать на нее. Какими бы ни были различия — а они были велики — существует близкое сходство между историческим миром

1 Цит. по: Лукач Г. История и классовое сознание. М., 2003. С. 105.

94

Лукача, предполагающим единство теории и практики, и миром Хайдеггера, в который оказы­ вается погруженным бытие-здесь и в котором действительность вступает с ним в отношение подручности (Zuhandenheit),

«Материалистическая диалектика — это диа­ лектика революционная». Именно это, говорит Лукач, следует понять, прежде чем мы сумеем обратится ко всем иным ее составным элементам:

«При этом речь идет о вопросе соотношения теории и практики. И не только в том его смысле, в каком он сформулирован в первой критической работе Маркса о Гегеле: „<...> Теория становит­ ся материальной силой, как только она овладева­ ет массами". Помимо этого как в теории, так и в том способе, каким она овладевает массами, должны быть выявлены те моменты, те определе­ ния, которые превращают теорию, диалектиче­ ский метод в рычаг революции; практическую сущность теории надо вывести из нее самой и из отношения теории к ее предмету».1

«В той же работе о Гегеле Маркс ясно выска­ зался об условиях возможности такого отноше­ ния между теорией и практикой: „Недостаточно, чтобы мысль стремилась к воплощению в дей­ ствительность, сама действительность должна стремиться к мысли". Или, в одном из более ран­ них произведений: «При этом окажется, что мир уже давно грезит о предмете, которым можно действительно овладеть, только осознав его».2

1Цит. по: Лукач Г. История и классовое сознание. М., 2003. С. 105.

2Цит. по: Лукач Г. История и классовое сознание. М., 2003. С. 105.

95

И Лукач делает вывод:

«Такое отношение сознания к действительно­ сти впервые делает возможным единство теории и практики».1

Две последних цитаты имеют один общий эле­ мент, который противопоставляет их первой, — фактор активности; начало революционной дея­ тельности обнаруживается не только в субъекте, который мыслит и который действует, не только в теории, но в той же мере, а, возможно, даже и в первую очередь, если «перевернуть пластинку», и на стороне объекта, действительности, кото­ рую субъект намерен изменить. Эта идея в неко­ торых отношениях сближается с той, что будет развивать Хайдеггер четыре года спустя, когда он скажет нам, что только одно лишь философ­ ское мышление является мышлением, в котором Dasein, бытие-здесь заставляют говорить само бытие и тем самым обнаруживают свое подлин­ ное отношение к нему. Тем не менее, эта идея противоположна исследованию Хайдеггера в той мере, в какой для Хайдеггера речь идет об уни­ версально приемлемом исследовании, образую­ щем фундамент истории, тогда как Лукач, более диалектично, излагает то же самое утверждение, добавляя к нему свое дополнение, а именно — что единство теории и практики, направленность теории на мир, а мира на теорию, сама является историческим фактом, структура которого меня­ ется в ходе развития, и что теоретик может пре^ тендовать на достоверный анализ лишь в той мере, в какой он сумеет одновременно и основать

1 Там же.

96

туе процесса «проистечения одного определения из другого, беспрестанным снятием противопо­ ложностей, их взаимопереходом; что вследствие этого надо отделять одностороннюю и непод­ вижную каузальность от взаимодействия. Одна­ ко самое существенное взаимодействие: диа­ лектическое отношение субъекта и объекта в историческом процессе, — он даже не упомина­ ет, не говоря уж о том, чтобы поставить его на подобающее центральное место в методологии».1

Разрыв с позитивизмом касается не только ра­ ционалистов, эмпириков, неокантианцев, но так­ же и позитивистского псевдомарксизма, включая самый характерный для него труд: Анти-Дюринг. Ибо, как говорит Лукач в этом тексте далее:

«Однако без этого определения диалектиче­ ский метод — даже несмотря на то, что сохра­ няются, правда, в конечном счете, все-таки лишь иллюзорно, «текучие» понятия и т. д., — пере­ стает быть революционным методом. Отличие диалектики от «метафизики» видится тогда уже не в том, что при всяком «метафизическом» подходе объект, предмет рассмотрения должен оставаться неприкосновенным, неизменным, а поэтому само рассмотрение остается чисто со­ зерцательным, и не становится практическим, в то время как для диалектического метода цен­ тральной проблемой является изменение дейст­ вительности. Коль скоро не учитывается эта центральная функция теории, то сугубо пробле­ матическим становится преимущество, связан-

1 Цит. по: Лукач Г. История и классовое сознание. М., 2003. С. 106.

98

ное с «текучестью» понятий: это — чисто «на­ учное» дело. В зависимости от достигнутого наукой уровня метод можно применять или от­ вергать без того, чтобы что-то мало-мальски из­ менилось в центральной установке по отноше­ нию к действительности, в понимании ее в каче­ стве изменяемой или неизменной. Более того, непостижимость действительности, ее фатали­ стически неизменный характер, ее «закономер­ ность» в смысле буржуазного, созерцательного материализма... могут при этом даже еще уси­ литься».1

И Лукач впоследствии будет подчеркивать, что любой волюнтаризм — и, добавим мы, любая теория автономных ценностей — есть лишь иная, субъективная сторона одной и той же медали, дополнение к объективистской, фаталистской и детерминистской теории, одним словом, созерца­ тельной по отношению к реальности.

Второй параграф посвящен анализу природы эмпирических фактов, составляющих главную тему позитивистского мышления. Не заходя, воз­ можно, так далеко, как это будет делать совре­ менная эпистемология, Лукач полагает, что сама инвариантная структура воспринимаемого объ­ екта представляет собой конструкцию, тесно свя­ занную и с природой объекта и с практикой субъекта. Он начинает с того, что констатирует, что любой факт дан нам только как элемент бо­ лее широкого контекста, выполняющий в этом контексте определенную функцию, имеющую ре­ шающий характер только для определения его

1 Там же. С. 106-107.

99